Научное изучение русской истории поставлено было на прочную почву исстедования массового материала неизданных источников впервые С. М. Соловьевым в его монументальной «Истории России с древнейших времен». Соловьев сделал первые просеки в дремучем, девственном лесу этих материалов, сосредоточивая в особенности свое внимание на тех из них, которые касaлиcь внешней политики и дипломатических сношений, но делая экскурсы и в других областях общественных отношений, государственного строя и духовной культуры.
Ключевский не только ввел в оборот большой и свежий материал главным образом социальной истории, но и привил своим ученикам вкус и интерес к хозяйственной жизни прошлого, дал образцы тонкого и глубокого историко-критического анализа и внушил им стремление к широкому охвату обширного, массового материала неизданных первоисточников, продолжая таким образом в последнем отношении по преемству работу Соловьева. И школа Ключевского продолжала в свою очередь глубокие и широкие просеки в девственном лесу новых первоисточников преимущественно XVI, XVII и XVIII веков.
Великая русская революция сделала доступными для исследования новые богатства неизданных источников, до сих пор совершенно еще не тронутые научным анализом. И здесь надо прорубить просеки, положить начало грядущей работе, продолжить в даной сфере то, что начато нашими учителями в других областях исторического знания.
В революционную эпоху, естественно, преимущественное внимание привлекает к себе история революционных событий, групп и лиц, а также история революционного движения. И в этом отношении сделано очень многое как по части исследования, так и в особенности опубликования нового материала и ввода его в ученый оборот. Преимущественное значение рабочего движения выяснено здесь достаточно и нe подлежит сомнению.
Но и традиции школы Ключевского и Виноградова, и исторический материализм Маркса обязывают искать разгадки и об’яснения многих важнейших и все еще не вполне выясненных особенностей русского рабочего движения и русской революции вообще в экономическом базисе, в истории народного хозяйства вообще и в особенности в истории русской индустрии, фабричной промышленности.
Именно в этой области сейчас, во время революции, собран и сделан доступным огромный материал, сосредоточенный главным образом в Москве а Архиве народного хозяйства, культуры и быта. Материал этот касается истории отдельных фабрик.
Предшествующие работы по истории русской индустрии, лучшими из которых являются труды Корсака, Туган-Барановского, Семевского, не тронули этого материала. Публикации сырого материала, раньше делающиеся, также его не коснулись.
В то же время мaтepиaл этот колоссален, необозрим, непреодолим для попыток охватить его целиком не только личных, но и коллективных.
Что делать? Как начать работу?
Очевидно, работа должна быть коллективной, — это во-первых. Во-вторых, и при ней надо выбирать на первую очередь типичное, характерное, наиболее показательное. Это и будет главной, основной, ориентировочной просекой в новом девственном лесу материалов и тем облегчит дальнейшую детализирующую и конкретизирующую работу.
Руководясь этими соображениями, мы остановились на истории московской трехгорной мануфактуры, бывшей Прохоровской. Она в значительной степени типична, характерна для текстильной, в частности хлопчатобумажной, промышленности не одной Москвы, а всего центрального промышленного района. В самом деле: хлопчатобумажная промышленность для этого района до последнего времени являлась наиболее типичной, характерной, господствующей; Прохоровская мануфактура представляла собою обширное предприятие, насчитывавшее в XX в. до 8 тысяч рабочих и служащих 2, так что концентрация производства — черта характерная для русской фабричной индустрии конца XIX и начала XX века — нашла себе здесь также чрезвычайно яркое выражение; далее: и другая черта — сравнительная техническая отсталость, тоже типичная для старорежимной русской индустрии, — выражена была в Трехгорной мануфактуре достаточно определенно; правда, новейшие достижения техники в области хлопчатобумажного производства здесь обычно находили себе применение, но самое строение фабрики, представлявшей собою соединение прядильного, ткацкого и ситце-набивного производства, не удовлетворяло новейшему требованию индустриальной специализации; наконец, состав рабочих фабрики, в большинстве своем в той или иной степени сзязанных с землей, был типичен для центрально-промышленного района. Можно еще отметить, что до 1905 г. фабрика была важным оплотом зубатовщииы, партийная политическая работа на ней не была развитой и интенсивной, и даже во время забастовки по случаю 9 января Прохоровская фабрика присоединилась к другим поздно в соответствии со слабостью этого движения в то время во всей фабричной Mocквe.
Итак выбор Tpexгорной мануфактуры для первоочередного изучения оправдывается ее типичностью для данного времени и для определенного места.
Но и в самых особенностях фабрики, в ее оригинальных чертах, в своеобразных отклонениях есть основания для того, чтобы именно с нее начать исследование. Все эти особенности в их полнотe будут выяснены в самом исследовании. Teперь отметим лишь одну: Прохороеская фабрика сыграла очень важную роль в декабрьском восстании 1905 года. Этот крупный факт требует об’яснения. Об’яснение надо искать прежде всего, хотя и не исключительно, в исследовании истории фабрики как экономического организма.
Именно Трехгорная мануфактура в ее истории и будет предметом нашего изучения, как определенный экономический организм. Не история рабочего движения или партийной агитации, организации и пропаганды будет ближайшей нашей задачей — здесь кое-что сделано и доделать это мы не откажемся в будущем, — а как раз исследование фабрики как хозяйственной организации. Здесь мы будем искать корней, ключа для понимаиия всей надстройки, возводившейся жизнью на этой почве. Может быть, нам и не удастся найти этот ключ, эти корни, но надо сделать первую попытку, первый шаг в этом направлении. Если он будет неудачен, — за ним последуют другие, более уверенные и плодотворные, которые будут сделаны более умелыми людьми, чем мы.
Те источники, которыми мы пользовались, не отличаются совершенной полнотой и тем более разнообразием и разносторонностью. Материалы по истории Трехгорной мануфактуры, хранящиеся в Архиве народного хозяйства, культуры и быта, заключаются исключительно в бухгалтерском, конторском и торговом делопроизводстве. В Архиве нет деловой и личной переписки владельцев и администрации. Это, конечно важный дефект, существенный пробел.
Это делает материал однообразным, сухим, пожалуй, в известном смысле, скучным, а изучение его кропотливым и тяжелым. Но по существу статистический, бухгалтерский материал, конечно, важнее переписки при изучении предприятия как хозяйственной организации, так что цель исследования может быть достигнута и при отсутствии переписки.
Другой пробел имеет хронологический характер: наши материалы начинаются только 1829 годом, тогда как фабрика была основана в 1799 году. Но, во-первых, кое-какие источники истории фабрики за более ранее время напечатаны в изданных в 1916 г. «Материалах», а во-вторых, фабрика двадцатых и тридцатых годов XIX в., в значительной степени и позднее, являлась по типу своему, как хозяйственная организация, сходной с фабрикой самого начала века. Таким образом и этот второй пробел не может сколько-нибудь существенно отразиться на результатах исследования.
Есть, наконец, и третий пробел — неполнота бухгалтерских книг за те годы, за которые они дошли до нас: многое в этом отношении утрачено, многих книг нет. Конечно, бывает так, что за одни годы сохранились такие книги, которые за другие утрачены, что существенно помогает работе, так как тип фабрики не менялся же так быстро. С другой стороны кое-что можно восстановить или установить, прибегая к косвенным методам работы на основании данных других лет и разных иных соображений и построений. Но при всем том за некоторые годы здесь полнота изображения оказывается невозможной. Этот пробел наиболее существен, и в исследовании поэтому далеко не все будет установлено окончательно и с надлежащей полнотой.
Самый важный вопрос — это, конечно, вопрос о степени достоверности наших источников.
Выгодно ли было счетоводам и бухгалтерам Трехгорной мануфактуры, учитывавших ее производство и торговлю, а также управляющим и, наконец, хозяевам извращать в данном случае действительность, давать ей неверное отражение или изображение?
Говоря вообще, конечно, невыгодно. Ведь эта счетоводная, бухгалтерская работа была необходима именно для того, чтобы выявить подлинную действительность, отразить ее точно и верно: без этого нельзя было вести дело, надеяться на его успех. Притом же вся эта счетная работа, предназначенная исключительно для собственного употребления хозяев и руководителей дела, была покрыта коммерческой тайной, неведома для посторонних лиц. Вот почему наши источники имеют характер несомненной и очень большой достоверности.
Это не исключает, конечно, необходимости критического к мим подхода тогда в особенности, в тех отдельных случаях, когда можно и должно предполагать наличность известной заинтересованности в том, чтобы замаскировать истину, прикрыть, завуалировать до некоторой, по крайней мере, степени подлинную действительность. Сюда преимущественно относятся случаи подсчета прибылей, дивидендов. И в налоговом отношении, и из-за нежелания возбуждать классовую ненависть предпринимателям было выгодно преуменьшать частично прибыли, относя, напр., часть на жалованье членам правления, каковыми были те же предприниматели, на тантьемы им же и т. д. Здесь критика и поправки к бухгалтерским выводам обязательны и необходимы. Но важно то, что они не трудны, даются притом самим же исследуемым материалом, и этим обеспечивается верность, прочность, обоснованность конечных достижений исследовательской работы.
Есть однако в бухгалтерском материале для исследователей его некоторые специфические опасности, которые необходимо оговорить. Они заключаются, с одной стороны, в бухгалтерских фикциях, нередко встречающихся и потому вызывающих необходимость вскрытия действительности, подчас или затемняемой или отражаемой неточно, с другой — в сложности делопроизводства в особенности в позднейшее время, с последних десятилетий XIX века. Необходилю в этом втором отношении представить себе всю систему делопроизводства в целом, чтобы понять, где и чего можно и должно искать, чтобы не завязнуть и не запутаться в массе цифр, не проделать излишнюю, бесполезную работу, начать эту работу с тех источников, которые дают максимум необходимого и снабжают исходными точками для исследования других материалов, делая, наконец, многие из последних почти совершенно излишними для изучения или необходимыми только для частичных, отдельных cпpaвок.
На этих вопросах в виду их важности с точки зрения источниковедения необходимо остановиться несколько подробнее.
Переходя к этим подробностям, отметим прежде всего, что счетоводство видоизменялось с течением времени в зависимости от изменения самого хозяйственного типа предприятия. Мы увидим позднее, что перемены во времени в организации предприятия сопровождались и переменами по существу, переменами в типе предприятия, а этот тип в свою очередь выражал собою степень или ступень развития промышленного или индустриального капитализма. Два основных типа в этом отношении являются характерными — тип торгово-капиталистического промышленного предприятия — мануфактуры, связанной обычно с домашней индустрией, — и тип производстоенно-капиталистического промышленного предприятия — фабрики в собственном смысле этого слова с механическими двигателями, как ее технической основой. В разных русских промышленных предприятиях и районах смена этих двух типов совершилась неодновременно. Известно, например, что еще в 1805 году в Петербурге появилась хлопчатобумажная фабрика нового, производственно-капиталистического типа, с механическими двигателями, основанная Осовским 3. Или другой пример, относящийся к более позднему времени: в 1838 г. Мальцев основал в том же Петербурге Самсониевскую бумагопрядильню такого же нового производственно-капиталистического типа, настоящую фабрику 4. В Трехгорной мануфактуре первые зародышевые признаки перехода к новому типу наблюдаются, как впоследствии увидим, в начале сороковых годов XIX в.; но более заметными они становятся только позднее — в шестидесятых годах: именно в 1859—60 г. куплены были четырехколерная набивная машина, травильная машина, складочная машина 5. Окончательное же превращение мануфактуры в фабрику здесь произошло много позднее, — последние десятилетия XIX в.
Соответственно этому менялась и бухгалтерия. Она была весьма несложной, чрезвычайно простой, пока предприятие сохраняло тип мануфактуры, торгово-капиталистической характер. С переходом к производственно-капиталистическому типу усложнялось и счетоводство.
Для торгово-капиталистической эпохи главными, основными, типичными являются пять книг: 1) Главная, 2) Мемориал, 3) Журнал, 4) Касса, 5) Товарная. В начале фигурирует еще меньше книг — большею частью две первых. Что такое они собою представляют, что дают, какой материал содержат? И с какой из этих книг надо начинать работу, чтобы не затратить лишнего труда? Наконец, каких бухгалтерских фикций надо здесь остерегаться?
Начинать работу надо непременно с Главной книги, так как здесь материал оказывается в наиболее обобщенном, итоговом виде, что избавляет от излишних подсчетов, совершенно необходимых, если начинать дело с книг других типов.
Что дает Главная этого времени?
Она сообщает прежде всего данные о приходе и расходе сырых материалов, какими для ткацкой и ситценабивной фабрики того времени была бумажная пряжа, т.-е. в сущности уже полуфабрикат, при чем можно определить и происхождение этой пряжи: сколько ее шло с русских прядильных фабрик и сколько из-за границы, собственно из Англии.
Затем по Главной можно определить количество пряжи, раздававшейся мастеркам-кустарям, и количество ее, перерабатывавшееся на самой фабрике.
Далее указываются размеры годового производства, — мера, цена и сумма разных сортов материй и изделий, изготовлявшихся в год на фабрике.
Таким образом Главная книга характеризует рост производства и формы его, а также и погодные изменения в обоих этих отношениях. Это дает возможность поставить и разрешить шпрос о под’емах и кризисах в торгово-капиталистическую эпоху, — вопрос совершенно неразработанный, новый и в теоретической экономии и в экономической истории.
Мемориал в известном смысле является антиподом Главной книги и вместе с тем подготовительной для нее ступенью. Мемориал, — самая сырая, первоначальная бухгалтерская книга, беспорядочная запись по дням доходов и расходов, при чем и доходы и расходы записываются подряд, на одной стороне книги и ее листов вместе. Когда за какой-либо год нет Главной книги, приходится для получения тех результатов, которые дает изучение Главной, обращаться непосредственно к Мемориалу, что вызывает необходимость чрезвычайно кропотливой и трудной работы. Но ошибочно было бы думать, что когда Главная имеется налицо, то это избавляет от необходимости изучения Мемориала. Это далеко не так. Не говоря уже о том, что многие общие данные Главной книги конкретизируются и детализируются Мемориалом, — в последнем есть иногда и важные дополнительные сведения, не даваемые Главной книгой. Таковы, напр., данные о домах, кредите, о том, у кого кредитовалась фабрика и кого она в свою очередь кредитовала. Поэтому Мемориал также приходится изучать после Главной книги, пользуясь им как источником дополнительного материала.
Третий тип книг, с которым приходится иметь дело исследователю истории Трехгорной мануфактуры в то время, когда она сохраняла характер промышленного предприятия торгово-капиталистического периода, — это Журнал. По существу своему Журнал — это систематизированный Мемориал: он содержит в себе итоги доходов и расходов за каждый месяц, иначе — месячный оборот фабрики, а затем также баланс за год, т.-е. учет того, что остается в наличности и в денежной форме (в виде прибыли и проч.) и в машинах и материалах и т. д. Журнал — промежуточная форма между Мемориалом и Главной книгой и именно вследствие такого промежуточного своего xapaктepa имеет по сравнению с двумя крайними, резко выраженными типами, особенно по сравнению с Главной книгой, второстепенное значение, как источник. Важнее всего в нем именно остатки по балансу, т.-е. упомянутый сейчас учет денежной наличности, машин, материалов и пр. за год. Конечно, Журнал — удобный, пригодный источник и для соображений об учете быстроты оборотов производства и торговли по отдельным месяцам; руководясь именно им, можно определить для каждого года месяцы максимального напряжения производства и обмена хлопчатобумажных товаров.
Что касается Кассы, появляющейся в наших материалах только с половины тридцатых годов, то она содержит в себе только денежный приход и расход и в этом смысле является также дополнительным источником необходимых сведений.
Наконец, Товарная книга торговой конторы дает сведения о продаже фабричных изделий разного рода и в этом смысле является также важным источником.
Отметим еще Главную книгу харчевого амбара, встречающуюся за некоторые (далеко не за все и даже не за многие) годы. Ош важна тем, что дает сведения об эксплоатации рабочих хозяевами путем продажи им продуктов, предметов потребления и о прибылях, отсюда получаемых.
Таковы, не считая некоторых второстепенных, маловажных подробностей и дополнений бухгалтерские материалы торгово-капиталистического времени. Они сравнительно немногочисленны и несложны. Как просто было производство, так проста была и бухгалтерия. Поэтому и бухгалтерских фикций и вытекающих отсюда опасностей совершить ошибку, отклониться от действительности, изобразить положение дела не таким, каким оно было в реальности, нет или почти нет. Возможны, конечно, ошибки в записях и исправление их бухгалтерским порядком, т.-е. не путем вычеркиванья и поправок в тексте, а путем особых записей в приход и расход ошибочно внесенных в книги сумм, но это — редкость, которую можно притом без особого труда подметить, да если бы и не удалось подметить, — беда была бы не велика, так как именно в виду редкости подобных явлений на общих итогах они отражаются мало и слабо.
Бухгалтерия производственно-капиталистической эпохи сложна и состоит из большого числа кииг: в 90-х годах XIX в. число это доходит до двух с половиной — трех десятков. Здесь требуется большая осторожность и тщательная критика, так как имеется немало бухгалтерских фикций и условностей 6.
Конечно, и здесь Главная книга являеюя основной. Сказанное о ней выше применимо вполне и в данном случае. С нее именно и надо изучать изучение источников 7. Но Главная производственно-капиталистической эпохи несравненно и сложнее и богаче материалом, чем Главная торгово-капиталистического времени.
Она содержит в себе прежде всего годовые цифры счетов следующего назначения: 1) стоимости всех строений фабрики, в том числе и вновь сооруженных в течение последнего года, 2) общей стоимости машин и принадлежностей к ним и новых затрат в течение года на приобретение машин и принадлежностей, 3) общей стоимости фабричной движимости (столов, шкафов, стульев, коек и пр.) и вновь приобретенной в том числе, 4) стоимости сооружений в Ярославле для получения и хранения нефти, вообще стоимости топлива и освещения, 5) стоимости материалов — пряжи, красильных и химических материалов. Все эти счета в своей совокупности дают то, что, по терминологии Маркса, именуется постоянным капиталом.
Далее в Главной книге есть счета жалованья и заработной платы, характеризующие переменный капитал. Таким образом можно установить соотношение постоянного и переменного капиталов в предприятии, т.-е. определить строение калитала.
Счета сурового товapa, пряжи (с тех пор, как с 1896 г. заведено было прядильное отделение) и набивного товара дают возможность представить производство на фабрике в главных его результатах.
Торговля и кредит характеризуются следующими счетами: 1) счетами лавок иногородних и московских, 2) дебета и кредита, 3) харчевой лавки, 4) кассы, 5) общества потребителей, 6) полученных и выданных документов и учтенных векселей.
Наконец, счета: 1) банков, 2) уплаты податей, 3) штрафов с рабочих, 4) дивиденда, прибылей и убытка важны для характеристики распределения результатов фабричного производства между капиталистами, государством и рабочими, при чем здесь, разумеется, надо учесть и упомянутые выше счета жалованья и заработной платы.
Таково богатое и сложное по своему составу содержание Главной книги производственно-капиталистического времени. В нем есть однако два важных недостатка, которые исследователю приходится постараться устранить: во-первых, в Главной этого времени много бухгалтерских фикций и условностей, о которых у нас пойдет речь ниже особо, во-вторых, содержание Главной книги часто оказывается недостаточно конкретным, так что ее общие итоги необходимо раскрыть, конкретизировать, что возможно только при помощи других бухгалтерских книг.
Именно в этом порядке конкретизации следующую за Главной книгой ступень представляет собою Ресконтро. Ресконтро — это по определению специалистов по бухгалтерии расчетная лицевая книга. В Ресконтро содержится более подробное, реальное содержание счетов Главной книги с указанием в хронологическом порядке точного времени приобретений и платежей. Ресконтро однако не исчерпывает всего материала в этом отношении. Ему соответствуют здесь еще другие книги, имеющие тот же характер, что и Ресконтро, занимающие одинаковую с ним ступень: 1) Материальная книга, содержащая в себе сведения о приобретении и расходе красильных и химических материалов, 2) книга под заглавием «Суровый товар», 3) Книга названная «Набивной товар», 4) кacсa двух типов: сырая и сводка, 5) книга «Фабричные расходы» (мелкие: марки, пoxopoны и пр.), 6) Кредиторы, 7) Дебиторы.
Спускаясь еще на одну ступень ниже, имеем Журнал — такую же помесячную и годовую сводку материала, какой являлась книга того же названия в торгово-капиталистический период.
Последнюю, низшую ступень составляют Мемориал и родственные ему приемные книги материалов, принадлежностей и сурового товара. Это — самое первоначальное сырье, которое подлежит детальному изучению во всей своей совокупности только тогда, когда не сохранились книги высших ступеней или типов. В противном случае сюда нужно обращаться только за отдельными справками, в которых может встретиться нужда при изучении других книг.
Остается, наконец, критический подход к материалу, относящемуся к производственно-капиталистической эпохи. Конечно, и здесь надо остерегаться тех опасностей, которые были отмечены выше, при характеристике источников торгово-капиталистического периода: формально-бухгалтерские записки, сделанные для исправления ошибок, не следует принимать за реальные цифры доходов и расходов, характеризующие производство и торговлю. Но опасности здесь больше и сложнее. Они вытекают из большей сложности производственно-капиталистической бухгалтерии.
Прежде всего надо иметь в виду смысл некоторых бухгалтерских терминов, особенно двух — «сконто» и «сторно». Что касается «сконто», то под этим словом разумеется счет скидок при продаже фабрикатов, и дело тут совершенно понятно и не требует дальнейших раз'яснений. Несколько сложнее положение с термином «сторно». Им обозначается снос сумм с одного бухгалтерского счета на другой. Иногда эти суммы, которые сносятся с одного счета на другой, и не обозначаются термином «сторно», а прямо говорится, что сумма сносится на такой-то счет. Здесь — большая опасность: можно сосчитать все сносимые суммы в их общей совокупности, и это будет совершенно не соответствовать действительности, так что выйдет, что при определении общего oбopoтa предприятия одна реальная, действительно поступившая сумма будет сосчитана несколько раз. Все, что сносится, надо таким образом считать только один раз.
Отметим, что наибольшую трудность представляет определение общего реального оборота предприятия. Это — работа сложная, требующая ряда проверок и сопоставлений. По счастью она облегчается тем, что существуют американские способы определения или исчисления темпа оборота. Лучший из них — установление отношения ценности годичной реализации продукции к остаткам материалов, полуфабрикатов и товаров, получающимся в конце производственного года.
Таково главное, что необходилю сказать об источниках.
Говоря о литературе, мы не будем касаться общих работ по истории русской фабрично-заводской промышленности: их достоинства и недостатки общеизвестны. Остановимся ненадолго только на изданных в 1916 году «Материалах к истории Прохоровской Трехгорной Мануфактуры и торгово-пpoмышленной деятельности семьи Прохоровых. Годы 1799—1915». Автор этой большой книги скрылся под инициалами П. Т. Повидимому, им является Петр Никитич Терентьев, который с 1885 г. был старшим учителем основанной Прохоровыми школы ремесленных учеников и заведующим состоявшими при этой школе ремесленно-дополнительными классами, с 1895 г. учителем-инспектором той же школы; в 1905 г. школа была преобразована в мануфактурно-техническое училище, и П. Н. Терентьев стал директором этого училища. Школа и училище имели специальною целью приготовление рабочих известной степени квалификации, необходимых для Трехгорной мануфактуры.
Таким образом автором «Материалов» является старый служака Проxopовыx, 30 лет работавший в созданном ими учебном заведении. «Материалы» изданы на счет Прохоровых.
При этих условиях понятна тенденция, какою отличается книга: это — не столько история фабрики, сколько панегирик ее хозяевам и их промышленной деятельности. Панегирический характер книги бросается в глаза почти на каждой ее странице и ярко проявляется также в предисловии, где, нaпp., утверждается, что целью Прохоровых было «жить в боге, жить для ближних». Понятно, что такой налет должен быть снят, что он представляет собою первый и крупнейший недостаток «Материалов».
Недостаток этот, к сожалению, не единственный. Другим важным недостатком является слабое изображение экономических перемен, переживавшихся фабрикой. Архивный материал, имевшийся и имеющийся в таком изобилии, очень мало использован автором.
Есть, конечно, и другие, более мелкие недостатки и ошибки, о которых удобнее говорить не сейчас, а в соответствующих местах изложения самой истории фабрики.
Было бы несправедливо, говоря о недостатках книги, не отметить ее достоинств: достоинства есть и заслуживают внимания.
Прежде всего автор уделяет много внимания и интереса детальному изображению техники cтарого, ручного, ремесленного производства в прежней торгово-капиталистической мануфактуре и тех перемен, какие эта техника последовательно переживала. Это понятно: такая техника близка сердцу yчитeля и руководителя ремесленной школы. Сообщаемые в этом отношении в «Материалах» данные очень интересны и ценны, и ими необходимо воспольэоваться.
Затем «Материалы» содержат в себе ряд фактов по истории Трехгорной мануфактуры с 1799 г. по тридцатые годы ХIХ в., тогда как наш архивный материал начинается только 1829 годом. Использовать эти факты за первые 30 лет существования фабрики также необходимо.
Далее: и за остальные годы в «Материалах» немало фактов и данных, дополняющих наш архивный материал.
Наконец, книга богато иллюстрирована, и особенно ценными являются иллюстрации новейшего оборудования фабрики, дающие чрезвычайно яркое, отчетливое и наглядное о ней представление.
В изучаемом нами архиве нет материалов по истории Прохоровской фабрики за первые тридцать лет ее существования — с 1799 по 1828 г. Мы уже указывали выше, что за это время кое-какие важные факты дают нам изданные в 1916 г. «Материалы». Однако, как ни важны данные, отсюда почерпаемые, не все они приемлемы и достоверны: и здесь необходима критика. Так, напр., «Материалы» сообщают, что в 1828 г. «бумаги под работой было 315 пудов» 8. Это совершенно невозможно, так как в следующем 1829—30 г. (с Пасхи 1829 по Пасху 1830 — таков год >в текстильном производстве) бумаги (т.-е. пряжи) — основы и утка было переработано на фабрике 2.216 пудов 22 ф. 8 золотников (914 п. 31 ф. 58 зол. основы и 1.301 п. 31 ф. 22 зол. утка) 9. Если принять цифру 315 п. для предыдущего года за достоверную то получится нелепость — увеличение переработки пряжи за один год по крайней мере, всемеро, что, конечно, невозможно. Очевидно, цифра 315 совершенно не соответствует действительности, и составитель «Материалов» впал здесь в ошибку, допустил недоразумение.
Изучая однако те обрывки достоверных данных, которые он нам сообщил, можно первое тридцатилетие истории Прохоровской фабрики разделить на два почти одинаковых момента: первый охватывает время с 1799 года по 1812 включительно, второй с 1813 по 1828 год.
За некоторьре годы первого из этих моментов мы имеем следующие данные о приходе, расходе и остатке предприятия 10:
| Годы | Приход | Расход | Остаток | |
| 1805—6 | .......... | 78.541 р. 88 к. | 77.209 р. 68 | 1.332 р. 20 к. |
| 1806—7 | .......... | 79.152 „ 99 „ | 76.115 „ 19 | 3.037 „ 80 „ |
| 1807—8 | .......... | 73.106 „ 23 „ | 67.757 „ 14 | 5.349 „ 09 „ |
| 1808—9 | .......... | 54.289 „ 17 „ | 52.507 „ 97 | 1.781 „ 20 „ |
| 1809—10 | .......... | 78.687 „ 91 „ | 61.788 „ 48 | 16.899 „ 43 „ |
| 1810—11 | .......... | 81.925 „ 43 „ | 74.005 „ 01 | 7.920 „ 42 „ |
| 1811—12 | .......... | 66.063 „ 81 „ | 53.600 „ 96 | 12.462 „ 85 „ |
Приводя эту таблицу, составитель «Материалов» делает из нее тот вывод, что с 1805 г. в течение четырех лет идет сокращение производства, и об’являет это влиянием континентальиюй блокады, под действием которой из Англии не привозились пряжа и миткаль 11.
Вывод этот далеко не вполне оправдывается таблицей. Прежде всего в 1806—7 году, как показывает таблица, наблюдается не сокращение, а некоторое, — правда, небольшое — увеличение производства. Затем сокращение мы видим в следующие два года — в 1807—8 и особенно в 1808—9. Это сокращение об’ясняется, конечно, континентальной системой, вызвавшей прекращение ввоза из Англии пряжи — русские бумароткацкие и ситценабивные фабрики того времени пользовались, если не исключительно, то главным образом английской пряжей, так что на этот вид фабричной промышленности континентальная блокада производила влияние прямо противоположное тому, что наблюдалось в других отраслях русской индустрии вследствие того же влияния блокады: другие отрасли получили толчок вперед вследствие прекращения конкуренции английских фабрикантов, а бумаготкацкая и ситценабивная промышленность испытала под тем же влиянием блокады задержку, так как нуждалась в привозе полуфабриката из Англии. Но если угнетающее влияние континентальной блокады здесь и совершенно несомненно, то оно не было продолжительно: длилось только два года, так как в 1809—10 г. и особенно в 1810—11 оказался опять под’ем производства и даже очень сильный. Это понятно: блокада скоро начала нарушаться со стороны России, а потом и совсем была отменена. 1811—12 год дал однако новое уменьшение производства: здесь повлияла, конечно, угроза войны, становившейся неизбежной, и плохой урожай.
Таковы были тогда вpeмeнные колебания в производстве, вызывавшиеся особенностями отдельных годов в связи с переменами политического положения страны, в частности с переменами в экономической политике.
Но приведения таблица дает материал еще и для других выводов, несравненно более важных.
Прежде всего из нее видно, что фабрика, руководившаяся в то время компанией, состоявшей из В. И. Прохорова и Ф. И. Резанова 12 представляла собою весьма небольшую, совсем маленькую мануфактуру; производство ее простиралось обычно от 73-х до 82-х тысяч рублей ассигнациями в год, что в переводе на серебряные рубли, бывшие вдвое, потом втрое более дорогими, чем ассигнационные, составляло 36—40 и-ли даже 25—27 тысяч рублей серебром. В 1811—12 годах производство понизилось даже до 66 тысяч р. асс. (22 тыс. р. сер.), а и 1808—9 даже до 54 тыс. р. асс. (18 т. р. сер.). Прохоровская мануфактура работала в те годы немногим лучше, чем богатая, хорошо поставленная и имеющая достаточное количество рабочих рук кустарная изба. То была мануфактура по размерам своим самая примитивная элементарная.
Другая черта, бросающаяся в глаза при рассмотрении таблицы, это — обычно довольно высокие, иногда даже очень высокие размеры прибыли. Правда, 1805—6 годы — год войны — и 1808—9 — год полного применения континентальной блокады — дали ничтожные остатки, составляющие в перевом случае менее двух процентов производства, а во втором несколько больше — свыше трех процентов, — но уже в 1806—7 г. остаток достиг почти 4-х процентов, несмотря на продолжавшуюся войну, в 1807—8 г. он превысил 7% производства, в 1810—11 г. далеко перешел за 9%, а в 1809—10 достиг почти 22%, и 1811—12 г. был равен почти 19-ти процентам. Мало того: повидимому, приводимые в таблице цифры остатки ниже действительных, так как есть сведения, что с 1806 по 1813 год из доходов фабрики Прохоровым было взято 55.508 р. 79 к., а Резановым 113.770 р. 40 к. 13 — всего, следовательно, около 170 тысяч рублей. Так как весь капитал фабрики — движимый, недвижимый и денежный — составлял за эти годы 150 тыс. руб. 14, то прибыль составляла по меньшей мере 113%, или в среднем 16% в год на постоянный капитал.
Как же получалась эта большая прибыль?
Из таблицы видно, что она являлась результатом большого сокращения расходов, особенно в годы значительных остатков. Такое сокращение могло явиться результатом или улучшения техники производства, или усиления эксплуатации труда. Третья возможность — удешевление сырья — в действительности не имела тогда места: оно дорожало не только в годы блокады, но и после снятия ее хлопок и пряжа ценились не ниже в годы больших прибылей, чем в годы прибылей менее высоких.
Которая же из двух возможностей наблюдалась в действительности?
В нашем распоряжении имеется достаточно данных для суждения о технике производства на Трехгорной мануфактуре того времени. Суровый товар производился ручным тканьем нз пряжи на примитивных ручных станках — точь в точь так же, как в любой кустарной избе. Приготовленный таким способом суровый товар отбеливался щелочною варкою в открытых котлах. Что касается набивки, крашения тканей, то она производилась так, как это делалось еще у крестьян~кустарей XVII века, — именно так называемым вапным способом: на ткань набивали вапу (мед, соли, сало) — вещества, препятствовавшие закрашиванию в кубу; после окдаски в кубу промывали вапу, и получался белый узор по синему фону. Единственным улучшением, введенным на Прохоровскай мануфактуре — и то позднее — здесь было нанесение на белые места красной и розовой краски 15. Даже еще в 1817—18 г. на фабрике был только один куб для крашения 16.
Ясно, что перемен в технике за все годы — до 1813 — не производилось, она была по старому примитивной и удешевлению производства способствовать не могла. Очевидно, сокращение расходов вызывалось увеличением эксплоатации труда.
Прохоровская фабрика ни в это время, ни позднее не была ни крепостной, ни поссесионной, работа в ней производилась вольнонаемным трудам помещичьих крепостных крестьян, отпускавшихся их господами на оброк и приходивших на заработки в Москву. Мы не знаем точно условий, их труда в изучаемое сейчас время. Но еще в начале тридцатых годов XIX в. эксплоатация их труда отличалась чертами, типичными для эпохи первоначального накопления. Ткачи не имели даже особых помещений для жилья, жили на фабрике, там же, где работали; «ткач, получив себе стан, устраивал на нем полати, расстилал там войлок» 17. И, хотя составитель «Материалов», сообщая об этом, и не удержался от патриархально-идиллической разрисовки такого положения, заметив, что такой ткач «больше ни в чем не нуждался, — ему и тепло, и сухо, и просторно» 18, но, конечно, нас не обманет эта патриархальная идиллия, на деле самым ярким образом рисующая крайнюю эксплоатацию труда тем более, что труд был сдельный 19, и, кроме взрослых рабочих-мужчин, работало еще много женщин, разматывавших пряжу на катушки, и детей-мальчиков, разматывавших на шпули уточную пряжу 20.
Но независимо от этого существовал еще другой способ эксплоатации труда, еще более типичный для торгового капитализма или, что то же, первоначального накопления: это — раздача пряжи мастеркам-кустарям для выработки сурового товара. У составителя «Материалов к истории Прохоровской Трехгоргой мануфактуры» на этот счет существует некоторое противоречие: в одном вместе он говорит, что Прохоровы «эавели мастерков» только в copoкoвыx годах XIX в. 21, что, как увидим в свое время, совершенно неверно, о другом свидетельствует, что еще в 1820 г. было у фабрики конторы в Боровске и Медыни, которые раздавали основу и уток кустарям, работавшим на 70-ти станах, и что сверх того были мастерки, работавшие на фабрику и в других местах 22. Верно именно второе сообщение, и так как уже в 1820 г. дело это оказывается в достаточной мере развитым, то, очевидно, оно корнями своими уж тогда уходило в прошлое; фабрика еще и в начале XIX в. так эксплоатировала кустарей-мастерков.
Таковы все главные сведения, какие дает нам наш источник по отношению к фабрике, как она существовала до 1812 года. При всей их неполноте, отрывочности можно, как показывает предшествующее изложение, составить себе довольно определенное представление о Прохоровской фабрике того времени, как о типичном некрупном предприятии эпохи первоначального накопления, торгового капитализма.
Второй момент в истории этого предприятия — с 1813 по 1828 год — кое-чем немаловажным отличается от первого.
Первым отличительным признаком этого времени является увеличение производства. В результате разорения Москвы в 1812 году оказались разрушенными все почти бумаготкацкие и ситценабивные московские фабрики. Трехгорная мануфактура уцелела от пожара и разрушения и оказалась без конкурентов. Это позволило Тимофею Прохорову, сыну основателя фабрики, разделившемуся к тому времени с совладельцем ее Резановым, увеличить через 2 года производство чуть лн не в 10 раз 23.
Вторая перемена заключалась в том, что ситцепечатание, набивное производство с 1816—17 г. отодвинулось на второй план перед ткачеством, производством широких тканей и выделкой из них кашемира, шалей, платков, покрывал, а с 1824 года еще и шлафоров или шлафроков (спальных костюмов) 24 Это производство кашемира, шалей, платков, покрывал, шлафоров и т. д. и отодвигает с тех пор на второй план ситценабивное дело на Прохоровской фабрике. Mиткaли и ситцы в 1813—28 годах составляли только 15—20% всего производства 25.
Третьим новшеством явились некоторые технические улучшения. Сам Т. В. Прохоров изучил химию и в 1816 г. основал при фабрике ремесленную школу для приготовления квалифицированных рабочих; из этой школы вышел между прочим принесший много выгод фабрике талантливый художник-рисовальщик Т. Е. Марыдин 26. В 1820 году на фабрике впервые появились 5 новых самолетных станое, число которых уже в 1822 году увеличилось до 83-х, в 1823—24 до 120-ти, а в 1825 до 170. В 1828 г. введены были «станы с жакардовыми машинами» (т.-е. с французскими машинами Жаккара) для выработки узорчатых материй 27. Улучшается и техника красильного дела: в 1819 г. было 2 куба, в 1820 — четыре 28; «лаборатория всегда в изобилии была снабжаема всеми видами известных тогда красящих веществ» 29; введено было новое «саксонское» темно-синее крашение платков 30. До 1820 г. выделывалось 10—15 сортов шалей и платков, в 1824—5 г. до сорока сортов 31. При всем том машинное ситцепечатание на Прохоровскoй фабрике введено не было, и в этом отношении она далеко отставала от других русских фабрик того времени.
Далее расширялся в известной мере и рынок для изделий фабрики, что вынуждало фабрику увеличивать число собственных торговых учреждений. До начала двадцатых годов фабрика сбывала свои товары непосредственно только в Москве, Скопине и Зарайске. В 1822 г. впервые стали прямо торговать на украинских ярмарках, куда было отправлено тогда ситцев на 6 с лишним тысяч руб. Тогда же начали торговать в Петербурге, и в 1823 г. Т. В. Прохоров впервые поехал в Нижний-Новгород 32.
Наконец, параллельно техническим улучшениям сделана была попытка расширить собственное проиэводство на фабрике и соответственно сократить работу кустарей-мастерков 33. Coвершенно устранить последнюю однако не удалось. Мало того: производство шлафорое, халатов, жилетов заставило создать новый контингент кустарей или ремесленников, которые шили эти костюмы; кроме того, для новых изделий — особенно для шалей — нужна была бахрома, и ее выделывали опять-таки вне фабрики особые бахромщицы.
В общем таким образом Прохоровская фабрика, хотя и обнаружила значительную приспособляемость к менявшимся экономическим обстоятельствам, но не превратилась в новое производственно-капиталистическое предприятие с машинной техникой. Она осталась предприятием торгово-капиталистического типа, старой мануфактурой, опиравшейся притом теперь уже с двух сторон на работу кустарей. Мануфактура стала только несравненно более крупной, чем прежде.
Переходим теперь к обследованию дошедших до нас архивных материалов. Порядок нашего изложения будет таков: мы будем приводить и анализировать все имеющиеся данные за каждый год особо, а потом, после такого детального изучения фактического материала за каждый год определенного промежутка времени — в данном случае тридцатых годов XIX в. — будут подводиться итоги, делаться общие выводы.
Как уже было сказано выше, производственный год в бумаготкацком и ситценабивном производстве длился от Пасхи до Пасхи. Таким образом первым годом нашего изучения является время от Пасхи 1829 по Пасху 1830 г. с апреля одного года по апрель другого.
Наш архивный материал, относящийся к 1829—30 годам, чрезвычайно скуден, более скуден, чем за последующие даже ближайшие годы, не говоря уже о позднейших. О полноте картины здесь совершенно не может быть речи.
Наш материал дает нам возможность прежде всего определить количество переработанной в 1829—30 г. пряжи: основы было переработано 914 п. 31 ф. 58 з., утка 1.301 п. 31 ф. 22 зол., всего 2.216 пудов 22 фунта 80 золотников 34. За предшествующее время, к сожалению, не имеется конкретного материала для сравнения, так что нельзя судить о том, стала ли в этом году фабрика крупнее, чем прежде, по количеству перерабатываемого сырья.
Чрезвычайно ценны, но опять-таки несравнимы с прошлым за недостатком в этом прошлом данных о количестве выработанного на фабрике в 1829—30 г. сурового товара. Всего на фабрике было произведено 12.629 штук суровья, весом в 1.775 пуд. 36 фунтов 51 золотник 35. Кроме того, кустарями-мастерками и бахромщицами было переработано 72 п. 13 ф. 64 зол. 36, что составляет менее четырех процентов всей выработки сурового товара вместе и на фабрике и кустарями.
Если к этому прибавить, что по данным «Материалов» в 1829—30 г. на фабрике действовало 199 набойницких столов 37, то это и все, что мы точно энаем об этом годе. Остается, значит, не выясненным целый ряд вопросов, с которыми мы встретимся при изучении следующих лет и на которые там будут даны ответы. Тем не менее и приведенный сейчас скудный материал имеет свое значение, как исходная точка для сравнения с более поздними данными; это сравнение обрисует перед нами конкретными чертами эволюцию Прохоровской фабрики как определенной хозяйственной организации.
Несколько более обильны или, точнее, менее скудны наши сведения о 1830—31 годе.
Прежде всего оказывается, что в этом году было переработано пряжи всего 2.572 пуда 11 фунтов 65 золотников (в том числе основы 1.315 п. 18 ф. 89 з. и утка 1.275 п. 32 ф. 72 зол.) 38. Это составляет по сравнению с предшествующим годом, прирост свыше 16%. Стало быть, по отношению к количеству перерабатываемого полуфабриката фабрика за год сделала весьма значительный шаг вперед. Кроме того мастеркам и бахромщицам было отдано в переработку 36 пудов 14 фунтов 67 золотников 39. По сравнению с предыдущим годом раздача пряжи кустарям таким образом уменьшилась почти вдвое. В то же время в 1830—31 г. пряжа, розданная кустарям, составляла только 1,4% всей переработанной пряжи. Отсюда как будто получается некоторый материал для общего вывода: нельзя ли вывести такую закономерность: по мере роста количества перерабатываемого сырья (полуфабриката) уменьшается и абсолютно и относительно доля этого сырья, раздаваемая кустарям. Конечно, этот вывод подлежит дальнейшей поверке данными следующих лет.
Далее: в 1830—31 г. на фабрике было изготовлено 17.652 штуки сурового товара весом 2.708 п. 8 ф. 53 з. 40. Так как штука — величина колеблющаяся, не постоянная, не определенная по весу и мере, то сравнение с 1829—30 годом мы производим по весу, и оказывается, что по весу производство сурового товара увеличилось за год на 9,1%. В данном случае мы знаем еще две вещи, которые остаются нам неизвестными по отношению к 1829—30 году, — именно меру изготовленного сурового товара — 288.207½ аршин 41 — и его цену 36.895 р. 98½ коп. 42 Значит, в среднем аршин сурового товара весил 0,3 фунта и стоил около 13 коп. асс.
Наконец, для 1830—31 г. мы имеем еще одно дополнительное сравнительно с 1829—30 годом данное: это — мера изготовленных на фабрике за год разных материй — кашемиров, ситцев, миткалей и проч.; она равнялась 267,528½ аршинам 43. К сожалению, остается неизвестной общая сумма их стоимости. Неизвестно также, сколько произведено было и на какую сумму покрывал, шлафоров, платков, шалей и других подобных изделий.
Еще более значительное увеличение количества закупленной фабрикой пряжи встречаем в 1831—32 году; основы тогда было заприходовано 1.536 п. 28 ф. 3 з.; утка 1.640 п. 4 ф. 54 з., а всего 3.176 п. 32 ф. 57 з. 44, т.-е. на 23,5% больше, чем в 1830—31 г. В то же время мастеркам и бахромницам было роздано пряжи 261 пуд 28 золотников 45, следовательно, 8,2% всей приобретенной пряжи и в 6,6 раза больше, чем в предыдущем году.
Последнее наблюдение весьма важно и требует внимания и об'яснения. Раньше раздача мастеркам уменьшалась параллельно росту количества приобретенной пряжи, теперь, несмотря на увеличение этого pocтa, раздача уменьшилась почти всемеро; мы наблюдаем, следовательно, сильное оживление подсобной кустарной работы, которая раньше, казалось, отмирала, близка была к совершенному замиранию.
В соответствии с этим оказывается, что на фабрике выработано было в 1831—32 г. только 2.133 п. 19 ф. 41 з. сурового товара 46, т.-е. на 20,8% меньше, чем в 1830—31 г. Значит, в данном году наблюдается кризис в производстве суровъя на самой фабрике. Правда, несмотря на кризис, производство суровья все же было выше, чем два года назад в 1829—30 г. Этот кризис становится еще более несомненным, если обратить внимание на целый ряд других фактов. Здесь важно прежде всего то, что до этого года Прохоровы арендовали ткацкую фабрику Недоброва в Серпухове (на 150 станов) и ткацкую фабрику у Крестовской заставы в Москве 47. В 1832 г. они отказались от этих аренд, и поставлен был вообще и разрешен положительно вопрос о сокращении ткацкого дела на фабрике и о расширении ситценабивного. Затем росли долги разных торговцев Прохоровым; так по московской продаже они достигли 161.137 р. 66 к., при чем в это число вошли и 21.683 р. 98 к. неблагонадежных долгов 48.
Мы не имеем, к сожалению, и для этого года полной картины результатов производства фабрики. Попрежнему остается неизвестным, сколько и на какую сумму произведено было скатертей, одеял, покрывал, платков, шалей, шлафоров, жилетов, халатов. Повидимому, именно на эти товары, кроме суровья, падало сокращение производства в год кризиса. Это видно из того, что мера и стоимость произведенных тогда материй всякого рода несколько возросла сравнительно с 1830—31 г.: мера была равна 313.694¹/₁₂ арш. — на 17% больше, чем в предыдущем году, а стоимость простиралась до 59.767 р. 93½ к. 49.
В общем таким образом 1831—32 год является весьма интересным: то был год кризиса и в зависимости от этого некоторой довольно значительной перестройки или по крайней мере перегруппировки в производстве товаров. Кризис в конечном счете определялся недородом хлеба, неурожаем этого года.
Следующий за годом кризиса 1832—33 год, естественно, привлекает к себе наше особо-пристальное внимание; произошел ли благоприятный перелом или кризис продолжался? и если даже дело пошло на улучшение, не было ли остатков минувшего кризиса и в чем они проявлялись, если были? Вот главные вопросы, которые ставятся изучением предыдущего года.
Прежде всего мы видим, что приход пряжи в 1832—33 г. превзошел далеко количество ее не только в 1831—32 г., но вообще за любой из предшествующих годов: он дошел до 4.870 п. 3 ф. 18 зол. 50, т.-е. превысил поступление 1831—32 г. на целых 53%. Это не должно еще однако непременно означать, что кризис миновал. Мы видели ведь в свое время, что в год кризиса пряжи поступило на 23% больше, чем за предшествующий ему год.
Гораздо характернее то, что мастеркам и бахромницам в 1832—33 г. было роздано пряжи 86 пудов 14 фунтов 35 золотников 51. Это составляет правда, менее двух процентов всей приобретенной за этот год пряжи; кроме того по сравнению с предыдущим годом раздача пряжи кустарям уменьшилась более, чем втрое, но в то же время сравнительно с 1830—31 годом она оказывается вce же почти в 2½ раза большей.
Что означают, какой имеют смысл эти сопоставления?
Смысл их совершенно ясен: кризис пошел на убыль, фабрика сама непосредственно стала работать больше, доля работы мастерков пошла на убыль, однако старая норма в этом отношении все же не была достигнута: мастерки работали все-таки больше, чем было обычно прежде. Значит, некоторый остаток кризиса имелся налицо, продолжалась депрессия.
Этот вывод подтверждается данными о количестве сработанного фабрикой сурового товара: его выработано было 2.614 п. 33 ф. 52, т.-е. на 22.5% больше, чем в год кризиса; однако уровень 1830—31 г. и здесь не был достигнут: выработка 1832—33 г. была все еще на 7% ниже этого последнего уровня. Значит, и здесь имеются на лицо и некоторое улучшение, и известный остаток кризиса, не изжитый до конца, депрессия.
1832—33 год — первый год в истории Tpexгорной мануфактуры, который дает нам общий учет стоимости ее производтва: за год всего было изготовлено и продано товаров на 936.996 р. 51 коп. 53 Состояние наших источников не дает нам возможности точно учесть, какая часть вceй этой годовой стоимости приходилась на материи разного рода — кашемир, белую и цветную бумажную материю, миткаль, полубархат, «жакардовую» (т.-е. узорчатую, выработанную станками Жаккара) материю — с одной стороны, и на платки, покрывала, шлафоры, шали, жилеты и халаты, с другой. Но мы можем приблизительно учесть соотношение этих двух отраслей производства по частичным данным — за две тpeти года 54 и менее 55 — которые у нас имеются, и оказывается, что три четверти стоимости производства приходилось на ситценабивное производство и одна четверть на выделку платков, шалей и прочих изделий.
В 1833—34 г. поступление пряжи на фабрику достигло 5.712 п. 28 ф. 78 зол. 56, т.-е. превысило поступление предыдущего года на 17,3%. К сожалению остается для этого года неизвестным, сколько пряжи подучили и переработали мастерки, хотя они, несомненно, работали и в этом году, потому что сведения о их работе имеются не только в предыдущем году, но и в последующем, как скоро увидим.
Сурового товару было сдано 4.918 п. 31 зол. 57 Это указывает на весьма сильное увеличение ткацкого произеодства, — на целых 88%по сравнению с предшествующим годом.
Итог стоимости проданных материй — кашемиров, миткалей, жакардовой материи, ситцу, коленкору, плиса, холстины, коймы, атласа, декоса, бисерной материи — составлял за 445.550 р. 19 коп. 58, а итог стоимости изделий — шалей, платков, шлафоров, покрывал, и архалуков — равнялся 671.599 р. 89 к. 59. Значит, общий итог продажи составлял 1.117.150 руб. 08 к. 60 при чем ⅔ его приходились на изделия, а ⅓, на материи. Он превышает итог продажи предыдущего года на 180.134 р., или на 19%.
Все приведенные данные показывают, что 1833—34 год был год большого под'ема производства на Трехгорной мануфактуре. Этому соответствуют и под'ем и расширение торговых oборотов фабрики. Так в 1833 г. товары фабрики имели большой успех и широкое распространение на Нижегородской ярмарке 61. С другой стороны, увеличилось количество торговых фирм в провинции, которые завязывали непосредственные коммерческие связи с Прохоровыми. Мы не имеем, правда, возможности дать полный, исчерпывающий список таких фирм или полный количественный их учет, но до нас дошел список должников фабрики за 1833 год: оказывается, что фабрика кредитовала тогда 165 торговых фирм гв 60-ти местностях на сумму 64.262 р. 50 к. Из них 38 фирм были московские, 8 петербургских, по 6-ти ярославских и саратовских, по 5-ти тульских и калужских, 4 виленских, по 3 ревельских, старорусских, варшавских, казанских, архангельских, минских, кишиневских и серпуховских, по 2 козловских, коломенских, пронских, вольских, вязниковских, ковровских, белевских, курских, моршанских, пермских, астраханских, вологодских, воронежских, тифлисских, шуйских и тамбовских и по одной фирме павловской, боровской, ростовской, одесской, рязанской, елецкой, тираспольской, гродненской, витебской, полоцкой, шкловской, житомирской, мценской, касимовской, шемахинской, торопецкой, владимирской, гельсингфорсокой, старооскольской, юрьевской, углицкой, брянской, мешовской, обоянской, моложской, велижской, смоленской, новгородской 62.
До нас дошло очень мало данных о 1834—35 годе, о чем приходится сильно пожалеть, так как этот год — весьма интересен. Повидимому, он, как неурожайный, был опять годом кризиса, сокращения производства.
Правда, пряжи заприходовано было много — 6.297 п. 14 ф. 21 з. 63 — на 10,2% больше, чем в предшествующий год. Но из этой пряжи огромное сравнительно количество, совершенно небывалое прежде, было роздано для тканья мастеркам: они получили в общем 1.600 п. 35 ф. 13 з. 64 или 25,4% всей пряжи. Значит, более четверти полуфабриката, служившего материалом для ткацкого производства, было произведено кустарным способом. Очевидно, выработка сурового товара на самой фабрике в этот год сильно сократилась. И действительно, мы видим, что суровья было сдано с фабрики только 3.785 п, 3 ф. 12 з. 65, т.-е. сравнительно с предшествующим годом меньше на 23%. Все это — явные признаки кризиса, сокращения производства.
Мы не знаем количества выработанных и проданных в этот год материй и изделий. Но известно, что кашемиров девяти сортов было выделано 364.244¹/₁₂ арш. 66. Между тем в предшествующем году его было выработано 307.472 штук 67, а не аршин, что составляет, следовательно, в несколько раз больше, чем в 1834—35 г., — опять новый признак кризиса.
И 1835—36 год в истории Прохоровской фабрики оказывается весьма бедным материалами. Но, поскольку эти материалы в чрезвычайно отрывочном виде сохранились, можно думать, что этот год был годом некоторого — очень небольшого однако — улучшения, при чем продолжали сказываться последствия только что пережитого кризиса, чувствовалась депрессия.
Это прежде всего видно из общей суммы торговой выручки фабрики за год: она простиралась до 1.168.531 р. 58 к. 68, т.-е. была выше, чем два года тому назад, в 1833—34 г., всего только на 4,5%. Надо к тому же заметить, что немедленно наличными деньгами было выручено за товары лишь 67.480 р. 06 к. 69, на остальную сумму продажа была произведена в кредит, правда, большею частью краткосрочный: уплаты производились в большинстве случаев с том же году. И это очень уж широкое кредитование характерно: оно, очевидно, диктовалось далеко еще не изжитыми последствиями прошлого года.
Обращает на себя внимание далее превышение расходов над доходами: весь расход составлял 1.241.840 р. 72 к. 70, так что получался кассовый дефицит в 72,309 р. 14 к.
Наконец, заметна была и работа деревенских ткачей-мастерков: Петр Федоров получил от Прохоровых 6.542 р. 24 к., Владимир Прохоров 4.990 р. 91 к., Артемий Семенов 2.400 р., Петр Нефедов 1.401 р, 65 к., Мартин Алексеев 1.059 р. 50 к., Сергей Гаврилов 1.056 р. 77 к., Филипп Cepгeeв 745 р. 75 к., все они вместе 18.195 р. 26 к. 71.
Отрывочным, весьма далеким от той даже относительной полноты, какую мы имели за некоторые другие годы, является и материал 1836—37 года.
Прежде всего здесь перед нами такая сырая книга, как мемориал торговой конторы, свидетельствующая, следовательно, не о размерах производства, а только о сбыте. К тому же и она охватывает не целый год, а только время с апреля 1836 г. до половины февраля 1837 г. 72. Значит, 1½—2 месяца очень оживленной весенней продажи, на которые приходится обычно 40 и более процентов торгового oбopoта, оказываются не поддающимися точному учету.
Исчисляя имеющийся материал этой книги, получаем следующие результаты: материй разного рода — больше всего кашемиру и ситцу — продано было с апреля 1836 г. до половины февраля 1837 г. на 274.216 р. 9 к., а изделий — преимущественно платков и шалей — на 379.343 р. 95 к. 73, всего продано фабрикатов на 653.560 р. 4 к. Если прибавить к этому около 261.400 p., составляющих предположительно сумму, продажи за последние два месяца, то это состаыит около 915 тыс. руб. — сумму меньшую, чем торговая выручка предыдущего года. Мы не решаемся однако категорически утверждать, что этo было так, потому что до нас дошла также касса торговой конторы с апреля 1836 по апрель 1837 г., и в ней весь приход, получающийся впрочем не от одной торговли, а и от уплаты долгов за прошлые и этот годы и от некоторых других поступлений, исчислен в сумме 1.461.392 р. 12 к. 74, т.-е. на 25% более предшествующего года. В общем, вероятно получалось некоторое улучшение производства и сбыта.
Это подтверждается также и тем, что кое-где попадаются указания на приобретение мелких пока механических приспособлений: в одном месте указано, что уплачено «Рабенеку» за машинку плещевальную» 100 р. 75, в другом, что приобретен гидравлический пресс за 597 р. 68 к. 76.
Однако фабрика все же испытывала некоторые — и очень немалые — затруднения. Уже самый факт приобретения машин указывает на то, что cтapoй мануфактуре в ее полной организационной неприкосновенности приходил конец: ощущалась нужда в механических двигателях. С другой стороны, соотношение ценности проданных материй и изделий слагалось, как видно из вышеприведенных данных мемориала торговой конторы, неблагоприятно для материй: они составляли менее 42% всего сбыта, a почти 58% приходилось на изделия — на вce эти платки, шали, покрывала, шлафоры и халаты, которые столь характерны для мануфактуры стapoгo типа и служат ей поддержкой в конкуренции с новыми фабриками, практикующими машинное производство: материи, произведенные мануфактурным способом, оказывались уже слишком дороги сравнительно с настоящими дешевыми фабрикатами, легко поэтому находившими себе массовый сбыт.
В соответствии с этим кризисом, имевшим более глубокое значение, чем прежние временные заминки в сбыте, происходившие от неурожая, находилась и усиленная эксплоатация труда ткачей-кустарей: им выдано было в течение года за работу 27.316 р. 41 к. 77 — на 50% более, чем год тому назад. Все более чувствуя свое бессилие бороться с новыми формами фабричного производства, старая мануфактура пыталась опереться на искусственное возрождение и оживление отсталых форм кустарного производства, эксплоатируемых торгово-капиталистическим способом.
Данные 1837—38 г., особенно при свете тех наблюдений, которые дает предыдущий год, особенно любопытны.
Прежде всего это был год несомненного оживления, чрезвычайного под'ема производства и сбыта фабричных изделий. Общий итог выручки фабрики от одной только продажи товаров, ею произведенных, не считая стоимости чужих фабрикатов, которые тоже частично продавались торговой конторой Прохоровской фабрики, а также и других поступлений в кассу, составлял в этом году 1.584.139 р. 10 к. 78, что превосходит почти на 8% весь приход предыдущего года. Впрочем, повидимому, не вся эта сумма поступила в кaccу в этот год, так как кассовый приход составил только 1.461.392 р. 12 к. 79.
Фабрика попрежнему избегала полной невозможности конкурировать с производством нового типа, усиленно форсируя производство товаров чисто-мануфактурного, торгово-капиталистического характера — шалей, платков, покрывал, шлафоров, скатертей, халатов. Этих товаров было продано на 931.921 р. 13 к. 80, что составляло свыше 58% стоимости всего производства, так что на ситценабивные товары — кашемир, ситец, миткаль, белую материю, полубархат, кисею, рубчик, кембрик — оставалось всего менее 42%.
Характерно при этом, что изделий первого рода было изготовлено 195.821 штука, а продано 185.491 81, т.-е. меньше на 10.330 или на 5%, тогда как материй было произведено 629.587 аршин, а продано 568.356½ арш. 82, т.-е. меньше на 61.230½ арш. или почти на 10%: изделия торгово-капиталистического типа залеживались вдвое меньше, чем материи, которым приходилось конкурировать с фабрикатами, приготовленными механическим способом.
Все это — знакомые уже нам признаки, указывающие на приближавшуюся необходимость и неизбежность коренного, решительного кризиса, преобразования старой мануфактуры в новую фабрику. Сюда же относится и усиленная эксплоатация кустарей: им уплачено было в 1837—38 г. 33.134 р. 13 к. 83 больше предыдущего года на 21 с лишним процентов. Здесь ярко проявлялась сила инерции старой формы производства в индустрии.
Затем опять встречаем покупку гидравлического пресса 84, выписку иностранных образцов 85, платежи механику 86 и машинисту 87, — все невольные, пока частичные и мелочные, уступки новым веяниям.
Наконец, Прохоровская мануфактура прибегала и к другим подсобным способам конкуренции: она арендовала Крестовскую фабрику 88, отдавала суровье для набивки на другие фабрики, напр., Гусятникова 89 и т. д. И это — важный показатель надвигавшегося решительного перелома.
В архиве не сохранилось никаких материалов о Трехгорной мануфактуре в 1838—39 г. Но автор «Материалов» располагал некоторыми данными и привел их в своем труде. По этим данным обшая стоимость произведенных на фабрике в этом году товаров равнялась почти двум миллионам рублей, — 1.998.256 р. 25 к. 90 — на 26% больше, чем в предшествующем году. Впрочем на деле, вероятно, увеличение производства было гораздо меньшим: данные «Материалов» за 1838—39 г. говорят о стомости производства, а наши apxивные данные 1837—38 г. касаются стоимости только проданных товаров. Принимая во внимание эту paзницу и отсталость сбыта от производства в среднем на 7 или на 8%, можно считать, что увеличение производства не превышало 18%.
При этом старались увеличить долю выработки материй: из общей стоимости производства на материи приходилось 934.650 р. 91 к. 91 или свыше 46%, против 42-х за предшествующий год, так что на платки, шали, одеяла и шлафоры оставалось меньше 54% против 58%, бывших раньше. При всем том, как показывают эти цифры, все же преобладание оставалось за товарами мануфактурного, торгово-капиталистического типа.
Архивные данные за последний год изучаемого нами сейчас десятилетия дают нам прежде всего сумму общей стоимости всех проданных товаров, проиэведенных на фабрике в этот год: она равняется 2.011.237 р. 31½ коп. 92. Для 1837—8 года мы определили соответствующую сумму в 1.584.139 р., а для 1838—9 г., если сбросить 8% с суммы всего производства, то получится 1.838.396 р. Значит прирост сбыта за два года составляет почти 27%, а за год 9%. К сожалению, остается неизвестной доля, приходящаяся на продажу товаров разного типа.
Зато данные 1839—40 г. дают довольно детальную картину торговой организации, на которую в конце 30-х годов опиралась фабрика. Очевидно, эта организация к тему времени достигла весьма значительного развития, далеко превосходившего все то, что нам известно по отношению к более раннему времени. Фабрика, как оказывается, находилась уже в непосредственных коммерческих сношениях и связях со 104 местностями, находившимися во всех без исключения частях европейской России, включая и Польшу, и Прибалтийский край, и Кавказ, и Урал. Однако ни одной сибирской торговой фирмы и ни одного сибирского города мы в этом перечне не встречаем. Количество фирм — торговых контрагентов Трехгорной мануфактуры было eщe больше, чем число мест, где находились эти фирмы. Так, в Mocквe было 32 таких фирмы, в Петербурге 17, в Ярославле 12, в Казани 8, в Воронеже 7, в Бердичеве, Саратове и Шуе по 6, Моршанске, Коврове, Курске, Астрахани, Старой Руссе и Ельце по 5, в Риге и Серпухове по 4, в Вильне, Могилеве, Тамбове, Велиже, Калуге, Смоленске, Угличе, Архангельске, Орле и Осташкове по 3, в Минске, Кишиневе, Мценске, Коломне, Рязани, Mитаве, Витебске, Шклове, Боброве, Брянске, Шацке, Костроме, Вязниках, Tyлe, Торопце, Козлове, Ливнах и Ростове по 2, в остальных местах по одной фирме 93.
Характерно далее, что нередко товары распространялись типичным для эпохи торгового капитализма и даже и еще более раннего времени кустарным способом — при помощи офеней-ходебщиков, торговок, татар; таких кустарей-торговцев насчитывалось не менее 24-х: 4 торговки, 8 татар, 12 ходебщиков 94.
Наш материал характеризует торговлю того времени как в очень сильной степени основанную на кредите: из 2.011.237 р. 31½ к. торговые контрагенты фабрики остались должны 739.348 р. 81 к. т.-е. более 36%. Впрочем, кредит был в подавляющем большинстве случаев краткосрочный: по окончании года в долгах осталось только 54.188 р. 78 к. 95.
Таким образом не подлежит сомнению, что к концу 30-х годов сбыт продуктов производства Прохоровcкой фабрики был организован довольно хорошо и прочно.
Первая важная черта, обращающая на себя внимание, при характеристике пpoxopoвской фабрики за тридцатые годы XIX века, — это сохранение этой фабрикой в течение тридцатых годов xapaктepa мануфактуры, промышленного предприятия торгово-капиталистического типа, эпохи первоначального накопления.
Эта черта находила себе яркое выражение в двух отношениях: во-первых, технически все время производство на фабрике было ручным, не машинным; во-вторых, фабрика в известной мере была связана с характерной для торгового капитализма формой эксплоатации труда ремесленников и кустарей, — так называемой «домашней индустрией» (Hausindustrie).
Припомним факты, характеризующие оба эти важных признака торгово-капиталистической природы предприятия.
Что мы встречали прежде всего в технике производства?
Обычные ручные ткацкие станки, кубы для крашения, ручную набивку. Правда, в 1832—33 г.г. мы впервые с полной уверенностью можем констатировать факты применения ткацких станков Жаккара для выделки узорчатой материи, но по мере эта материя составляла тогда ничтожную часть всего производства материй — немногим более 7%. Правда и то, что по мере приближения к концу 30-х годов начинают встречаться отдельные указания на приобретение отдельных, — пока небольших — не то что машин, а механических приспособлений: так в 1836—7 г. приобретены были «плещевальная (т.-е. плюсовальная) машинка» и гидравлический пресс; в 1837—1838 г.г. опять куплен был гидравлический пресс и встречаются платежи за отдельные поделки «механику» и «машинисту». Но все это пока были только первые ласточки, которые весны не делают. Механическое машиннoe производство для Прохоровской фабрики вce было еще в будущем, и появление первоначальных его зародышей только указывало на то, что старая мануфактура начинала отживать свое время. Тем не менее в данном случае она еще сохранялась, и Трехгорная мануфактура в отношении техники оказывалась отсталой сравнительно с рядом других бумаготкацких и ситценабивных фабрик нового типа, какие тогда уже существовали в России. Укажем, например, на фабрики Битепажа, Остерида, Вебера, Буха, Титова, Витта.
Нам уже известно, что еще в начале XIX в. и, повидимому, даже в XVIII не только одни специалисты-скупщики, представители чисто торговой буржуазии, но и владельцы мануфактур, как те же Прохоровы, эксплоатировали деревенских кустарей путем дoмaшнeй индустрии. Этот вывод прочно обосновывается и блестяще подтверждается историей Прохоровской фабрики в тридцатых годах. Оказывается, что «ткачи деревенские» — павшинские, боровские, суздальские, калужские, все эти Петры Федоровы, Василии и Артемы Семеновы, Петры Нефедовы, Мартыны Алексеевы, Сергеи Гавриловы и другие — перерабатывали у себя значительное количество пряжи, раздававшейся им фабрикой. В 1829—30 г.г. эта пряжа составляла 4% всей заприходованной фабрикой пряжи, в 1829—30 г. только 1½, в 1831—32 г. 8,2%, в 1832—33 г. — 2%, в 1834—35 даже 25,4%, в 1835—36 г. им уплачено было 18.195 р., в 1836—37 г. — 27.316 р. — на 50% более, чем в предыдущем, — в 1837—38 г. — 33.134 р. — еще на 21% больше. Таким образом, господствующее в литературе по истории русской фабрики мнение, высказанное Туган-Барановским и заключающееся в том, что только с 40-х годов начинается домашне-индустриальная эксплоатация кустарей мануфактурами и что вызвана была эта эксплоатация конкуренцией кустарей, — coвершенно опровергается: это началось еще в XVIII в., во всяком случае в начале XIX и развивалось в 30-х годах, при чем вызвано было конкуренцией не кустарей, а новых фабрик, основанных на машинной техиике, а кустари явились не конкурентами, а пособниками, помощниками, союзниками старых мануфактур в их борьбе с новыми фабриками. Выходит, что предприятия торгово-капиталистического типа — мануфактуры и кустарные избы — осоюзились и шли pyка об руку против предприятий нового производственно-капиталистического xapaктepa. Конечно, в этом союзе гегемония принадлежала мануфактуре. Но этого мало: и среди кустарей под влиянием этого союза укреплялись более состоятельные элементы, кустари-кулаки, подчинявшие себе бедноту. В примерах у нас нет недостатка: так, Петр Федоров павшинский уже в 1835—36 г. получил за выработку суровья 6.542 р., а в 1837—38 г. уже 17.148 р., доход Семенова за то же время вырос с 2.400 р. до 9.122 и т. д. Совсем мелкие кустари, вырабатывавшие сотню или несколько сот рублей, были редкостью среди контрагентов Прохоровых, обычная выработка, не считая приведенных сейчас примеров крупной выработки, была 1000, 1½, 2½ тысяч в год. Очевидно, это были кустари, работавшие не только со своей семьей, а и с наемными рабочими, хозяйчики, прикрывавшие свое предпринимательство, может быть, и артельными формами.
Любопытно отметить при этом, что эксплоатация кустарей усиливалась большею частью именно в годы неурожая и кризиса; так было, напр., в 1831—32 г., в особенности же в 1834—5 г. Это естественно и понятно: когда слабеет положение, когда конкуренция технически-сильных соперников становится особенно-чувствительной, тогда нужда в подпорках обостряется, и предприятия отсталого типа особенно сильно тяготеют друг к другу.
Но в тридцатых годах это тяготение мануфактуры к кустарям выражалось не только в указанной сейчас не новой уже тогда форме раздачи пряжи деревенским ткачам для выработки сурового товара, но и в том, что ситценабивное производство, в котором труднее всего было конкурировать с новыми фабриками, стало дополняться выделкой изделий — платков, шалей, покрывал, шлафоров, жилетов, халатов, архалуков и т. д. Здесь приходилось снова привлекать к работе кустарей — швей, портных и бахромниц, и получилась новая связь мануфактуры с кустарной избой или, точнее, с ремесленной мастерской, на этот раз уже городской, а не деревенской. Это опять-таки новый вывод, получаемый на основании изучения свежего архивного материала.
Производство этих изделий было новшеством на Прохоровской фабрике именно тридцатых годов и, помимо указания на новый, дополнительный способ эксплоатации мануфактурой мелкого ремесленного труда, имеет еще значение в том смысле, что знаменует собою один из этапов борьбы старой мaнyфaктypы за существование против могущественной и чаще всего победоносной конкуренцин новой фабрики в области бумажного ткачества и набивки.
Наш материал дает нам возможность судить о значении этого способа самозащиты старой формы промышлениого производства. В 1832—33 г. доля выделки платков, шалей и прочих изделий равнялась 25%, а материй 75%, в 1833—34 г. это соотношение сильно изменилось: на первые приходилось уже 66%, на вторые 34%, в 1836—37 г. на изделия падало 58%, на материи 42%; то же соотношение наблюдается в 1837—38 г.; в 1838—39 г. оно несколько, хотя и немного, меняется: 54% и 46%. В общем, таким образом, следует признать, что более половины, почти две трети всего производства фабрики в 30-х годах приходилось на изделия, приспособленные к торгово-капиталистической системе хозяйства, и гораздо менее половины, немногим более трети, падало на материи, производившиеся на передовых фабриках машинным способом.
Со всем этим гармонирует и одно любопытное наблюдение, относящееся к 1837—38 г. Данные этого года дают возможность сделать вывод, что изделия торгово-капиталистического типа залеживались, испытывали задержку в сбыте вдвое меньше, чем материи, которым приходилось конкурировать с фабрикатами, приготовленными механическим способом.
Mы убедились таким образом, что один из взглядов, преобладавших до сих пор в литературе по истории pycской фабрики, — именно о том, что фабрика только с 40-х годов стала опираться на кустарей, — поколеблен, даже опровергнут историей Прохоровской мануфактуры. В связи с этим взглядом тем же Туган-Барановским высказан и другой, — о том, что русская мануфактура в 40-х и 50-х годах стала мельчать, размеры фабрик этого времени стали уменьшаться. Правда, на основании материалов, на которые опирается сам названный исследователь, летко было бы показать, что oн смешивает два явления: уменьшение числа рабочих на фабрике с экономическим измельчанием предприятия — число рабочих иногда несколько уменьшалось, а прозводительность фабрик росла вследствие успехов техники, изменения в строении капитала. Правда, и то, что ответ на вопрос об иэмельчании старых мануфактур мы получим в данном случае только после изучения истории Трехгорной мануфактуры за соответствующие десятилетия. Но так как Туган-Барановский связывает вопрос об измельчании мануфактур с эксплоатацией кустарей, то и материал тридцатых годов здесь имеет известное значение.
И опять-таки перед нами рисуется явление, прямо противоположное выводам Туган-Барановского: оказывается, что, несмотря на усиленную эксплоатацию кустарей и при том эксплоатацию двойную, развивающуюся по отношению к двум различным их разрядам, Трехгорная мануфактура становилась все более крупной, стоимость производимых ею фабрикатов росла и притом росла довольно сильно. Это видно как из цифр, показывающих количество приобретавшейся пряжи, так и из цифр стоимости всего производства фабрики. Так, в 1829—30 г. было приобретено более 2.216½ пудов пряжи, в 1830—31 г. было 2.572½ пуда, более на 16%, в 1831—32 г. около 3.177 п., больше еще на 23,5%, в 1832—33 г. свыше 4.870 пудов, больше предыдущего года на 53%, в 1833—34 г. более 5.712½ п., на 17,3% больше. В том же 1832—33 г. было продано фабрикатов почти на 937 тыс. рублей ассигнациями, в 1833—34 г. на 1.117.150 р., т.-е. больше предшествующего года на 19%, в 1835—36 г. на 1.168.531 р., больше, чем два года назад, на 4,5%, в 1836—37 г. на 1.461.392 р. — больше на 25%, в 1837—38 г. на 1.584.139 р. — на 8% больше предыдущего года, в 1838—39 г. на 1.998.256 р., на 26% больше, в 1839—40 г., наконец, на 2.011.237 р. больше на 9%.
Соответственно этому росли и торговые связи фабрики. Мы видели, как скромны были коммерческие отношения Трехгорной мануфактуры до 30-х годов. Но уже в 1833 г. товары ее имели большой успех и широкое распространение на Нижегородской ярмарке, и непосредственные торговые сношения имелись по меньшей мере с 60 местностями Европейской России и в них со 154 торговыми фирмами. А в 1839—40 г. фабрика имела непосредственные коммерческие связи со 104 местностями и с 258 фирмами, что составляет за 7 лет увеличение 67%. Любопытны при этом два обстоятельства, подчеркивающие торгово-капиталистическую природу коммерческих связей фабрики, Первое из них заключается в том, что оставалось еще некоторое количество торговых кустррей-ходебщиков, офеней, мелких торговок, ведших ручную продажу Прохоровских фабрикатов. Их cчитaлоcь еще в 1839—40 г. до 24, раньше было, вероятно, еще больше. Второе обстоятельство состоит в весьма широком развитии фaбpикoй кредита ее торговым контрагентам; в особенности это надо сказать о краткосрочном кредите, не превышавшем года, рассчитанном нa несколько месяцев. Так, в 1839—40 г. почти 740 тыс. руб., более 36% стоимости всех отпущенных товаров, были даны в кредит, большею частью краткосрочный, так как по окончании года в долгах осталось лишь около 54.200 рублей. В 1833—34 г. в долгах осталось около 64.300 руб., а в 1831—32 г. по одной только московской продаже долги достигли 161.137 руб., при чем неблагонадежных опять-таки одних лишь московских долгов оказалось около 21.700 р.
Чрезвычайно важными надо признать наблюдения над под’емами и кризисами в бумаготкацком и ситценабивном производстве тридцатых годов. Этот вопрос в литераторе по откошению к тому времени является совершенно неразработанным, и потому материал, касающийся его по Прохоровской фабрике, приобретает особенную ценность.
Этот материал показывает нам на кризис в ткацком производстве прежде всего в 1831—32 г. В этом году cуpoвого товара было произведено почти на 21% меньше, чем в предыдущем, хотя и больше все же, чем два года тому назад. Это — первый признак кризиса. Второй его признак — отказ Прохоровых от аренды в этом году двух подсобных ткацких фабрик — Недоброва в Серпухове и у Крестовской заставы в Москве. Третий признак — отмеченная уже выше большая — свыше 160 тысяч — задолженность торговых контрагентов, покупателей изделий фабрики по московской продаже. Четвертый — увеличение почти всемеро раздачи материала мастеркам: в минуту кризиса, хозяйственного колебания, непрочного экономического положения старые формы производства торгово-капиталистического типа сплетались теснее, чем в периоды под’ема.
Следующий затем 1832—33 год был годом депрессии, угнетенного состояния производства. Мастеркам пряжи было роздано поэтому втрое меньше, чем в год кризиса, но все же количеетю розданной им пряжи было в 2½ раза больше, чем в год под’ема, предшествовавший кризису, т-е. в 1830—31 г. Соответственно этому и сурового товара было выработано в 1832—33 г. хотя и больше, чем в год кризиса, на целых 22½%, но меньше, чем в 1830—31 г. на 7%. Опять это — признак длящейся еще депрессии.
1833—34 г. был годом сильного под’ема, весьма благоприятной кон’юнктуры: производство суровья возросло на 88%, стоимость проданных фабрикатов увеличилась на 19%.
1834—35 г., известный своим неурожаем, был и годом кризиса: больше четверти всей купленной пряжи было поэтому роздано мастеркам-кустарям, сурового товара было выработано на 23% меньше, чем в 1833—34 г., а кашемиру в несколько paз меньше.
1835—36 г. отмечен опять депрессией: выручка за фабрикаты была выше, чем два года тому назад, едва на 4½%, открыт был огромный кредит торговым контрагентам фабрики. Значительна была работа деревенских ткачей-мастерков, хотя oнa не шла уже ни в какое сравнение с тем небывалым ее развитием, какое наблюдалось в 1834—35 г. в разгар кризиса.
В 1836—37 г. наблюдалось опять некоторое улучшение производства и сбыта, снова под’ем. Но затруднеиия все же чувствовались еще сильно, недаром ткачам-кустарям дан был заработок, на 50% превышавший их выработку за предыдущий год.
Под’ем, оживление производства и сбыта изделий Трехгорной мануфактуры составляли отличительную черту 1837—38 г.: товаров было продано на 8% больше, чем в предыдущий год. Однако, и тут приходилось усиливать эксплоатацию деревенских ткачей: она выросла за год еще на 21%. Очевидно, конкуренция с передовыми фабриками становилась все труднее, начинал назревать уже не временный кризис под влияием неурожая, а более решительный перелом, который должен был изменить в существе своем самый экономический тип предприятия.
Наконец, и в 1838—39 и 1839—40 годах замечался под’ем: в первом производство увеличилось на 18%, во втором — на 9%.
Нам остается еще характеризовать, насколько это возможно, положение рабочих на Прохоровской фабрике в тридцатых годах. Отчасти эта характеристика была уже сделана выше при обозрении истории фабрики за первые десятилетия ее существования: мы видели, что рабочие в 30-х годах ночевали там, где работали. Кроме того, месячный заработок взрослого ткача-мужчины не превышал 35—40 р. асс. 96, т.-е. был очень низок. К этому надо прибавить, что уже в начале сороковых годов рабочие Трехгорной мануфактуры эксплоатировались хозяевами ее путем продажи им предметов питания из харчевого амбара с большой накидкой в цене на их себестоимость, т.-е. с огромной прибылью, доходившей на продаже гречневой крупы до 12%, говядины до 18%, ржаной муки и постного масла до 20%, снетков до 25%, печеного хлеба до 30%, рыбы до 32%, соли даже до 34% 97. При таких данных, показывающих, что эти порядки в начале 40-х годов сложились уже в стройную и цельную систему, следовательно, существовали и раньше, можно оказать, что система выжимания пота, пототонная система всецело господствовала на старой Прохоровской мануфактуре 30-х годов, и никакого места для идиллического сентиментажзма, для идеализации мнимой патриархальности отношений здесь быть не может.
Остается указать, приблизительное число рабочих на фабрике в то время. По более или менее достоверным данным в 1834 г. у Прохоровых было 590 мастеровых, 300 чернорабочих, 170 учеников 98. Все прохоровские рабочие были вольнонаемные — из помещичьих крепостных, отпускавшихся их владельцами на заработок за оброк, и ткачи работали сдельно, получая плату за каждый аршин выработанного товара 99.
Мы рассмотрели таким образом историю Трехгорной мануфактуры, как хозяйственной организации с начала за первые тридцать лет ее существования — с 1799 по 1829 г., потом еще за 10 лет — за тридцатые годы, всего, следовательно, за первые 40 лет ее бытия. Все это время мы видели перед собою именно мануфактуру — хозяйственную организацию торгово-капиталистического типа со всеми весьма ярко выраженными характерными ее чертами. Сначала это была мануфактура мелкая, потом крупная и по числу рабочих и, главное, по размерам производства и сбыта. Она тесно связана бьыа с системой домашней индустрии и с потогонной системой эксплоатации занятых на ней рабочих и связана была в отношении сбыта со все больше развивавшейся сетью торговых контрагентов, при чем и в области сбыта многое, почти все носило на себе печать эпохи первоначального накопления: такова ярмарочная система, посредничество мелких ходебщиков, широчайшее кредитование торговых фирм фабрикой. Не раз, не один год производство и сбыт испытывали потрясения, — кризисы и депрессию. Но под конец тридцатых годов стали наблюдаться мелкие пока, частичные, элементарные еще признаки кризиса более глубокого и коренного, радикального — грядущей необходимости перехода к машинному производству, преобраэотания мануфактуры торгово-капиталистического типа в фабрику тина производственно-капиталистического. Как ни слабо выражены эти первые признаки нового, — они чрезвычайно важны и знаменательны. И именно их появление и заставляет признать первые сорок лет существования Прохоровской фабрики в известной мере цельным, законченным периодом, когда это предприятие сохраняло чистый торгово-капиталистический тип. Cороковые и пятидесятые годы — время, когда эта чистота замутняется, когда элементы производственно-капиталистической организованности проникают в старую мануфактуру более многочисленными и более широкими струями, когда начался переходный момент в истории фабрики. Этот второй, переходный момент и явится предметом нашего коллективного исследования в ближайшем будущем.
1 9 апреля 1926 г. покойный Н. А. Рожков сделал доклад в о-ве историков-марксистов «К методологии истории промышленных предприятий» (см. «Ист.-Марксист», т. II, 1926 г.), вызвавший большой интерес и споры среди историков. Настоящая статья является как бы продолжением этого доклада и вскрывает особенности методологического построения Н. А. Рожкова. (стр. 79.)
2 «Материалы к истории Прохоровской Трехгорной Мануфактуры», стр. 286. (стр. 80.)
3 Ляхов. Основные черты социальных и экономических отношений при Александре I. М. 1912, стр. 113. (стр. 83.)
4 Старина и Новизна, кн. VII, стр. 169. (стр. 83.)
5 Архив народного хозяйства, культуры и быта. "Дела Трехгорной мануфактуры". №4929 л. 5 об. Ниже мы ставим только №, что означает именно № дел Трехг. ман. в этом архиве. (стр. 83.)
6 Все, что сказано здесь о бухгалтерии 90-х годов, является результатом работы над соответствующим материалом, произведенной М. К. Пшеницыной-Рожковой. (стр. 86.)
7 Так в тексте статьи. Скорее всего это опечатка и должно быть: "С нее именно и надо начинать изучение источников." (прим. составителя). (стр. 86.)
8 Материалы к истории Прохоровской Трехгорной мануфактуры, стр. 56. (стр. 89.)
9 № 5056, лл. об. перед 1 л., 1 об., 2 об. (стр. 89.)
10 «Материалы к истории Прохоровской Трехгорной мануфактуры», стр. 13. (стр. 89.)
11 Там же, стр. 14. (стр. 90.)
12 «Материалы», стр. 3. (стр. 90.)
13 «Материалы», стр. 31. (стр. 91.)
14 Там же. (стр. 91.)
15 «Материалы», стр. 66—67. (стр. 91.)
16 Там же, стр. 62. (стр. 91.)
17 Там же, стр. 117. (стр. 92.)
18 Там же. (стр. 92.)
19 Там же, стр. 38. (стр. 92.)
20 Там же. (стр. 92.)
21 Там же, стр. 134. (стр. 92.)
22 Там же, стр. 56. (стр. 92.)
23 Там же, стр. 43—44. (стр. 93.)
24 Там же, стр. 55. (стр. 93.)
25 Там же. (стр. 93.)
26 Там же, стр. 54. (стр. 93.)
27 Там же, стр. 56—57. (стр. 93.)
28 Там же, стр. 62. (стр. 93.)
29 Там же. (стр. 93.)
30 Там же. (стр. 93.)
31 Там же, стр. 66. (стр. 93.)
32 Там же, стр. 52. (стр. 93.)
33 Там же, стр. 56. (стр. 93.)
34 № 5056, л. об. перед 1, 1 об., 2 об. (стр. 94.)
35 № 5056, л. л. 1-3. (стр. 94.)
36 Там же. (стр. 94.)
37 «Материалы», стр. 69; на стр. 70 составитель «Материалов» приводит однако меньшую цифру набойщицких столов — всего 140. (стр. 95.)
38 № 5056, лл. 3 об. — 3 об. — 11 об. (стр. 95.)
39 № 5956, л.л. 4—8. (стр. 95.)
40 Там же. (стр. 95.)
41 № 5056, л.л. 6 об. — 8 об. (стр. 95.)
42 Там же. (стр. 95.)
43 Там же. (стр. 96.)
44 № 5056, л.л. 14 об., 15 об., 16 об. (стр. 96.)
45 № 5056, л. 16. (стр. 96.)
46 № 5056, л.л. 17 об., 18 об., 19 об. (стр. 96.)
47 «Материалы» стр. 57. (стр. 96.)
48 № 5061, л.л. 3 об. — 4 об. (стр. 96.)
49 № 5056, л. 20. (стр. 97.)
50 5056, л. 32 об. (стр. 97.)
51 5056, л. 33. (стр. 97.)
52 5056, л. 22. (стр. 97.)
53 5059, л. 85. (стр. 98.)
54 № 5061, л.л. 5—124. (стр. 98.)
55 № 5060, л.л. 1—105 и № 5056, л. л. 34—35. (стр. 98.)
56 № 5056, л. 43. (стр. 98.)
57 Там же л.л. 36—49. (стр. 98.)
58 № 5057, л.л. 39 об. и след. (стр. 98.)
59 № 5057, л.л. 1—49. (стр. 98.)
60 По мемориалу торг. конторы (№ 5058, л. 120) он показан несколько меньшим — 1.109.737 р. 14 к., а по данным автора «Материалов» (стр. 71) большим — 1.616.699 р. 77 к. В первом случае учтено не все, во втором имеется в виду производство, а не сбыт. (стр. 98.)
61 «Материалы», стр. 75. (стр. 99.)
62 № 5060, л. 1—3 об. (стр. 99.)
63 № 5056, лл. 47 об., 48 об., 49 об., 50 об. (стр. 99.)
64 № 5056, л.л. 49, 50, 51, 52, 53. (стр. 99.)
65 Там же. (стр. 99.)
66 № 5056, л.л. 55об.—56. (стр. 99.)
67 № 5055, л. 63 об. (стр. 99.)
68 Там же, л.л. 1—63 об. (стр. 100.)
69 № 5057. (стр. 100.)
70 Там же, л. 65. (стр. 100.)
71 Там же. (стр. 100.)
72 № 5054, л.л. 1—85. (стр. 100.)
73 Там же. (стр. 100.)
74 № 5051, л. 3 об. (стр. 101.)
75 Там же, л. 17. (стр. 101.)
76 Там же, л. 55. (стр. 101.)
77 № 5051, л.л. 1—61. (стр. 101.)
78 № 5053, л.л. 1—119. (стр. 102.)
79 № 5051, л. 62 об. (стр. 102.)
80 № 5053. (стр. 102.)
80 Там же. (стр. 102.)
82 Там же. (стр. 102.)
83 № 5051. (стр. 102.)
84 Там же. (стр. 102.)
85 Там же. (стр. 102.)
86 Там же. (стр. 102.)
87 Там же. (стр. 102.)
88 Там же, л. 52. (стр. 102.)
89 Там же. (стр. 102.)
90 «Материалы», стр. 141. (стр. 103.)
91 Там же. (стр. 103.)
92 № 5048. (стр. 103.)
93 № 5048. (стр. 104.)
94 Там же. (стр. 104.)
95 Там же. (стр. 104.)
96 «Материалы», стр. 58. (стр. 109.)
97 № 5045, л.л. 91, 92, 100, 101, 104, 132, 133 и др. (стр. 109.)
98 «Материалы», стр. 70. (стр. 109.)
99 «Материалы», стр. 58. (стр. 109.)