"Историк Марксист", №6, 1927 год, стр. 253-259

ОБЗОРЫ

Распад Австрии

1. HEINRICH KANNER. Kaiserliсhе Кatаstrорhеnpolitik. Ein Stück zeitgenössischer Geschichte. Tal. Leipzig. 1922. S. 465;

2. Prof. RICHARD FÖSTER. Die Politik Kaiser Karlo und der Wendepunkt des Weltkrieges. Liebmann. München, 1925, S. 310.

3. Т. G. MASSARYK. Die Weltrevolution. Erinnnerungen und Betrachtungen. 1914—1918. Reiss. Berlin, 1925. S. 556.

4. Prof. WILHELM SCHÜSSLER. Österreich und das deutsche Schicksaal. Quelle u. Meyer. Leipzig. 1925. S. 215.

5. Prof. FRUHEW u. WIESER, MINISTER a. D. Österreichs Ende. Ullstein. Berlin, 1919. S. 318.

6. Neue österreiсhisсhe Вiographie 1815—1918. Geleitet von Anton Besserheim. Вd. II. Bd. I. 1923. S. 226. Bd. II Amalthea. Wien, 1925. S. 206.

7. HEINRICH FRIEDJUNG. Historische Aufsätze. 1919. Stuttgart.

8. Prof. FRANZ BIBL. Der Zerfall Österreichs. Bd. I. Kaiser Franz und seine Erbe. Rikola, Wien, 1922. S. 420. Вd. II. Vоn Revolution zur Revolution. Rikola, Wien, 1924. S. 577.

9. BAUER, OTTO. Die österreichische Revolution. Volksbuchhandlung. Wien, 1923. S. 291,
 

Обширная литература по вопросу о распаде Австрии все продолжает увеличиваться. С образованием национальных государств и с провозглашением австрийской республики, после октября 1918 года весь руководящий слой бюрократов, политиков и генералов, создавший политическую концепцию эпохи Франца Иосифа и десятками лет защищавший ее, как бы одним взмахом был выключен из политической жизни. Этим об’ясняется и тот поток разных мемуаров, которым в течение последних лет наводнен австрийский книжный рынок. Почти каждый ответственный государственный или военный деятель, игравший какую-либо роль до распада Австрии, выпустил свои мемуары, дав в них достаточно полное изложение своей личной роли в событиях, но отнюдь не общего фона последних. Этот фон освещался ими лишь в такой мере, в какой это было необходимо для того, чтобы подвести историческую почву под их особый прагматизм. Сама республика гораздо решительнее отказалась от всякой преемственности в отношении имперской дипломатии, чем это сделала германская, и при опубликовании документов она не была так стеснена «вескими соображениями», как министерство иностранных дел Германской республики. Но если отвлечься от этого чрезвычайно ценного собрания официальных документов (чрезвычайно ценного потому, что оно освещает обстоятельства конфликта, непосредственно вызвавшего войну) и от многочисленных мемуаров, которые в качестве исторических источников могут служить лишь при чрезвычайно осторожном обращении с ними (из дипломатов: Буриан, Чернин, Андраши, Виндишгрец, Симашши, из генералов, игравших известную роль: Конрад, Арц, Ауффенберг, Комаров, Краусс, Керхнаве, Крамон, из близко стоявших ко двору: флигель-ад’ютант Маргутти, принц Сикстус фон Парма, из бывших министров: Пленер, Ламмаш и др.) и взять собственно историческую литературу, то сразу станет очевидной абсолютная и относительная ее бедность.

Книга Каннера не является трудом «цехового» историка. Автор в течение многих лет был главным редактором венской демократической газеты «Цейт» и во время войны вынужден был даже переехать в Швейцарию. По возвращении оттуда после войны он обрисовал на основании германского и австро-венгерского собрания документов ту относительно узкую дипломатическую сферу «балканских отношений», в которой действовала австро-венгерская монархия, но которая после ревельского англо-русского соглашения имела для мировой политики XX века столь решающее значение, а для самой монархии столь роковую важность. Исследования Каннера относятся, почти исключительно, к деятельности министерства иностранных дел и двора. Автор, сам будучи активным публицистом, инстинктивно чувствует недостаточность такой системы исследования сильнее, чем какой-нибудь университетский профессор, и поэтому мотивирует его тем, что содержание внутренней политики монархии исчерпывалось тяжбой отдельных наций между собой, «экономическая политика» отражала борьбу классов, но вненшеполитические вопросы оставлялись за кайзером и дипломатами. Австрийские министры иностранных дел всегда строго следовали советам бисмарковской школы относительно «антипарламентских» способов действия в значительно большей мере, чем австрийский или венгерский министры-президенты, или же французские или английские министры. Внешние вопросы (и военное ведомство, конечно), полагает наш автор, должны были приспосабливаться лишь к «воле государя» в то время как во внутренней политике подчас приобретала значение и «воля народа». Исходя из этого, излагает он общую деятельность четырех министров иностранных дел из родовой аристократии (гр. Калнокий, гр. Голуховский, барон Эренталь и гр. Берхтольд), действовавших после падения Андраши (1879). В лице самого Андраши Каннер видит осознавшего свои цели либерала, которому на берлинском конгрессе удалось помешать об’единению прусской и русской реакций, который, использовав кроме германской поддержки также и влияние Англии, сумел приобрести Боснию-Герцоговину, открыл «пути, ведущие к Салоникам», монархию сделал третейским судьей Балкан и открыл новые внешнеполитические цели перед реорганизованной империей, недавно потерявшей преобладание в Германии и Италии. Реакционный и клерикальный преемник его гр. Калнокий (не считая краткое министерство барона Гаммерле) в отношении Германии совершенно поддался руководству Бисмарка. Лейтмотивом этого бисмарковского руководства было «обратное сближение трех кайзеровских держав». Но помимо этого Калнокий договором 1887 года, вернее сепаратным договором, заключенным тогда же, прямо «ввел» Италию на Балканы. Ни он, ни Голуховский не сумели продолжать балканской политики Андраши. Мюрцштегская программа 1909 года укрепила Россию в самый критический для нее момент, и путь в Салоники тогда закрылся. Среди изменившихся условий (безрезультатное посещение в Ишле Франца Иосифа королем Эдуардом с целью поколебать австро-германский союз, отход Италии) оказалась безрезультатной и видимая активность Эренталя, аннексирование Боснии, снабжение стратегической железнодорожной линии территориальной полосы, известной под названием «сенджак». Эта безыдейная, лишенная крепкого тыла кайзеровская политика, предоставленная игре дипломатических сил, оказалась еще более изолированной при Берхтольде, который в борьбе с русским влиянием в конце концов остается побежденным Сазоновым, хотя в 1912 году с образованием Албании ему и удалось не допустить Сербию к морю. Внешняя политика монархии параллельно обострению австро-чешско-югославского вопроса в силу необходимости направляется уже на уничтожение Сербии, на осуществление «триалистических» планов Франца Фердинанда (преобразование австро-венгерской монархии в австро-венгерско-югославскую империю). Автор не без уменья группирует дипломатические материалы, показывающие нам Берхтольда, как проводника политики клики наследника Франца Фердинанда. Ядро книги составляет изложение придворной и дипломатической подготовки войны. Автор излагает, как австрийское министерство иностранных дел, опираясь на обещание кайзера Вильгельма, предшествовавшее ультиматуму, отвергало всякие посреднические попытки. При этом оно пользовалось, конечно, полной поддержкой германской «военной партии», руководимой графом Мольтке, которая решающе влияла на германскую дипломатию и, в частности, заранее составляла проекты о нарушении нейтралитета Бельгии и даже Голландии. Затем автор об’ясняет, как удалось, наконец, вызвать ту «предохранительную войну», которая требовалась уже не только соображениями создания балканского союза под исключительно австрийским руководством и мотивами самосохранения дабы Боснии-Герцоговине не угрожала «велико-сербская» пропаганда, а наоборот, чтобы полным «политическим разоружением Сербии» был открыт путь к разрешению внутреннего кризиса.

Эта книга, в известной мере имеет свое продолжение в книге Фестера. Но точки зрения авторов разные: Фестером руководит вера в «великую германскую будущность», он не демократический публицист, а скептически относящийся к веймарской конституции велико-германский профессор. Тема его охватывает не тот австрийский имперский двор, который подготавливает, а тот, который заканчивает войну. С кайзером Карлом (1916) через императрицу Циту проникает в сферы внешней австрийской политики влияние дома Бурбон-Парма, отсюда начинается тенденция отделения Австро-Венгрии от «двойственного союза». Фестер с величайшей детальностью разработал все подробности известной миссии младших братьев Циты, пармских принцев Сикстуса и Ксавера, собрал все до сих пор опубликованные данные относительно полуофициальных переговоров Ревертера и Арманда (август—октябрь 1917 г.) и об обмене мнениями между английским Смутсон и австрийским Менсдорфом (февраль 1917 г.). Автор настроен враждебно в отношении всех тех сил, которые «подрывали» «создание Бисмарка», он желает подчеркнуть «жестокую историческую правду» о том, что политика Карла-Циты, отвернувшись от концепции двойственного союза, пыталась создать для монархии новую внешне-политическую ориентацию. Автор безмерно преувеличивает значение особой «домашней политики» Парма-Бурбонов. В его изложении Сикстус, брат будущей австрийской императрицы, вступил в бельгийскую армию не только для того, чтобы спасти участь семейных владений, которые находились в странах Антанты (владения эти лежали во Франции, Швейцарии и в Италии), но и потому, что он в войне видел возможность воссоздания бурбонских традиций 17-го и 18-го веков, война ему казалась подходящим случаем для того, чтобы с помощью австрийской императрицы сломить прусскую гегемонию, сохранить монархию как «бурбунский идеал будущего» и как «связующее звено между Россией и Австрией». В то же время в его руках находились ключи к обеспечению будущности Франции. Он являлся самым реальным претендентом на трон из дома Бурбонов; против французской республики он рассчитывал на поддержку бельгийского и английского дворов и также на заслуги своей посреднической работы. Автор разбирает все обстоятельства миссии Сикстуса, его швейцарских и венских переговоров и происхождение пресловутого «Сикстусовского письма» («Я всеми мерами и всем моим личным влиянием буду поддерживать справедливое французское требование о возврате Эльзас-Лотарингии»... «мне очень радостно видеть, что страна моя, не отделяется от Франции никакой действительной противоположностью интересов»), — он перечисляет англо-французские обещания относительно компенсации Австро-Венгрии на Востоке (Польша, австро-польское решение) даже зa счет Германии (присоединение к Габсбургской империи Баварии и даже Силезии). Вместо того, чтобы мотивы мирной политики Карла видеть во внутреннем истощении монархии, Фестер принимает всякие фантастические моменты за факты, каждую строку дневника Сикстуса рассматривает, как документ решающего значения. Меморандум Чернина 1917 года, данные которого об истощении монархии якобы через Эрцбергера попали в антантовские руки, он находит преувеличенным, пораженческим. Анализ тех противоречий, которые составляют, судя по заглавию книги, предмет исследования, отходят далеко на задний план. Говорится только между прочим о той проблеме, которая для Бриана, Рибо и Ллойд Джорджа выражались в том, чтобы, с одной стороны, соблюдать лондонский договор, заключенный Италией 26/IV 1915 года (Италии обещали в случае победы Триест, Трентино и части Далмации) и с другой, чтобы заключить сепаратный мир с Австрией. При такой интерпретации совершенно непонятными являются события 1917 года. Когда после фиаско миссии Сикстуса (Карл не хотел отказаться от Триеста), с одной стороны, Ллойд Джордж настаивал на итальянском наступлении на Триест, чтобы этим «удалить камень преткновения, лежащий на пути к сепаратному миру с Австрией», а с другой стороны, французское правительство через графа Арманда вступает в новые переговоры с Австрией, снова заговаривая о плане Дунайской федерации под руководством Габсбургов, с включением в нее и Польши в границах 1772 г., когда же Сикстусовские переговоры выплыли наружу, и германцы стали угрожать обложением Австрии и Тироля, то уже в феврале 1918 года английский генерал Смутс делает еще одну попытку принудить Австрию к сепаратному миру и сулит ей «слабую связанность с Румынией и Сербией» (во время Бухарестского мира и австрийской ориентации правительства Пашича, в то время заседавшего в Корфу). И когда — вследствие угрозы превращения Триеста и Австрии в театр австро-германской войны — эти переговоры тоже рухнули, английский министр пропаганды Нортклифф уже мог издать указания на предмет ведения пропаганды за разрушение Австрии.

Что окончательное решение Антанты о судьбе Австрии относится к весне, вернее к лету 1918 года, это мы знаем от Массарика. Об’емистая книга его интересует марксистского историка, как документ, характеризующий высшие достижения чехо-словацкого национального движения, и как документ одного из важнейших эпизодов российской контр-революции. Сверх всего этого, чрезвычайно интересно самое изображение той борьбы, которую вел Массарик во главе организованного и руководимого им заграничного «чехо-словацкого» «Национального Совета» вместе с представителями юго-славской эмиграции за радикализацию антантовских военных задач относительно Австрии, за разделение ее и за создание чехо-словацкого государства. 1/III 1916 года Массарик предложил свою программу Бриану, который, по словам Массарика, принял ее, склонившись к тому, что вся «восточная Европа должна быть реорганизована, и что нельзя довольствоваться одним финансовым наказанием Австрии»; впрочем, это не помешало ему через год вступить в переговоры с Сикстусом. Только летом 1918 года, когда Италия уже предчувствовала осуществление лондонского соглашения, Румыния (аннексия Трансильвании) и Сербия (Боснию-Герцоговину и выход к морю) — осуществление своих претензий, только тогда пошел Бальфур дальше и признал (9-го августа) Чехо-Словакию в качестве «союзной державы» и чешские легионы, «восстановившие в Сибири восточный фронт» в качестве «союзнической армии». Но решительная победа руководимой Массариком политики наступает лишь тогда, когда на деле изменяется 14-ый пункт Вильсона относительно автономии угнетаемых Австро-Венгрией национальностей и когда австро-венгерская дипломатия, признавшая 14 пунктов, не получает ответа по существу на свою телеграмму с предложением мира.

Сочинение Массарика (под заглавием: Воспоминания и созерцания) интересно только как воспоминание, как сырой материал, но созерцания его относительно австрийской истории, начиная с конца 1917 года — тот период времени, когда Австрия в глазах английского и французского правительств уже перестает означать будущий «противовес Германии» и необходимую для малых народов и народностей организацию — еще больше односторонни и извращены, чем «созерцания» Фестера, диаметрально им противоположные.

Из тех книг не мемуарного характера, которые хотя бы схематически пытаются дать об’яснения к «неисчерпаемой теме» — распаду австрийской империи, которые при том обнимают целую эпоху, особое внимание заслуживает книга Шюсслера, который в этом вопросе играет среди германских историков как бы роль эксперта по австрийским делам. Но заслуживает он внимания — так же, как и Фестер — только с политически-публицистической точки зрения. С научной точки зрения книга его так же мало значит, как и книга Фестера. Германские историки новейшей эпохи со своим нео-кантианским морализированием, методическими недостатками разграничения, исследования и собирания материалов (в соответствии с заранее намеченной конструкцией), с механическим разделением «политических и экономических» и «культурных» моментов, со своим социальным диллетантизмом, настолько похожи друг на друга, что личности среди них почти совсем исчезают. Шюсслер тоже интересуется австрийской проблемой, в первую очередь для того, чтобы этим обосновать «неразрушимое жизненное единство всех немцев в Средней Европе». Если либеральный автор-публицист причину краха видит в изменении линии внешней политики графа Андраши, в подчинении под бисмарковское руководство, — то Шюсслер отвергает внешнюю политику Германии после Бисмарка. Внешняя политика Германии после ухода Бисмарка не соблюдала основные принципы его политики: возможное обеспечение мира с соседями Австрии, главным образом, политика союза с Италией и Румынией, имея Россию постоянно в резерве, — и считает роковым невозобновление в 1890 году «договора о перестраховке». Политика в 90-х годах и привела к сближению царя с французской демократией. Он видит ошибку в том, что в период 1897—1903 английский проект договора был отвергнут из соображений, связанных с Австрией (которую нельзя было вовлечь в него), и в виду «глубины» австро-русских противоречий. Шюсслер, как и все поколение германских историков после Кениггреца, считает Австрию, эту государственную формацию, заменяющую Германии недостающую колонию, жизнеспособной, исторической, географической и этнографической необходимостью, но в конечном итоге делает ее же ответственной за успехи анти-германской политики окружения, за международную политическую констелляцию после 1908 года. От Кениггреца до ультиматума Сербии он видит одну прямую линию. Неудержимый рост славянского движения внутри Австрии, постепенный отход Италии и Румынии «заставили Австрию проявить скою жизненную силу» и решить юго-славский кризис за счет Сербии. Кризисы, исходящие из Австрии, росли в той мере, в какой окружение становилось теснее, вернее: по мере усиления германского военного флота.

Из этой конструкции исходит данная Шлюссером картина внутренней жизни австро-венгерской монархии, которая даже с точки зрения буржуазной историографии совершенно извращена. Исходя из правильного положения, что Пруссия, как и Венгрия, были заинтересованы в свержении господства дома Габсбургов в Средней Европе и что австро-венгерское «соглашение» 1867 года, построенное на суверенности двух стран, Австрии и Венгрии, совершенно отдало другие народы Венгрии на произвол господствующей национальности и позволило венгерским господствующим классам со времен Андраши значительно влиять на балканскую внешнюю политику империи, — осью всех своих исследований он делает венгерскую политику.

В то время, как Шюсслер причины германского краха ищет в чрезмерной привязанности к системе государственного строя, созданного в 1867 году (т. наз. дуализму). и в весьма слабом австрийском руководстве, а в лице кронпринца Франца Фердинанда видит единственную фигуру, которая могла бы успешно бороться против графа Тисса за оттеснение венгров, за славянизацию Австрии и за решение юго-славской проблемы, барон Визнер, бывший австрийский министр и профессор венского университета (экономист, а не профессиональный историк) причины распада видит в явлениях, лежащих вне Австрии. Австрия оказалась до конца жизнеспособной. Она пала не в самой войне, а только после поражения германской западной армии в 1918 году — в том потрясении народов, которым кончилась война. Краткое суммирование австрийской истории с 1526 по 1918 служит для него лишь доказательством силы австрийской «государственной мысли». Однако, из-под пера бывшего австрийского министра и ученого выходит и другое более ценное определение, — в силу которого «всякая развитая культура может быть только национальной культурой, так как только такая достает до корней народа», и так как «главная представительница экономических интересов, т.-е. буржуазия, одновременно была представительницей национального движения, то этим была дана возможность помирить национальное движение, с государственной мыслью» (под знаком которой источники богатств для национальной буржуазии открывали новую технику и новую организацию).

Массарик говорит о революционности обоих центров чешского национального движения (с одной стороны — внутри страны парламентские политические вожди, с другой стороны — эмиграция). Визнер только бегло упоминает о малочисленных, невлиятельных, работавших только для «дела разрушения» эмигрантах. Причины того, что Крамарж, руководящий парламентский деятель австрийских славян, и Корошец не стали министрами охваченного австрийским царствующим домом огромного государственного союза юго-восточной Европы, — он видит в причинах, лежащих вне Австрии. Из числа их он подчеркивает не столько дипломатически-политические причины, сколько то широкое средне-европейское движение, которое началось после захвата власти в России «максималистами народной свободы» и которое в Австрии не было направлено только против кайзеровской верхушки как в Германии, но также против государственных связей и против единства армии.

Последнее «великое» предприятие австрийской историографии «Новая Австрийская Биография» в историографическом смысле говорит сама за себя. Та историография, которая ограничивалась обработкой почти исключительно дворцовых и министериальных документов или, в крайнем случае, изложением политических течений, не двинулась дальше личных характеристик. В «Новой Австрийской Биографии» один за другим проходит, начиная с Франца Иосифа до Пернершторфера, «велико-германски» настроенного социал-демократического товарища председателя парламента, все австрийские государственные деятели, министры и генералы. В Австрии, где внутренняя политика десятки лет вращалась вокруг ревизии конституции и где основная проблема монархии являлась проблемой юридического, например, отношения к Венгрии о престоло-наследовании, где создалась экономическая школа (Менгер, Бэм Баверк, Визер), отвергающая систему классической английской экономии, где в университетской науке даже социализм возник как юридическая проблема (Антон Менгер), и в этой научной атмосфере, где поставленная историку главная задача — историческо-правдивая верность, — историческая наука по своему содержанию была выразительницей лишь официального политического течения.

Самым талантливым выразителем этого, уже потерявшего свою точку опоры, направления, является, несомненно, Генрих Фрид'юнг, который участвует в «Новой Австрийской Биографии» только своим посмертным трудом; но его книга, изданная в 1919 году, является дополнительным томом Н.А.Б. и по словам Фрид’юнга «занимается изучением исчезнувшего мира». Книга эта содержит «Эскизы об Австрии, написанные в течение последних 30-ти лет под знаком основной мысли о необходимости существования Дунайской империи». Фрид’юнг вырос еще из того исторического поколения, которое резко подчеркивало коллизию династических интересов дома Габсбургов и немецких национальных интересов, но уже в своем многохваленном и широко известном «великом» труде он изложил прусско-австрийскую войну и эпоху прусского господства над немецкими народами с «об’ективностью», одобренной всеми австрийскими критиками.

С наступлением «катастрофы» Фрид'юнг, согласный с Визером и другими австрийскими историками, констатирует, конечно, что «этот исторический приговор над Австрией... как над созданием немецкой нации, над ее форпостом, выдвинутым на юго-восток, для защиты которого она собирала и другие национальности», был приведен в исполнение только тогда, когда «после окончательной победы враги монархии были еще довольно сильны для того, чтобы довершить дело разрушения». Его способности исторического подытоживания также явно формальны, характерно то, что личность и система правления Франца Иосифа является той рамкой, внутри которой он концентрирует историю решающей судьбы десятилетий. Но периодизация этой истории не лишена некоторой оригинальности. Период 1848—1861 — полоса влияния на Франца Иосифа его матери, время кардинала Раушера и герцога Шварценберга, эпоха грубого меттерниховского нео-абсолютизма, период жозефинирующего, германизирующего бюрократического централизма; 1860—1879 годы, когда «он (Франц Иосиф) уже начинает понимать свое время», но колеблется как в вопросе о парламентаризме, так и в выборе между дуализмом и возможной федерализацией, направленной против Венгрии и против венгерской суверенности; 1879—1900 — период германского союза, строго конституционного правления в Венгрии и «решающей силы» императорской короны у народов Австрии, и, наконец, 1900—1916 — время, когда усиливается венгерское сепаратистское движение, и одновременно с кризисом дуализма чешско-австро-немецкая национальная борьба создает постоянный парламентский кризис, а со стороны короны наблюдается консервативная, лишенная всякой инициативы окоченелость.

Единственный австрийский историк, который в одном связном труде пытался ретроспективно написать историю Австрии и «Распад Австрии», и выявить причины краха, это Франц Библ.

Официальной историографией труд его был встречен крайне холодно ¹ и совершенно основательно. Присоединяясь к одной из идей Фрид’юнга, который в стремлениях Франца Иосифа видит борьбу с наследством, оставшимся после Франца и Меттерниха, Библ ищет зародышей распада в правительственной системе Франца I (1792—1831), в его характере и в его ограниченных способностях. Первый том трактует переход от жозефинистского, проявляющего инициативу классического «просвещенного деспотизма» к ленивому, бюрократическому, полицейскому абсолютизму, к той форме правления, которое, собственно, вызвало карлсбадские решения, приостановило освобождение крестьян и которое свою значительную международную репутацию и дипломатические успехи в период после венского конгресса употребило на создание препятствий для развития внутреннего движения. Франц Иосиф в течение своей долгой жизни предпринял много «изменений в системе», в нем все время боролась «замечательная смесь францовских и жозефинистских черт, но преобладание черт кайзера-деда (т.-е. Франца I) было значительно сильнее». Под конец его жизни в «конституционной монархии» обнаружилась эта «высшая гибкость». И в атмосфере старческой окоченелости, в которой и застал дунайскую монархию большой политический кризис перед мировой войной, к великому несчастью, Библ тщательно регистрирует каждую отдельную характерную черту «францовской» системы, не давая, однако, при этом никаких приемлемых решений тех проблем, исторически еще еле разработанных, к которым австрийская история XIX века накопила такие богатые материалы (политическое развитие национальностей в рамках ведущего империалистическую политику государства, руководимого другими национальностями и т. д).

Против всех этих исторических концепций, как против исторической необходимости специальной австрийской великодержавной политики, так и против историков велико-немецкого нео-романизма и «любви к расе» направлена книга Отто Бауера, который после 1917 года в обсуждении австрийской проблемы применяет с первого взгляда марксово-энгельсовскую мерку. В начале 1918 г. впервые выступил против точки зрения Реннера вернувшийся из русского плена Отто Бауер. Тогда он прокламировал от имени австрийской «марксистской левой» право наций на самоопределение и на образование государства, в том числе и право чехо-словацкой нации так же, как и австро-немецкой. Исторически он этим несомненно сделал шаг вперед против того старого австромарксистского взгляда, который борьбу национальностей допускал лишь в пределах государства. Работа Бауэра построена на концепции австрийской «революции» 1918 года и безусловного, безо всякой критики, признания чехо-словацкой и юго-славской «революций». Не говоря о не относящихся сюда политических моментах, которые руководили автором (разработка типа демократической революции как антитезиса пролетарской революции большевистского типа, иллюстрирование классового противоречия и теории функциональной демократии, отрицание ленинской теории о государстве), но чисто исторически он этим отходит назад на историческую плоскость Массариков и Визеров. На стороне Антанты он видит «совершенно дсмократичноуправляемые государства» (после выхода, конечно, царской России), центральные державы полуабсолютистические, право на самоопределение народов осуществлено Антантой, чешская и юго-славская революции являются результатом победы Антанты и т. д. Данное им историческое подытоживание национальных движений популярно только в стиле, но в содержании является бедным вульгарно-демократическим.

В общем книга Бауера, призванная восполнить старый пробел, не указывает на подлинные причины распада Австрии и с марксистской точки зрения тоже не представляет собой никакой ценности.

Л. Тордай.