"Историк Марксист", №7, 1928 год, стр. 36-68

А. Попов

Вступление Америки в войну

I.

Превращение республики Северо-Американских Штатов в крупнейшую империалистическую державу происходило и происходит, можно сказать, на наших глазах.

Совсем недавно мы были свидетелями того, как молодой американский империализм выступал на конференции по разоружению с полным сознанием своей мощи, готовый диктовать одряхлевшим «великим державам» свою непреложную «волю к миру». Правда, вдохновленный исторически неизбежным исходом конференции, он с новыми силами приступил после того к выполнению новой судостроительной программы. Американский империализм еще не сказал своего слова.

Несомненно, что в развертывающихся противоречиях капиталистического мира последнее слово будет за ним. Трудно предугадать, когда будет сказано это последнее слово. Но известно, что выговаривать свои первые слова американский империализм начал не со вчерашнего дня.

Вся вторая половина XIX века, после победы индустриального Севера над землевладельческим Югом, проходит для Соединенных Штатов Северной Америки в стремительном и бурном промышленном развитии, кривая которого к концу столетия дает Штатам одно из первых мест на мировом рынке: их доля в мировом снабжении углем достигает к этому времени 35%, чугуном — 34,1%, сталью — 34,3%, нефтью — 41,5% и хлопком — 66% ¹.

Экономическое развитие Соединенных Штатов означало, прежде всего, рост торговых сношений Америки с Китаем, где покупалась дешевая рабочая сила, и с Японией, куда в первую голову сбывались американские товары.

Рост этой океанской торговли ставил перед Штатами задачу создания твердой угольной базы и надежных гаваней на путях между американским и азиатским материками. Задача эта толкала молодую федеральную республику на первые шаги по пути «мировой политики», первые шаги в политике аннексий.

Мы хорошо знаем эти первые самостоятельные шаги, решительно сделанные в течение последнего десятилетия прошлого века: аннексия островов Гаваи, приобретение Сандвичевых островов, установление протектората на о. Куба, уничтожение кондоминиума на архипелаге Самоа, наконец, в самом конце того же десятилетия (в 1898 г.) завоевание Филиппин ².

На четвертом году следующего столетия, обратив доктрину Монро в орудие своей власти на всем американском материке, Соединенные Штаты превращают финансовый контроль над Сан-Доминго в политический протекторат и создают нового вассала в лице образовываемой Панамской республики.

Переместив «экономическую ось мира» в направлении к Нью-Йорку, приобретя нужные морские базы для своей экспансии в Азии, европеизировавшись на вопросах вмешательства в дела государств Нового Света, к началу XX века американцы начинают чувствовать себя готовыми и к вмешательству в вопросы большой мировой политики.

Первый акт формального вмешательства Соединенных штатов в дела Старого Света не случайно связан с китайским вопросом и относится еще ко времени презедента Мак-Кинлея, именно, к 1900 году, когда великие и малые державы предприняли об’единенное вооруженное выступление в Китае, воспользовавшись теми блестящими возможностями, которые открылись там в связи с пронесшимся ураганом боксерского восстания.

После ликвидации боксерского движения Соединенные Штаты, отрешившись от старых традиций невмешательства, подобно другим великим державам, оставляют в Китае свои оккупационные войска, подобно всем прочим, они участвуют в обсуждении условий мира, размеров вознаграждения, гарантии выплаты, вопроса о наказании виновных; подобно всем прочим, они стараются выговорить для себя максимум всякого рода прав и преимуществ, стремясь вместе с тем не дать другим соперничающим державам извлечь слишком крупные выгоды.

И в следующем году ставший у власти Рузвельт в своей знаменитой речи, произнесенной в Сан-Франциско, имел уже все основания торжественно заявлять, что Соединенные Штаты не имеют более права оставаться безучастными к международным вопросам, и что их долг, подобно великим державам Старого Света, вмешиваться во все вопросы общего порядка, которые волнуют мир. В стране все чаще слышатся новые беспокойные слова, которые свидетельствуют о созревании на международном поле новой политической силы, готовой со всею энергией броситься в борьбу за мировую гегемонию. Указывая на грандиозный рост населения Штатов, немногим более, чем в столетие, с 4 млн. достигшего цифры 80 млн., Рузвельт в своей речи на открытии всемирной выставки в Сен-Луи говорил: «Имеет ли этот народ, весь преисполненный порыва и устремления, достаточную подготовку, чтобы с уверенностью и успехом броситься в международную борьбу, где сталкиваются и борются интересы и честолюбия других великих держав? Есть ли у этого народа, чтобы смело вступить в битву, три необходимых условия для успеха — хорошая дипломатия, организованная армия и внушительный флот?!!». Тренируясь на портсмутском дипломатическом поприще в укрощении своего ближайшего соперника, Рузвельт с лихорадочной поспешностью приступает к увеличению военного флота и к организации постоянной армии. «Мне кажется, — говорил он еще раньше в одной из своих многочисленных речей, произнесенной 13/V—1903 г.³ — что мы на заре XX века стоим перед лицом великих мировых вопросов и что мы больше не можем не играть роли великой мировой державы; мы только еще не знаем, сыграем ли мы ее хорошо, или плохо...».

Втягивание Соединенных Штатов в орбиту мировой политики совершалось, разумеется, не на всех фронтах с одинаковой скоростью. Ближний Восток первоначально не входил в сферу активной политики Штатов. Было бы, однако, ошибкой утверждать, что американский капитал стоял совсем вдали и от ближневосточных дел. Известно, что концессия Честера начинает свои разведки еще в 1899 г. и в 1908 г. интенсифицирует свою деятельность, особенно интересуясь Месопотамией.

Дальневосточные вопросы, те вопросы, которые послужили отправною точкою для вступления Соединенных Штатов в сферу активной мировой политики, продолжают и в последующие годы привлекать преимущественное внимание американского империализма. Сталкиваясь с проводимою в Китае системою державами «сфер влияний», Америка противопоставляет ей систему «равенства коммерческих возможностей», как самую удобную для мирного проникновения, экономического внедрения и утверждения в будущем своей финансовой гегемонии.

Весьма симптоматичным было появление на сцену в 1909 г., в президенство республиканца Тафта, так называемого плана Нокса, намечавшего финансирование и контролирование всей государственной и хозяйственной жизни Китая. План Нокса разбился о сопротивление Японии и России. Но в 1910 г. мы снова оказываемся свидетелями нового наступления американского финансового капитала на Китай: ему принадлежит инициатива в деле создания интернационального консорциума четырех крупнейших капиталистических стран для финансирования китайского правительства и контроля над ним.

В 1911 г., в период китайской революции, американские банкиры принимают горячее участие в деле «спасения — по выражению американского посланника в Пекине — китайского правительства от него самого», т.-е. в деле предохранения его от заключения займа у банковских групп, не входящих в консорциум ⁴.

Развиваемая Соединенными Штатами активная мировая политика, разумеется, не могла не включать в себя, как составную часть, и работы по утверждению их политико-экономической гегемонии в пределах американского материка, ибо здесь Штатам приходилось вести борьбу не только с туземным населением и местными государственными образованиями, но и с рядом европейских держав, дороживших определенными зонами своих влияний.

Самое сильное противодействие своим притязаниям в пределах Южной Америки Соединенные Штаты встречали со стороны английского и германского капитала — главною точкою приложения первого являлась Аргентина, второй рассчитывал преимущественно на Бразилию, обильно заселенную немецкими колонистами. Безусловный интерес для Англии представляла также республика Никарагуа, с территорией которой связывались перспективы возможной борьбы с обладателями Панамского канала. Наконец, нефтяные богатства Мексики являлись крупнейшим яблоком раздора: происходящее в 1912 г. военное столкновение Соединенных Штатов с Мексикой получало достаточное об’яснение в намерениях президента Хуэрты предоставить нефтяные богатства страны в концессию английским капиталистам. Заслуживает быть отмеченным также и то обстоятельство, что германские заводчики принимали деятельное участке в снабжении Хуэрты оружием.

В борьбе за утверждение своего влияния на всем американском материке правительство Штатов продолжает опираться на традиционную доктрину Монро, превращающуюся теперь в орудие борьбы с экономическим внедрением европейского капитала в Америку. Капиталистическая экспансия Штатов в Южной Америке должна была тем более возрастать, что это был путь наименьшего сопротивлеиия для американского империализма, ибо, с течением времени, при возрастающей доле Сев. Америки в мировой добыче и нефти, и угля, и железа, и хлопка — вывоз этих материалов в Европу шел постепенно, но неуклонно на понижение. Англо-американский конфликт из-за мексиканской нефти закончился только в 1918 г. ⁵. Но, что экономическое внедрение Штатов в район Центральной Америки сопровождалось успехом, видно уже из того, что к 1912 г. доля их во всем национальном богатстве Мексики достигает 43½%.

Не приходится говорить о процессе постепенного, но неуклонного экономического срастания с Соед. штатами Канады, чему иллюстрацией могут служить относящиеся к 1913 г. сравнительные цифры английского и американского импорта в эту страну: в то время, как импорт Англии составлял 21% всего импорта в Канаду, импорт Соединенных Штатов доходил до 65% ⁶.

Если исход этой борьбы за влияние на американском материке объективно и был предрешен, то по вопросу о темпе, каким эта борьба могла развиваться, о тех сроках, на какие окончательная победа американского влияния могла задержаться, можно было строить только предположения.

В президентство преемника Тафта, ставленника демократической партии Вильсона, своим политическим происхождением призванного к внесению оттенка умеренности в бурную линию развития американского империализма, разразились события, опрокинувшие все расчеты и создавшие совершенно новые предпосылки для дальнейшего победоносного движения американского капитала.

Вихрь мировой войны, несший с собою кризис империалистической политики держав Старого Света, проносился мимо географически изолированной и экономически независимой республики Штатов. О том, что несла война оставшейся в стороне от нее Америке, рассказывается в красочной форме в одном из донесений ⁷ русского дипломатического представителя в Буэнос-Айресе, написанном на восьмом месяце войны: «Война опрокинула все расчеты и создала кон'юнктуру исключительной выгодности для Северной Америки, к использованию которой она ныне с величайшей поспешностью и явным успехом прилагает все усилия... Мобилизация значительной части европейской промышленности на нужды войны и опасности судоходства в небывалой мере сократили привоз в Южную Америку тех товаров, которыми обыкновенно питалась ее заокеанская торговля, с соответственным поднятием цен на то, сравнительно немногое, что еще продолжает приходить сюда из Европы... Поэтому неудивительно, что подготовлявшие здесь в течение уже нескольких лет свои позиции северо-американцы оказались во всеоружии, чтобы занять образовавшуюся брешь, и сделали это с чисто американской быстротою и решительностью. Видно на-глаз, как в здешней торговле американские фабричные клейма все более и более заменяют привычные европейские марки. Всюду видны автомобили американской марки, которые раньше, несмотря на дешевизну, никто не хотел знать. Всюду образуются американские компании для эксплоатации местных природных богатств, и это не только в Аргентине, Бразилии и Чили, но в Боливии и Перу... Нечто аналогичное наблюдается здесь в финансовой области, еще более важной по тем политическим последствиям, какие неминуемо влечет за собою всякая денежная закабаленность. Учитывая близкое разорение Европы, Соединенные Штаты готовятся заменить в Южной Америке бывших английских и французских поставщиков денежного капитала так же, как и их товары...».

Использование военной кон’юнктуры должно было итти и по линии прямой территориальной экспансии. Уже в 1915 г. Вильсон шлет по адресу Мексики угрозу, собираясь принять меры к тому, чтобы «спасти Мексику» от «междоусобий и разорения». Заявление Вильсона расценивалось всеми, как «предвестник активного вмешательства в мексиканские дела» ⁸. В июле того же 1915 г. в связи с вспыхнувшим на островах Гаити повстанческим движением, Соединенные Штаты посылают туда эскадру для защиты интересов своих подданных и оказания помощи президенту и в компенсацию за указанную помощь учреждают 4 месяца спустя над республикой десятилетний протекторат. Последовательное приобретение Соединенными Штатами различными путями испанских и датских островов Вест-Индии, дополнительно указывало, в каком направлении работала мысль вашингтонского кабинета в тяжелые годы войны. Во всяком случае, можно сказать, что в эти тяжелые для Европы годы федеральное правительство находило пищу для своего утешения и даже открывало широкие возможности для утоления своего политического голода.

И были еще обстоятельства, превращавшие в глазах американцев бедствия войны в их собственную противоположность — это лившаяся через океан золотая река заказов и поставок. С первых же дней войны в Вашингтоне образуются английская и французская комиссии по концентрации заказов, и даже русское правительство (в октябре 1914 г.) учреждает там свой орган для регулирования собственных заказов. Если мы заглянем в списки одних только русских заказов, мы найдем здесь перечень почти всех предметов первой военной необходимости: артиллерийские орудия, снаряды, ружья, паровозы, вагоны, станки для обработки металлов, двигатели Дизеля, часовые механизмы, медикаменты, медицинские инструменты, перевязочные материалы. В августе 1915 г. русским правительством для наблюдения за выполнением заказов учреждается с местопребыванием в Америке «Особый комитет» в составе представителей Центрального военно-промышленного комитета и министерств военного, морского, финансов и торговли и промышленности.

Здесь уместно напомнить, что в довоенное время наиболее оживленные торговые отношения Соединенные Штаты поддерживали с Англией; в 1913 г. английский ввоз в Северную Америку составлял 54% всего ввоза в страну, а американский вывоз в Англию — 63% всего американского вывоза; в это же самое время ввоз государств срединной Европы составлял 17,7%, а американский вывоз в эти же государства — 14,5% всего американского вывоза ⁹. Разумеется, не должно быть упущено из виду и то обстоятельство, что с первых дней войны, благодаря предпринятым Англией блокадным операциям германский торговый флот оказался в парализованном состоянии. Во всяком случае, с первых дней войны обращал на себя внимание один факт: об’явившее нейтралитет и ревниво оберегавшее его, правительство Северной Америки выгоды от своего нейтрального положения извлекало преимущественно путем снабжения стран Антанты. Недаром уже в марте 1915 г. германское правительство выступило с протестом против столь односторонне осуществляемого нейтралитета, и 31/III германский посол в Вашингтоне вручил государственному секретарю ноту, в которой правительство Соединенных Штатов категорически обвинялось в несоблюдении действительного нейтралитета; в ноте этой, между прочим, заявлялось: «С.-А.С.Ш. фактически снабжают военным материалом только врагов Германии; чисто теоретическая готовность снабжать им также и Германию, если бы оно было и возможно, отнюдь не изменяет самого факта... Противореча настоящему духу нейтралитета, громадная новая промышленность военных материалов всякого рода возрастает в С.-А.С.Ш., и не только старые заводы работают и увеличиваются, но постоянно создаются и новые; если американский народ желает соблюдать настоящий нейтралитет, он должен совсем прекратить вывоз оружия для одной стороны или, по крайней мере, заставить эту сторону не препятствовать законной торговле С.-А.С.Ш. с Германией, в особенности, пищевыми продуктами — а правительство С.-А.С.Ш. дозволило уничтожить эту торговлю и согласилось на нарушение Англией постановлений международного права...» ¹⁰ Нельзя пройти мимо слов президента, откровенно заметившего однажды своему секретарю ¹¹: «Борьба, которую ведет Англия — наша борьба, и Вы понимаете, конечно, что при настоящем положении мировой торговли я не буду чинить ей затруднения, безразлично какие бы ни были от того для меня последствия».

В то же самое время правительство Соединенных Штатов не могло не ценить выгод своего нейтралитета и в пределах возможного, поскольку это не отражалось на связанных с нейтралитетом материальных выгодах, делало все для его поддержания. Характерно в этом отношении постановление Конгресса от 19/II—15 г. «В продолжение войны, — читаем в этом постановлении ¹², — в которой С.-А.С.Ш. не принимают участия, для того, чтобы нейтралитет их не был нарушен пользованием их территории, портов и вод, как базиса для военных операций воюющих сторон, вопреки обязательствам международного права и трактатов и в противность законам С.-А.С.Ш., президент с сего числа уполномачивается предписать портовым и таможенным властям не разрешать выхода судна, либо американского, либо нейтрального, которое бы подозревалось в намерении доставить топливо, оружие, боевые припасы, людей или запасы военному кораблю воюющей страны, что нарушило бы нейтралитет...» Постановление это на минуту даже поселило тревогу в постоянных американских клиентах, и Николай II выразил это беспокойство пометой, поставленной им на полях соответствующего донесения своего посла в Вашингтоне: «А что будет с доставкою наших заказов в Америке?». Беспокойство это было скоро рассеяно раз’яснением юрисконсульта государственного департамента, заявлявшего, что в постановлении «отнюдь не подразумевается возможность наложить запрещение на вывоз военных грузов, и этим положение С.-А.С.Ш. по отношению к воюющим странам не изменяется, но что это постановление только усиливает возможность установления строгого и непоколебимого нейтралитета». Русский посол в Вашингтоне еще раз специально беседует на эту тему с помощником государственного секретаря и еще раз получает успокоительное заверение, что «военные запасы могут вывозиться беспрепятственно точно так, как было до сих пор» ¹³.

Не приходится и говорить о том, какое значение имела война для американского торгового баланса. Это можно уяснить себе хотя бы из того факта, что перевес вывоза над ввозом за 4 года войны составил 10 млрд. долл., в то время как этот же перевес за все 125 лет их предшествующей истории составил 9 млрд долл. ¹⁴.

Противоречие, подтачивавшее занятую Соединенными Штатами в войне позицию, сводилось, таким образом, прежде всего к следующему: нейтралитет нес им исключительные выгоды, но использование этих выгод неуклонно все сильнее отбрасывало Штaты к одной из враждующих коалиций и тем самым разрушало его.

В последующие месяцы Штаты не ограничиваются ролью поставщика своей индустриальной продукции и своего сырья, они выступают вскоре и в роли крупного кредитора: в ноябре 1915 г. прибывающая в Нью-Йорк англо-французская финансовая комиссия ведет переговоры с Морганом и другими американскими банкирами. «Задача, — сообщал по этому поводу русский финансовый агент в Соединенных Штатах ¹⁵, — трудная, но заем, вероятно, состоится, хотя и в меньших размерах, чем предполагалось». Заем был заключен в том же сентябре на сумму 500 млн. долларов.

У нас нет достаточных данных для суждения о том, каковы были в военную пору размеры торговых операций Соединенных Штатов с Германией. Во всяком случае не следует забывать, что одновременно Соединенные Штаты не переставали снабжать центральные страны сырьем и предметами продовольствия.

Но удержаться в границах, которые бы удовлетворили Германию, отказаться от падавших в рот золотых яблок правительство Соединенных Штатов, естественно, не могло и все сильнее увлекалось в Харибду дипломатических споров с Германией, разгоравшихся на почве проводимой последнею системы подводной войны.

Вопроса о том, к каким формальным последствиям эта полемика привела, мы коснемся ниже. Сейчас же остановимся еще на одной противоречивой тенденции, проявлявшейся в политической линии Соединенных Штатов во время войны, тенденции заработать крупный политический капитал на роли активного тушителя мирового пожара.

Проявление этой тенденции отмечается еще в самом начальном фазисе войны, когда проблема заключения мира казалась более простой, чем она была в действительности. К этому времени относится ряд миротворческих попыток, предпринимаемых президентом Вильсоном. В дипломатической литературе особенную известность получила попытка, связанная с именем полковника Гауса. Еще в декабре 1914 г. американский посланник в Константинополе поставил в известность бар. Вангенгейма, германского посланника в Турции, о том, что «президент Вильсон решил выступить энергично в пользу восстановления мира в Европе, так как благодаря войне сильно страдают коммерческие интересы американского народа» ¹⁶. В январе 1915 г. Вильсон получил от Моргентау ответ о готовности Германии пойти навстречу мирным предложениям. О том же неоднократно заявлял германский посол в Вашингтоне гр. Бернсдорф. Президент дает тогда своему личному другу, полковнику Гаусу, поручение войти в непосредственные переговоры с правительствами воюющих стран и выяснить условия, на каких они могли бы согласиться на заключение мира.

Английский, французский и русский послы встречаются с Гаусом и получают от него подтверждение дошедших до них слухов о предполагающейся мирной интервенции федерального правительства. Они стараются разуверить его, доказывая, что «предложения окончить войну возвращением к status quo, без всякого удовлетворения и обеспечения, едва ли будут приняты во внимание, так как это дело дало бы Германии передышку, чтобы оправиться после неудачной войны и приготовиться к новой». Во время беседы Гаус уклонился от изложения определенной мирной программы и ограничился только сообщением, что он не будет иметь ничего общего с американскими посольствами, а будет непосредственно обращаться ко всем правительствам от имени президента в качестве его личного представителя. Несмотря на холодный душ, полученный им от союзных дипломатов, Гаус предпринял путешествие, отправившись, прежде всего, в Лондон, потом был в Париже, далее — в Берлине, откуда переехал в Швейцарию. Не будем останавливаться на всех перипетиях переговоров, которые вел Гаус ¹⁷, скажем только, что к половине марта можно было уже констатировать полное фиаско его миссии: «Эта своеобразная... система президента Вильсона, — сообщал Бахметев в телеграмме от 15 марта 1915 г., — пробовать разрешать сложные дипломатические вопросы посредством ничем и никому неизвестных своих личных друзей, помимо официальных представителей и не совещаясь с министрами, в третий раз потерпела неуспех...» ¹⁸.

Несмотря на этот неуспех, президент не отказывается от мысли сыграть роль умиротворителя Европы. В своей речи, произнесенной перед представителями печати в начале апреля 1915 г., он заявлял: «Так как С.-А.С.Ш. единственная великая страна, не замешанная в войне, то можно предполагать, что другие нации обратятся к ней, когда придет время переустройства и восстановления, ибо Америка... является природной посредницей для всего мира... и великая честь ожидает Америку, когда настанет час разбора и оценки в процессе мирного восстановления».

Вторая попытка Вильсона относится к осени 1915 года, ко времени серьезного расстройства русского участка союзнического фронта и понижения шансов на военные успехи Антанты. В последних числах сентября тот же Гаус обращается к английскому послу в Вашингтоне с предложением быть посредником между ним и Бернсдорфом для обсуждения возможных условий мира. И на этот раз миссия Гауса кончилась неудачей — Спринг-Райс отказался вступить в переговоры ¹⁹.

В январе 1916 г. Гаус зондирует почву в Париже и снова получает — на этот раз от Бриана — тот же ответ: пока Германия будет считать себя победительницею, ни о каких мирных переговорах не может быть речи ²⁰.

В октябре 1916 г. правительство Соединенных Штатов находит своевременным снова поднять тот же вопрос. В беседе со шведским посланником в Вашингтоне полк. Гаус заявляет, что, по его убеждению, «воюющие нации устали от войны, что, если бы удалось добиться временного перемирия, они не в состоянии были бы возобновить активные враждебные действия». Он указывает вместе с тем на то, что президент Вильсон намерен снова обратиться к воюющим с мирными предложениями ²¹. Свое намерение президент реализует только чрез два месяца, вскоре после того, как германский канцлер, непосредственно после обнаружившихся успехов германских войск в Румынии, выступил со своим проектом заключения мира за счет России: 7/XII—1916 г. Лансинг сообщил всем дипломатическим представителям Европы текст тождественных обращений — от имени президента он предлагал воюющим державам открыто и точно об’явить цели войны, чтобы тем самым подготовить путь к миру. «Президент не отказался, — об’яснял это выступление русский посол в Вашингтоне ²², — от своей заветной мысли перейти в историю с блестящим титулом умиротворителя Европы», Как известно, неудача и на этот раз преследовала «миролюбивого» президента. Бриан уклонился от свидания с американским послом, а затем ответил, что совет министров занят обсуждением германского предложения. Как сообщал Извольский, американская нота на парижскую биржу сколько-нибудь значительного впечатления не произвела; это указывало на то, что финансовый мир не верил в практический успех выступления Вильсона. Как сообщал Бенкендорф, не произвела американская нота особенно сильного впечатления и в Англии — предположений о возможности вооруженного выступления С.-А.С.Ш. в пользу одной из воюющих сторон здесь не возникало; существовали лишь опасения относительно возможного воздействия на вашингтонский кабинет со стороны определенных финансово-промышленных сфер, и в связи с тем опасались также возможности запрещения вывоза из Америки ²³.

Испытывающий всю остроту связанных с войною финансовых тягот, Сен-Джемский кабинет проявляет в отношении американской ноты крайнюю осторожность и совместно с Парижем и Петроградом тщательно обсуждает редакцию общего ответа. Не успели союзники договориться, как последовал ответ Германии, уклоняющейся от предложений президента определить цели войны, выдвигающей проект немедленного созыва мирной конференции и в заключение заявляющей о своей твердой решимости продолжать войну. Поспешный ответ Германии произвел в Вашингтоне крайне неблагоприятное впечатление, в нем усмотрели обидное пренебрежение предложениями президента, в нем готовы были видеть решение Германии «захлопнуть двери перед Соединенными Штатами» ²⁴. В предвидении неизбежного усиления подводной войны американская биржа реагирует на германский ответ понижением ценностей. Союзники используют дурное впечатление, произведенное в Америке ответом Германии, и не медлят более со своим ответом Вильсону: «начала права и справедливости», возвещенные президентом, «не могут быть обеспечены иначе, как в зависимости от исхода войны и путем освобождения Европы от прусского милитаризма» — таков был смысл ответа союзников.

Русский посол в Вашингтоне обычно об’яснял пацифистские выступления Вильсона его честолюбивыми наклонностями, его личным желанием войти в историю с громким именем умиротворителя. Не приходится доказывать несостоятельность и наивность взглядов незадачливого и неудачливого русского дипломата. Если Соединенные Штаты не могли оставаться безразличными в вопросе об увеличении своего золотого запаса за счет находившихся в войне союзников, если в течение 2½ лет они старались пользоваться исключительными выгодами своего нейтралитета, то, несомненно, они не могли пройти равнодушно и мимо тех крупных возможностей, какие должны были открыться при заключении мира, но могли открыться только при условии активного участия Штатов в деле его заключения. Отсюда становятся понятны все те пацифистские выступления, которыми в течение войны снискал себе громкое имя президент Вильсон, — они коренились в стремлении во что бы то ни стало принять участие в будущем мирном конгрессе.

В значительно большей мере личный характер можно было приписать выступлению Вильсона в январе 1917 г. 11/I неожиданно для всех он произносит в сенате речь, блещущую демократически-пацифистской фразеологией и наивным политическим прожектерством (о «мире без победы», о «выходе всех стран к морю» и т. д.). Речь эта передается затем дипломатическим путем державам Антанты. Если с его предыдущим выступлением, встретившим уже в сенате серьезную критику, державы все же считались, на последний его шаг они не считают даже нужным ответить. Но даже в этом выступлении, в котором, как мы говорили, слишком заметны индивидуальные черты его автора, нельзя не усмотреть и определенного политического смысла; «Президент — отмечал тот же, склонный к суб’ективным характеристикам, Бахметев ²⁵, — все более отказывается от традиционной изоляции и переходит к мировым комбинациям».

Это было последнее выступление президента в пацифистском духе. Оно было сделано всего за 10 дней до того момента, когда, убедившись в невозможности, оставаясь в стороне от войны, принять участие в мировых комбинациях, правительство Соединенных Штатов, отбросив пацифистскую и либерально-демократическую фразеологию, поспешило окунуться с головой в суровую военную действительность.

Говоря о нейтралистских тенденциях и пацифистских выступлениях правительства Штатов, нельзя пройти мимо одного обстоятельства: глава этого правительства являлся ставленником демократической партии, которая отражала интересы прежде всего хлопководов южных штатов и за которой, кроме промышленной и фермерской буржуазии, шли значительные мелкобуржуазные группы города и отсталые элементы рабочего класса. Опасные конкуренты его на перевыборах, Рузвельт и Юз, лидеры республиканской партии, отражавшей интересы крупного промышленного капитала, были настроены несравненно более решительно и были свободны от мелкобуржуазных шатаний Вильсона и чужды его кунктаторской политике. «Политика крови и железа, — говорил Рузвельт, — не может быть подготовлена политикой воды и молока». Другой, тоже «демократический» соперник Вильсона на выборах, бывший министр ин. дел в кабинете Вильсона, Брайан, на сторону которого склоняли свои симпатии относительно менее многочисленные, связанные с германским капиталом круги буржуазии и мелкобуржуазные эмигрантские группы позднейшей формации, в свою очередь проявлял больше энергии в смысле отстаивания нейтралитета во что бы то ни стало.

Забегая несколько вперед, приведем характеристику, даваемую американским общественным настроениям в период, непосредственно следующий за вступлением Америки в войну, преемником царского посла в Вашингтоне, делегированным в Америку Временным правительством, с чрезвычайною миссией, однофамильцем посла, проф. Бахметьевым ²⁶: «Нет полного единодушия в стране по вопросу о том, насколько для Америки эта война необходима и существенна. В то время как интеллектуальные классы и буржуазный элемент настроены очень воинственно... фермерские классы средней и западной Америки, а также неквалифицированные рабочие массы и в значительной мере эмигрантский элемент, перешедший сравнительно недавно в американское подданство и ныне подлежащий призыву, — настроены скорее нейтрально, иногда же пацифистически. Крупная печать, находящаяся под влиянием интеллектуальных и буржуазных классов, естественно бьет набат и печатает весьма воинственные статьи, требующие продолжения войны до победного конца... Вступив на стезю военных приготовлений, правительству приходится также вести энергичную пропаганду для поднятия воинственного духа. Однако указанные выше настроения широких демократических кругов, несомненно, дают себя знать и не смогут не заставлять правительство весьма внимательно относиться к тем проявлениям нейтральности, а иногда и прямо враждебности к набору, которые имеют место — особенно в отдаленных западных штатах...».

Проводя политику «бдительного выжидания», Вильсон прислушивался, по его выражению, к «голосу народа», т.-е. к голосу более влиятельных промышленно-финансовых групп, и своими выступлениями то миролюбивого, то агрессивного характера стремился в предвыборный период выбить орудие против себя из рук своих соперников ²⁷.

В каком направлении должен был в конечном счете определиться этот «голос народа» — еще ранее можно было заключить хотя бы по письму того же Бахметьева, ездившего во второй половине 1915 г. в Америку в качестве члена русского комитета по заказам ²⁸. Квалифицируя работу русского дипломатического представителя, как отсутствие всякой работы, и переходя к общей оценке положения, Бахметьев писал: «Надо прямо сказать, что отношение Америки к союзникам определенно расположенное. Америка, в общем, vio-allie и anti-german. Здесь и масса нравственных или скорее столь свойственных американцам сентиментальных мотивов — Бельгия, Лузитания, расстрел Miss Cavel и пр. Отчасти трезвый политический расчет, примером чего служат слова, сказанные мне одним из очень крупных и влиятельных финансистов по поводу франко-английского займа: «Здесь, в Америке, мы очень хорошо понимаем, что союзники борются за наше дело и что победа Германии была бы величайшей угрозой для мира страны» ²⁹. В общем, благорасположена к нам пресса. Только эти общие обязательства привели к тому, что Германии при нашем полном попустительстве, несмотря на миссию Dernbourg’a, несмотря на огромные деньги, не удалось ничего сделать существенного, удалось захватить лишь небольшую часть печати, так называемую группу Hearst’a, и то говорящую не столь прямо за Германию, сколь за активный нейтралитет, в смысле прекращения здесь продажи снаряжения. Влияние Германии здесь страшно упало».

Проявление пацифизма Брайана ограничилось фактом его выхода из министерства в момент обострения американско-германских отношений ³⁰ и многочисленными публичными ораторскими и литературными выступлениями.

Обращает на себя внимание еще одно индивидуальное пацифистское выступление, правительством и сколько-нибудь значительными общественными группами не поддержанное, но являющееся показателем того, что известные группы американского капитала имели определенное тяготение к тому, чтобы не быть захлестнутыми войною. Попытка эта связана с именем пресловутого миллиардера Форда. В ноябре 1915 г. Форд об’явил всенародно, что он намерен «собственною инициативой и собственными средствами прекратить европейскую войну» ³¹. Как рассказывает русский посол в Вашингтоне, он зафрахтовал два парохода и приглашал «всех выдающихся и вообще представительных лиц и знаменитостей отправиться с ним в качестве его гостей в Европу... на театр войны ко дню Рождества, чтобы убедить солдат побросать оружие и выйти из окопов, чтобы уже в них не возвращаться: одним словом, как он выражался, вызвать всеобщую забастовку между солдатами воюющих стран». Получив от Государственного департамента отказ в выдаче паспортов в воюющие страны, Форд решил ехать в Гаагу с лозунгом «вон из окопов к Рождеству» и созвать там с’езд, на котором должны были быть представлены все воюющие страны, каждая — 5 делегатами. Форду удалось собрать на борту своего парохода весьма разношерстную публику, состоявшую из суффражисток, студентов, соблазнившихся прогулкой в Европу, репортеров, фотографов. В конце ноября 1915 г. экспедиция в числе 140 человек, прибыла в Христианию, откуда направилась в Копенгаген. Американские дипломатические представители в нейтральных странах отмежевались от Форда, заявив, что об’езд предпринят им против воли американского правительства. Никакой с’езд созвать, разумеется, не удалось, и он остался в мечтах экстравагантного фабриканта. Все значение попытки Форда не вышло за пределы политического курьеза, могущего лишь послужить материалом к характеристике быта американских миллиардеров.

В то самое время как Форд совершал свое обреченное на неудачу путешествие, германо-американская дипломатическая дуэль была уже в полном разгаре. Она началась еще в феврале 1915 г., когда (4/II—15 г.) Германиею была впервые провозглашена подводная война. Выступление Вильсона с энергичным протестом побудило тогда германское правительство пойти на уступку, и оно обязалось не топить нейтральных судов, с кем бы они ни торговали и в чьих бы водах ни появлялись. В апреле того же года германская подводная лодка пускает ко дну гигантскую «Лузитанию», что вызывает сильнейшее возбуждение общественного мнения в Америке. 28/IV в совете министров было принято единогласно постановление послать в Берлин ноту с требованием об'яснений по всем случаям, в которых германский флот нарушал нейтралитет Соединенных Штатов ³², — потопление «Фалаба», «Лузитании», нападение на американские пароходы «Кушинг», «Гольфлейт». Американская нота — достаточно энергична; германская ответная нота — достаточно «учтива»; патриотическое самолюбие американского правительства получает достаточное удовлетворение обещанием германцев не топить даже вражеские суда, если эти суда пассажирские. В июне — снова потопление английского парохода с американскими пассажирами, в июле — нападение германской подводной лодки на американский пароход, и снова обмен нотами и снова обострение отношений; в августе потопление «Арабика», имеющего на своем борту американских подданных, снова вызывает возбуждение общественного мнения. Заметим, что в Германии вопрос о подводной войне был в ту пору предметом острых разногласий; в конце 1915 г. ряд крупных экономических союзов Германии в поданной ими канцлеру петиции заявлял, что «внимание к американским интересам не должно итти так далеко, чтобы выбивать из рук Германии сильнейшее оружие, которым она теперь располагает в экономической борьбе с Англией»; здесь имелась в виду подводная война, точнее, определенный способ ведения ее, не «крейсерский», а «неограниченный», когда топятся суда без всякого предупреждения; сторонники противоположной точки зрения указывали на тот крупный вред, какой неизбежно принесет этот способ морской войны, вооружив против Германии нейтральные страны и, прежде всего, Соединенные Штаты; противник «неограниченной» войны канцлер Бетман-Гольвег говорил, что в таком случае «весь свет обрушился бы на Германию и убил бы ее, как бешеную собаку» ³³.

Делая Штатам уступки в вопросах подводной войны, германское правительство всегда стремилось подчеркнуть, что оно идет на эти уступки в уверенности, что Штаты побудят англичан к снятию «голодной блокады». Вильсон неизменно все эти условия категорически отвергал. На развиваемую же германцами подводную работу правительство Соединенных Штатов отвечало разоблачением деятельности германских военного и морского агентов, обвиняемых в краже секретных документов, приготовлении адских машин, возбуждении стачек. Аналогичные разоблачения направляются против австро-венгерского посла Думбы, при чем австро-венгерскому правительству адресуется нота протеста; в сентябре (16/IX—15 г. ст.ст.) отзывается Думба, в октябре полиция раскрывает новые заговоры, попытки устроить пожары, поднять революцию в Мексике; каждый день приносит новые и новые разоблачения; в ноябре (29/XI) отзываются германские военный и морской агенты; передаваемая (11/XII) австрийскому правительству нота по поводу потопления парохода «Анкона» звучит весьма категорически.

В своей программной речи на открытии конгресса в ноябре 1913 г. Вильсон ставит на очередь дня две основных задачи — увеличение армии и флота и военную подготовку граждан. «Ходят слухи, — сообщал по этому поводу русский посол в Вашингтоне ³⁴, — что, будучи сильно поддержанным военным министром и министром внутренних дел, он скоро проявит осязательные доказательства своего нового воинственного духа». Хотя тот же Бахметев и склонен был об’яснять это выступление президента желанием выбить из рук своего соперника Рузвельта главное орудие против себя, но, если вспомнить, что к этому же времени относятся также и пацифистские выступления Вильсона, становится понятным недоумение Сазонова, запрашивающего своих представителей в Вашингтоне и Лондоне ³⁵: «Не вполне уясняя себе смысл недавних заявлений Вильсона о возможности вовлечения Америки в войну, прошу сообщить мне ваш отзыв об этом». Русский посол в Лондоне поведение Вильсона об’яснял тем, что последний ищет прежде всего полной дипломатической победы в деле «Лузитания» ³⁶. Дипломатическая дуэль между Берлином и Вашингтоном, действительно, не теряла остроты своих форм. Теперь речь идет о требовании Германии, чтобы американское правительство выступило с предупреждением своих подданных, путешествующих на торговых судах воюющих наций. В январе 1916 г. Гаус в своей беседе с Брианом по вопросу о мире заметил, что, по его убеждению, Германия в ближайшем будущем должна усилить интенсивность применяемых ею способов ведения морской войны и что это поведет неминуемо к столкновению с Соединенными Штатами ³⁷. В правящих сферах Германии вопрос о подводной войне в это время продолжает быть предметом страстной борьбы: ст.-секретарь Тирпиц, убежденный, что беспощадной подводной войной удастся поставить Англию на колени, настаивает на ее усилении; его поддерживает нач-к морского штаба фон-Гольцендорф, доказывающий что «неограниченная» подводная война достигнет своих результатов не более, чем в 6-месячный срок; в начале февраля 1916 г., несмотря на противодействие министра ин. дел фон-Ягова, решено было подводную войну расширить ³⁸.

Между тем (25/II—16 г.) конгресс отвергает резолюцию о предупреждении путешествующих американцев, а в апреле (6/IV) президент об’являет конгрессу, что, если германское правительство не изменит своей системы подводной войны, вашингтонский кабинет будет вынужден прервать с ним дипломатические сношения.

Разрыв казался настолько близким, что Вильгельм для предотвращения его приглашает американского посла в ставку, чтобы лично обсудить спорный вопрос. Дело заканчивается дипломатической победой — правда, относительной — американцев: 22/IV Бернсдорф вручает Лансингу ответную ноту, содержащую в себе, хотя и с существенной оговоркой ³⁹, крупную уступку: в ноте передавался текст нового, изданного германским командованием приказа по флоту не пускать ко дну торговых судов даже в пределах военной зоны без предупреждения и обеспечения сохранности человеческих жизней.

Создавшееся в связи с этой победой в американских правящих кругах успокоение безвозвратно нарушается к осени 1916 г. После крушения надежд на исход открытого морского столкновения с английским флотом (бой при Скагерраке 31/V—16 г.), после крушения надежд на победу ирландского восстания в германских правительственных кругах усиливается позиция сторонников подводной войны. Под влиянием возвращающегося к власти Тирпица интенсифицируется деятельность германского подводного флота, и в сентябре 1916 г. в американских водах германскою подводною лодкою оказываются пущенными ко дну 6 торговых пароходов: паника охватывает Нью-Йорк, в потоплении готовы видеть предвестник блокады американских портов. В неменьшей степени нервировали американских капиталистов правила английской морской блокады. Когда, во время декабрьской американской медиации, мотивировавшейся «невыносимым положением», создавшимся для страны, Бахметев спросил Лансинга, почему С.-А.С.Ш., достигшие неслыханного обогащения именно от войны, находятся теперь в таком положении, Лансинг ответил, что «это касается только необходимости избавиться от двух зол: немецкой подводной работы и строгостей английской блокады» ⁴⁰. Несомненно, английская блокада приносила американским капиталистам также не мало хлопот. «Пересчитайте ноты протеста, идущие из Вашингтона, — говорит по этому поводу один французский публицист ⁴¹, — Более многочисленны — те, которые направлены по адресу Великобритании, а не Германии. Изо дня в день чиновники государственного департамента заостряют свою аргументацию против британского адмиралтейства».

Несмотря на успехи в Румынии и в районах восточного фронта, положение Германии в декабре 1916 г. оказывается настолько серьезным, что верховное командование не рассчитывает более на возможность победы на суше и после неудачной попытки мирного предложения, все свои упования возлагает на последнее, остающееся в его распоряжении военное средство — беспощадную подводную войну ⁴². Вопрос разрешается в главной квартире в положительном смысле в начале января 1917 г., канцлер присоединяется к этой же точке зрения, национал-либералы, консерваторы и часть центра поддерживают Тирпица, и 19/I—1917 г., без заблаговременного предупреждения Америки, решение это начинает приводиться в исполнение. Прибегая к этому крайнему средству, германское правительство было, повидимому, твердо уверено в устойчивости американского нейтралитета, устойчивости, которая должна была, по его мнению, укрепиться после переизбрания Вильсона, происходившего на «мирной платформе». «Дайте нам только два месяца, — говорил ст.-секр. по ин. делам Циммерман, вручая Джеральду ноту с об’явлением о подводной войне, — вести этого рода войну, и в 3 месяца мы заключили мир» ⁴³. О том, что означало такое решение, можно составить себе конкретное представление из следующих сравнительных цифр: в то время как в середине октября 1915 г. насчитывалось погибшими от подводных лодок всего 183 английских торговых судна, за один февраль 1917 г. погибло 134 союзных торговых судна с общим водоизмещением 368.000 тонн и 54 — нейтральных с 97.000 тонн ⁴⁴.

Еще в своей беседе с журналистами 10/XII—1916 г. Лансинг заявлял: «Все более и более наши права попираются воюющими сторонами. Все ближе и ближе мы подходим к грани войны». Нейтралистские тенденции американской дипломатии постепенно изживали себя. «Порвать со всем миром для того, чтобы не порывать ни с кем — вот те парадоксальные результаты, к каким приводила вильсоновская дипломатия, — язвительно замечает цитированный выше французский публицист ⁴⁵. — Для того, чтобы остаться последовательным, ей пришлось бы об’явить не одну, а целых две войны». Внимание французского публициста фиксируется преимущественно на формальной стороне дипломатической полемики. Экономически Соединенные Штаты были увязаны со странами Антанты в достаточной мере крепко. Еще в двадцатых числах октября 1916 г. затянувшаяся кампания президентских выборов закончилась победой Вильсона, в связи с чем отпала необходимость соблюдать все те дополнительные меры предосторожности, какими характеризовались действия президента в период предвыборной кампании. И, когда декабрьские мирные предложения, сделанные Соединенными Штатами державам не были приняты, когда стало ясно, что вопрос может быть решен только по формуле «jusqu’au bout», когда вместе с тем американскому вывозу стала угрожать новая реальная опасность и правительство стало перед задачей изменить пути для достижения своей цели — практического и плодотворного участия в разрешении связанных с предстоящей ликвидацией войны, мировых вопросов — новая нота Германии (от 18/I—1917 г.), содержавшая в себе определение правил для американских торговых судов, явилась достаточным формальным поводом для разрыва. 19/I—1917 г. закрывается нью-иоркский порт, и без всяких дальнейших дипломатических проволочек следует (21/I) разрыв сношений с Германией.

Вручив паспорта Бернсдорфу и отозвав Джеральда из Берлина, вашингтонское правительство в состояние войны с Германией формально еще не вступало. Новый глава русского дипломатического представительства указывал при этом на зависимость правительства от конгресса и недостаточную популярность его в стране, как на обстоятельства, заставлявшие его действовать «с крайней осторожностью». Выдерживая фигуру невмешательства в войну и используя время для важнейших военных приготовлений, Вильсон обращается ко всем нейтральным державам с предложением последовать его примеру.

Можно думать, что во время этого переходного для Америки периода у союзной дипломатии все еще не было твердой уверенности в том, что американцы от разрыва перейдут к активным военным действиям. Небезынтересно, что некоторые представители союзной дипломатии находили даже предпочтительным сохранение Америкою такого именно положения. Разрыв сам по себе представлялся фактом достаточно крупного политического значения — это было выступление последней нейтральной великой державы, это создавало угрозу интернированным в Америке германскому тоннажу и капиталам, это наносило удар пацифистской пропаганде в Штатах и проявлявшейся в некоторых кругах американских капиталистов тенденции не допускать финансирование воюющих европейских держав, это расширяло вместе с тем перспективы использования союзниками финансовых и промышленных ресурсов Америки. В то же время союзники не могли не учитывать того, что, вступая в войну, Соединенные Штаты выставят свои собственные требования, с которыми державам нельзя будет не считаться. В своем письме к министру один из царских дипломатов намечал следующие, связанные с выступлением Америки, опасности ⁴⁶. Америка поддержит Германию в вопросах свободы морей, права наций на самоопределение, снятия международных экономических ограничений; Америка окажет умеряющее воздействие в вопросах раздела территории Германии и Австрии и их экономической изоляции; преследующая цели укрепления своего влияния в Китае Америка пойдет по пути сближения с Японией; и Англии и Франции придется поступиться в пользу Штатов остатками своих колониальных владений в Южной Америке и посчитаться с притязаниями Штатов на освобождающиеся там колонии Германии; России придется испытать вмешательство Штатов в вопросы еврейский и польский, а также в вопрос о проливах, при чем нельзя рассчитывать на то, что Соединенные Штаты могут стать на точку зрения, какой они придерживались при установлении статуса Панамского канала, и не выскажутся за нейтрализацию; наконец, нельзя не иметь в виду притязаний американцев в Персии и их точки зрения в вопросах автономии Турецкой Армении.

При таких условиях факт необ’явления Америкою войны Германии не только не тревожил союзников, но почитался до известной степени даже желательным. «Быть может, наоборот, — читаем в одной из составленных по этому поводу в русском министерстве ин. д. записок ⁴⁷, — сохранение за Америкою в нынешней войне особого положения даже предпочтительно с точки зрения союзников, ибо в случае вполне солидарного вступления в Союз С.-А.С.Ш. могли бы явиться не вполне удобным партнером для союзников на будущем мирном конгрессе». Аналогичную мысль проводил и Камбон в разговоре с Извольским, замечая, что «война между Германией и С.-А.С.Ш., как она ни желательна, имела бы также и невыгодные стороны для союзников, так как при заключении мира Вильсон может оказаться весьма неудобным партнером ⁴⁸.

В межеумочном положении Соединенные Штаты продержались недолго. На следующий день после разрыва приходит весть о потоплении американского парохода у берегов Англии, так сильно поднимающая воинственные настроения американцев, что, по словам Бахметева ⁴⁹, чтобы «выступить более откровенно», вашингтонскому правительству оставалось только ожидать случая потопления американского судна или хотя бы американского гражданина «с нарушением международного права».

Попытка Германии войти в переговоры с Соединенными Штатами через швейцарского посланника заканчивается неудачей. Американская торговля на Атлантическом океане продолжает оставаться в парализованном состоянии. В министерствах морском и военном идут спешные приготовления. Морские кадеты досрочно выпускаются в офицеры. Крепнет всеобщее убеждение, что война неизбежна.

13 февраля президент делает еще шаг вперед, выступая перед конгрессом с лозунгом «вооруженного нейтралитета», апеллируя к чувству патриотизма и ходатайствуя о предоставлении ему власти для осуществления «действительной охраны жизни и интересов американцев». С осторожностью относящийся к расширению прав президента, в условиях устраиваемой пацифистами обструкции, конгресс не идет навстречу Вильсону. Неудачный шаг германской дипломатии дает Вильсону благодарное орудие, которым он наносит решительный удар приверженцам нейтралитета: он опубликовывает датированное 19 января, т.-е. написанное за две недели до разрыва, письмо Циммермана к германскому посланику в Мексике, в котором предписывалось сделать президенту Карранце предложение напасть на Соединенные Штаты, обещать финансирование этого военного выступления и территориальные компенсации за счет тех же Штатов. Буря всеобщего негодования решительно склоняет чашу весов на сторону Вильсона ⁵⁰.

Расширяющий права президента «билль о вооружении судов» оказывается весьма скоро [25/II] принятым. Между тем приходят новые известия о потоплении американских судов. Правительственные круги находят своевременным сделать следующий логический шаг. 21/III по предложению президента конгресс принимает резолюцию: «Военное положение между Соединенными Штатами и Германией формально об’является. Президент уполномачивается не только принять немедленные меры для обороны страны, но также употребить ее силы для ведения войны с Германией и успешного окончания ее».

Вступая в войну с армией в 200 000 чел. и с флотом, насчитывающим до 400 единиц со 100-тысячным экипажем, правительство принимает энергичные меры к их увеличению, на первое время доводя армию до 1 миллиона и развивая судостроение со скоростью стройки до 10 000 тонн в день.

II.

Соединенные Штаты вступали в войну в тот момент, когда восточный фронт союзников был накануне окончательной ликвидации, когда союзники стояли перед перспективой выпадения России из рядов коалиции. Можно с уверенностью сказать, что отношение союзной дипломатии к активному выступлению Америки должно было к этому времени существенно измениться, ибо ей приходилось теперь строить определенные расчеты и на ту человеческую силу, какую вашингтонское правительство обещало современем мобилизовать в помощь Антанте. Американская армия, отправляемая впоследствии на французский фронт, будет, как известно, доведена до 1 900 000 чел. Но не в помощи вооруженною силой только выражалась кооперация Соединенных Штатов с союзниками.

С ожиданием разрыва дипломатических сношений Штатов с Германией у союзников, как мы уже видели, связывались надежды на усиленное использование ими финансовых и промышленных ресурсов Америки. Надежды эти не обманули их: уже на второй день после разрыва русский посол в Вашингтоне сообщал о заметном оживлении финансовых сношений между союзниками и Соединенными Штатами и о возникшем там плане образования консорциума с участием американских банкиров ⁵¹. В то же время начальник артиллерии ген. Крознер в официальной беседе с русским послом подтверждал, что в связи с разрывом поставка военного материала отнюдь не сократится. Вступление Штатов в войну ни в каком случае не должно было принести державам в этом деле разочарование: в своей речи, произнесенной на конгрессе в день об’явления войны Германии, президент говорил о предстоящем предоставлении союзникам самых широких кредитов. И тогда же Бахметев, с своей стороны, сообщал, что наиболее важной формой будущей кооперации Америки должна явиться финансовая помощь американцев ⁵². Не проходит с того времени и недели, как Америка уже приступает к распределению трехмиллиардного займа между союзниками. Союзники наперебой стараются завоевать симпатии американских капиталистов. В первых числах апреля с финансовой миссией выезжает в Вашингтон Бальфур, далее ожидаются французы и итальянцы. Особенную заинтересованность в американской помощи проявляют англичане. Английский посол в Вашингтоне, беседующий в середине апреля с Бахметевым по поводу целей приезда Бальфура, говорит, что Англия в вопросах финансовом и тоннажа «изнемогает под бременем и стремится переложить часть его на Америку», что финансовое положение Англии на американском рынке достигло такого напряжения, что, не будь американских кредитов, на очередь становился вопрос о закладе канадской железнодорожной сети. Заметим мимоходом, что после предоставления займа союзникам следующим шагом Америки по пути кооперации с ними являлось вхождение ее в лондонский междусоюзнический комитет, при чем она берет на себя функции контролера и арбитра по спорным делам.

Не приходится много распространяться на тему о том, какой интерес к открывавшимся возможностям американской финансовой помощи проявляла совершенно израсходовавшаяся Россия. Необходимо только отметить что дипломатия временного правительства, признанная de jure, весьма болезненно переживала то положение бедного родственника, в каком она оказалась в кругу прочих держав согласия. В апреле 1917 г. министр ин. дел горько жалуется своему послу в Париже на то, что в вопросе о предстоящих в Вашингтоне переговорах русское правительство оставляется в полнейшем неведении ⁵³. А когда ищущее американской помощи в деле обороны северного пути русское правительство обращается к Лансингу через своего посла в Вашингтоне с просьбою допустить русского морского агента к предстоящим англо-американским совещаниям, Лансинг эту просьбу отводит ссылкой на то, что Соединенные Штаты ведут отдельно переговоры с каждой миссией. На какую тему вашингтонское правительство склонно было беседовать с Россией — явствует из той инструкции, какую давал Лансинг американскому послу в Петрограде в апреле 1917 г. Сообщая о том, что весть о русских «реформах» встречена в Америке с энтузиазмом, он отмечал вместе с тем, что «последние широко распространяемые в печати сообщения о том, что новое правительство находится под влиянием крайних социалистов, стремящихся к заключению сепаратного мира... сильно вредит русским интересам здесь, и, если эти сообщения не прекратятся, то это может помешать России получить свою долю в займе союзников». Лансинг предлагал послу «широко оповестить об этом русских вождей и настаивать, чтобы были приняты все меры к исправлению этого злополучного дурного впечатления» ⁵⁴.

Свою программу мира правительство Штатов прекрасно увязывало не только с принципами русского временного правительства, но и с точкой зрения неприкосновенности военных соглашений. «Смущенное», по словам русского поверенного в делах в Вашингтоне, декларацией временного правительства о мире без аннексий и контрибуций, оно нотою от 4/VI категорически требует от России «добросовестного выполнения обязательств, заключенных союзниками» и «продолжения войны до победного конца» ⁵⁵.

Падению удельного веса России на американской политической бирже первоначально немало содействовали суб’ективные свойства личного состава аккредитованной при Вашингтонском кабинете русской миссии, глава которой, по общему признанию, плохо отвечал своему назначению и в дореволюционное время и которая после революции, «пребывает в состоянии инерции и забастовки» ⁵⁶. Временное правительство спешит заменить выродка дворянской дипломатии представителем либеральной интеллигенции, уже знакомым американцам как председатель русской комиссии по заказам. В то же время сменяющий Милюкова Терещенко всемерно старается соблазнить члена миссии сенатора Рута, посещающей Россию в целях политико-экономической ревизии. Старания временного правительства не пропали даром: уже в начале мая Америкою был открыт России кредит на 100 млн. долларов, что позволило последней поместить заказ на подвижной железнодорожный состав (500 паровозов и 10 000 вагонов). Далее Терещенко удается исхлопотать ссуду в размере 75 млн. долларов на приобретение финляндской валюты для содержания русских войск в Финляндии и избежания с последней конфликта. В сентябре Бахметев сообщал ⁵⁷ о предоставленном Америкою кредите на заказ 30 000 вагонов и 1 500 паровозов: «Если нам удастся, — писал он Терещенке, — получить 110 млн. на восстановление кредитов, затраченных англичанами на наши заказы в Америке, начиная с июня... затем, если будут даны требуемые нами деньги на текущие потребности по заказам, то и то к 1 января сумма наших позаимствований от американцев будет приближаться к 700 млн. долларов, что я считал бы при нынешних обстоятельствах огромным успехом».

Когда, в августе 1917 г., во время переговоров с союзниками по поводу притязаний Италии на территории Малой Азии, Россия остается в одиночестве, дипломатия временного правительства начинает рассчитывать на голос Америки, которая, сделав за время войны заметные успехи на турецком рынке, приобрела серьезный интерес к нефтяным источникам Эрзерума, Вана, Моссула и к минеральным богатствам Килькит-Чая, и позиция которой в турецком вопросе, казалось, приближалась к точке зрения русской.

Об этом Терещенко пишет в предположительной форме Бахметьеву [5/VIII—17 г.], и это же подтверждает последний, констатируя «близость направления мыслей здешних государственных людей к нашим принципам» и отмечая, что у американцев возникает даже мысль о давлении на союзников, чтобы побудить их отказаться от завоевательных планов в отношении Турции ⁵⁸.

Когда в русских правительственных кругах возникает вопрос о созыве междусоюзнической конференции для обсуждения целей войны, русский дипломатический представитель в Вашингтоне обращает внимание министерства на необходимость «использовать» на конференции завязывающуюся дружбу с Америкой. «Голос России. — писал Бахметьев, — мог бы найти мощную опору в С.-А.С.Ш., если бы мы своевременно обратились к ним с просьбою выступить с нами рука об руку в деле выяснения задач войны». Созыв конференции, как известно, был отложен на «неопределенное время», но центральное дипломатическое ведомство соглашалось с мнением Бахметьева о «важности привлечь Америку к тесному сотрудничеству в общих вопросах внешней политики» ⁵⁹.

Близость точек зрения Петербурга и Вашингтона проявилась также в связи с обменом мнений по поводу мирного предложения, полученного Вильсоном от Ватикана (4/VIII—17 г.). Лансинг и Гаус обсуждают проект ответа папе совместно с Бахметьевым. Собеседники сходятся на том, что ответ отнюдь не должен заключать в себе уклонение от мирных переговоров, но что в нем должна быть подчеркнута невозможность, во-первых, возвращения к status quo и, во-вторых, ведения переговоров с автократическим германским правительством, целью же ответа, по мнению совещавшихся дипломатов, было — «облегчить германскому народу вступить на путь демократического перерождения ⁶⁰.

В то время как рамолизировавшееся временное русское правительство все более теряло способность к оказанию такой помощи германскому народу, правительство Штатов уверенно шло по намеченному пути: не связанное с союзниками никакими договорными обязательствами, устами Лансинга оно заявляет, что в вопросах мирных переговоров оно не примет решения иначе, как по согласовании своих взглядов с союзническими. Ведущиеся со шведским правительством переговоры по вопросу о вывозе в Швецию продовольственных грузов оно разрешает к этому времени в отрицательном смысле, нанося тем самым удар по снабжению продовольствием Германии. В то же время оно не останавливается в своей дальнейшей помощи русским друзьям, обещая предоставление нужного тоннажа на зимнее время, договариваясь о посылке в Россию отрядов американских специалистов, соглашаясь принять близкое участие в реорганизации железнодорожного дела в России и уже начиная особенно интересоваться Сибирской железной дорогой.

Успехи, достигнутые русскою дипломатией в вопросе американской помощи, разумеется, об’яснялись прежде всего предрасположенностью к тому самого правительства Штатов, рассчитывавшего путем своих финансовых и дипломатических операций утвердить свое господство в самой России и при заключении мира использовать последнюю в качестве орудия против военных соглашений, исключавших Америку из районов, не безразличных для американского капитала ⁶¹.

Отсюда вытекала общность точек зрения России и Америки в мало-азиатском вопросе. Отсюда вытекало стремление Штатов, оказав России поддержку в деле надлежащего урегулирования ближне-восточных вопросов, сохранить ее как действенную силу в вопросах Востока Дальнего, вопросах, связанных с тем районом, в котором американский империализм начал делать свои первые шаги и который теперь не только не потерял для него своей былой привлекательности, но в послевоенных условиях сулил открыться исключительно широкими и блестящими перспективами и где в то же время вырастал новый, грозный для американцев, соперник в лице империалистической Японии. «Не в интересах Америки, — писал по этому поводу Коростовец ⁶², — содействовать перемещению фокуса русской окраинной политики с японского рубежа на балканский, ибо в будущей японо-американской борьбе за Тихий океан и китайский рынок Америке, конечно, важно опереться, если не на содействие, то хоть на нейтралитет России». Мировая война оставила Соединенные штаты в Китае лицом к лицу с Японией, располагавшей уже твердой базой Южной Манчжурии и имевшей перед Штатами, неоспоримые преимущества военно-стратегическом отношении. Япония использует теперь создавшееся положение путем присоединения Киао-Чао и наследования всех прав Германии на Шаньдунскую провинцию. Японские притязания находили особенно яркое выражение в небезызвестных 21 требовании Китаю, пред'явленных впервые в январе и окончательно сформулированных в мае 1915 г. Проявленные Японией тенденции к установлению своего неприкрытого протектората над Китайской республикой застали Штаты настолько врасплох, что не встретили с их стороны ничего, кроме слабого формального протеста (13/V—1915 г.). А поддержанные Англией японские притязания на Шаньдунь и Южную Манчжурию получили от Америки даже вынужденное полупризнание ⁶³.

Начавшиеся в сентябре 1915 г. англо-японские переговоры завершились подписанием русско-японского соглашения 20/VI—1916 г., обеспечивавшим Японии ее северный тыл и уже тогда вызвавшим у американцев «чувство беспокойства за последствия, которые оно может иметь в Китае» ⁶⁴. Рядом последующих соглашений с Россией, Англией и Францией, в феврале и марте 1917 г., Япония закрепляет за собой права на бывшую «германскую» провинцию в Китае и на тихоокеанские острова, находившиеся до войны в руках Германии и окружавшие географически филиппинские владения Штатов.

Еще в период англо-японских переговоров выяснилось, что «вопрос о военном сотрудничестве Японии касается, главным образом, России», и тогда же вопрос этот связывался с толками о возможности заключения Россией сепаратного мира с Германией ⁶⁵.

Нет ничего удивительного в том, что в 1917 г., специализируясь на заботах о судьбах восточного франта, Соединенные Штаты и в этом деле встречали в лице Японии весьма серьезного соперника: из всех держав Согласия сохранившая в войне свои жизненные силы в максимальной неприкосновенности, Япония именно себя, по своему географическому положению восточной соседки, считала призванной заместить выпадающего из строя бойца.

Формы участия в борьбе, которые намечала Япония для себя, носили, правда, своеобразный характер. Это должна была быть прежде всего защита Дальнего Востока от «прусского кулака», хорошо знакомая в истории работ по охране независимости и неприкосновенности Китая. Если мы обратимся к американской прессе того времени, мы увидим, что Японией энергично велась в этом направлении обработка американского общественного мнения и что американские правительственные круги смотрели на это не без тревоги. В газете «Washington Post» от 28/V 1917 г. мы находим заявление известного японского лектора и публициста, директора японского телеграфного агентства в Вашингтоне, Тайокичи Иенага: «Японцы, — говорил он, — видят в возможности сепаратного мира между Россией и центральными державами прямую угрозу неприкосновенности Китая и серьезный удар делу мира, цивилизации и развития Дальнего Востока... Сепаратный мир... отодвинет восточный боевой фронт более, чем на 7 000 миль в сторону Тихого океана. Япония будет вынуждена действовать... Китай должен быть укреплен и поддержан... Его реорганизации должна быть оказана достаточная помощь...». Обсуждая далее вопрос об участии Японии в войне, Иенага указывал: «Физическая трудность отправления японских войск в Европу почти что непреодолима. Япония никогда не отказывалась от посылки войск в Европу, но, по общему мнению, борьба Японии с германизмом лучше всего может вестись на Тихом океане. Положение в Китае создает настоятельную необходимость для Японии быть во всякое время наготове».

На страницах газеты «New York Times» от 5/V 1917 г. мелькают тревожные заголовки: «Япония предостерегает Россию от заключения сепаратного мира», «Япония будет действовать совместно с Англией», «Важное наказание России», «Другая война на Востоке». В номере от 31/V той же газеты приводилось мнение генерального секретаря американского института международного права в Чили д-ра Альвареца, считавшего необходимым побудить Японию к активному участию в войне всеми имеющимися в ее распоряжении силами. «В случае чрезмерного ослабления сражающихся — говорил он — Япония, опираясь на свою могущественную армию, могла бы диктовать свою волю в будущем или, по меньшей мере, продиктовать свои условия мира».

Наконец, в газете «New York Ameriken» от 22/V передается требующее официального опровержения сенсационное известие о существовании секретного англо-японского соглашения, по которому в случае заключения Россией сепаратного мира Япония нападает на Россию.

Ходом событий заботы о судьбах восточного фронта будут сняты с исторической повестки дня. Вопрос о всяческой помощи России и о мирном проникновении в нее в дальнейшем превратится в формально отличный от него, но по существу с ним тождественный, вопрос о военной интервенции.

Зато китайские дела не перестают служить предметом забот и хлопот двух империалистических держав, на почве этих дел вступающих в серьезные дипломатические пререкания и обнажающих при этом ту непримиримость взаимных антагонизмов, которая наложит свой отпечаток на всю международную кон’юнктуру последующего периода.

В начале августа 1917 г. в Вашингтоне, столь хорошо знакомом с многочисленными делегациями, прибывавшими сюда из всевозможных стран света, с беспокойством ждут приезда японской парламентской делегации, возглавляемой маркизом Исии. Посещению этому предшествовала ведущаяся японцами в печати пропаганда идеи сближения с Америкой по основным вопросам дальне-восточной политики, при чем вопрос заострялся на признании японских интересов в Китае.

О результатах этой подготовительной работы русский посол в Вашингтоне сообщал следующее ⁶⁶: «Однако здесь в широких кругах давно существует господствующее убеждение в том, что задачи Америки прямо противоположны империалистической политике Японии в Китае. Само американское правительство относится с большой осторожностью к приезду японской миссии и тщательно готовилось к тому обмену мнений, который он за собою повлечет...». По поводу приезда миссии Бахметьев беседует с Лансингом и из его слов заключает, что правительство «не желает приезда миссии и опасается постановки на очередь вопросов о признании за Японией каких-либо прав». «Лансинг говорил мне, — замечает Бахметьев, — что он будет стремиться уклоняться от решения всех основных дальневосточных задач до окончания войны. Есть основание думать, что Япония, пользуясь своим нынешним исключительно выгодным положением и выдвигая вперед общие с Америкой интересы военного сотрудничества, будет настойчиво добиваться признания за ней исключительных интересов в Китае...». «Естественно думать, — добавлял тот же посол ⁶⁷, — что одной из неофициальных задач миссии будет воздействие на ту часть американского капитала, который склонен к проникновению в Китай. В общем, центр — в здешних финансовых кругах, которые ясно отдают себе отчет в том, что желание Японии привлечь к кооперации с ней американские капиталы продиктовано стремлением японцев использовать американские ресурсы и, предложив с своей стороны опыт и администрацию в дальневосточных концессиях, обосноваться там путем своего влияния в Китае». Известно, что во вторую половину войны Япония переживает резкое падение экспорта и многочисленные крахи предприятий ⁶⁸. Запретительные меры Соединенных Штатов в деле ввоза в Японию стали, необходимого условия для развития ее судостроения ⁶⁹, играли здесь не малую роль. Несомненно, что желание заручиться в некоторых вопросах сотрудничеством американского капитала не было чуждо японцам. Об этом свидетельствует факт посылки в Америку особой финансовой миссии, возглавляемой бар. Танетаро Мегата. О задачах этой миссии русский посол в Токио писал: «Японцы подчеркивают, что они руководятся, во-первых, все увеличивающеюся экономической близостью между Японией и Соединенными Штатами, а во-вторых, возможностью наблюдать все те крупные финансовые и экономические мероприятия, которые проводятся вашингтонским правительством в целях принятия деятельного участия в европейской войне; эти мероприятия будут иметь огромное значение в мировой экономической жизни и после войны, когда Соединенные Штаты станут несомненно главным денежным рынком всего света, почему установление с ними тесных экономических связей является для Японии делом первостатейной экономической важности» ⁷⁰.

Но, разумеется, главной задачей Японии было наступление в китайском вопросе, и опасения Лансинга оправдались в полной мере. Японо-американские переговоры (Лансинг—Исии) вращаются вокруг трех вопросов: принципа открытых дверей, выдвигаемого Америкой, принципа территориальной неприкосновенности Китая, не оспариваемого, конечно, ни одной из сторон, и признания особого положения Японии в Китае, требуемого японской дипломатией.

Обезоружив американцев добровольным и безоговорочным принятием первых двух положений, японский дипломат получает от Лансинга требуемое признание, хотя и формулированное в выражениях, достаточно неопределенных для того, чтобы дать ему желательное толкование.

Что это было отступлением Америки перед агрессией Японии, видно уже из тех об’яснений, какие Лансинг счел нужным дать русскому послу в оправдание своего шага: «Лансинг весьма доверительно сообщил мне, что дело идет о подтверждении в предстоящем обмене нот признанных ранее С.-А.С.Ш. особых отношений Японии и Китая, вызываемых географической близостью территорий. Признание это было произведено в секретной ноте б. м-ра ин. дел Брайана японскому послу от 13/III—1915 г. Лансинг признает за этим признанием теоретическое значение, не имеющее практических последствий» ⁷¹.

В одной из своих последующих бесед с Бахметевым на высказанные последним опасения, что признание это может толковаться Японией «распространительно», Лансинг «категорически заявил, что если бы в будущем Япония и попыталась вывести из настоящего обмена нот подобное заключение, то Америка решительно этому воспротивится» ⁷². Весьма существенными являются раз’яснения, даваемые по этому поводу русским послом в Токио, ближе знакомым с действительными настроениями японских правящих кругов. «Если Соединенные Штаты считают, — писал он ⁷³, — как то сказал нашему послу Лансинг, что признание особого положения Японии в Китае не имеет практических последствий, то такой взгляд неминуемо поведет в будущем к серьезным недоразумениям между ними и Японией: со стороны японцев все более и более проявляется стремление толковать особое положение Японии в Китае, между прочим в том смысле, что другие державы не должны предпринимать в Китае никаких политических шагов, не обменявшись предварительно взглядами по этому поводу с Японией, что установило бы до некоторой степени контроль со стороны последней над внешними сношениями Китая. С другой стороны, японское правительство не придает большого значения признанию открытых дверей и неприкосновенности Китая, считая таковое лишь повторением уже данных им ранее другим державам заверений, не налагающим каких-либо новых ограничений на японскую политику в Китае. Весьма возможно поэтому, что современем на этой почве у Соединенных Штатов произойдут недоразумения с Японией».

Беседующий с русским послом по поводу возможных недоразумений на этой почве министр ин. дел Японии дает русскому дипломату, как это обычно водится, успокоительные заверения.

«Я все же, однако, — замечает Крупенский ⁷⁴, — вынес из слов министра впечатление, что он сознает возможность недоразумений и в будущем, но рассчитывает, что в таком случае Япония будет располагать лучшими средствами для проведения в жизнь своего толкования, чем С.-А.С.Ш.».

Из книги теоретика японского империализма, японского Бернгарди, Кайиро Сато, вышедший недавно на русском языке ⁷⁵, читатель может вывести заключение о том, каковы были те «лучшие средства», какими Япония могла располагать в своей возможной борьбе с Штатами, — средства эти заключались, прежде всего и главным образом, в боевой готовности японской армии и флота. В задачи настоящего очерка не входит рассмотрение японо-американского конфликта в его дальнейшем развитии. Мы остановились так долго на переговорах Лансинг—Исии не только потому, что переговоры эти явились прологом борьбы, развертывающейся после империалистической войны вокруг тихоокеанской проблемы, но еще также и потому, что они служат конкретной иллюстрацией того положения, которое требовало от Штатов особенно бдительного отношения к вопросу о предстоявших мирных переговорах и толкало их к проявлению максимума активности в деле выработки условий будущего мира. Последующие события со всею наглядностью подтверждают это.

В знаменитых «14 пунктах» мирных условий, которые 18 января 1918 г. (н. ст.) были изложены в президентском послании к конгрессу, Вильсон пытается дать законченный синтез требований союзников. Условия эти, как известно, послужили основой мирных переговоров, на которые 5 октября (н. ст.) из’явило свое согласие германское правительство. Потребовав в качестве гарантий от германцев очищения занятых неприятельских областей, обеспечения превосходства сил союзников на всех фронтах, немедленного прекращения подводной войны и устранения Гогенцоллернов от власти, Вильсон вступает с союзниками в предварительные переговоры и затем извещает Германию о согласии союзников на перемирие, договор о котором подписывается в Компьене 11/XI—1918 г.

13/XII—1918 г. Вильсон прибывает в Париж, где начинаются длинные закулисные переговоры, предшествующие заседанию мирной конференции, открывающейся 18/I—1919 г. Вильсон занимает на конференции главенствующее место рядом с Клемансо и Ллойд-Джорджем, Лансинг избирается товарищем председателя в президиуме. Америка участвует и в «совете десяти» и в «совете пяти». Последний — 14-й — из пунктов Вильсона, представлявший в значительной своей доле творчество американцев, именно, пункт, касающийся создания Лиги наций, служит основой для части 1 Версальского договора.

Мы не касаемся тех англо-американских разногласий, какие всплыли в период Парижской конференции, хотя бы по вопросу о «свободе морей», и получили свое отражение в резкой критике английской джингоистской печати 14 пунктов Вильсона. Самую серьезную опасность для федеральной республики несла конференция при разрешении того вопроса, который, как мы видели выше, являлся предметом стольких забот американской дипломатии в течение всего времени после вступления Штатов в войну.

Мы знаем, как обогатились за время войны Соединенные Штаты, увеличившие свой золотой запас с 1.800 млн. долларов до 3 млрд. долларов и доведя его до 40% мировой золотой наличности. О той роли финансового гегемона мира, какую завоевали себе Штаты в результате войны, красноречиво говорит цифра непосредственной задолженности Штатам со стороны 3 крупнейших европейских держав — Англии, Франции и Италии — цифра эта равнялась 8 600 млн. долларов. Однако эти громадные экономические достижения далеко не сразу дали надлежащий политический эффект. И, несмотря на почетное положение, занятое Америкою на конференции, последняя принесла американцам — притом по существеннейшему для них вопросу — горчайшее разочарование. Утратившие после крушения Германии непосредственную нужду в американской помощи старые союзники не идут навстречу настояниям Штатов в японском вопросе. Отказ американского сената ратифицировать Версальский договор и невхождение Штатов в созданную ими же Лигу наций стояли в непосредственной связи с разрешением дальневосточного вопроса в желательном для японцев смысле. Не подготовленные к отражению японской агрессии американцы откладывают час своего реванша до более благоприятного стечения обстоятельств. Если вспомнить, что в первые годы послевоенного периода жизнь европейских государств характеризуется ростом небывалой инфляции, и даже наиболее стойкий фунт стерлингов к 1922 г. дает по отношению к доллару значительное снижение, то можно с уверенностью сказать, что само время работало за оскорбленных в своих лучших чувствах деятелей Белого Дома и рано или поздно должно было привести их к заслуженному ими политическому празднику. Но и американской буржуазии пришлось при этом провести немалую подготовительную работу. Она ограничивается пока осторожными предварительными операциями, необходимыми для предстоящего контр-наступления: в августе 1918 г. ей удается образовать консорциум, которому передавалась финансовая монополия в Китае. Консорциум этот складывался при участии 4 банковских групп — английской, французской, японской и американской — и, таким образом, над Китаем как бы устанавливался контроль 4 держав. Финансовый контроль 4 держав над Китаем сводился, разумеется, к признанию финансового и политического владычества Штатов в Китае. Направленная против выдвигавшегося иными державами оголенно-хищнического принципа «сфер влияния» гуманитарно-демократическая фразеология Штатов, отстаивающая принцип «равенства коммерческих возможностей», с успехом прикрывала развиваемое Штатами контр-наступление. Крайне важно отметить, как осторожное в своих действиях правительство Штатов использует в дальнейшем ошибки зарвавшихся японских империалистов.

Предпринимаемая в эту пору Японией с санкции союзников интервенция в Сибири не только не мешает успешному развертыванию американских операций, но, отвлекая силы Японии непосредственно от Китая, распыляя силы японского империализма на начинаниях, заведомо обреченных на неудачу, лишь способствует углубленной работе американской дипломатии.

Правительство Соединенных Штатов честно выполняет свои формальные обязательства перед союзниками, участвуя в интервенционистских предприятиях последних. Однако в работу эту оно не вкладывает сколько-нибудь значительной активности и инициативы, ограничиваясь ролью вооруженного наблюдателя, корректирующего действия своих более энтузиастически настроенных товарищей, а иногда оказывающего даже умеряющее влияние на них.

В то время как Япония в августе 1918 г. посылает на Дальний Восток стотысячную армию, Соединенные Штаты ограничиваются посылкою причитающихся по разверстке на их долю 7.500 чел., протестуя в то же время против излишеств японской экспедиционной политики.

Хотя Вильсон, вместе с представителями других держав, подписал декларацию о помощи правительству Колчака продовольствием и снабжением, но до начала 1919 г. помощь эта выражалась лишь в «косвенной поддержке», какую оказывает Колчаку правительство Штатов, разрешая ему покупать в Америке боевое снабжение. Хлопоты омского правительства о льготах в деле приобретения военного снаряжения приводят к весьма скромным результатам: продажа винтовок допускалась в рассрочку по себестоимости, при условии внесения в банк золотого обеспечения; продажа обмундирования допускалась не иначе, как за наличный расчет. В деле финансирования омского правительства американцы отнюдь не следуют примеру французов, англичан и японцев. В вопросе вооруженной помощи Колчаку в его борьбе с советской властью американцы равным образом проявляют полное равнодушие. В своей телеграмме на имя Вологодского от 18/V—1919 г. генерал Хорват писал: «Японцы, англичане, французы приняли участие в борьбе с советской властью, помогают вооружением и снабжением, американцы же, введя свои войска в Сибирь..., в операциях против большевиков не участвуют, материальной помощи не оказывают, и, как заявили некоторые представители Америки, она еще не определила своего поведения и не знает, какая политическая позиция отвечает желаниям русского народа». Известно, что в мае 1919 г., наблюдая, как американцы склоняют свои симпатии на сторону земств, враждебных правительству, Колчак собирался даже возбудить вопрос об отозвании американских войск и был удержан от этого лишь настояниями Сазонова.

Необходимо иметь в виду, что в ту пору в американских рабочих массах отмечался сильный рост сочувствия к Советской республике, и популярностью пользовались требования скорейшего снятия блокады и отозвания войск из России. Значительные группы мелкой буржуазии и интеллигенции также шли за этими лозунгами. Известное действие обстоятельства эти, несомнено, должны были оказывать на политическую линию федерального правительства. Это можно усмотреть хотя бы из приписываемых такому убежденному врагу большевизма, каким был Вильсон, сентенции: «Распространение большевизма нельзя остановить вооруженной силой, как нельзя преградить течение воздуха решетом». Но главным определяющим моментом в вопросе о помощи со стороны правительства Штатов антибольшевистским силам являлся, разумеется, трезвый политический прогноз, основывавшийся на учете реальных возможностей омского правительства. Это высказал с откровенностью посланный Вильсоном в Сибирь американский посол в Токио Моррис, в своей беседе с представителями Пермского университета заявивший, что он не видит за правительством сколько-нибудь авторитетной общественной группы, что находящееся в окружении военных элементов правительство Колчака чуждо населению и не пользуется его доверием.

Единственным видом помощи Колчаку, оказавшимся приемлемым для Америки, явилось участие ее в деле восстановления сибирских железных дорог — Сибирской и Восточно-китайской. Она не только входит в создаваемый из представителей держав междусоюзнический комитет, берущий под свой контроль названные дороги, но и ставит своего представителя во главе технического совета и налагает на себя главную тяжесть по финансированию дороги. Главный штаб омского правительства расценивал этот факт, как крупную бескровную победу Америки над Японией. Крупная дипломатическая победа Америки была еще впереди. Но при всей осторожности своей линии, направленной к сохранению дружественных связей с союзниками и к ненарушению мирных отношений с Японией, она не останавливается перед тем, чтобы предпринять против последней ряд дипломатических диверсий по вопросам, слишком близко затрагивавшим интересы американского капитала.

Так, она не остановилась перед дипломатическим конфликтам с хозяйничавшей в Восточной Сибири Японией по вопросу тех же сибирских железных дорог. Равным образом она решительно опротестовала захват японцами русской части Сахалина, богатой нефтеносными землями и стратегически укреплявшей позицию Японии на Дальнем Востоке. Не останавливается она, наконец, и перед обострением своих отношений с Японией по вопросу о Камчатке, где намечалась плодотворная работа американских концессионеров. Когда увлекшаяся созданием монголо-манчжурского коридора Япония начинает требовать из’ятия Манчжурии и Монголии из ведения консорциума, она встречает и здесь упорное противодействие Штатов и оказывается вынужденной пойти на уступки.

Используя неудачи японской политики в Восточной Сибири, связав в то же время своей финансовой политикой свободу действий старого союзника Японии, озабоченного к тому же слишком значительным приближением ее владений к Австралии, и подготовив расторжение англо-японского союза, Соединенные Штаты с уверенностью в успех своего реванша шли на Вашингтонскую конференцию. Они выходили оттуда, добившись отказа Японии от тех прав, которые она присвоила себе в Китае в 1915 г., добившись низведения ее, как морской державы, на второстепенное место, добившись расторжения англо-японского союза, добившись, наконец, принятия договора об «открытых дверях», т.-е. утверждения свой финансовой гегемонии в Китае.

Только ш Вашингтонской конференции взошло семя, посеянное Соединенными Штатами во время империалистической войны, и с символическою формулой, выражающей пропорцию морских вооружений «5 : 5 : 3», Штаты выдвинулись на мировую арену в качестве силы, призванной сказать, если не последнее, то решающее слово в империалистической политике мировых хищников. Мы проследили основные линии американской политики эпохи войны преимущественно в той мере, в какой они вырисовываются из переписки бывш. российского министерства ин. дел. Картина, данная выше, разумеется, не может претендовать ни на всесторонность освещения, ни на исчерпывающую полноту отображения действительности того времени. Данные русской дипломатической переписки фиксируют внимание читателя на тех явлениях, котоpыe особенно интересовали русскую дипломатию, — и II часть нашего обзора заостряет изложение на вопросах русско-американских отношений и японо-американского конфликта, оставляя в тени такие крупной значимости факты, как вскрываемые той же войной англо-американские антагонизмы. Однако в своих основных контурах существеннейшие тенденции «демократической» политики Штатов и в настоящем беглом обзоре уже наметились с достаточной явственностью. Резюмируя сказанное на протяжении всех предыдущих страниц, мы приходим к следующему схематическому определению развития этих тенденций. Максимальное использование нейтралитета, выразившееся в гигантском финансовом удое, доставшемся Штатам от стран Антанты, не должно было помешать политическому использованию ими факта войны. Медиаторские попытки президента Вильсона играли роль лота, определявшего глубину фарватера, по которому шел корабль войны, и должны были во-время сигнализировать Штатам об опасностях, которые грозили им от возможности мирных комбинаций, строющихся помимо них и за их спиною. Коль скоро война приняла ярко выраженный характер борьбы на истощение и обозначились явные признаки истощения одной из сторон, пацифистские попытки были отброшены, и политика нейтралитета сменилась политикой войны.

Германская подводная война сыграла в отношении нейтралитета роль подрывного орудия, роль стимула и раздражителя боевых настроений американского капитала, органически и крепко увязанного с капиталами Антанты. Такую же роль возбудителя должен был играть и русский вопрос, открывавший перед Штатами не только новые области для их экономической экспансии, но и новые проходы через горные цепи союзнических политических комбинаций.

Опаснейшею из этих политических комбинаций являлась для Америки комбинация в дальневосточном вопросе. Политическое выдвижение Японии и рост ее влияния в Китае не могли быть терпимы Америкой, не без основания претендовавшей на роль руковода в китайских делах. Вступление Америки в войну накануне крушения германской империи на стороне стран согласия означало не что иное, как начало борьбы ее с враждебными ей и угрожавшими жизненным ее интересам тенденциями в самой группировке согласия — прежде всего с тенденциями японского империализма. Политическое поражение, понесенное при этом американской дипломатией, не остановило этой борьбы. Созданное войною для Америки положение финансово-промышленного гегемона мира предопределяет ее исход. Используя результаты обвала русского прохода, по которому устремилась Япония, используя англо-японские антагонизмы, разбуженные экспансией Японии в Микронезии, С.-А.С.Ш. добиваются изоляции Японии и, утверждая свое первенство на Тихом океане, хотя и с опозданием, снимают в Вашингтоне первый политический плод своего участия в мировой войне.

---

¹ См. С. Фалькнер. «Соединенные Штаты в мировом хозяйстве». Изд. «Плановое хозяйство», 1926 г., стр. 99. (стр. 36.)

² Об этом см. Барраль-Монфера. «От Монро до Рузвельта», Гиз, 1925, стр. 124—137, а также «The Conquest of the Philippines by the Un. States». By Moorfield Storey and Marcial P. Lichauco. (стр. 37.)

³ См. там же, стр. 194. (стр. 38.)

⁴ См. «Международная жизнь» № 4—5, 1923 г. Ст. Э. Гримма — «Доктрина открытых дверей и американская политика в Китае», стр. 125. (стр. 38.)

⁵ Об этом см. книгу: «The Oil War», by Anton Mohr. London, 1926, p. 233. (стр. 39.)

⁶ См. И. Герчиков. «Падение английской мировой гегемонии». «Красная новь», кн. VII, 1927 г., стр. 162. (стр. 39.)

⁷ Депеша Штейна из Буэнос-Айреса от 12/25 марта 1915 г. (стр. 40.)

⁸ Секр. тел. Бахметева от 21/V 1915 г., № 221. (стр. 40.)

⁹ См. Emil Kimpen. «Die Ausbreitungspolitik der Vereinigten Staaten von America». Stuttgart—Berlin, 1923, S. 350. (стр. 41.)

¹⁰ Секр. тел. Бахметева от 31/III—13/IV—15 г., № 128. (стр. 41.)

¹¹ См. Emil Kimpen... там же. (стр. 41.)

¹² Секр. тел. Бахметева от 19/II1—4/III—15 г., № 59. (стр. 42.)

¹³ Секр. тел. Бахметева от 19/II—15 г., № 59 и от 27/II—15 г., № 68. (стр. 42.)

¹⁴ См. Е. Тарле. «Европа в эпоху империализма». Гиз, 1927 г., стр. 351. (стр. 42.)

¹⁵ Секр. тел. Бахметева от 5(18)/IХ—15 г., № 335. (стр. 43.)

¹⁶ Шифрованная телеграмма маркиза Палавиччини гр. Бертольду от 6/ХII—14 г. (н. ст.) № 800. (стр. 43.)

¹⁷ Отметим недавно вышедшую книгу; «The intimate papers of kolonel House». By C. Seymour. Volume I and II, 1912—17, London, 1926. (стр. 44.)

¹⁸ Под двумя первыми неудачными попытками Бахметев, повидимому, разумеет имевшие место в Мексике. (стр. 44.)

¹⁹ Секр. тел. Бахметева от 2/Х 1915 г., № 370. (стр. 44.)

²⁰ Секр. тел. Извольского от 27/I 1916 г., № 92. (стр. 44.)

²¹ Шифров. тел. шведского посланника в Вашингтоне министру ин. дел Швеции от 23/Х 1916 г. (н. ст.). (стр. 44.)

²² Секр. тел. Бахметева от 7/XII 1916 г., № 361. (стр. 45.)

²³ Секр. тел. Извольского от 10/XII 1916 г., № 946 н секр. тел.-мы Бенкендорфа от 6/XII—1916 г. и 8/XII—1916 г. (стр. 45.)

²⁴ Секр. тел. Бахметева от 15/XII 1916 г., № 371. (стр. 45.)

²⁵ Секр. тел. Бахметева от 11/I 1917 г., № 7. (стр. 46.)

²⁶ Личное письмо проф. Б. Бахметьева М. И. Терещенко от 13/IV 1917 г. (стр. 47.)

²⁷ Необходимо иметь в виду, что при переизбрании Вильсон получил лишь незначительное большинство голосов — 8 500 000 против 8 100 000, полученных кандидатом республиканцев. (стр. 47.)

²⁸ Личное письмо члена русского комитета в Америке проф. Б. Бахметьева председателю Военно-промышленного комитета А. И. Гучкову. (стр. 47.)

²⁹ Цитируемые Бахметьевым слова — перевод с английского. (стр. 48.)

³⁰ В двадцатых числах мая 1915 г. (стр. 48.)

³¹ Секр. тел. Бахметева от 23/XI 1915 г., № 431. (стр. 48.)

³² После начала подводной войны в первые 10 недель погибло 60 торговых судна, среди них несколько нейтральных; 7/Х—15 г. (н. ст.) погибла «Лузитания», на которой было 114 американских подданных. См. Emil Kimpen... S. 352. (стр. 49.)

³³ См. М. Эрцбергер. «Германия и Антанта». Гиз, 1923 г., стр. 182. (стр. 49.)

³⁴ Секр. тел. Бахметева от 27/XI—1915 г. № 428. (стр. 50.)

³⁵ Секр. тел. Сазонова Бахметеву и Бенкендорфу от 18/I—16 г., № 320. (стр. 50.)

³⁶ Секр. тел. Бенкендорфа от 20/I—16 г. № 46. (стр. 50.)

³⁷ Секр. тел. Извольского от 27/I—1916 г., № 92. (стр. 50.)

³⁸ См. М. Эрцбергер..., стр. 184—185. (стр. 50.)

³⁹ Если Соединенным Штатам удастся настоять на соблюдении Англией всех правил морской блокады. (стр. 51.)

⁴⁰ С. т. Бахметева от 8/XII—1916 г. (стр. 51.)

⁴¹ См.: Andre Tardieu. «Devant l'Obstacle. L'Amerique et nous». Paris. 1927, p. 141. (стр. 51.)

⁴² См. заявления Людендорфа и ст.-секр. Капелле перед следственной комиссией Национального собрания, 1919 г. М. Эрцебергер, стр. 199. (стр. 51.)

⁴³ См. Еmil Кimреn, S. 363, 356. (стр. 52.)

⁴⁴ См. James Gerard. «Му four years in Germany. New-York, 1917, p. 374. См. также Е. Тарле, «Европа в эпоху империализма». Гиз, 1927, стр. 339—340. (стр. 52.)

⁴⁵ См. Andre Tardieu..., p. 150. (стр. 52.)

⁴⁶ Письмо члена совета министерства ин. дел Коростовца м-ру ин. дел Покровскому от 26/I 1917 г. (стр. 53.)

⁴⁷ Записка (без автора) от 21/I 1917 г. (стр. 54.)

⁴⁸ Секр. тел. Извольского от 30/I 1917 г. (стр. 54.)

⁴⁹ Секр. тел. Бахметева от 26/I 1917 г., № 37. (стр. 54.)

⁵⁰ См. V. Тirрitz, «Erinnerungen». Leipzig, 1919. (стр. 54.)

⁵¹ Секр. тел. Бахметева от 23/I 1917 г., № 33. (стр. 55.)

⁵² Секр. тел. Бахметева от 22/III 1917 г. (стр. 55.)

⁵³ Секр. тел. Милюкова Извольскому от 13/IV 1917 г. См. «Раздел Азиатской Турции». Изд. НКИД, 1924 г., стр. 322, ССХС. (стр. 56.)

⁵⁴ Шифрованная телегр. Лансинга Фрэнсису от 8/2I/IV 1917 г., № 1337, расшифрованная в русском министерстве ин. д. (стр. 56.)

⁵⁵ См. «Константинополь и проливы», т. I, изд. Литиздата НКИД, 1925, стр. 396—397, CCV и CCVI. (стр. 56.)

⁵⁶ Секр. тел. Набокова, от 19/IV 1917 г. См. «Раздел Аз. Турции», стр. 327—328, CCXCVII. (стр. 57.)

⁵⁷ Письмо Бахметьева Терещенко от I/IX 1917 г. (стр. 57.)

⁵⁸ Секр. тел. Бахметьева от 18/VIII 1917 г. См. «Раздел...» стр. 344, CCCXXVI. (стр. 57.)

⁵⁹ Секр. тел. Бахметьева от 11/III 1917 г. и с. тел. Терещенко Бахметьеву от 15/VII 1917 г. См. «Константинополь и проливы», т. I, стр. 402, ССХ и CCXI. (стр. 58.)

⁶⁰ Секр. тел. Бахметьева от 15/VIII—17 г., № 49. (стр. 58.)

⁶¹ См. «Константинополь и проливы...», т. I, стр. 131. (стр. 58.)

⁶² В цитированном письме от 26/I—1917 г. (стр. 59.)

⁶³ Нота Брайана от 13/III—1915 г. гласила: «Хотя, согласно основным принципам своей политики и договорам с Китаем 1844, 1858, 1863 и 1903 гг., Соединенные Штаты имеют основания противодействовать японским притязаниям в Шаньдуне, Южной Маньчжурии и Восточной Монголии, тем не менее они открыто признают, что географическое положение Японии создает для нее особые интересы в этих районах». Текст ноты был переслан в русское министерство и. д. при телеграмме Бахметьева от 30/IX 1917 г., № 598. Цитируем в переводе с английского. (стр. 59.)

⁶⁴ Депеша Крупенского из Токио от 2/VII—16 г. См. «Константинополь и проливы».., т. I, стр. 391, CCIII. (стр. 59.)

⁶⁵ См. там же, стр. 386 и 389—390, CXCVIII и CCI. (стр. 59.)

⁶⁶ Секр. тел. Бахметьева от 31/V1I—17 г., № 454. (стр. 61.)

⁶⁷ Там же. (стр. 61.)

⁶⁸ См. Сен-Катаяма. «Современная Япония», изд. Планов. хоз. 1926 г., стр. 57 и 65. (стр. 61.)

⁶⁹ В секрет. тел. от 27/IX 1917 г., № 580 Бахметьев, между прочим, указывает: «замечается определенная склонность американцев не поощрять увеличения, вообще, коммерческих флотов других государств, тем более Японии, и сосредоточить все строительство в своих руках, использовав нынешнюю войну для развития собственного коммерческого мореплавания». (стр. 61.)

⁷⁰ Депеша Крупенского от 11/IX 1917 г., № 62. (стр. 62.)

⁷¹ Секрет. тел. Бахметьева от 30/IX 1917 г., № 598. (стр. 62.)

⁷² См. тел. Бахметьева от 14/Х 1917 г., № 638. (стр. 62.)

⁷³ См. тел. Крупенского от 9/VIII 1917 г., № 449. (стр. 62.)

⁷⁴ См. тел. Крупенского от 9/Х 1917 г., № 474. (стр. 63.)

⁷⁵ Кайиро Сато. «Япония и Америка в их взаимных отношениях». Перевод с японского. Гиз, 1924 г., стр. 140. (стр. 63.)