Ознакомившись с культурными странами Запада, Петр среди многих мероприятий, имевших целью насаждение наук Западной Европы, учредил в 1724 г. Академию Наук. Восток Европы — древняя Русь — не принимал участия в поступательном ходе развития алхимических и ятрохимических представлений. Но постепенно развивавшиеся внешние торговые сношения, с одной стороны, и потребность в различных металлах и металлических изделиях, с другой, содействовали пробуждению интереса к природным богатствам вообще, к знанию вещества, в частности.
Первые материальные средства Академия Наук получала из сумм, собиравшихся в западных областях России — "в Дерпта, Нарвы, Пернова и Аренсбурга таможнях и линцентных", и первые научные силы доставлялись также Западом, при чем назначение первых академиков производилось при содействии Христиана Вольфа, знаменитого философа, физика и математика.
В течение XVIII столетия Академия Наук являлась единственным научным учреждением в России, и можно сказать, что вся химия была централизована в Петербурге. И любопытно отметить, что деятельность первых академиков, б. ч. иностранцев, была направлена на ознакомление и изучение природных богатств страны. П. И. Вальден остроумно называет их химиками-путешественниками. Они, действительно, открывали и исследовали природные богатства России, способствуя эксплоатации таковых насаждением или усовершенствованием химической промышленности. Нужно также сразу отметить, что деятельность первых академиков-химиков была направлена на изучение не материи вообще, как таковой, а материи, встречаемой именно в России. По мере возникновения высших учебных заведений и других ученых обществ и научных учреждений роль Академии Наук, особенно в 60—80-ых годах прошлого столетия, постепенно суживается — происходит широкий процесс децентрализации химии, но с начала этого столетия мы присутствуем при новой восходящей линии Академии. Она сначала медленно, а потом после революции все быстрее становится крупнейшим научным авторитетным центром, значение которого далеко не определяется одними учеными, избранными в его состав. В Академии и соприкасающихся с нею учреждениях (КЕПС и т. д.) происходит своеобразнейшая научно-организационная работа как создания нового типа научно-исследовательских институтов, так и подбора и воспитания кадра научных работников.
Мы попытаемся в виде кинематографической ленты, за краткостью места, напомнить творчество академиков-химиков и на этом историческом фоне выявить некоторые особенности творчества русских химиков; параллельно мы коснемся и истории академической лаборатории, которая при всем ее монотонном однообразии (недостаток средств) весьма и весьма поучительна.
Первым академиком по кафедре химии был Михаил Бюргер, ученик знаменитого медика и химика Боергаве, приехавший в Петербург 13/III 1726 г. и уже 22/VII умерший там же, не успев себя ничем проявить.
Кандидатом на освободившуюся кафедру явился И. Г. Шульце, профессор медицины и арабского языка, открывший в 1724 г. посредством смеси азотнокислого серебра и мела фотохимическое изменение солей серебра и произведший первые фотографии вырезанных букв.
В 1727 г. в списках Академии числится сын знаменитого создателя теории флогистона Шталя, приезжавшего в Петербург лечить больного князя Меньшикова. Летом 1727 г. приезжает Иоганн-Георг Гмелин (1709—1755), объявленный с 1731 г. профессором химии и натуральной истории, происходящий из семьи ученых и прославившийся не работами по химии, а своим путешествием по Сибири (1733—1743) и своей "Flora sibirica".
В 1736 г. адъюнктом химии назначен учитель академической гимназии Христиан Э. Геллерт из Саксонии, составивший таблицы химического сродства, и более известный, как металлург и исследователь по капиллярности и плотности сплавленных металлов. Им был разработан способ холодного амальгамирования золота и серебра (их извлечения из горных пород).
В 1745 г. Гмелин уступает свое место первому выдающемуся русскому химику Михаилу Васильевичу Ломоносову. Современники не оценили трудов Ломоносова (за исключением Эйлера). В течение XIX века за ним сохранилось звание лишь отца русской литературы. О нем вспомнили лишь через 90—100 лет после его смерти, как об основателе Московского университета, а на его труды было обращено внимание лишь в 1900 г., когда исполнилось 150 лет со дня основания им же созданной первой химической лаборатории. Заслуга его "открытия" принадлежит Б. Н. Меншуткину, извлекшему из архивов Академии Наук рукописные труды Ломоносова, его лабораторные журналы, программы исследований и т. п. (М. В. Ломоносов, как физико-химик. СПБ. 1904), П. И. Вальдену и И. А. Каблукову, показавшим, насколько он опередил свой век.
Закон вечности вещества и сохранения энергии формулирован Ломоносовым в письме к Эйлеру от 5 июня 1748 г. (опубликовано на русском языке в 1760 г. в "Рассуждении о твердости и жидкости тел") в следующих выражениях:
"Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому. Так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте; сколько часов положит кто на бдение, столько сну отнимет; сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения; ибо тело, движущее своей силой другое, столько же оной у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает".
В том же цитированном выше сочинении (т. I, стр. 1747—1748), Ломоносов устанавливает связь между теплотой и механической работой. И здесь он стоял на пороге великого открытия — ему была ясна возможность перехода от механической работы к работе тепловой, недоставало только опытного установления механического эквивалента тепла.
В 1741 г., до Бертолле (1803) и Бертело (1879), он стремится превратить химию в часть механики. Так им выдвигается идея физической химии, и его недаром называют "отцом физической химии". В противоположность духу времени, Ломоносов указывает, что химия может касаться не только практической жизни, реальных потребностей государства, но и способствовать "философскому познаванию тайн природы".
Начиная с 1742 г., Ломоносов из года в год возбуждал ходатайства о сооружении химической лаборатории; на второе его "донесение" последовал отказ: "потому что за неимением при Академии денег... по сему его донесению ничего сделать не можно". Лишь после четвертого прошения (1745), представленного прямо в Сенат, получился (1746) ответ: "строить". Но постройка началась лишь в августе 1748 г. 1) и была уже окончена в октябре того же года. Химические же работы начались в ней лишь с 1749 г. Таким образом, нужно было затратить семь лет хлопот, чтобы в течение трех месяцев была сооружена эта лаборатория 2). В 1757 г. Ломоносов передает заведывание химической лабораторией Ульриху Христиану Сальхову (1722—1787), скромному труженику-врачу, выбывшему в 1760 г. Избран он был за решение задачи, объявленной Академией Наук — отделение золота от серебра посредством крепкой водки.
В 1761 г. вторым академиком был назначен геолог-химик Иоганн-Готлиб Леман (1700—1767), погибший от отравления мышьяком. Им впервые была описана красная свинцовая руда PbCrO4 и в минералогическом отношении — Старая Русса и Ильменское озеро.
После смерти Лемана кафедра химии пустовала 3 года, и лишь с 1770 г. начинается плодотворная полоса работ ряда выдающихся исследователей. Прежде всего мы должны назвать пастора, по специальности — проф. экономии, первого финна в Академии Наук, Эрика Кирилла Густавовича Лаксмана (1739—1796), представляющего интереснейший тип академика-путешественника, уже в начале своих работ открывшего новый метод добывания стекла (применение глауберовой соли вместо поташа при плавке стекла). Насколько разнообразны были его интересы и как широко ценились результаты его путешествий по Сибири, показывает тот факт, что в честь его названы: в ботанике — разные виды растений "Laxmannia", в энтомологии — "Grybus Laxmanni", в минералогии — минерал "Laxmannit", в географии — местность около Байкала "Лаксмана" и "Лаксманов пролив". Он участвовал в популярных публичных лекциях, устраивавшихся С. Г. Домашевой.
Труды его заместителя Иоганна Готлиба Георги (1720—1802) касаются анализа и описания природных богатств. Он объехал, частью с Палласом и Фальком, восток России (1770—1774) — более 40.000 верст и начал, но не довел до конца, описание виденного им под названием: "Открываемая Россия".
Мы должны далее хотя бы назвать его современника Никиту Соколова (1748—1795), популяризатора и переводчика, и Як. Д. Захарова (1775—1836). Оба участвовали в публичных лекциях по химии, которые устраивались директором Академии Ек. Ив. Дашковой.
После Ломоносова несомненно самым крупным химиком в течение более чем ста лет является Товий Егорович Ловиц (1757—1804). Напомним лишь, что он открыл способность угля адсорбировать растворенные вещества, изучал явления кристаллизации, наблюдал явления пересыщения и переохлаждения, прививки и выращивания кристаллов, явление искусственного холода, открыл кристаллы уксусной кислоты, абсолютный спирт, чистый безводный эфир, применял удельный вес для определения чистоты обоих этих тел, хлорировал уксусную кислоту (1793), за 100 лет до Э. Фишера и за несколько десятков лет до А. М. Бутлерова пытался получить сахар восстановлением уксусной кислоты при помощи фосфора и сделал много наблюдений в области аналитической химии (дал способ отделения Ва от Sr и Са, основанный на растворимости солей SrCl2 и СаСl2 в абсолютном спирте и нерастворимости в нем хлористого бария, открыл окрашивание пламени в красный цвет кальция, дал способ растворения природных силикатов мокрым путем и исследовал много минералов).
В хронологическом порядке следует Константин Готлиб Сигизмундович Кирхгоф, с 1807 г. — корреспондент Академии Наук, с 1812 г. — экстр. академик. Славою обязан не открытию мокрого способа получения киновари, а превращению крахмала в сахар при кипячении с серной кислотой. Эта реакция является примером катализа. В 1814 г. он открыл действие диализа на крахмал, при чем получается сахар. В Технологическом Журнале (IX ч. 1, 3—26, 1812) он сообщает о своем открытии и о том, "как высокая цена арабского гумми побудила меня искать дешевого суррогата последнего" 3).
Мы должны отметить следующий факт. Конец XVIII и начало XIX века означают эпоху борьбы с теорией флогистона. Однако, виднейшие химики — Лаксман, Соколов, Ловиц — приверженцы этой теории, и потому, как указывает П. И. Вальден, классическое сочинение Лавуазье: "Traité elémentaire de chimie" (1789) не находит переводчика в России.
Построенная Ломоносовым химическая лаборатория на 2-й линии Вас. О-ва при ботаническом доме, с квартирой в последнем, перешла в заведывание Лемана, а после его смерти (1767) — Лаксмана, занимавшегося в ней с 1770 по 1780 г.г. Вот как живописно рисует последний эту лабораторию. "В химической лаборатории (перевод с немецкого языка наш) нет ни одного места, куда можно было бы что-либо запереть, о чем я уже докладывал в течение многих лет; я просил также, чтобы в каком-нибудь темном углу лаборатории устроили чулан. Но так как чулана не устроили, то я пытался найти надежное место в подвале, но там оказалось столько воды, что нельзя было зайти... от сырости все двери сгнили"...
И тот же Лаксман в письме от августа 1794 г. пишет: "Вместо того, чтобы делать опыты, профессор химии на публичных лекциях рисует vasa chemica мелом на черной доске, потому что ни копейки не дают на опыты, так что их вовсе и не делают".
По новому "Регламенту" в Академии значатся две химические лаборатории, "на содержание которых и лабораторов" отпускаются ежегодно 1600 р. и имеют состоять при Академии по два академика по химии и по технологии.
В действительности существовала лишь необорудованная Академическая лаборатория Ловица в боковом флигеле пристройки к главному зданию и лаборатория, устроенная в так называемом доме Строганова по требованию Захарова (1802). Еще в 1793 г. академики Георги и Захаров, независимо друг от друга, представили планы этой лаборатории. В ней жил Захаров, читавший в ней публичные лекции по химии (1795), и он уже в 1796 г. жалуется на отсутствие в ней печей, приборов и средств. В 1797, 1798, 1802, 1803 г.г. и Ловиц, и Захаров, то вместе, то независимо друг от друга ходатайствуют о сооружении новой лаборатории, и в 1803 г. Ловиц представляет список "тех вещей, с которыми надо считаться, когда при Академии будет устроена новая лаборатория" (Протоколы т. IV, 1094). Ловиц умер в 1804 г., так и не дождавшись новой лаборатории.
Наконец, лаборатория была переведена в главное академическое здание и сгорела в 1859 г.
В период с 1859 г. по 1867 г., когда Академия Наук имела в своем составе столь выдающихся химиков-экспериментаторов, как Якоби, Фрицше и Зинина, она, таким образом, вообще не имела химической лаборатории.
В 3-ей академической лаборатории были произведены классические термохимические и электрические исследования; в ней работал знаменитый основатель термохимии Г. Г. Гесс и творец гальванопластики (1837) и электромотора Борис Семенович Якоби (1801—1874).
Германа Генриховича Гесса следует признать одним из выдающихся химиков (род. в 1802 г., с 1830 г. — адъюнкт и с 1834 г. — ордин. академик). За два года до появления труда Р. Майера (1842) Гесс высказал свой закон "постоянства сумм тепла" (количество тепла, развивающееся при каком-либо химическом процессе, всегда остается тем же, происходит ли данный химический процесс сразу или проходит через какое-либо число стадий, 1840). В 1842 г. им был высказан закон термонейтральности, т. е., закон отсутствия теплового эффекта при обменных реакциях нейтральных солей в водных растворах. Таким образом, он по существу является основателем термохимии. Однако, в то время, как были известны его открытие брома в Старо-Русском источнике, его анализ Невской воды, газа Бакинских огней, синтез сахарной кислоты, метод элементарного анализа в струе кислорода, изучение продуктов пирогенизации нефти, его основная работа по термохимии была вновь открыта лишь В. Оствальдом (1887) 4).
Место Гесса занял Юрий Федорович Фрицше. Место Якоби — Н. Н. Зинин.
Ю. Ф. Фрицше был чрезвычайно искусный экспериментатор, его многочисленные открытия не имеют никакой внутренней связи между собою, но все своеобразны и важны. Упомянем лишь некоторые из них: открытие антраниловой кислоты из индиго и распадение ее на углекислоту и анилин (1840, название принадлежит Фрицше), открытие способности пикриновой кислоты давать молекулярные соединения с ароматическими углеводородами, изучение действия азотной кислоты вообще и разбавленной, в частности, на индиго (тело, идентичное с нитрофенолом, открытым Гофманом (1850) и его параизомер (1858). В 1863 г. он наблюдал выделение бесцветного льда из окрашенных растворов при замораживании. В 1868 г. он получил β-динитроантрахинон, оказавшийся одним из чувствительнейших реактивов на ароматические углеводороды. В том же году им была открыта новая модификация олова.
Николай Николаевич Зинин — знаменитый русский органик-экспериментатор. В Петербург он приехал из Казани, уже открыв свою классическую реакцию — превращение ароматических нитросоединений посредством сернистого аммония в амидосоединения, по поводу которых А. В. Гофман говорил: "Если бы Зинин не сделал ничего более кроме превращения нитробензола в анилин, то и тогда имя его осталось бы записанным золотыми буквами в истории химии".
В 1854 г. ему удается синтез летучего масла горчицы из иодистого аллила и роданистого калия. Он дал способ прямого отщепления галоидов посредством обработки галоидопроизводных в спиртовом растворе цинком. Его учениками были: А. М. Бутлеров, Н. Н. Бекетов, А. Н. Бородин (одновременно всемирно известный музыкант), А. И. Дианин, А. А. Загуменный и мн. др. Один из немногих русских химиков, сумевших создать свою школу, Зинин "продолжал заниматься в своей домашней лаборатории 5), пока не была построена новая лаборатория при Академии Наук, куда он и переселился в 1867 г.".
Благодаря энергии Фрицше и Зинина, в 1867 г. происходит сооружение и открытие новой химической лаборатории при Академии Наук в особом доме № 17 по 8-й линии Вас. О-ва. В этой четвертой химической лаборатории работали: ее основатели — Фрицше и Зинин. А. М. Бутлеров (1828—1886, преемник первого), Ф. Ф. Бейльштейн (преемник Зинина), Н. Н. Бекетов (преемник Бутлерова, 1827—1911).
Имя Александра Михайловича Бутлерова сохранится в истории химии не только как выдающегося экспериментатора (первый синтез сахара, 1861 — метиленитан действием известковой воды на триоксиметилен 6), синтез гексаметилентетрамина C6H2N4 — ныне известный, как формин, аминоформ или уротропин, важный медицинский препарат, получение третичных спиртов, систематическое исследование непредельных углеводородов и мн. др.), но и как теоретика, философа, в значительной мере повлиявшего на возникновение и развитие учения о строении.
В 1861 г. на съезде немецких естествоиспытателей в Шпейере Бутлеров предлагает новое понятие — химическая структура, химическое строение. "Я называю, — говорит он, — химическим строением распределение действия этой силы (сродства атомов), вследствие которого химические атомы, посредственно или непосредственно влияя друг на друга, соединяются в химическую частицу".. "Химическая природа сложной частицы определяется природой и количеством ее элементарных составных частей и ее химической структурой".
Последовательное применение этого учения (одновременно с Купером и Кекуле) он дал в своем классическом труде: "Введение к полному изучению органической химии". Вопрос о полимеризации (конденсации) и изомеризации также занимал А. М. в течение всей жизни. "Мыслимо, что и без присутствия посредствующего реагента, частицы некоторых веществ, вследствие постоянного распадения и воссоединения продуктов, в новом порядке постоянно изомеризуются, переходя из одного видоизменения в другое и обратно. Сказанное представляет приложение к представлению о химическом строении тех динамических понятий, начало которых положил Бертолле и которые все более и более захватывают и освещают области химизма".
Ф. Ф. Бельштейн (1838—1906) с 1886 г. — орд. акад. на место Зинина; значение и слава его связаны не столько с его экспериментальными работами (упомянем лишь некоторые из них: олово и соляная кислота, как общий восстановитель нитрогрупп в амидогруппы, изучение амидо- и нитро-коричных кислот, хлорирование толуола и других ароматических соединений, SbCl3, как проводник хлора, исследование генетической связи между двузамещенными бензола вместе с А. Курбатовым, исследование кавказской нефти), как с его "Handbuch der organischen Chemie", вышедшим, впервые, в 2-х томах в 1881—83 г.г. в Лейпциге. Нем. Хим. О-во выпустило ряд дополнительных томов. "Бейльштейн" является и теперь основной сводкой каждой лаборатории.
Н. Н. Бекетов, имевший в своем полном распоряжении лабораторию Академии Наук, оставил ряд термохимических исследований. В основу его работ положена идея о связи между прочностью соединений, т. е. пределом вытеснения одного элемента другим, отношением атомных весов (масс) и количеством выделяющегося тепла. В подтверждение своего общего принципа "стремления элементов соединяться в направлении больших атомных весов с большими и меньших с меньшими" он изучал теплоты окисления в группе щелочных металлов Li, Na, К, Rb и Cs и теплоты гидратации этих окислов, а также взаимный обмен галоидных солей в расплавленном состоянии. Он применял алюминий, как восстановитель окислов и водород для превращения угольной кислоты в муравьиную 7).
Уже с 1888 г. начинаются хлопоты Бейльштейна и Бекетова по поводу расширения лаборатории. Сначала испрашивалось 9.000 р., затем 17.500 р. Тем временем условная ассигновка Министерства Народного Просвещения в 9.000 р. была потеряна (из-за просрочки срока!), и лишь в 1895 г. для нужд Химической лаборатории и Физического кабинета было Министерством Финансов отпущено 7.500 р., из коих для химической лаборатории — 5.450 р.
В 1896—1897 г.г. прежняя лаборатория была расширена и снабжена некоторыми физико-химическими приборами. Эти же помещения служат и по настоящее время целям химической науки.
С 1866 г. (или 1873 г.) по 1912 г. ежегодный бюджет лаборатории не изменялся и составлял 2.000 р. ежегодно.
Невольно возникает грустная мысль о том, какие результаты дала бы та же лаборатория, если бы тот же самый ученый персонал обставлен был действительно нормальными условиями работы.
С 1911 г., после кончины Н. Н. Бекетова заведывание этой лабораторией перешло к П. И. Вальдену (орд. акад. технологии и химии с 1910 г.), который, однако, продолжал производить все свои химические исследования в хорошо оборудованной и им же устроенной химической лаборатории в Рижском Политехническом Институте. В настоящее время химию в Академии Наук представляют кроме него: Н. С. Курнаков, В. Н. Ипатьев и Д. П. Коновалов.
В быстром полете, словно кинематографическая лента, прошли перед нами работы тех лиц, которые занимали кафедры химии и химической технологии в Академии Наук. Можно сказать, что на протяжении 200 лет бросаются в глаза 2 пробела. Лавуазье не был почетным членом Академии, потому что в то время академики-химики были сторонниками флогистона. В списках членов Академии мы не находим величайшего — после или наряду с М. В. Ломоносовым — русского химика Д. И. Менделеева.
Можно ли подметить какие-нибудь закономерности в ритме и характере работ упомянутых химиков-академиков? Позволяет ли анализ их творчества сделать какие-нибудь общие выводы относительно характера и судьбы русской химической мысли?
С несомненностью становится ясным, что со 2-й трети XIX столетия творческая сила русских химиков ни в чем не уступает Западу, и отдельные области химии начали развиваться, именно, в России. Мы уже указывали выше на термохимию, синтезы в органической химии; напомним еще химию растворов (П. И. Вальден), металлидов (Н. С. Курнаков), комплексных соединений, катализ (В. Н. Ипатьев), электрохимию, фотохимию и т. д., и т. д.
Но величайшие русские открытия и исследования, составившие в руках заграничных химиков целую эпоху или эру, на русской почве не развились, не были планомерно и настойчиво доведены до конца. Напомним Ломоносова и Лавуазье. Красильная промышленность развилась в Германии, хотя открытия Зинина совершены в Казани. Синтезы Бутлерова первого углевода из муравьиного альдегида предшествовали работам и открытиям Байера, Вюрца, Лоева и Фишера.
Идеи Бутлерова возникли одновременно с идеями Купера и Кекуле, он же является предшественником Лаара. Гроттгус и Каяндер чуть не предвосхитили идеи Аррениуса.
Нам кажется, что вопрос, где причина этого недочета русского творчества, заслуживает самого вдумчивого к себе отношения. И невольно вспоминается, что уже Либих, по словам Бутлерова, неоднократно говаривал ему: "Мне не раз приходилось встречать молодых русских химиков, делавших в наших лабораториях весьма интересные исследования и подававших надежды сделаться талантливыми учениками, и по возвращении в Россию они обыкновенно переставали работать".
Поражает, далее, отсутствие умения сплотить вокруг себя то, что называется школой. Отдельные темы являются излюбленными, и к ним мысль химиков возвращается в течение столетия. Отсутствие, в значительной степени, любви к истории знания приводит к тому, что через большие лишь промежутки времени раскрывается все величие и значение таких талантов, самородков, как: М. В. Ломоносов, Э. Лаксман, Т. Ловиц, Г. Гесс и др.
Наука, конечно, интернациональна. Она представляет собою плод общечеловеческой мысли, пути и методы исследования и ход мышления одинаковы для каждого естествоиспытателя, к какому бы народу он ни принадлежал, но в эту общую работу человеческой мысли каждый народ вносит некоторую характерную особенность, присущую особенностям исследователя. Одною из характерных особенностей русского ума является широта обобщения, полет творческой мысли. История науки, и в частности работа химиков-академиков, показывает нам, что русские ученые самобытно подходят к разрешению ряда проблем, что они умеют отвлечься от старых форм, но за нарушение шаблона им иногда довольно долгое время приходится стоять совершенно одиноко, пока методическое и систематическое исследование, большею частью, других народов не заполняет новыми фактами и идеями этот пробел, который образовался от того, что их идеи опередили современный им век.
1) В тексте статьи напечатано: "Но постройка началась лишь в августе 1784 г. и была уже окончена в октябре того же года. Химические же работы начались в ней лишь с 1749 г.", что является явной опечаткой. (прим. составителя).
(стр. 207.)
2) "Проект об учреждении Химической Лаборатории при Императорской Академии Наук:
1. Способнейшего учреждения химических действий и опытов должно построить особливую хоромину, длиною в 6, а шириною в 4 сажени, и оную разделить на две части, из которых бы одна шириною была в 2, длиною в 4 саж., а другая длиною и шириною в 4 саж.
2. В большой половине по середине поставить очаг с кожухом и трубою, который в длину должен быть в 2, а в ширину 1½ сажени. Кожух над очагом поставить на четырех железных прутах и укрепить наверху между потолочными брусьями на болтах. А на потолке под кровлею будет место, куда ставить посуду и класть уголье.
3. В меньшей половине поставить шкаф и полки для поклажи разных материалов, мелких инструментов и нужных химических книг. А для зимнего времени печь, и для записи химических опытов стол".
Как указывает проф. Б. Н. Меншуткин в своем жизнеописании Михаила Васильевича Ломоносова, при этой лаборатории с 1749 г. состоял уже и лаборант — "такой человек, который с огнем обходиться умеет".
(стр. 207-208.)
3) Акад. П. И. Вальден указывает, что это открытие — не в пример многим другим — сразу было оценено в России. Он был награжден избранием его в экстраординарные академики, пенсией в 5000 р. и т. д.
(стр. 209.)
4) Гесс, в свою очередь, "открыл" в 1841 г. Г. В. Рихтера — основателя стехиометрии.
(стр. 210.)
5) Это была крохотная комната при его частной квартире на Петербургской стороне; уставленная разнокалиберными простыми столиками, она была загромождена сверху донизу. Чего только тут не было? Все углы, пол, столы, окна завалены были по обыкновению книгами, журналами, образцами товаров, минералами, бутылями, кирпичами, битыми оконными стеклами, канцелярскими бумагами и пр. Все столы были уставлены сплошь примитивной химической посудой всякого рода с обрывками цедильной бумаги под нею; на таких обрывочках покойный (Зинин) имел обыкновение записывать карандашом свои заметки и результаты опытов. Тут же стояли разные самодельные приборы.
(стр. 211.)
6) В своих "Untersuchungen über Kohlenydrate" (1884—1908), стр. 161 (изд. 1909 г.) Эмиль Фишер пишет: "Таким образом Бутлерову бесспорно принадлежит честь синтетического получения из параформальдегида посредством известкового молока первого тела, принадлежащего к классу сахаров".
(стр. 211.)
7) Отметим, что ныне совершенно оригинальным образом продолжает исследование реакции вытеснения металлов водородом академик В. И. Ипатьев.
(стр. 212.)