Радиофантастический роман В. Эфф.
Осторожно раздвигая обломки балок, все трое начали выбираться из-под развалин.
Громов пытался острить:
— Сейчас вылезем, сядем на второй номер и поедем до моей хаты. Надеюсь, трамвайное сообщение от взрыва не пострадало?
— Подожди, Ванька, — перебил Щур. — Чуешь?
— Что?
— Ветер ...
Холодная струя свежего воздуха ползла из мрака навстречу безвременным жертвам взрыва. Кругом попрежнему было темно и двигаться приходилось ощупью. Щур в авангарде на четвереньках медленно продвигался вперед, руководясь встречным током холодного воздуха, идущим несомненно снаружи.
— Какой странный воздух, — заметила Лизанька. — Точно на конфетной фабрике, сладкий и пахучий...
Рука Щура, вытянутая вперед, вдруг не встретила дальнейших препятствий.
— Доехали, — крикнул он, — только очень уж темно. Слышь, Ванька, трамваи-то еще не ходят...
Голос Громова отозвался откуда-то позади:
— Ну чорт с ними! Пешком дойдем...
Щур уж выбрался из-под развалин. Встал, вытянулся во весь рост и зажег спичку.
— Алло... Алло... Алло, — крикнул он, нагибаясь к бесформенной груде темных развалин. — Идите на свет, я уже на улице!
В эту минуту за развалинами, из черного мрака глубокой ночи, брызнул яркий луч прожектора. Описав в небе широкую дугу, луч двинулся по земле. Белое пятно ползло по скалистой почве, темной и неровной.
— Вот-те и трамвай, — сказала Лизанька.
Прожекторный луч наткнулся на Щура, стоявшего у выхода из развалин, и сразу остановился. Громов и Лизанька вошли в яркий круг и зажмурились от ослепительного света.
— Где мы?
Громов протер глаза, осмотрелся по сторонам, но за белым конусом света глаз упирался в непроглядную тьму. Под ногами у Громова была не мостовая и не асфальт тротуара, а каменистая, блестящая, как антрацит, почва.
— Где мы? — повторил Щур.
Громов махнул рукой.
— У чорта на куличках...
Щур и Громов молча переглянулись. Щур неопределенно промычал:
— Н-да...
Впервые после катастрофы он почувствовал, что создавшееся положение без преувеличений может быть названо загадочным. Никакие соображения, почерпнутые из нормального человеческого опыта, не могли пролить света на странные события, запутанным узлом стянувшиеся вокруг трех человек, неожиданно вырванных из привычного круга обыкновенных явлений. Щуру казалось, что поток времени обратился вспять и вернул его к раннему детству, когда каждая темная комната таила в окутанных мраком углах роковые, никем не предвиденные возможности, когда самые обыкновенные происшествия принимали порой странный смысл и скрытое значение. Нечто подобное этой обостренной детской восприимчивости Щур испытывал и теперь, внезапно оказавшись перед лицом во взрыве родившейся тайны.
— Что же это может значить? — обратился он к Ваньке. — Я готов поклясться что мы не в Москве...
Громов, погруженный в раздумье, рассеянно передернул плечами.
— Я сказал — у чорта на куличках.
Лизанька, до сих пор растерянно молчавшая, предложила:
— Я думаю, надо пойти к прожектору. Там, наверное, есть кто-нибудь... одним словом, люди.
— Лизка права, — сказал Громов. — Это единственное, с чего мы можем начать.
— Ну, так скорее, — оживился Щур. — Честное слово, мне не терпится...
Гулко звучали шаги — Лизанька, Щур и гуськом Громов двинулись по направлению прожекторного луча. А луч не остался на месте; белое пятно света, скользя по черным камням, следовало за людьми и только лишь иногда, точно теряя их из виду, металось по сторонам.
— За нами следят, — сказала Лизанька.
— Похоже на то, — откликнулся Громов.
Пройдя небольшое расстояние, отделявшее развалины от прожектора, все трое остановились, как вкопанные. В рассеянном свете прожекторного луча виднелся темный контур громоздкой машины со странными мачтами в верхней ее части. Обойдя кругом прожектора, Громов не нашел никаких подведенных к аппарату проводов. Точно одинокий маяк, затерянный во мраке бесконечной ночи, он бросал в пространство ослепляющий луч и, казалось, черпал энергию из воздуха.
И нигде, ни около аппарата, ни в стороне, не было видно людей. Никаких признаков живого существа...
— А-у-у, — крикнула Лизанька.
Крик, точно вспугнутая птица, улетел и пропал в отдалении. Спустя несколько секунд из темноты донесся звонкий отклик:
— А-у...
— Там, — сказал Щур и указал пальцем в пространство. Громов отрицательно покачал головой.
— Это эхо...
Щур сложил ладони рупором и крикнул:
— Эй, товарищи-и-и!..
Эхо иронически отозвалось:
— Ищи!
— Ветра в поле, — докончил Громов. — Я говорил, что это эхо. И, право: оно ничуть не хуже знаменитого звенигородского. Впрочем, я не занимаюсь, подобно жюль-верновскому герою, коллекционированием акустических диковинок... В данную минуту меня гораздо больше интересует прожектор.
— Почему? — наивно спросила Лизанька.
Громов ответил вопросом на вопрос:
— Разве тебе не кажется это странным? Смотри — прожектор светит, двигается, поворачивает свой луч во все стороны, и никого, кто бы мог им управлять, не видно. Откуда берется энергия? Кто двигает прожектор? Как ты думаешь?
Лизанька была вынуждена признаться в своем неведении:
— А я не знаю... Может, там внутри кто-нибудь спрятан?
— Ну, — ухмыльнулся Щур, — едва ли...
Громов подошел ближе к прожектору и с видом человека, знающего что он говорит, продолжал:
— Во время гражданской войны я работал в прожекторной роте. И я твердо знаю, что там, где есть прожектор, должен быть и источник энергии. Здесь этого нет... Но я, кажется, начинаю понимать, в чем тут загвоздка.
— Да ну? — спросила Лизанька. — Ай да Ванька-Каин! Ты уже понял?
— Не совсем, — скромно возразил Ванька. — Я только начинаю понимать. Мишка, обрати внимание на верхнюю часть прожектора. Как ты думаешь, что там такое?
Щур, присмотревшись, ответил:
— Четыре мачты и крест на крест натянутая проволока. А ниже — еще одна мачта и много оттяжек.
— Ну?
— Чего понукаешь? Не запряг ведь еще... Больше ничего там нет!
Громов покровительственно похлопал Щура по плечу.
— Чудак! Да я не о том. Зачем, по-твоему, нужны эти мачты?
— Не знаю...
— А мне кажется, что я знаю. Это антенны...
— Антенны? — изумленно переспросил Щур.
— Ну да! Одна из этих антенн, вероятно, нижняя, зонтичная, служит для приема энергии, питающей источник света. А верхняя, крестообразная, служит для управления прожектором — она ориентирована в пространстве благодаря своей крестообразной форме.
— Ничего не понимаю, — вздохнула Лизанька. — Нельзя ли попроще?
— Постой, — перебил Щур. — Так ты хочешь сказать, что этот прожектор управляется на расстоянии?
Громов качнул головой.
— Не только управляется, но и питается энергией...
— Значит...
— Значит, мы наверняка не в Москве. У нас таких вещей еще нет.
Лизанька, старательно прислушивавшаяся к объяснениям Громова, поняла теперь, куда он клонит.
— А где же? — спросила она, выдвинувшись вперед.
— Быть может, в Америке? — высказал свою догадку Щур.
Громов протяжно свистнул и глубокомысленно опустил глаза в землю. Щур, неожиданно озаренный страшной догадкой, схватился за голову.
— Ванька, — срывающимся голосом заговорил он. — В Америке... в Америке таких вещей тоже нет...
— Правильно, — отозвался Ванька.
— Да не томите вы меня, ироды доисторические, — с надрывом крикнула Лизанька. — Где же, повашему, есть такие вещи?
Громов тихо, но спокойно ответил:
— Они есть там, где мы сейчас находимся. Иными словами — не на земле...
— А где же?
— На это трудно ответить точно. Наверное, можно сказать только одно: на другой планете.
Наступила томительная пауза. В спокойной тишине только слабо потрескивал попрежнему горящий прожектор.
— История становится все более и более загадочной, — заговорил, наконец, Щур, — Если мы действительно на другой планете, то нужно попытаться найти ее обитателей: что они должны существовать — об этом ясно свидетельствует присутствие прожектора.
— Братва, ей-ей, это интересно, — сказала Лизанька. — Только страшно немножко... А вдруг они людоеды?
— Смотри, как бы тебя не слопали в первую очередь, — улыбнулся Громов. — Ты такая пухленькая...
Лизанька, раскрывши широко глаза, посмотрела на Ваньку укоризненно, а потом насмешливо фыркнула.
— Чепуха! Тов. Бухарин определенно заявляет, что при развитом фабрично-заводском производстве в капиталистическом государстве людоедство возможно лишь как эксплоатация труда. Во как! Понял?
— Понял, — ответил Громов, и поднявшись на роликовые гусеницы ходовой части прожектора, руками повернул фонарь.
— Обожжешься, — предостерегающе крикнул Щур.
— Свет холодный. — возразил Ванька. — Разрядные трубки, вроде источников света Мура. Этого следовало ожидать...
Луч прожектора скользнул по небу. Громов медленно поворачивал фонарь, нащупывая горизонт. В волнах яркого света заискрилась каменистая почва, замелькали черные силуэты невысоких холмов. Внезапно остановившись, луч осветил на самом горизонте прямоугольные зубцы каких-то гладких стен.
— Смотри, — крикнул Громов.
В эту минуту случилось нечто неожиданное. С силой рванувшись вперед, прожектор круто повернулся и погас. Отброшенный в сторону Громов, бормоча про себя что-то очень выразительное, потирал ушибленную руку.
А в черном небе кротко сияли бесчисленные звездные лампады.
Ночь, поглотившая свет прожектора, казалась особенно темной.
— Что ж, — сказала Лизанька, — доигрались... Неужели ночь никогда не кончится? Мишка, который час?
Щур поднес к глазам левую руку. Фосфорные стрелки отчетливо светились в темноте.
— Половина двенадцатого...
— А когда был взрыв? — спросил Громов.
Щур задумался.
— Тоже в половине двенадцатого. — ответил он после непродолжительного размышления.
Лизанька спросила:
— Так, значит, после взрыва прошли уже целые сутки?
— Может быть, и двое... Или трое...
— Или твои часы стоят, — вставил Ванька. — Это тоже возможно.
Щур приложил часы к уху.
— Действительно, ты угадал! Часы стоят.
Когда вопрос о часах был исчерпан, Громов ощупью вернулся к прожектору. Лизанька и Щур остались в стороне и тихо разговаривали. Поднялся холодный ветер — Щур поеживался, а Лизанька прямо-таки стучала зубами от холода.
— Я вот чего не пойму, — говорила Лизанька. — Как могли мы оказаться на другой планете? Нами не стреляли из пушки, ракеты у нас не было, ничего вообще не было... Просто был взрыв в Москве на Божедомке. Неужели нас могло отбросить взрывом так далеко?
Щур покачал головой.
— Нет, это не так просто... В общем, это все из-за тебя: не прожгла бы Ванькину схему — ничего бы и не было. Впрочем, я не жалею... В эпоху мирного строительства социализма такое приключение, как наше, даже занятно. Только вот темно уж очень...
Щур не докончил. Снова вспыхнувший луч прожектора ударил в глаза.
— Ага, — крикнул Громов. Да будет свет!
Щур и Лизанька инстинктивно повернулись спиной к граненому стеклу, из-за которого потоками струился холодный свет. Первое, что им бросилось в глаза — было блестящее металлическое тело сигарообразной формы, тихонько покачивающееся в воздухе. На светлом металле свет прожектора золотился искрящимися бликами. Гигантская сигара не была ни к чему подвешена, нижняя часть ее не касалась почвы и вместе с тем сигара не падала, только тихо покачивалась на высоте каких-нибудь полутора метров. Над сигарой была натянута на двух небольших мачтах антенна.
— Это цепеллин, — высказала свое предположение Лизанька. — Или, быть может, подводная лодка... Видишь, Ванька, даже башенка наверху...
— Только перископа не видно, — смеясь, ответил Громов. — А то хоть сейчас на самое дно Атлантического океана. Впрочем, шутки в сторону, хвост на-бок! Подойдем ближе... Этой штуки раньше не было, не будь я Ванька-Каин!
Щур философски заметил:
— Не волнуйся, брат, я теперь ко всяким сюрпризам приготовился и меня ничем не удивишь. В данный момент для меня ясно одно: на этой дурацкой планете климат холодный, у меня в частности зуб на зуб не попадает, а в этой чертовине, которая висит в воздухе точно привязная колбаса, есть дверь... Что скажете, братцы?
Если бы Лизанька Штольц на секунду смогла бы допустить, что у нее где-нибудь, имеется душа (Лизанька давно изгнала из своих обиходных понятий все виды "опиума для народа"), то она вынуждена была бы признать, что в ней борятся два чувства, каждое из которых заявляло о себе самим настойчавым образом. С одной стороны, холод — Лизанька продрогла до мозга костей и с вожделением думала о том, чтобы забраться в какой-нибудь теплый уголок и укрыться от леденящего ветра, безжалостно трепавшего густую копну лизанькиных рыжих кудрей. С другой стороны, ее не покидало чувство страха — чорт ее знает, эту висячую колбасу, может быть это даже и не подводная лодка, а какая-нибудь воздушная мина?
После всех пережитых Лизанькой приключений ничто не казалось ей невозможным. Налетевший на Лизаньку порыв внезапно усилившегося ветра все же заставил ее принять определенное решение.
— Братишки, айда, греться, — решительно заявила она. — Скопом и пропадать не страшно...
И Лизанька, твердо решившая итти на верную гибель, — только бы согреться! — не колеблясь, подошла к сигарообразному снаряду. До двери достать она, однако, не смогла.
— Ванька, тебе ведь до Ивана Великого рукой подать, — сказал Щур. — Ну-ка, открой.
Громов, поднявшись на цыпочки, откинул засов и дверь открылась сама — металлическая створка бесшумно отошла в сторону. Громов увидел за ней каюту, хотя и совершенно пустую. Стены и пол ее были обиты чем-то мягким, по виду напоминающим кожу; под потолком горела длинная стеклянная трубка, излучавшая спокойный зеленоватый свет. Каюта была очень небольшая: Громов на-глаз определил, что ее объем составляет не более четверти всего объема сигары.
Голосом, загробным точно у вокзального громкоговорителя, Громов возвестил:
— В неизвестном направлении первый звонок!.. Налетай, шпана, билетов не требуется, от крушения не гарантирую!
— Легко сказать, налетай, — возразила Лизанька. — Ты думаешь, я сумею влезть? Высоко уж очень...
Ванька-Каин, никогда не терявший спокойствия, усмехнулся:
— Ничего, гражданочка, я подсажу...