В Москве арестован Эрбе, при нем найдены адские машины и зашифрованная записка. Шифр — двойного обозначения. Следователь Костин раскрывает его. Нити дела тянутся из-за рубежа. Андрей и Сергей направляются следователями в Батум. Они едут как представители Эллинского общества. Дорога полна приключений. — Встречают английский миноносец, открывают берега Пиленково, где вместо Поти — белые, в Поти Сергея арестовывают, но он освобождается. В Батуме Андрея узнают, он бежит. В Тифлисе Сергею удается посредством бокса освободиться от офицеров и бежать на автомобиле. Шоффер, Саша Стуков, оказывается «своим».
В Батуме Андрей по газетной статье узнает коммуниста. Осторожный разговор между ними и Андрей знакомится с подпольем. В тот же день ему удается подслушать разговор двух бывших офицеров — и он вербует их себе в работники. В духане Андрей случайно расшифровывает записку: Мария 14 — I — Марианская ул. Он снимает там комнату и узнает подробности заговора.
Сергей у боксера (которого изображает Саша Стуков) встречается с Андреем, и они намечают дальнейший план действий. Между тем Саша Стуков, приглашенный к полковнику Войтинскому, попадает в западню — с трудом освобождается и убегает, захватив с собой важные документы.
Между тем к английскому генералу Кук-Коллис с секретными донесениями прибывает от Врангеля один офицер. Саше Стукову, в качестве шоффера, провожающего офицера на пароход, удается толкнуть его на сходнях пристани. При этом портфель летит в воду и его достает для Стукова «свой» лодочник.
Чтобы предупредить планы врагов. Стуков и Леонид, с согласия Сергея, решают взорвать нефтяные баки. Это предприятие им удается.
На Батумском вокзале эсерка Катя узнает в Сергее мнимого боксера и вместе со своим спутником начинает его преследовать.
ВЕРОЯТНО, эта фраза придала много бодрости кучеру. Он с таким усердием рванул лошадей, что, даже много видавший видов, соседний извозчик пробормотал: «Что ты рехнулся»...
Но ему не суждено было кончить свою фразу. Три офицера бешено вскочили в фаэтон и, указывая револьверами на ускользающую добычу, кричали: — Догоняй, мать и прочее...
Началась бешеная гонка по улицам Батума. Лошади преследователей были свежее и расстояние между экипажами стало медленно уменьшаться.
Вдруг из фаэтона преследуемых вылетела фигура, шага три пробежала и упала. Раздались три выстрела. В то же время с другой стороны фаэтона выскочила другая фигура с чемоданчиком и тоже упала.
Началась бешеная гонка по улицам Батума.
Внимание преследователей было перекинуто на левую сторону улицы — и это дало возможность человеку с правой стороны скрыться во двор. Выстрелы, как видно, были удачны, так как послышался стон, заглушенный свистками постовых и голосами из переулков.
Картина преследования изменилась. Теперь перевес был, вследствие уменьшения груза, на стороне преследуемых. Расстояние между фаэтонами стало быстро расти. Офицеры, в ярости осыпая лошадей и кучера проклятиями, стали беспорядочно стрелять.
— Сергей, заверните во второй переулок налево, там проходной двор.
Кучер — Сергей поспешил выполнить совет поручика — Валико. Затем он уменьшил ход и оба выпрыгнули из экипажа. Прежде, чем показался фаэтон противника, Сергей и Валико исчезли.
Напрасно стреляли и ругались, напрасно обшаривали все дворы трое военных — наши друзья были уже далеко...
Между тем, как в центре города ребята завели волынку из-за денег. Андрей мрачно сидел в загородном духане. Его также смущал денежный вопрос. Против него сидел худой и очень высокий человек с разбитыми стеклами на глазах и с неутолимой жаждой к спиртным напиткам.
Безнадежная полуулыбка, тоскливые движения рук и умные с хитрецой глаза привлекли внимание Андрея. В это время в духан ввалилась пьяная компания. Одна парочка отделилась и села за столик худого и печального человека. Сперва тот не заметил, но когда, подняв глаза, увидал грузина с маузером — улыбка искривила его тонкие губы.
— Будьте добры оставить меня в покое. Я со шпиками за одним столом не сижу!
— Ишак! Как ты смеешь оскорблять особый отряд. Ты балшевык — сукын сын!
Со всех столиков потянулись особо-отрядчики.
Положение молодого человека было аховое. Однако, он допил стакан водки, вынул револьвер и сказал:
— Резать себя не позволю.
Грузины сгрудились, бросая циничные слова по адресу смельчака, а тот поднялся, сделал шаг вперед, поклонился даме:
— Простите, я не имел намерения вас оскорбить, — и снова сел.
Дама подошла к разгорячившимся грузинам и стала их уговаривать не затевать скандала.
— Только для тебя, мой свет, я его оставлю. Мерзавец!..
Молодой человек иронически улыбнулся, продолжая пить водку.
Грузины еще немного пошипели, поругались, а затем ушли в отдельный кабинет пьянствовать.
Андрея заинтересовал этот флегматичный парень.
Он попросил разрешения присесть и получил согласие. Разговорились.
— Я не удивляюсь вашей смелости, но меня поражает, почему дюжина особо-отрядчиков отступила перед вами?
— Это не смелость — это знание нравов. Я действовал наверняка. Не из любезности извинился я перед дамой, а только спасая свою шкуру. Если бы хоть немного погорячился — был бы убит: впрочем, нисколько бы не пожалел об этом.
— Почему такой пессимизм?
— Делать нечего.
— Это в такое-то время делать нечего, что вы?
— Мое место не здесь. Здесь мне работы нет, а туда, где я нужен, мне места нет.
— Почему?
— Друг, не спрашивайте меня о прошлом — оно позорно...
Он снял разбитое пэнснэ и долго смотрел на Андрея.
— Знаете, за стаканом водки в трактире иногда совершаются чудеса. Я чувствую, что вы могли бы дать мне работу. Попробуйте. Спасете меня от пули или от этого зелья. Меня зовут Виктор Стрепетов.
— Ладно. Попробую. Ступайте за мной.
У Андрея кружилась голова от проэктов Стрепетова. Самые смелые планы, о которых Андрей и мечтать не смел, в устах Стрепетовых казались легко выполнимыми пустяками.
— Кто наши враги? Если англичане, с ними можно бороться простым способом. Я их берусь выжить. Не забудьте — здесь минный двор. Охраняется он армянами; значит — дружба, вино, женщины и через несколько дней он в нашем распоряжении. Англичане беспечны, чувствуют себя, как дома. Я берусь, посредством одной моторной лодки и мин, одновременно взорвать все суда, находящиеся в порту. Я ежедневно рыбачу и уже осмотрелся.
— Если же враги грузины, — достаньте малость денег и мы отрежем их со всеми бронепоездами. Для них это смерть. Помните, что 30.000 аджарцев готовы в любую минуту выступить во главе с Кескин-Зодэ. Я у них бывал и они мне верят.
— Если же белые — то тогда нужно прервать сообщение с Крымом — и они увязнут в 2 месяца.
— А каким образом?
— Взрывать суда.
— Это дело.
— Тогда я буду ночевать в порту.
— Ладно.
Они разошлись.
Валико нервничал. Среди суетящихся белогвардейцев он заметил вдруг высокую фигуру полковника и почувствовал на себе быстрый и пронзительный взгляд его. На секунду мороз по коже пробежал. Узнает ли? Но тут же успокоил себя — ведь лицо было загримировано, а фигуру в фаэтоне вряд ли заметил.
Валико стоял в очереди на запись от'езжающих добровольцев в Крым. Записавшись, каждый входил в кабинет, ад'ютанта генерала Драценко, где после опроса получал соответствующее удостоверение.
Каково было удивление Валико, когда, открыв дверь кабинета, он увидел за письменным столом полковника Войтинского.
— Чему вы удивились так, г-н офицер, — подозрительно спросил Войтинский.
Начало было скверное. Валико решил действовать. Он ближе подошел и, внимательно рассматривая полковника, пожал плечами и стал протирать очки.
— В чем дело? — возмутился полковник.
— Г-н полковник, припомните, мы с вами уже встречались, — твердо отрезал Валико.
— Ничего не понимаю!..
— Полковник, вы в Москве в 19 году что делали?
Войтинский вскочил, как ошпаренный.
— Однако!
Валико тихо и настойчиво повторил вопрос.
— Да вы с ума спятили. Понятно, нет!
— А могли бы вы удостоверить это?
— Чорт возьми! Это уже слишком! Конечно, могу. Но откуда такой разговор?
— Очень просто. В 19-м году я был в Москве по делам и могу ручаться, что вас видел. А время теперь, знаете, опасное и я не успокоюсь до тех пор, пока не буду убежден, что ошибаюсь.
— Ах, вот как! В таком случае вы правы, 19-й год я провел на фронте, в этом вы убедитесь. Но вы что, милейший, делали в Москве?
Валико, хитро улыбаясь, надел очки.
— Я на фронте не был, но я помогал фронту, вы меня понимаете?
— Работали в разведке?
— Вот именно.
— Это хорошо. Это очень хорошо — оживился полковник — ваша осторожность говорит лучше всяких документов. Такой человек как раз теперь необходим. Мы с вами ближе познакомимся на дому. Приходите завтра, непременно.
— А когда прикажете готовиться к отплытию?
— К отплытию?.. Не торопитесь, милый друг, не торопитесь, вас ожидает работа более интересная.
— Понимаю — щелкнул шпорами Валико.
— Итак завтра в 7, по этому адресу
— Слушаю-сь, г-н полковник.
На следующий день Валико был у Войтинского. Он застал там генерала Драценко. Войтинский встретил Валико как давно знакомого.
— Это тот офицер — мой приятель, о котором я вам говорил, ваше превосходительство, он предлагает нам услуги в качестве подпольного работника.
Генерал осоловелыми глазами рассматривал Валико. Он был пьян в доску.
— Корниловец... Корниловец... Молодец, сразу видно.
Валико удивился, но решил не возражать.
— Только, смотри, за этой бабенкой нужно следить в оба, да.... да-сь... Бабенка шикарная и пикантная... смотри, не того... да-сь... хитрит, сволочь... раздразнит, выведает... смотри, брат... расстреляем в три счета... да-сь...
Войтинский дружески мигнул Валико, и тот вытянулся в струнку.
— Рад стараться, ваше превосходительство...
— Молодец... Молодец... Корниловец... Ну-сь... так-сь... Вы пойдите там... да-сь... по делам... а я посплю...
Войтинский и Валико вышли. По дороге Войтинский познакомил Валико с делом.
— Вы понимаете, что эсэры народ ненадежный. Но нам нужно их использовать. За исключением Кати, все остолопы.
— А Катя?
 |
| Незнакомец взбирался по водосточной трубе. |
— Это чорт в юбке. Она всем вертит. Сейчас она поехала в Москву с поручениями. Но я бы отдал многое, чтобы узнать истинную цель поездки.
— Вы боитесь провокации?
— Всего ожидаю. Противник — опасный. Пользуется женскими средствами.
— Что-ж поддадимся ее чарам. Мне приходилось.
Миша нервничал и вел себя подозрительно. На всякий звонок он реагировал: выскакивал в темный корридор и прислушивался к вопросам входивших.
Соседи Миши — рабочие печатники, заявили в милицию о подозрительном жильце. Однако, когда начальник участка, уходя, крепко пожал Мише руку, рабочие смекнули в чем дело и всячески старались оказать ему услугу.
Миша ждал и томился. Не раз он обращался к Костину с жалобой на безцельность дежурства, но неизменно выслушивал:
— Не нервничай, брат, и не торопись. Все данные за то, что к тебе придут.
И Миша ждал, строя сотни планов, как надо будет повести себя в случае подобного визита. И все же, когда в передней раздался твердый голос, немного растягивающий слова:
— Гражданин Эрбе здесь живет? — Миша в первый момент растерялся. Прячась за корридорный шкаф, он разглядел высокую, широкоплечую фигуру с бритым лицом.
— Здесь. Вот его комната, — сказал сосед, запирая входную дверь. Входите прямо, он еще спит.
Когда гость, войдя в комнату, спросил:
— Эрбе, ты здесь, — у Миши мелькнуло: «Знает Эрбе в лицо». Быстро вынув револьвер, подскочил к дверям и крикнул:
— Не оборачивайтесь! Руки вверх!
Но вошедший, быстро присев на корточки, повернулся на одной ноге и, схватив Мишу за правую руку, ударом головой в живот сшиб его с ног. Все это было сделано с такой стремительностью, что, когда Миша сообразил в чем дело, он уже лежал на полу в корридоре. Быстро поднявшись, он бросился к дверям, но было поздно. Изнутри послышалось щелканье ключа и, когда Миша с силой рванул ручку, один за другим два гулких выстрела раздались из комнаты. Что-то острое обожгло плечо и горяче-липкое потекло по груди.
Отскочив в сторону, Миша, не целясь, выстрелил в дверь и, подбежав к комнате соседа, вполголоса, задыхаясь, бросил:
— Скорей звоните, — он назвал номер, — вызовите Костина. Сообщите, что гость явился. Я, кажется, ранен...
И снова был у своей двери.
— Не пытайтесь выйти, — крикнул он и подкрепил слова выстрелом...
Из комнаты послышалась беспорядочная стрельба. Затем вдруг все стихло. Мише показалось, что он слышит скрип открывающегося окна, и он опрометью кинулся по корридору, вниз по лестнице, затем, по тротуару к выходным воротам.
— Бежит в окно, но я его здесь сцапаю.
Миша ждал, но никто не показывался. Прошла минута—две. Миша с беспокойством вошел во двор и на секунду онемел. Незнакомец взбирался по водосточной трубе на крышу трехэтажного флигеля.
— Ни с места! Буду стрелять!
Незнакомец остановился. Миша, целясь в упор, подбежал.
— Спускайтесь, или вы погибли.
Незнакомец стал осторожно спускаться. Вдруг сорвался и прыгнул на Мишу. Оба покатились. Револьвер Миши выпал из рук...
Раненому было труднее подняться и когда он встал, гость уже выбежал из ворот. Но тут раздался крик. Рабочие-печатники, спустившись вниз, были свидетелями этого трюка, и когда незнакомец выбежал из ворот, то попал к ним в об'ятия. Началась дикая борьба: трое против одного. Но вдруг, откуда ни возьмись, в руках противника кастетка — и один за другим два печатника упали с окровавленными лицами. Незнакомец вырвался из рук третьего и пустился бежать по направлению к Петровке. Миша и оставшийся печатник за ним. На повороте показалась группа красноармейцев.
— Стой! — незнакомец продолжал бежать.
Тогда раздались несколько выстрелов из винтовок и, как подкошенный сноп, беглец свалился. С одной стороны, Костин с красноармейцами, с другой — Миша с рабочими побежали к нему. Высокий человек лежал, ухватившись обеими руками за лицо и судорожно вскидывая головой.
Он еще раз широко открыл рот, как будто ему не хватило воздуха, и с трудом проглотил слюну.
Раненый в ноги и грудь, он не мог встать и — бледный — зло оглядывал стоявших вокруг него людей.
— Ну, доктор, как, наш пациент выживет?
— Безусловно. Раны у него не опасны, кости не задеты. Правда, температура держится высокая. Но это понятно, особенно, если принять во внимание его душевное состояние.
— Да состояние, я полагаю, не из приятных. Однако, подлечите его поскорей. Когда, вы думаете, можно будет его допросить?
— Не ранее — недели—двух. Но вам с ним трудновато будет. Норовистый суб'ект. У него желудок не действует (это бывает у раненых в первые дни), я велел клизму поставить, ни за что не дал и слабительного не принял.
— Перевязки приходится силой делать.
Костин нахмурился и, когда доктор ушел, повернулся к ходившему по комнате Сергееву.
— Скажи, ты окончательно уверен, что это Баранников.
— Ни малейшего сомнения. Я его хорошо знаю, помню по Парижу, когда решался вопрос о его исключении из партии с-р. за слишком правый уклон. Он бывший террорист: человек решительный. Как это он сдался?!
— Растерял все патроны Ну, а потом — раны...
На следующий день доктор по телефону вызвал Костина.
— Баранников при смерти. Приходите скорей. Я еще сам не знаю в чем дело.
Баранников лежал на койке с посиневшим лицом, заметно осунувшись. Крупные капли пота покрывали его лоб. Он громко стонал, то и дело хватаясь за живот. Судорогой подергивалось все тело.
Доктор растерянно глядел на больного.
— Все признаки затора в желудке...
Костин вдруг оживился.
— Вы говорите — затор в желудке, а отчего он мог бы быть?
— В данном случае нет причины. Прошло ведь три дня. Я ничего не понимаю.
— А хирургическим путем помочь нельзя?
— Все равно нужно попробовать: мне это важно.
Но еще до операции Баранников начал агонизировать и умер на операционном столе.
— Сделайте немедленно вскрытие, — коротко распорядился Костин.
Минут через десять, перед удивленными глазами собравшихся, доктор разворачивал извлеченный из кишечника кусок шелковой материи.
— Вот она — причина затора.
— Ну-сь, дорогой доктор, — поспешно сказал Костин, — вы можете читать лекцию своим ассистентам о причине преждевременной смерти вашего пациента, а тряпку эту пожалуйте сюда. Кажется, на ней еще можно прочесть кое-что, — обернулся он к Сергееву.
— Это, черт, знает,что такое, — горячился Сергеев, нервно прохаживаясь по комнате, — со смертью этих двух типов у нас теряются здесь всякие следы...
— Ну, положим, не всякие, — задумчиво остановил его Костин. — Смерть Эрбе дала нам указания на Батум и, думается мне, — ребята с'ездят туда недаром. Сейчас это наш самый сильный козырь. А несколько строк на полотнянке из живота Баранникова говорят о том, что у них, во-первых, более широкие связи, во-вторых, до сих пор здесь из центра был только Эрбэ, и Баранников прислан ему на помощь, и, в-третьих, в ближайшее время сюда наедут еще «молодцы».
— Конечно, хорошо уж то, что мы знаем из каких кругов исходят эти затеи, но все-таки нелепое положение: взять двух главарей, не нащупав периферии.
— Да, брось ты ворчать, старина. Не сегодня—завтра получим известия от ребят.
— Но они далеко... И неизвестно, как еще доехали. Знаешь... мне пришла мысль в голову использовать одну мою знакомую.
Бывшая эсэрка. С октября, когда я был ранен, потерял ее из вида и только вчера встретил. Она давно уже отошла от партийной работы и учительствовала последнее время где-то в провинции. Могу поручиться — целиком предана Советской власти. А знакомства у ней были широкие. Может пригодиться.
— Ну, что-же, если ты ее знаешь, потолкуй. Хотя уж больно человек ты доверчивый, дай-ка я с ней сперва сам познакомлюсь.
— Ладно.
Общежитие сотрудников Всероглавштаба гудело пчелиным ульем. Только в комнате заведывающего библиотечным отделом, Эдуарда Иосифовича, было тихо. Он сидел, поджав свои короткие ноги под стул и упираясь круглым животом в край стола. Толстые пальцы его нервно крутили бумажные шарики.
— После такого успеха твоих концертов и заметки, которую ты поместил в «Известиях», тебе нечего бояться, — говорил он развалившемуся в кресле Вацлаву Казимировичу, — но вот эти твои дела... я совершенно не знаю, как тебе помочь.
Не забудьте, что ваше согласие помочь нам дано в письменной форме и цело.
И его заплывшие глазки беспокойно забегали по комнате.
— Неужели вы думаете, дядя, — нарочно растягивая слова, произнес племянник. — что я только затем приехал из Батума, чтобы играть перед этой сволочью на скрипке и давать дурацкие заметки в газеты. Не забудьте, что ваше согласие помочь нам дано в письменной форме и цело.
— Да... но тогда Деникин был под Орлом, я думал...
— Вы в наших руках, вот так, — и, вскочив, он до боли сжал своими длинными тонкими пальцами пухлую руку старика. — Вот так, Поняли? Вы забыли свою родину, честь! Вы должны искупить свою службу у большевиков. Одним словом, — продолжал он уже более спокойно, — нас мало интересуют ваши мысли и расчеты, нам важно ваше положение, ваши возможности. Ну, а затем, вы получите, разумеется, известное вознаграждение за свой риск, сможете переехать за-границу. А если нет, — угрожающе закончил он, — то ведь мне исчезнуть отсюда не трудно, а ваше письмо мы перешлем в Чека.