"Смена", №8, май 1924 год, стр. 12-13
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ СТАРОГО КОММУНАРА
зист третьего класса. — Будущий
присяжный поверенный. — Рево-
люционный борец. — "Или все,
или ничего". — В Бутырской тюрь-
ме — За границей. — В Москве —
"Он живет в сердцах наших".
МОЕ ПЕРВОЕ знакомство с Ильичем, если мне память не изменяет, произошло в начале июня 1883 года в местности, называемой "Гончаровский Обрыв" (предместье Симбирска).
Как бежавший с каторги, следовательно, нелегальный, я был организацией снабжен документами, как хорошо теперь помню, на имя Владимира Николаевича Едрихинского, агента торговой фирмы "Гадалов" в Сибири.
Мне необходимо было попасть в Питер.
Из Перми до Богородска (пристань на левом берегу Волги, при впадении в ' нее Камы) я добрался на пароходе. От Богородска до имения "Кияти", Буинского уезда, Симбирской губ., где в это время находился один из видных членов нашей боевой дружины т. Георгий, я добрался на лошадях.
Имение "Кияти" принадлежало видному помещику Теренину, у которого т. Георгий, вечный студент Московского университета, был репетитором его детей.
Пред'явив т. Георгию "явку", я просил его дать мне возможность дней 10—15 отдохнуть у него.
— К сожалению, товарищ, этого не могу вам предоставить — был ответ. — Буинский исправник, кажется, взял меня на прицел: почти каждый день бывает здесь (Кияти в 5 верстах от г. Буинска) и я сам думаю на днях навострить лыжи.
Такой ответ меня прямо огорошил. Измученный физически и нравственно, я положительно нуждался в отдыхе, да и финансы мои были в самом плачевном состоянии — ни рубля в кармане.
Я откровенно высказал это т. Георгию.
Он сначала задумался, но через минуту—две улыбнулся.
— Вы ничего не имеете против того, чтобы местом отдыха избрать Симбирск, — обратился он ко мне. И на мой утвердительный ответ он об'яснил, что в Симбирске у него имеется юный друг, "наш", который не только даст мне возможность отдохнуть, но и снабдит меня нужными средствами.
Лучшего и ожидать было нельзя, и вот через 3—4 часа я, снабженный письмом, целым кульком провизии, уже трясся на чувашской телеге по направлению к Симбирску. Часов в 7 утра мы в'ехали в Симбирск. Проехав весь город, мы стали спускаться к роще на берегу Волги, среди которой возвышались какие-то постройки. В самой роще навстречу нам попался худенький гимназистик лет 12—13 с удочкой за плечами.
На мой вопрос: не знает ли он дачу Ульянова и его сына Александра Ильича, он ничего не ответил, а, сложив руки рупором, крикнул: Саша.
И через минуту показался в синей косоворотке высокий молодой человек с ружьем за плечами.
Оказалось, что этот молодой человек и был никто иной, как Александр Ульянов.
Отрекомендовавшись, я передал ему письмо т. Георгия.
Быстро прочитав его, он радушно пригласил меня следовать за собой, а чувашу велел ехать за нами.
Гимназистик тоже пошел с нами.
Около полуверсты пришлось итти до усадьбы и всю дорогу Александр расспрашивал меня о партии 1) и житье-бытье моем в далекой Сибири.
Когда мы подошли к какому-то флигелю, стоящему как-то боком к главному дому, Александр, указывая на него, сказал:
— Вот где обитаю я и где вы можете жить сколько вам заблагорассудится. Он ввел меня во флигель, в котором было 3 небольших комнатки с самой спартанской, т. е. простой обстановкой.
— А ты чего здесь, — обратился он к гимназистику.
— Да потому, что пришел вместе с тобой, — был ответ.
— Каков поросенок, — весело воскликнул Александр и потом, обратясь ко мне с серьезной миной, проговорил:
— Рекомендую, мой брат Владимир Ильич, будущий присяжный поверенный, а в настоящее время только гимназист 3-го класса мужской классической гимназии.
Будущий присяжный поверенный самым серьезным образом расшаркался предо мной и крепко пожал мне руку, укоризненно заметив брату:
— Кем я буду, я не знаю, но знаю, что ты бьешь баклуши и ничем путным не будешь, — и, поклонившись мне, вышел из комнаты. Вид его и тон его были настолько комично важными, что мы невольно оба расхохотались.
Прожил я у Ульяновых не 7—10 дней, а почти месяц и вместе с Александром поехали в Питер.
Месяц, проведенный мною в семье Ульяновых, жив до сих пор в моей памяти. Оказалось, что Александр около года состоял в нашей террористической группе. До фанатизма преданный революционному делу, он всего себя отдавал ему. Целыми днями, а часто и ночами вырабатывали способы борьбы с реакцией.
Частенько во время наших разговоров приходил Володя, молча садился на койку брата и, не проронив ни одного слова, слушал нас. В первое время я невольно замолкал, но Александр, любовно глядя на брата, говорил:
— Можете свободно говорить при нем. То, что он услышит, он никому не скажет. Это природный конспиратор.
И действительно, он поражал меня своей не по летам серьезностью и вдумчивостью. Часто, когда, я был один, он приходил ко мне и начинал расспрашивать о каторге и каторжанах. Его более интересовали политические каторжане, их жизнь, их нравственные переживания. Я помню хорошо раз высказанную мысль. Как-то раз я заговорил с ним относительно свободы мнений и убеждений. Долго говорили на эту тему. Он как-то вдумчиво молчал, а потом вдруг спросил:
— Скажите, если папа любит полбенную кашу, а я ее не выношу, неужто я потому являюсь преступником.
— Ни в коем случае.
— Так почему же те, кто несогласны с правительством, являются преступниками и их ссылают в каторгу и даже вешают, как повесили некоторых из декабристов?
И неоднократно он задавал такие вопросы, которые ясно показывали на недетскую работу его мозга.
Уезжая, мы с Володей расстались друзьями и он обещал через Сашу писать мне.
Как помнится, до ноября 1883 г. я получил от него два или три письма.
ВТОРАЯ ВСТРЕЧА с Ильичем произошла осенью 1889 г.
В процессе Александра Ульянова я был приговорен к повешению, которое было заменено вечной каторгой.
С каторги мне удалось бежать.
И вот осенью 1889 г. я добрался до Казани. Конспиративка наша была, как сейчас помню, на Поповой горе, в доме Застрова, в квартире профессора Осипова.
Первым делом я явился туда, пред'явил явку, запасся необходимыми документами и поселился в том же доме.
Дня через 3—4 после моего прибытия в Казань, было назначено собрание товарищей. Сбор был назначен в русской Швейцарии (роща вверх по реке Казанке за Арским полем).
Я отправился туда вместе с т. Петром (убитым белыми в Самаре в 19 г.).
Когда мы пришли на назначенное место, там уже было человек 12—15.
Я разговаривал с одним из товарищей, вдруг слышу:
— Дядя Владимир, вы ли это?
Оборачиваюсь и вижу юношу лет 20-ти, небольшого роста, протягивающего мне обе руки.
Что-то знакомое было в юноше, но сразу не вспомнил.
— Помните "Гончаров Обрыв", — улыбаясь, напомнил юноша.
— Володя, вы, — воскликнул я и крепко пожал его руки.
Это был Володя Ульянов.
Я прожил в Казани только 2 суток после собрания, и в это время буквально ни на минуту не расставался с Володей.
Из мальчика-ребенка он стал юношей, но каким!
Это был вполне сформированный революционный борец с точно намеченными целями в жизни и с вполне окрепшими политическими взглядами. Это был истинный марксист. Не русский марксист-восьмидесятник, а самый настоящий. Ни на какие компромиссы, ни на какие соглашения с буржуазией он и тогда не шел. "Или все, или ничего", как он тогда и говорил. Террористических актов он не признавал. — "Гражданская война — это дело иного рода, но террористические акты — недопустимы", говорил он и добавлял: "И без этого в руках трудящихся есть страшное оружие в борьбе с буржуазией, — это забастовка, но забастовка организованная, планомерная. И наша задача теперь сводится лишь к одному: организовать трудящихся, разбудить в них классовое сознание".
Формулировка положений, доводы и аргументация его были так ясны, так положительны, что не согласиться с ними было невозможно.
Должен сознаться, что у меня, старого боевика-террориста, после двухдневного обмена мнений с Ильичем в 1889 г., взгляды на политическую борьбу порядком таки изменились и я могу, положа руки, сказать, что мой переход из народовольцев в РСДРП произошел только благодаря Ильичу.
ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА произошла, помнится, в 1891 г. в Бутырках, в Москве.
Арестованный в имении Ф. И. Родичева, в Весьегонском уезде Тверской губ., я этапом через Рыбинск и Москву направлялся в Питер.
Наш этап был введен в ворота Бутырок, а в это время из Бутырок отправлялся этап в Сибирь.
Среди отправляемых я увидел Ильича, он также увидел меня, но перемолвиться — хотя бы одним словом, не удалось.
В России до революции 17 г. я уже с ним не видался. За границей же до 1908 г. (в Германии и в Швейцарии) я виделся сравнительно часто, в особенности в 1900 г., когда он совместно с Потресовым и Мартовым основал газету "Искра", где пришлось работать и мне.
Последний раз я виделся с ним в феврале 1921 г. в Москве.
Прошлогодняя болезнь его заставила болью сжаться сердце.
Последние же бюллетени о его здоровьи заставили миллионы сердец биться радостной надеждой.
"Ильич поправляется, Ильич будет с нами, он поведет нас к желаемой цели", — вот что пронеслось среди трудящихся всего мира.
И вдруг! Нет Ильича! Он умер!
Не может этого быть — Ильич не умер — он не может умереть. Он живет в нас, в сердцах наших.
1) "Земля и Воля" — народовольческая организация. Ред. (стр. 12)