В 1905—6 г.г. на окраине Москвы, по Лесной улице, в небольшом трехэтажном каменном доме № 55 (теперь 62) помещалась "Торговля сухими восточными товарами".
Так, по крайней мере, гласила вывеска.
Заходивший изредка покупатель неизменно заставал хозяина на ларе в полупустой лавке.
— Почему товаров мало?
— Мы оптовые, закажешь, завтра доставим — специальный склад есть.
Сговорится хозяин с покупателем и опять на ларь, невозмутимый, ленивый, как узбек из старого Ташкента. Только что халата на нем нет.
В другой раз забредет постовой "городовик", угоститься орехами и кишмишем, соболезнующе скажет:
— Ну, как торгуешь?
— Мало-мало, по миру сбырать надо.
— Вот как. А что же народу столько кормишь, — кивает на балующихся в шашки приказчиков городовой и советует навести экономию.
— Да, уж, где тут экономия, — безнадежно машет головой хозяин, — родные.
И хозяин, и приказчики — кавказцы. Городовому и в голову не может прийти, что здесь дело нечистое.
А на самом деле "торговля сухими восточными товарами", известная в истории под названием "кавказский магазин" — была центральной типографией большевиков.
ТРУДНО НАМ, молодому поколению, вызвать в своем представлении всю сложную и тяжелую обстановку, в которой "старая гвардия" подкапывала самодержавие и капиталистический строй, создавала партию, формировала отряды борцов пролетарской революции. Теперь любая комсомольская ячейка — была бы охота — может свою стенную газету печатать.
А было время, когда для того, чтобы распространить в рабочем классе Ильичевское слово, надо было иметь сложную подпольную технику. Особые организаторы клали годы на создание скрытых от глаз царских ищеек типографий, чтобы печатать литературу и внутри России. С 1903 года большая типография работала в Баку. Устроенная в подземельи, в глухом переулке, она до самого конца своего существования (в 1905 г.) и не была открыта полицией. Пока революционное движение не приняло массового характера, бакинская типография великолепно выполняла свою роль. Но пришел 1904 год, русско-японская война, с ней колоссальный рост общественного движения. Наконец, для партии оказалось необходимым иметь типографию в центре, в Москве, чтобы быстро давать печатное раз'яснение текущих событий.
Таким образом, в середине лета организатор бакинской типографии ЦК Семен Енукидзе очутился в Москве для создания в ней типографии.
МАГАЗИН НА Лесной был снят вместе с еще одной тихой комнатой, кухней и подвалом.
— Сырой подвал, — товар будет портиться, — сказали наниматели домовладельцу.
— Надо его осушить — колодец следует вырыть.
Наниматели торговались мало, цену за помещение дали неплохую. Не было причины хозяину ерепениться. Он согласился, нанял рабочих — вырыли колодец.
Тогда по плану, опытного уже в этих делах Енукидзе, началось устройство типографии.
На глубине двух аршин от поверхности колодца прорезали четырехугольное отверстие и начали рыть туннель. Сначала работа шла хорошо, но потом подошли вплотную к капитальному фундаменту. Он оказался очень крепко зацементированным, в глубину на аршин. Бились две недели и ничего не могли с ним поделать. Правда, что кирками и ломами в узком, темном туннельчике, где сыро и нечем дышать, — много вообще трудно сделать.
Однако, выход нашли. В Москве жил тогда Леонид Борисович Красин, теперешний Народный Комиссар Внешней Торговли. Красин был членом ЦК и одним из руководителей "техники". Как инженер, он легко пришел на помощь "землекопам". Он дал им размягчающую цемент жидкость и уже через три—четыре часа, после того, как проклятый фундамент был облит этой жидкостью, препятствие было ликвидировано.
Наконец, "туннель" в две сажени длины был готов. Тогда стали вынимать землю для комнаты типографии. Она пришлась под самой кухней.
Ну, а куда же девалось огромное количество вынутой земли? Просто выносить ее наверх никак нельзя было. — Это грозило бы верным провалом.
Думали недолго. Решили одним разом убить двух зайцев: и от земли освободиться и что торговля идет, показать... набили ряд ящиков землей, запаковали их, написали адреса на разные города "до востребования" и отправили.
Так работала контора, а скоро началось и производство.
НА ПРИОБРЕТЕНИЕ типографской машины и шрифтов при царском режиме нужны были специальные разрешения. Конечно, большевикам на них рассчитывать не приходилось. Выворачивались всегда каким-нибудь хитрым трюком. Так поступили и на этот раз. Через одного владельца типографии в Баку выписали типографский станок, якобы к нему... А когда станок пришел из Ленинграда в Баку, его там уложили частями в несколько ящиков и багажем отправили в Москву на разные адреса.
В общем, через три месяца подготовительной работы типография была готова для выполнения партийных заданий. Безопасность была полная. Специально приглашенный представитель ЦК "начал выстукивать стены, смотреть вглубь, в колодец, потом влез в этот колодец, выстукал стену — ничего не может простукать, никаких признаков местонахождения типографии обнаружить не может". Когда ему показали скрытую в колодце дверь, туннель и, наконец, комнату типографии — он был изумлен. Дело в том, что "часть обшивки колодезя между двумя распорными поясами из толстых брусков была сделана на шарнирах и представляла из себя спускную дверь" в туннель. Таким образом, ход в недра непосвященному нельзя было никак найти.
Конечно, работать в этой типографии было очень тяжело. Начиная со света. Электричество не проводили, чтобы при обыске по проводам не нащупали подземелье. Керосиновую лампу ставить было невозможно, чтобы не задохнуться — приходилось, следовательно, работать при свечах.
Затем сырость. Уже через несколько часов работы лицо покрывалось "каким-то влажным, жирным налетом". Наконец, само помещение. В сущности его даже нельзя было назвать комнатой. "Просто пещера с выбранным сводом, сырая и холодная, как погреб, тесная и душная, как склеп", — пишет тов. Соколов, ведавший, как представитель центра, типографией. В типографии от полу до потолка было немногим больше сажени, а от стены до стены полторы сажени. Когда поставили типографскую машину, то в видах экономии помещения пришлось для реалов вырубить специальное окно. Когда нужно было набирать, кассы вынимались из окна. И все-таки больше трех человек (двух наборщиков и одного печатника) в комнате не помещалось.
РАБОТАЛИ в типографии Г. Д. Соколова, Сандро Яшвили, Силиа Тодриа, Георгий Стуруа. Неполное время находились в ней Богомолов (кличка "Черт") и другие товарищи. Как и в бакинской типографии, здесь буквально приходилось отказаться от личной жизни. Тов. Стуруа в своих воспоминаниях рассказывает, что в первый раз, когда ему было предложено пойти на родину в типографию, он спросил: в каких условиях придется работать. И получил от Семена Енукидзе ответ: "Будешь выходить из подвала полтора раза в месяц и больше никаких".
Стуруа немного недоуменно спросил:
— Как же можно полтора раза выходить?
А Енукидзе на это ответил:
— Ты в два месяца будешь выходить три раза для того, чтобы попасть в баню и если три выхода разделить на два месяца, получишь полтора выхода.
Такой режим применялся, понятно, в целях конспирации, чтобы ненароком не навести на подполье охранников.
Кроме "хозяина", "приказчика" и "прислуги" (все, конечно, были партийные товарищи), остальные составляли типографский штат — 2 печатника, 4 наборщика, делившиеся в работе на 2 смены.
Интересно, как доставлялась бумага в типографию.
Об этом — любопытные воспоминания Богомолова (Черта). Товарищ Богомолов жил тогда по паспорту на имя смоленского дворянина Алексея Алексеевича Малеванного. Пользуясь этим, он снял в Кокоревском подворьи на Софийской набережной амбар, как будто владелец транспортной комиссионной конторы. Затем Богомолов и другой работавший с ним товарищ пригласили артельщика Кокоревских складов в трактир для установления "добрых отношений". Размягший после выпивки артельщик желал всего лучшего новой конторе и обещал доставлять клиентов. В дальнейшем он оказался по своему простодушному поведению полезным человеком при разных перевозках. Когда вся подготовка была закончена, Георгий (Стуруа) передал "владельцу конторы" накладную на вагон риса, пришедший с Кавказа. Рис был перевезен на склады, вслед за тем были куплены несколько ящиков великолепной почтовой бумаги (очень тонкой) и осталось только упаковать бумагу в мешки с рисом. Эта задача оказалась наиболее сложной — в результате ладони непривычных к упаковке "приказчиков" и "хозяина" от обращения с огромными иглами были совершенно исколоты.
Вывоз из типографии готовой литературы производился в обратном порядке. Номера "Рабочего" и другая литература упаковывались в мешки с рисом и отвозились на Кокоревку. А затем, уже со склада, они отправлялись в ящиках по различным адресам. Однажды тут дело не обошлось без тревоги, к счастью, окончившейся благополучно. Приемщики груза при отправке в Ленинград потребовали вскрыть ящик.
— Иначе общество не может взять на себя ответственность за доставку и сохранность. Времена, знаете, ненадежные.
Сдававшая груз Соколова нашлась:
— Груз принадлежит не мне и без разрешения владельца я этого сделать не могу.
"Условились, — пишет В. Соколов, — на том, что "до завтра" груз останется в кладовой при конторе, пока владелец груза решит, что делать.
Конечно, вскрывать ящик нельзя было. Решили взять его обратно. Но, понимая, что при этом в конторе должны возникнуть подозрения и дело может закончиться при участии полиции, решили мобилизовать силы. Извозчика послали своего. В воротах склада с револьверами стали А. Голубков, В. Соколов, А. Рыков (теперь — Председатель Совнаркома) и А. Яшвили. Предполагалось при тревожном сигнале изолировать помещение склада до вывоза груза.
Однако, поставленное накануне Соколовой требование вновь не пред'явили. Так что о желании взять ящик обратно заявлять не пришлось. Груз взвешали, выдали накладную и он благополучно ушел в Ленинград.
ТИПОГРАФИЯ начала свою работу уже при под'еме рабочего движения.
А очень скоро наступили и так называемые "дни свободы". По России прокатилась всеобщая забастовка. Началась полоса митингов, собраний, легальной печати, надежд на скорую победу революции, на Думу и т.д. В большевистской партии, конечно, меньше всего увлекались царскими "подачками". Знали, чего рабочий класс крепко не вырвет у самодержавия, то оно при первом случае заберет обратно.
Вот почему, когда работавшие в типографии товарищи заговорили в ноябре о том, что пора "распускать", Красин заявил: "Ни под каким видом. Таково мнение Ильича". Надо было, ведь, не только содержать работников, но и, плохо ли, хорошо ли — лавку с товарами. А это по обстоятельствам 1906 г. было признано непроизводительным расходованием партийных средств.
Смертную тоску работников разрядило Московское Декабрьское восстание. Как вспоминает тов. Соколов: обитатели магазина ходили на баррикады, а одного даже помяли казаки.
После восстания вновь появилась работа. К V-му с'езду партии, который должен был быть в Стокгольме, надо было срочно печатать резолюц. и директивы ЦК. И работники ожили.
Так продолжалась работа до июня 1906 года. Затем типография была ликвидирована, главным образом, по причине очень дорогого содержания.
Имущество типографии сохранилось до середины 1907 года, а потом поступило на организацию новой подпольной типографии на Сретенке. Эта организация была устроена гораздо хуже и через несколько месяцев провалилась.
В этой заметке об одной из ярких страничек истории нашей партии и ее печати — заметьте выдержанность, дисциплинированность партийных работников. Это те качества, которые мало, очень мало развиты у молодежи, выросшей, пришедшей к сознанию уже после Октября.
1) По воспоминаниям в сб. "Большевистская подпольная техника". Вып. II-ой. (стр. 14.)