СУДНО ПРЫГАЛО с волны на волну, звонко ударяясь килем.
Лица выходящих на палубу матросов были помятые и серые, как солдатское сукно.
Мальчики спустились вниз.
В кубрике было тепло, но воздух после ночи стоял кислый и спертый.
Старушки-еврейки, только-что проснувшиеся раскладывали не газете еду: курицу и крутые яйца.
Федора не было. Он пошел в трюм — посмотреть, нет ли под грузом воды.
В камбузе уже кипела работа.
Новый кок — веселый, краснощекий матрос — ловко чистил картофель, бросая очищенное в большую медную кастрюлю.
Увидев мальчиков, он живо обратился к ним с предложением:
— А ну, становитесь картофель чистить, а я за мясо возьмусь! Помощниками пока будете.
И он расхохотался собственной остроте.
Андрей и Виктор с радостью согласились, разделись и, засучив рукава, принялись за чистку.
Пол камбуза плавно уходил из-под ног.
Чистка картофеля во время качки оказалась вовсе не легким делом.
Матрос смеялся до хрипоты, глядя на мальчиков, тщетно пытавшихся сохранить равновесие.
Наконец, когда картофель был очищен и кастрюля поставлена на огонь, Кок сказал им, весело подмигивая:
— Ну, спасибо, что помогли. Теперь покурим, что ли? А голодать нам не придется: припасов на целый год хватит!
Свернув "собачку", он протянул кисет Виктору и все трое закурили.
— Где мы сейчас находимся? — спросил Андрей: — далеко от Севастополя?
— Нет, не очень, — ответил матрос: — сейчас мы, пожалуй, идем против Сарыча, на широте Байдарских ворот. Но от берега далеко — не видно.
— А долго еще будем ловировать? — задал вопрос Виктор.
— Ну, этого тебе никто не скажет, — усмехнулся, пуская колечко, матрос: — может, завтра в Феодосии будем, а может быть, и через две недели не придем, как ветер...
— А как же с водой будет? — не унимался Андрей: — ведь ее у нас не надолго хватит?
— В том-то и вся загвоздка! — щелкнул языком матрос, — воды у нас на день, на два, а потом — жди дождя или морскую пей, если уж тебе так некогда.
Наверху послышался крик.
Поднявшись, мальчики увидели юнгу, стоящего на вытяжку перед капитаном, распекавшим его за то, что у него волной унесло кранец 1).
Наругавшись вдоволь, капитан ушел.
Матрос остался стоять, смотря ему вслед волком, злобно сжимая кулаки.
Ветер немного упал. Но дул в прежнем направлении, и "Беспокойный" все больше отклонялся от курса.
Между тем ровный шум мотора сделался прерывистым.
— Кла-кла-кла — все чаще доносились из глубины судна.
Бензин иссякал.
Механик, пожилой белобрысый эстонец, ругался:
— Подлеци! Не могли больше бензин дать. Я говориль — не хватить. Служба! — ерунта и посное масло! — Запас горючего был еще из Феодосии. "Беспокойному" отпустили бензину ровно столько, столько нужно было для рейса туда и обратно в тихую погоду.
Винт работал все глуше.
— Кла-кла-кла — клокотало в цилиндрах.
Механик попробовал рукой масленку: она была горяча.
Он плюнул, с досадой швырнул гаечный ключ и пнул сапогом в пустой бак.
Мотор стал. Сейчас же закачало сильнее.
Уже нельзя было, идя в пол-волны, подвигаться вперед. Беспрерывно лавируя, приходилось кружиться на месте.
ПЯТЫЕ СУТКИ "Беспокойный" носился по морю. Дважды за это время он приближался к берегу на расстояние не более мили и вновь уходил в открытое море.
Второй день людей жестоко мучила жажда.
От морской воды и соленого ветра даже у матросов пошорхли лица.
Мальчики бродили по судну с совершенно черными, ссохшимися губами.
Питьевой воды больше не было. Ничтожный запас остался для приготовления пищи.
Вся надежда была на небо, не перестававшее обещать дождь.
На палубе приготовили несколько пустых боченков и на шканцах — между грот-мачтой и бизанью — натянули тент, придав ему посредине форму воронки.
Несмотря, на физические страдания, мальчики были счастливы.
Их мечты о "настоящем" приключении начинали осуществляться.
Федор часто поглядывал на них и одобрительно похлопывал то одного, то другого по плечу.
Больше всех страдали от жажды старушки.
Они совсем одервянели от страха и казались приросшими к койкам.
К тому же они уж два дня ничего не ели, наотрез отказываясь от "трефной" пищи.
Друзья, проходя мимо них, часто слышали, как они бормотали что-то похожее на молитвы, при чем в шепоте преобладало слово "Адонай".
Андрей принес им из камбуза листьев капусты, и они жевали их, немного утоляя жажду.
Один матрос не устоял и напился морской воды. После этого он упал на носу и, испытывая муки, отчаянно ругался.
Тем не менее экипаж не терял присутствия духа.
У матросов даже не пропала охота шутить.
Вечером шестого дня длиноногий Ходарчук до слез посмеялся над Андреем.
Когда стемнело, он вышел на палубу с огромным зажженным фонарем и обратился к мальчикам, стоявшим у борта:
— Ну, кто сегодня полезет штаговый фонарь вешать? — сказал он серьозно:
— Может, Андрюша, ты?
— Отчего-же? — с радостью согласился мальчик, гордый таким предложением:
— Давай!
И схватив левой рукой за кольцо двенадцатифунтовый фонарь, побежал к фок-мачте.
Ловко и уверенно вскарабкался он на марс 2) и остановился. Мачта кончилась. Дальше шла стеньга 3). Андрей полез выше.
Глянув вниз, он почувствовал, что у него кружится голова.
Палуба казалась далеким темным пятном. Сильно качало. Но хуже всего было держать на весу тяжелый, мешающий движениям фонарь.
Мальчик повисал то над палубой, то над морем, представляя издали довольно забавную фигуру.
Сделав еще одно усилие, он достиг конца стеньги. Дальше лезть было некуда, так как на брам-стеньге не за что было ухватиться.
С досадой разглядывал он проходившую перед ним веревку, не видя, куда можно было бы повесить фонарь. А его все качало и качало: раз — над палубой, два — над водой. Тут до него донесся громкий смех снизу. Он увидел капитана Яна, Федора — весь экипаж, высыпавший на палубу смотреть на его позор. Он уже готов был заплакать, вися на мачте, хогда Ходарчук закричал ему: — слеза-а-ай!
Внизу матрос взял у него из рук фонарь, продел в кольцо конец веревки (штага) и при общем смехе поднял его наверх.
Этой же ночью пошел небольшой дождь, давший полные два боченка воды.
— Ну, теперь еще дней пять проживем! — сказал Федор после того, как жажда была утолена.
КАПИТАН ЯН зорко следил за мальчиками. В лице их он видел серьозно мешающих ему шпионов.
От него не укрылось, что они также наблюдают за ним и за его матросами.
Поэтому он стал тщательно запирать свои бумаги и постоянно ощупывал карман, где лежал браунинг.
Больше всего его заботил вопрос, знает ли о его плане Федор.
С одной стороны, он не понимал молчания мальчиков, с другой — допуская, что Федору все известно — для него было загадкой невозмутимое спокойствие матроса.
Во всяком случае он решил сделать Виктору и Андрею резкое предупреждение.
Повод для этого скоро представился.
Однажды Сенька-хромой повздорил из-за чего-то с Федором.
В результате ссоры — Сенька кубарем покатился в камбуз и, поднявшись, пошел жаловаться капитану.
Капитан Ян решил использовать момент и, потянув, по обыкновению, хромого за рукав, заговорил, округляя птичьи глаза:
— Ничего я сам сделать не могу. Надо бы вам скорее кончать с ним. Если сумеете — пришейте его здесь. Только, чтоб все чисто было!
Почувствовав на своей спине взгляд и обернувшись, он увидел позади себя мальчиков, сидевших на сложенных восьмеркой канатах с напряженными от внимания лицами.
Не было сомнения — они слышали разговор.
Капитан подскочил к ним, дергаясь и гримасничая, и сказал, отчеканивая каждое слово:
— Если вы, стервята хоть что-нибудь скажете Федору — ручаюсь — он будет убит немедленно. И вам не сдобровать тоже! Сенька, иди за мной, — обратился он к хромому, и оба, оставив мальчиков, удалились.
Первым заговорил Андрей:
— Теперь, как же? — сказал он: — надо скорее предупредить отца.
— Молчи, раздумывая перебил Виктор: — нельзя этого делать. Он сразу вспылит. Убьют еще в самом деле. А я вот что придумал: надо нам взбунтовать матросов! А отца пока так покараулим. Я у Ходарчука револьвер возьму, он даст. Ну, по рукам, что ли?
— По рукам! — воскликнул Андрей, обнимая друга. — Идем на капитана!
Между тем вода снова была на исходе.
Шла вторая неделя плавания "Беспокойного".
А ветер не унимался, становясь все холодней и пронзительней.
Снова мучила жажда.
Бочонки опустели и высохли на ветру.
Люди терпели, молча.
Андрей и Виктор, карауля Федора, спали теперь поочередно.
Виктор вынимал револьвер, который ему дал Ходарчук "поносить", и чувствовал себя превосходно в роли часового.
Но люди капитана не имели намерения спешить.
К тому же Филипп никак не мог избавиться от морской болезни, а Сенька был трус и один ни на что не способен.
А жажда становилась невыносимой.
Даже у матросов часто вырывались стоны.
Капитан Ян ходил желтый, похожий на корку высохшего лимона.
Старушки лежали трупами.
Залетавший в помещение ветер шевелил их седые волосы.
Наконец, однажды вечером стал накрапывать дождь.
Сначала — это были редкие одинокие капли.
Измученные люди ловили их, запрокинув головы, с жадностью подставляя рты.
И, вдруг, словно в награду за испытанные мучения — хлынул ливень.
В течение нескольких минут на палубе образовался слой воды, и матросы пили, припав прямо к доскам.
Бочонки наполнились до верху.
Всю свободную посуду заняли водой.
— Теперь пусть хоть месяц трепает — не страшно! — говорили матросы.
Настроение поднялось.
В камбузе двое принялись стряпать ужин.
Запах жареного лука и сала доносился оттуда на палубу...
— Эй, братва! — шамать! — весело закричал юнга, когда ужин был готов, и матросы заспешили в кубрик, хлопая друг друга по мокрым спинам и громыхая смехом.
Увлекшись ужином, никто не заметил, что происходило наверху, пока резкий окрик капитана не вызвал матросов на палубу.
Едва только они увидели море, как сразу поняли, что на судне предстоит много хлопот.
Дувший до сих пор ветер переменился, и теперь им в лицо дышала буря.
Кругом качались и шипели белопенные горы, и снова сплошными стаями зеленошерстых волков шли на судно волны.
— Норд-ост! — говорили матросы, убирая паруса: — с Феодосии дует. Теперь — держись!
Волны с силой ударяли в корму.
Двое матросов у штурвала еле удерживали колесо.
Ледяной ветер, как ножом резавший кожу, загнал всех в кубрик.
Обшивка трещала.
Шкоты 4) и блоки визгливо скрипели.
"Беспокойный" прыгал с одной водяной горы на другую, грохая килем.
МАТРОСЫ расположились на койках и задымили "собачками".
Мальчики также находились среди них.
Филипп и Сенька-хромой уже несколько дней подряд в присутствии матросов держались около капитана Яна.
— Ты что сердитый такой? — спросил Федора Ходарчук.
— Я всегда сердитый, когда море штормует, — мрачно ответил тот.
— Да, в такую погоду руки чешутся — покрыть кого-нибудь. Может, и у тебя плечо зудит, а?
— Угадал, братишка, — ответил Федор, раздувая ноздри: — есть у меня зуб на одного человека, вот он, где этот зуб сидит, — с гневом проговорил он, дотрагиваясь пальцем до шрама на лбу.
В эту минуту сильная волна ударила в борт, так, что треск пошел по судну, и фонарь, замигав, едва не погас.
— А откуда он у тебя?
— Где заработал?
— Разскажи-ка, Федор! — со всех сторон пристали матросы.
— В 905-м году, — начал Федор: — служил я в военном флоте.
Было это незадолго до знаменитого потемкинского бунта. В эскадре подготовляли восстание: у нас я и еще несколько товарищей.
Был у нас помощник капитана — человек средних лет — обходительный до крайности. Со мной — и так он и этак. Слово за слово, — разговорились по душам. — Не доволен — говорит — порядками, начальством. Их — говорит — надо всех к чертовой матери взорвать! Я ему возьми, да и скажи адрес нашей квартиры. В таком-то часу, говорю, приходите на собрание.
Ну, что-ж, являюсь. Наши все в сборе, и он с ними. Только сели — оцепили нас кругом шпики и — давай брать по одиночке. А помощник капитана все на меня указывает. Ну, сопротивлялись, конечно. Двоих товарищей убили, а я ушел, только вот на лоб памятку получил. Оказался помощник капитана провокатором, — закончил Федор, обводя взглядом присутствующих.
— Ну, я такого помощника на краю света нашел бы! — злобно воскликнул краснолицый матрос.
— Много их есть и сейчас — гадов! — вставил, волнуясь, юнга.
— Товарищи! — поднялся вдруг с места Виктор. Глаза его блестели от возбуждения, а голос срывался и звенел:
— Товарищи! Провокатор, предавший его, здесь между нами. Это — ваш капитан Ян. Он же подговорил двух матросов, которых вы знаете, убить моего отца в Феодосии, потому, что он едет поднимать там восстание, потому что он — за свободу!..
При этих словах грозный ропот пробежал между сидящими.
— Молчать, щенок! — заорал капитан, с перекошенным лицом, поднимаясь с места.
— Да, да! — закричал Андрей, становясь рядом с Виктором: — я сам слышал, как он их подговаривал!
— Молчать! Я — капитан! — судорожно напрягался тот, выхватывая браунинг.
— Ну, и мать твою, что ты капитан! — зверея, завопил Ходарчук: — бери его за душу, ребята, да за борт! Он еще стрелять хочет, стерва, а?
Матросы сорвались с мест.
В это время огромная волна ударила в судно и, шипя, покатилась по палубе, заливая кубрик. Послышался треск и грохот от падения чего-то тяжелого сверху.
Пользуясь моментом, капитан, стреляя наугад, бросился на палубу, куда еще раньше выскочили Сенька и Филипп.
— А-а-а-а-а! — заревели матросы, бросаясь за ними.
Норд-ост на море, норд-ост — в сердцах — разлился по кораблю долгожданным пламенем бунта.
Выскочив наверх, капитан с Филиппом и Сенькой побежали на нос.
— На прову! На прову! 5) — кричали матросы, рассыпаясь по палубе.
Преследуемые, добежав до бугшприта, повернули налево и спрятались за мучными мешками.
Когда матросы появились на носу, они бросились обратно и, описав круг, укрылись в кубрике, захлопнув за собой люк.
Через минуту оттуда загремели выстрелы.
Таким образом, матросы оказались отрезанными от оружия и провианта.
У двоих только были револьверы и на носу судна — пулемет.
Повозившись с четверть часа и приведя "Кольт" в действие, они открыли по люку огонь.
Не успели еще разрядить одной ленты, как в кубрике послышался стон, и ответный огонь прекратился. Но при первой попытке приблизиться выстрелы возобновились снова.
А между тем судно со сломанным гафелем 6) бизани и никем не управляемое, так как рулевой возился с пулеметом, — испытывало сильнейший крен, "ложилось", как называют то положение моряки.
Волны хлестали через борта, и вода, не успевая стекать через люки, все больше скоплялась на палубе, накреняя судно.
Тут раздался отрезвляющий голос Федора:
— Товарищи! По местам! Ходарчук — к штурвалу! Держи по ветру! Берите топоры! Рубайте борта! Живо!
К счастью, топоры нашлись на шкафуте.
В несколько мгновений борта были проломлены, вода схлынула, и судно, облегченное, стало выравниваться на ходу.
Вскоре ветер начал заметно стихать, но буря все еще продолжалась.
Решено было одному по очереди стоять на часах у люка, чтобы при первой же опасности поднять тревогу. Остальные, умостившись кое-как на наветренной стороне, перекрылись брезентом, решив просидеть до рассвета.
Утром — первыми выползли на свет мальчики.
Растерев замлевшие от холода члены, они прислушались.
Их поразила мертвая тишина в кубрике.
Позвав остальных, они нарочно начали шуметь и бросать в люк обломками досок. — Ни звука.
Наконец, один смельчак подошел к люку и открыл его.
Внизу не было ни души, кроме двух полумертвых от страха старушек.
— Что за чорт! Куда они делись!? — нахмурился Федор: — уйти они не могли. Во что бы то ни стало, надо их разыскать. Давайте разделимся. Половина идет со мной в кубрик, а мальчики и другая половина — в трюм!
С этими словами Федор и трое матросов спустились вниз.
При слабом свете фонаря они разглядели свесившееся с койки тело.
Подойдя ближе, Федор узнал Сеньку-хромого.
Лицо его было залито кровью.
Он был мертв.
— Один есть! — хмуро проговорил краснощекий матрос: — может, и другие тут же.
Но других, сколько ни искали, найти не могли.
Убитого матроса сейчас же выбросили за борт.
Выбравшись из кубрика наверх, Федор задумчиво огляделся вокруг и вдруг схватился за голову: он заметил, что шлюпка, висевшая на талях, исчезла.
— Проворонили, братцы! — сказал он, укоризненно качая головой: — до берега сейчас недалеко. Пожалуй, доберутся. И нам нос натянут, вот как! Ну, ничего, я...
Он не докончил.
Послышался крик — вода! вода! и на палубе появились запыхавшиеся Андрей и Виктор.
— В трюме вода, — в один голос заговорили они: — больше фута! На ящике коловорот лежит, и в киле свежая пробоина. Надо скорее всех к помпам ставить! А капитана — нет. Вы его не нашли? — тревожно спросил Андрей. И прочтя по лицам матросов ответ, оба бросились обратно в трюм.
ПРОШЛО ТРИ недели, как "Беспокойный" вышел из Севастополя.
За это время Виктор и Андрей не только физически окрепли и обгорели на соленом ветру, но и духовно совершенно переродились.
Виктор возмужал на несколько лет и стал походить на отца выдержкой характера.
Андрей вспоминал о своей жизни в семье, как о далеком и до странности чуждом прошлом.
После нескольких бесед с Федором для него ясно определился дальнейший жизненный путь. Это был путь борьбы и сладостного растворения во множестве.
Ветер постепенно спадал.
Судно шло вблизи берега, недалеко от Ялты.
По мнению Федора, на побережьи к этому времени должно было уже вспыхнуть восстание.
Им стали попадаться навстречу застигнутые бурей мелкие суда.
Виктору пришла в голову идея: всем встречным говорить, что в Севастополе и Евпатории — восстание. Таким способом он предполагал перебросить брожение на берег.
Дважды им удалось произвести должное впечатление.
Встреченные ими рыбаки одновременно пугались и радовались известию и спешили домой, долго провожая "Беспокойного" приветствиями.
Матросы были совершенно спокойны.
Никто и не думал об ответственности за мятеж...
Все верили Федору, что теперь уж бояться нечего...
Прошло еще несколько дней.
"Беспокойный" попал в полосу тумана.
Вынырнув из нее на рассвете, матросы увидели против себя Балаклаву.
Норд-ост продолжал дуть и гнал их к Севастополю.
Поставив все паруса и, напрягая силы, чтобы не пройти мимо города, они проскочили Херсонесский маяк и подошли к бухте.
— Сейчас будем ложиться на створы Инкермана 7), — сказал Федор, стоя у руля, зорко всматриваясь в еще горевшие сигнальные огни порта, похожие на застывшие в воздухе капли молока.
Через минуту "Беспокойный", накренясь под ветром, вошел в бухту и бросил якорь у пристани.
Ходарчук сбежал по сходням и ошвартовался 8).
В городе была тишина.
Но она продолжалась только одну минуту.
Здесь и там — в разных концах города — послышалась четкая, нервная дробь стрельбы.
Где-то на холмах ухнула трехдюймовка и на северной стороне послышался разрыв.
Матросы с улыбкой посмотрели друг на друга.
Потом они принялись за дело:
Выкатывали пулеметы, одевали через плечо ленты, ласково похлопывали по стволам винтовки.
В БОЛЬШОЙ комнате с колоннами было серо от густого табачного дыма. Шло бурное заседание Исполкома.
Председатель Центрофлота — Шелест — молодой парень с клоком седых волос посреди густой шевелюры — громил оборонцев-меньшевиков и эсеров.
— Товарищи! — кричал он, двигаясь всем телом и потрясая руками: — или мы дело будем делать или сопли по лицу размазывать! Нам нужно взять власть в свои руки. По примеру Москвы и Питера — начнемте! Долой тех, кто мирится на половине! Нам нужно все-е-о-о-о!
— А как же учредительное собрание? — взвизгнул у дверей лысый человечек в меховой куртке: — а что будет, товарищ, в том случае...
— Про-о-очь! — загремел на него Шелест: — довольно вас слушали! Одно из двух: или мы возьмем власть, или с нами поступят, как с рабочими в Ростове!
При таких словах жуткая картина встала перед глазами собравшихся.
События последних дней были еще свежи в памяти, являясь уроком и грозным предостережением.
Все вспомнили, как месяц тому назад из Ростова приехала делегация от рабочих, разсказывавшая об ужасах калединского режима и просившая помощи у севастопольцев.
По настояниям Центрофлота была сейчас же снаряжена под начальством Шелеста и Драчука флотилия из нескольких траллеров и миноносцев.
6-го ноября она вышла в море.
Пройдя в Керчь, матросы встретили препятствие в лице керченской власти, не пожелавшей дать им лоцмана и пропустить в Азовское море.
После долгих переговоров и проволочек, суда, наконец, были пропущены и пришли в Ростов. Там они оказали значительную помощь восставшим и некоторое время стояли, охраняя рабочих в порту. Но Каледин, собравшись с силами, снова повел наступление. У матросов вышло топливо и припасы. Поддержки ждать было неоткуда. И, стиснув зубы, им пришлось отступить. А озверевший атаман на глазах у отступавших учинил на улицах Ростова кровавую расправу. — По Таганрогскому и Садовой носились раз'яренные казаки, избивая и вешая всех, подозреваемых в большевизме. Каледин в'ехал в город на автомобиле, и дамы бросали ему цветы, а в это же время юнкера и офицеры ходили по квартирам с обысками, жестоко расправляясь со всеми, оказывающими сопротивление.
Удрученные поражением, Шелест и Драчук с флотилией вернулись в Севастополь. Здесь они повели среди матросов и рабочих агитацию за скорейшее выступление.
16-го декабря, возбужденные ими матросы с "Хаджи-бея", арестовали шесть офицеров, пользовавшихся особенно скверной репутацией, и расстреляли их на Малаховом Кургане.
1) Кранец — веревочная подушка, висящая на борту, служащая буфером во время стоянок. (стр. 7.)
2) Марс — полукруглая площадка при соединении мачты со стеньгою. (стр. 7.)
3) Стеньга — продолжение мачты. Брам-стеньга — продолжение стеньги. (стр. 7.)
4) Шкот — снасть для растягивания паруса. (стр. 8.)
5) Прова — нос. (стр. 9.)
6) Гафель — нижняя рея при гафельном парусном вооружении. (стр. 9.)
7) Ложиться на створы — итти на сигнальные огни. (стр. 9.)
8) Ошвартоваться — закрепить конец о какой-нибудь устой на берегу. (стр. 9.)