"Смена", №17, ноябрь 1924 год, стр. 2-3.
...АКИМКА, сдвинув шапку на затылок, шел смело, с самым решительным видом. Когда проезжали автомобили с солдатами, он кричал "ура", срывал с головы свою обтрепанную шапченку и отчаянно ею махал. Туго подпоясанный ремнем, подтянутый, взволнованный, он будто плыл в толпе: так легко ему было итти.
И толпа, и улицы, и эти крики "ура", и сам он — все это было таким новым, и все так изменилось к лучшему, что Акимке хотелось петь и смеяться от радости, хотелось сорвать винтовку и долго стрелять в воздух. Мимолетная встреча с товарищем Василием Петряевым на Страстной площади не оставила в его душе никакого следа. Только, когда он отошел далеко, то подумал:
— А, ведь, он мамке скажет, что видел меня.
На мгновение стало неприятно, но потом он махнул рукой.
— Э, все равно...
Вооруженные солдаты и рабочие собирались на Скобелевской 1) площади в доме генерал-губернатора — старом, желтом, со строгим полицейским фасадом. Здесь был главный революционный штаб. Часть солдат и рабочих с винтовками в руках пролезала в узкую дверь и заполняла чопорные комнаты, черносерой массой толклись в белой зале и на широкой, с золочеными перилами, лестнице громко разговаривая.
Акимка впервые был в этом большом, прежде таком таинственном, доме, где всегда жили только князья, графы и очень важные генералы. Он с наивным удивлением смотрел на высокие лепные потолки, на зеркала во всю стену, на белые колонны огромного зала и с гордостью думал:
— Наша взяла...
И радовался, что теперь будет о чем рассказать матери.
Высокий человек в теплом пальто с барашковым воротником, но без шапки, с длинными волосами, растрепанными и повисшими, как темная кудель, поднявшись на стул, надрывисто кричал тенорком:
— Тише, тише, товарищи...
В толпе шипели и, когда шум смолк, волосатый человек сказал:
— Нужен заслон в Камергерском переулке. Товарищи, идите туда...
Рабочие заволновались.
— На Камергерский, товарищи. Из Охотного наступают юнкера. Держись...
... Стрельба в конце Тверской теперь велась беспрерывно.
По соседству с домом генерал-губернатора стояли солдаты.
— Цепью, цепью, товарищи. Стороной иди, осторожней. Здесь могут убить, — предупреждали они тех, кто шел выше по Тверской.
У Акимки судорожно забилось сердце и сперло в груди. Он крепко, обеими руками вцепился в винтовку, каждую минуту готовый выстрелить, и шел за другими, приседая и останавливаясь, как все, бессознательно подражая им в движениях и даже манере итти.
Выстрелы гремели уже совсем близко. Моментами что-то щелкало в камень среди мостовой.
...Рабочие были все незнакомые. Акимке хотелось поговорить с ними, расспросить, как и что здесь, где враги сидят, но он робел. Желание выстрелить из винтовки захватило его с особой силой. Однако, здесь никто не стрелял, а один стрелять Акимка не решался: вдруг заругают.
— А отсюда стрелять нельзя? — спросил, наконец, Акимка у солдата.
— В кого же ты тут будешь стрелять. Тут не в кого. Иди вон на тот угол, — угрюмо ответил высокий солдат в серой шапке, глубоко надвинутой на уши.
— А опасно итти туда?
— Ты попробуй, — криво усмехнувшись, посоветовал солдат, а потом, помолчав, вдруг сказал:
— Айда ка, товарищ, вместе. Я вперед, а ты за мной. Вместе-то веселее. Только берегись, брат. Стрелять будут, брыкайся на землю.
У Акимки забилось сердце и по спине побежали мурашки, но он храбро ответил:
— Что-ж, идем.
— Зря вы лезете туда, лениво сказал кто-то позади.
— Ну, вот еще, скажет тоже, — сердито отозвался солдат. — Идем.
Он глубоко надвинул шапку, поправил винтовку, подтянулся и быстро побежал вдоль стен по тротуару, низко пригибаясь на бегу. Акимка побежал за ним. Один дом пробежали, другой. Где-то щелкнул выстрел, и окно над головой солдата печально звякнуло. Солдат прыжками бросился к крыльцу аптеки и здесь присел. Акимка, точно подкинутый пружиной, метнулся за солдатом и присел рядом с ним. Солдат тяжело дышал.
— Откуда это? — тревожно спросил Акимка.
— Что откуда?
— Стреляют-то?
— А чорт их знает. Должно, откуда-нибудь с крыши.
— А, ведь, могут убить, — испуганно сказал Акимка.
Солдат мельком взглянул на парня, и в этот момент Акимка заметил, что солдат дрожит, как в ознобе, лицо позеленело, а глаза страшно расширились и посветлели. Стало жутко. Едва разжимая челюсти, солдат сказал:
— Убить, конечно, могут. Это уж, как пить дать. Того и гляди.
Оба, крепко прижавшись к камням крыльца, сидели минут пять.
Между тем, стрельба стихла. Не стреляли даже в Охотном. Солдат поднялся на ноги и осторожно начал осматривать крыши домов, а потом прыжком, словно его кто рванул, выскочил из-за крыльца и побежал через улицу на тот угол, где стояли рабочие. Акимка, не помня себя, не сознавая, что делает, побежал тоже. Откуда-то сверху нервно и беспорядочно затрещали выстрелы... Вокруг защелкало... Солдат, бежавший впереди, неловко споткнулся и грохнулся на мостовую. Винтовка с жалобным дребезжанием упала на камни. Акимка успел заметить, что солдат крепко ударился головой о камни! Его серая шапка отлетела далеко вперед.
— А... Скорей, скорей! — кричали с угла.
Акимка пробежал улицу, спрятался за угол в толпу и уже только тогда оглянулся. Солдат лежал все там же, где упал, а кругом него, по камням мостовой, щелкали пули и подскакивали изредка кусочки земли, поднятые ими.
— Готов, убили. — отрывисто говорили солдаты, стоявшие за углом. — Нужно было лезть чертям...
... — Эх, крови-то сколько. — сказал сумрачно рабочий в темной, сильно потертой кожаной куртке и с рыжим теплым шарфом на шее.
— А откуда это били?
— Должно, с крыши, с гостиницы. Там их тьма засела.
— А може, от Воскресенских ворот?
— Нет, это с крыши, — подтвердил Акимка. — Я видел, когда бежал сюда: с крыши.
Все с любопытством посмотрели на него. Паренек-то ведь случайно не лежит рядом с мертвым солдатом.
— Бу-ух, — вдруг ахнуло за домами и сразу резко свистнуло где-то около.
Акимка присел от неожиданности. Он увидел, как обвалился, будто теснулся на мостовую, угол красного дома. Солдаты и рабочие, а вслед за ними и Акимка, кучей бросились бежать от угла по переулку, не понимая, что случилось. Но потом задерживались, останавливались по одному.
— Из пушек бьют, — крикнули с противоположного угла. — Держись, товирищи!
— Бу-ух, — опять ахнул выстрел.
Солдаты, стоявшие рядом, закричали
— Наступают! Идут!
И бросились убегать по переулкам. Акимка бежал последним. Едва он повернулся и увидел, что все, сломя голову, бегут, как острый страх мурашками прокатился по его спине. Выстрелы позади сразу стали резкими, пугающими и, казалось, вот-вот кто-то подскочит сзади, выстрелит, убьет. Акимка втянул голову в плечи, бежал, согнувшись, бессознательно, стараясь перегнать кого-нибудь, чтобы тот, другой, был последним, а не он, Акимка; чтобы не в него, а в другого попала пуля... Так он забежал вслед за другими в какой-то проходной двор, и вдруг чье-то искаженное лицо с кричащим ртом и винтовкой наперевес.
— Стой. Вояки, чорт вас... Назад! Убью!
Акимка оторопел. Прямо на него бежал матрос.
— Назад!
Все остановились ошеломленно.
Хрипло ругаясь, матрос бросился назад по двору, в переулок и дальше к углу Тверской. Акимка загорелся. Ему в миг стало стыдно, что они убегают от каких то юнкеров и студентов. Он побежал вслед за матросом. Он весь горел от возбуждения, набегу заряжал винтовку, дрожал так, что щелкали зубы. Он хотел перегнать матроса, но тот бежал быстро, делая почти саженные прыжки. Вот матрос добежал до угла, прыжком выскочил на мостовую и, стоя открыто, во весь рост, выстрелил. Акимка подбежал к матросу. На углу Охотного ряда и Тверской совсем недалеко метались испуганные люди Акимка подкинул винтовку к плечу и выстрелил. Улицы, площадь и все вдали в момент обезлюдело. Не было видно никого. А матрос и Акимка стреляли торопливо, не целясь, ничего не слушая. Матрос вдруг закачался и уронил винтовку. Акимка испуганно посмотрел на него. Тот захлебывался, широко открыл рот и ртом ловил воздух, а потом, сделав два шага к углу, упал на тротуар щекой в грязь и судорожно задергался. Акимка отскочил за угол.
— Убили. И этого убили! — резко закричал он солдатам и рабочим, бежавшим к нему по переулку. — Убили.
Те разом остановились, переглядываясь.
— Идите сюда, — звал Акимка. — Убили его.
Все столпились на самом углу, хмурились. Матрос лежал на боку, лицом к переулку, беспомощно разбросав ноги и руки. И тут только Акимка успел рассмотреть его. Молодой, с маленькими черными усиками, волосы скобкой. Из открытого рта текла струйка темной крови; виднелись зубы, покрытые пузырчатой красной слюной, и рот казался страшным, до смерти пугающим. Глаза были полуоткрыты, и в них виднелись невылившиеся слезы. И все лицо было напряжено: словно матрос хотел вздохнуть полной грудью:
— Ох-хох...
И не мог.
— Вот что делают буржуи проклятые, — злобно бросил рабочий.
Другой подхватил:
— Душить всех подряд надо...
Все хмурились, лица у всех посерели, исказились. Только Акимка смотрел на всех беззлобно, с удивлением.
... Вдруг в тишине ухо поймало глухое шипение и фырк.
— Стой, ребята, кажись, автомобиль, — встрепенулся юркий солдат и, взяв винтовку на перевес, поспешно подошел к самому углу и украдкой выглянул туда, к Охотному.
Все стали прислушиваться. Шум становился яснее.
— Верно, автомобиль. А ну-ка поглядим...
И все сразу оживились, сгрудились на самом углу, приготовили винтовки.
Из-за угла Охотного вышел грузовой автомобиль, на котором, стоя и сидя, ехали вооруженные люди в синих и серых шинелях. Винтовки беспорядочно торчали во все стороны. Ползучая ваза: винтовки, головы, руки, синие и серые шинели — точно цветы. Он полз к другому углу, хотел скрыться.
Акимка, рабочие и солдаты торопливо, наседая один на другого, прицеливались, залпом выстрелили в него. Автомобиль дернулся и остановился: из машины брызнула белая струя: на нем судорожно заметались люди.
— А-а-а... торжественно заревел нечеловеческий голос рядом с Акимкой.
Акимка видел, как там люди клубками падали на мостовую, на дно автомобиля, судорожно метались, стараясь прятаться за колеса и за борта; видел, как летели щепки, отбитые от деревянных бортов автомобиля, и острая неиспытанная радость душила его.
— Бей их! Лупи! — орали здесь, около.
— Бей! — орал Акимка, уже не сознавая и нечувствуя себя, и стрелял без передышки, едва успевая заряжать.
Прошла, может быть, минута, автомобиль стоял разбитый, и никто уже не шевелился ни на нем, ни около него.
С любопытством смотрели на автомобиль.
— Тррах!
Это на дальнем углу выстрелили. И сразу на всех лицах мелькнуло упорство и напряженность. Все торопливо защелкали затворами, задвигались. К углу подошел солдат с черной острой бородкой. Он сказал отрывисто:
— Сейчас наступление, товарищи, готовься.
— Наступление, — повторил про себя Акимка, — наступление...
Под ложечкой у него задрожало. Он заюркал туда-сюда, искал места, где бы встать, так как думал, что в наступление обязательно итти рядами.
— Наши обходят дворами. Как начнется стрельба, мы...
Солдат не договорил: там, на углу, сразу закипела стрельба. Солдат метнулся, крикнул: "за мной" и, не оглядываясь, побежал тротуаром к Охотному. Акимка заревел "ура" — и за ним. И враз перегнал. Один впереди всех, сломя голову, бежал, а навстречу ему неслось горячее — может быть, воздух, может быть, пули, — и ветер визжал в ушах.
Остановился он только на углу, у красного дома, и видел, как вниз по Моховой бежали синие и серые шинели, и три раза успел выстрелить им вслед. Взволнованный и торжествующий, он взобрался на крыльцо охотнорядской часовни, чтобы оттуда лучше и подальше видеть. Охотный ряд, Театральная площадь и улицы — все было пусто. Из-за лавочек начали выползать люди — больше мальчишки и темной массой затолпились на углах. Они с любопытством, точно на диковину, смотрели на солдат и рабочих, рассматривали расстрелянный и залитый кровью автомобиль, стоявший на перекрестке. Мальчишки отдирали щепки от бортов, собирали гильзы патронов. Потом толпа смешалась с вооруженными солдатами и рабочими. Три мальчугана, лет по десяти, остановились перед Акимкой и с завистью смотрели на него.
— Дай пострелять? — попросил один.
Акимку жестоко оскорбила такая просьба.
— Уйди, — грозно крикнул он на мальчугана и, прислонившись к каменному парапету часовни и держа винтовку на перевес, решительно и сердито закричал:
— Частные которые, расходись. Стрелять буду.
И выстрелил вверх.
Толпа шарахнулась. Даже солдаты и рабочие, что с винтовками, дрогнули и метнулись.
— Расходись, расходись, раздались тревожные крики.
В одну минуту, словно кто смел толпу. Было видно, как перепуганные люди мечутся между лавками, прячутся. Солдаты и рабочие сгрудились около угла "Национальной" гостиницы. Акимка один остался на крыльце часовни. Кругом никого. Свои вон на углу, за разбитым автомобилем. Он вдруг сердцем почувствовал, что здесь-то он один. Стало страшно. Казалось, из-за часовни выскочит кто-то злой и убьет. Под шапкой у него шевельнулись волосы. Побледнев, он соскочил с крыльца и через дорогу, мимо автомобиля, бросился к углу, к рабочим. По дороге споткнулся. Это еще больше усилило его страх.
— Держись! — смеясь крикнули на углу.
... — Кажись, сами себя напугали, — сказал чей-то насмешливый голос: — здесь никого нет.
— Есть, — отозвался Акимка.
— Где?
Акимка и сам не знал, где враги, но махнул рукой к углу Моховой,
— Там!
Он чувствовал, как тревога вдруг захватила его. Почему-то опять захотелось бросить винтовку и поскорее уйти домой, на Пресню, и теперь это чувство было настойчивее. Стало тоскливо, холодно, и по телу забегали мурашки.
Вдруг где-то близко, за углом, ахнул резкий выстрел. Рабочие и солдаты шарахнулись к стене. Акимка метнулся испуганно за ними, стараясь спрятаться за кого-нибудь.
"Уйти бы отсюда", — с тоской думал он.
Выстрелы не повторялись. Рабочие и солдаты, стоявшие у стены, вздохнуло свободнее, зашевелились.
Чтобы подбодрить себя, Акимка поднял винтовку и выстрелил вверх. Потом еще. За ним стали стрелять солдаты. Стреляли в окна соседних домов, в крыши, где, казалось, засел невидимый враг. И, стреляя, все опять вышли на угол, на перекресток. Акимка забрался на старое место, на крыльцо часовни, и оттуда стрелял в здание Национальной гостиницы, целился в окна, на которых висели прекрасные гардины, а в глубине виднелись блестящие люстры и темная пышная мебель. Выстрелы немного успокоили его, подбодрили. Он с наслаждением разбил пулями все фонари у крыльца гостиницы, сделанные из матового резного стекла, разбил графин, стоявший на столе, там внутри, перед окном.
Потом стрельба сама собой прекратилась. Стало покойнее. Но чувство неопределенной тоски не оставляло Акимку. Он знал сердцем, что опасность где-то здесь близко, рядом. Но где? Стрельба шла все время где-то около университета и у Кремля. Ни юнкеров, ни студентов не было видно.
Но Акимка, беспокойно оглядываясь, все искал, откуда опасность, и не мог найти.
— Идут юнкера, — вдруг резко крикнул из-за часовни детский голос.
И в тот же момент кругом часовни и на улице грянули частые выстрелы. Толпа завыла, заметалась. Мальчишки падали на землю, бежали, на четвереньках ползли к лавкам. Дрожа всем телом, Акимка попытался, приседая, пробежать к углу Тверской, но едва выбежал из-за часовни, как попал под выстрелы. Он увидел, что из ворот соседних домов поодиночке и группами бегут юнкера и студенты с винтовками на перевес и что на всех соседних крышах виднеются фигуры людей с винтовками. Акимке показалось, что все, кто засел на крышах, целят прямо в него. Он метнулся назад, на крыльцо часовни, под защиту стены. На бегу юнкера и студенты в упор стреляли в солдат и рабочих. У самого угла часовни, на грязных, покрытых осенней слякотью плитах тротуара, уже лежало несколько человек, судорожно корчившихся и кричавших, а рядом с ними валялись брошеные винтовки. Несколько солдат плотно прижались к стенам часовни и стреляли в юнкеров. А те цепью бежали прямо на них. Вот они вскочили на самое крыльцо, где судорожно метались растерявшиеся солдаты. Акимка, будто в полудреме, видел, как юнкера штыками с размаха тыкали солдат, а те дико выли и хрипели и руками пытались ловить штыки, или сами стреляли в юнкеров на расстоянии двух шагов.
Забыв, что можно стрелять и сопротивляться, Акимка прижался к стене и крепко уперся в холодные камни, словно хотел вдавиться в них. Широкими от ужаса глазами он смотрел на юнкеров, которые около него расстреливали мечущихся солдат и рабочих, и ждал, замерев. Два юнкера подбежали совсем близко. Один на бегу вскинул винтовку и прицелился в голову Акимке. Акимка ясно увидел его темные, круглые глаза. Блеснул яркий огонь. Но выстрела Акимка не услышал. Уронив винтовку, он ничком упал на каменные плиты крыльца.
1) Ныне — Советской. В б. доме генерал-губернатора, теперь — Моссовет.
(стр. 2.)