"Смена", №17, ноябрь 1924 год, стр. 15-16.
I.
У сапожника Павла Курносова
"Жил—куток" в низовом этаже,
Аккурат тебе будка барбосова,
То-есть, — в самый обрез — "абреже".
Да и дом-то, мурья никудышная.
Просто — "шпроты в прованском", — не дом,
Оттого и буза злокадышная,
Канитель и Гоморра-Содом.
Общей кухни, — понятно, — не водится:
Все и жарь, все и варь у себя.
Баба вечно с плитой хороводится,
А в "остаче" крутятся "робя".
Раз шагнул — в Карла Маркса уставился;
Повернул, — уперся в Ильича...
Так бы лег да навеки преставился.
Иль подалее дал стрекача...
Будем сказывать: комната чадная...
Вряд ли хуже в столице и есть...
Ну, а тут еще с Петькой нескладная
Приключилася радья болесть...
II.
Петька ростом не дюже возвышенный:
От горшка, например, полвершка, —
Но мозгой, — не сказать: "обезлишенный".
С первосортной мозгою башка...
Пришпандорившись в школе технической,
Изглодал окияны наук:
Сам проводит огонь электрический
И звонки по квартирам вокруг.
И пятнадцати нет, а подите-т-ка.
Петку в гору н-и-х понесло.
И смотреть не желает, вишь, дитятко,
На отцовское хлеб-ремесло.
— Я, — грит, — вам не простой человечина,
Человек на теперьный фасон:
— У меня, — говорит, — обеспечено,
Чтобы был из меня Эдиссон.
Все евонные други-приятели,
Кто в мигалку, а кто на бульвар, —
Все курильщики, ёры, ругатели, —
А Петряй — "Таганрогский товар" 1).
Целы сутки над чем-то сутулится
(А в мурье и самим не присесть).
По неделям не глянет на улицу.
И ино позабудет и есть.
Заработал у нэпмана чуточку,
Дал сестренкам-братенкам двугряш,
И на "Сушку" 2) в тую же минуточку
Полетел, что твой борзый лягаш.
Ох, ты, тесь-теснота злохудожная.
И самим-то не встать, ни прилечь,
А у Петьки "мура" всевозможная,
Что вот только сграбастать да сжечь...
Провода да штуковина бросова...
Петька с этим всю ночь напролет...
Вон уж шепчутся... — "Слышь, у Курносова
Непутящий сынок-то растет"...
— Ой, возьми-ка, сынок, опорожника
Свой-то угол, — на што те оны.
Велики ли промысла у сапожника, —
А тебе-б сгодилось на штаны"...
III.
Сам Курносов не шибко сознательный
(При царе родился и возрос...),
Человек работящий, старательный, —
Да житье не особь задалось.
То война, а за ней безработица...
Ломит спину и ноги, и грудь.
Часом с дела поздненько воротится, —
Ну, глядишь бы, прилечь да вздремнуть.
Ан, в мурье-то с обеда нагажено,
Да со стирки испарина — чад...
Знамо дело, — не площадь, а скважина...
Кубатура, слышь, — эдакий яд...
Ну да ладно бы... Дело привышное.
Взял да лег за газетиной "Труд" —
Так ребята тебе злокадышные
Прямо в уши истошно орут.
Ну и рявкнешь так нервенным голосом:
"Шел бы Петька. Расселся бревном.
Эка шишгаль. Смотри-ка-ось: на зола сам.
А ведь занял весь угол добром"...
IV.
Ну, конешно, по злости срывается
И не это порой, а в душе
Распрекрасная дума болтается:
— "Да не все-ж сухотеть о гроше...
Може вправду Петюшка особенный,
И взаправду в науках допер...
Да, ведь, в жизни-то, горем затопленной,
Материнский не в строку укор"...
И порой, как сойдутся "у праздника".
Заведут тарабар за пивком, —
Сам Курносой на Петьку проказника
Захадыками укажет кивком:
— Мол, не нашего роду и племени,
А советский растет человек.
При царе-то, по старому времени,
Мы таких не видали вовек.
Над какой-то машиной копается,
А зачем, хушь убей, невдомек.
Я и так уж: "пущай занимается, —
Может, выйдет и дело и прок".
А приятели умственно хмыкали:
— Коль машина, так это брат, ух.
Глядь, с Комхоза какого, со ВЦИК'а ли
Награжденье получит Петрух,
Коли ежли оно изобретено
Для какого, сказать, ремесла, —
Коль оно изобретенье Петино
Приспособить в дела промысла. —
Только все-ж бы по делу башмачному
Приучать помаленьку мальца,
Мастерку деловому, кулачному, —
Чтобы вышел, примерно, в отца...
— Нет уж, милые други-приятели,
Будем жить на советский режим.
Столь мы сил на учебу потратили,
Что досель при колодке дрожим...
Уж пускай их живут не по-нашему.
А особую жисть создают.
Да опять же: острастку задашь ему,
Так уйдет от тебя — и капут.
V.
Ох, мурье ты, мурье окаянное.
Ох, ты "жил-кубатура" тоска.
Очумело чадит коноплянное,
Оголтело зловонит треска...
Визг ребят, громыханье посудиной,
Запах мыла, паров и тряпья —
Ненавистнее петли Иудиной.
И опять же в дому ни копья...
Петька с "Сушки" явился с покупками:
Все, что взял с нэпача, промотал.
Две коробки с какими-то трубками,
Кремешок (надо быть камчадал),
Провода и машинка нарядная,
Ну и провлоки тохонькой с пуд...
Вот какая житьюга нескладная:
Сами дети из горла дерут.
Разложился кругом, растопырился,
Застучал, затрещал, застращал,
И, немедля, орлом расфуфырился:
"Чей-то голос в трубу провещал".
Мать смеется, а тятька лимонится:
— Изобрел, де, сынок благодать:
Вся Расся теперь телефонится,
Так не стоило время терять.
В нашем тресте их до ста имеется.
И у нас в мастерской аппарат.
Коль умеешь — и ты, разумеется,
Разговаривай сутки под ряд".
— "Эх, папаша, головка отсталая.
Это радио, вешш — елемент.
Понимаю в нем до смеху мало я.
Но дойду, как наступит момент.
Не дойду — отдавайте в башмачники.
Буду честно тачать сапоги,
И окончу свой век неудачником...
А покуда мешать не моги.
Завтра утром залезу повыше я
(Мне домком разрешил поутру);
Там антенну повешу над крушею.
Всей столице носище утру".
VI.
Ночью грохот... Споткнувшись о проводы,
Вывел тятька под глазом фонарь,
И на слезные Петькины доводы
Все бубнил: "Исковеркую, тварь".
Мамка утром кричала пронзительно,
Словно сунула нос в кипяток,
А сынишка бунчал поучительно:
— "А не тронь электрический ток".
Обошлось... Собралися сапожники...
Сели... Разом взялись за пирог...
От обедни дошли до "Безбожника",
Поболтали, послали в шинок.
Долбанули... Пришли в умиление...
— Хорошо бы сходить в мавзолей.
— Говорят, что пойдем в воскресение...
— В праздник, что уж пройтиться милей..
Прочитали в "Известиях" радия:
Что в Марокко, что Врангель барон...
Обругали Лай-жоржу — исчадие...
Вдруг запел на столе граммофон.
VII.
Петька вскрикнул, лохматый, вз'ерошенный.
Снова сел и за трубку взялся,
А сапожный кружок огорошенный
Общим хором сказал: "Чудессса.
Что такккое? И что за механика?
Без трубы, а, — видать, — гомонит".
— "Успокойтесь. Напрасная паника.
Это самый научный гранит".
— "Очень явственно. То-есть "грызение"
Вон жиличка — студентка из ФОН,
Но одначе не слышно, тем менее,
Чтобы грызли у их граммофон".
— "Тише граждане. Петька всклокоченный,
Побелевши, что твой потолок,
Бац на стол, самогоном подмоченный,
Всю машину и длинный шнурок.
— "Вот послушайте. Там конференция,
Пятый с'езд"... — "Говори. Не томи".
— Вот вам, Троцкий на счет интервенции.
А концерт обещают к восьми".
Взял рукой, почему-то дрожащею.
Эту трубку Парфенов Кондрат,
И, заслышавши речь настоящую,
Тихо молвил: "живой в аккурат".
Стало в комнатке тихо томительно
И внимали все с 20 минут,
Как из трубки звучал убедительно
Голос Троцкого, словно вот тут.
Речь покрылась ладоней раскатами.
Снова стихло. В сердечушках "стыть".
Но опять, как живой, пред ребятами,
Начал Каменев речь говорить.
— Да и что-ж оно — это явление.
Конференция, — скажем, — в Большом,
А на Бронной слыхать... Удивление...
С'единилась с моим шалашом.
— Там сказали, а это я хлопаю.
Там собранье, а мы как на нем.
И ужели над всею Европою
Этот самый разносится гром?
VIII.
Перерыв... Сысполна очумелые.
Три минуты молчали... Потом
Вдрызг счастливые, гордые, смелые,
На Петряя налезли гуртом,
Возглашали восторг, изумление:
— "То-есть, гений, не глядя на рост".
А в дверях уж толпился в смятении
В 200 душ постояльцевский хвост.
— "Да неужто-ж у Петьки-исчадия
Завелася такая башка,
Что придумала станцию-радия"...
Но внимали речам без смешка.
И когда в "телефоне" захлопали, —
И в дверях все захлопали враз,
А партейные даже затопали,
Ощутив небывалый экстаз.
Ровно в 8 "поехало" заново...
Влезло в комнату сотня голов...
Выступала сначала Нежданова,
А за ней говорил Качалов.
Время мчалось длинно-ль, коротенько ли -
Не заметили, дух затаив —
А пред ними и пели, и тренькали
И сказали потом: "перерыв".
IX.
Разошлись возбужденные, красные,
К надоевшей "жилплошадной" тьме,
И журчали восторги их страстные
О великом таланте-уме.
В эту ночь не спалось у сапожника.
Председатель правленья сидел,
Все рассматривал, с видом художника
И на Петьку с почтеньем глядел:
— "Погодите, оно образуется
И на-днях обнаружится ход,
Только пусть мальчуган не балуется.
Гарантирую: шибко пойдет".
Матка плакала, млели сапожники,
Петька слушал, а вслух повещал:
"РОСТА. В Берне жслезнодорожники
В пользу МОПР'а устроили бал"...
Разошлись... Жилкоммуна рабочая
Крепко плавает в праздничном сне...
Только Петька, мозгами ворочая,
Что-то пальцами чертит по стене...
Да машинка, совсем незаметная,
На столе темнотой увита,
Что-то стукает тайно-секретное:
— "Та-та-та-та-та-та-та-та-та"...
1) "Таганрогский товар" — подметки Таганрогской выделки у сапожников считаются лучшими. (стр. 15.)
2) «Сушка» — уменьшенное название Сухаревского рынка. (стр. 15.)