А. П. Щапов. Сочинения, т. I, 1906 г., стр. 602-624

Умственныя направленiя русскаго раскола ¹).

(Важное примечание)

Секта людей божiихъ и скопцовъ
II.

Приступая къ анализу составныхъ элементовъ, изъ которыхъ сложилась секта людей божiихъ, мы намѣрены раскрыть эти элементы во всей ихъ подробности. Во-первыхъ, самыя свойства дѣйствiй лже-пророковъ и лже-пророчицъ людей божiихъ, наиболѣе характеризующiя ихъ пророческое самозванство, суть ничто иное, какъ только высшее проявленiе главныхъ аттрибутовъ чудско-славянскихъ волхвовъ, кудесниковъ и шамановъ. Не даромъ, православный народъ русскiй, очень хорошо знавшiй волхвовъ и кудесниковъ, главныхъ пророковъ людей божiихъ называлъ волхвами. Такъ родоначальниковъ людей божiихъ, Данилу Филипова и Селиванова, народъ положительно признавалъ «великими волхвами». «Взяли меня, — говоритъ Селивановъ въ своемъ посланiи, — и великiй допросъ чинили, и ротъ мнѣ драли, и въ ушахъ и подъ носомъ смотрѣли и говорили: глядите вездѣ! у него есть гдѣ нибудь отрава; глядите тутъ и тутъ! Дѣлали великiя пытки и допросы и великимъ волхвомъ меня называли, и отданъ былъ строгiй приказъ, — чтобъ близко ко мнѣ не ходили и кушанье близко не подносили, хлѣбъ подавали на шестѣ, а кушанье на длинной ложкѣ, сдѣланной аршина въ полтора, и говорили: кормите его, да бойтесь; подавайте, а сами прочь отворачивайтесь, чтобы ни на кого не дунулъ и не взглянулъ! Вѣдь онъ великiй волхвъ и прелестникъ, чтобъ не прельстилъ и насъ къ себѣ не привратилъ: онъ хоть кого прельститъ; онъ и царя можетъ прельстить, а не только насъ; и называли великимъ волхвомъ, такъ какъ и Господа прежде называли» ²). И дѣйствительно, всѣ мнимо-чудотворныя и пророческiя обаянiя «великихъ волхвовъ» — пророковъ людей божiихъ отличались чертами чародѣйными; волшебными и шаманскими. Какъ въ языческой древности появленiе волхвовъ и вѣдуновъ ознаменовывалось потрясенiями во всей физической природѣ, такъ и появленiе новыхъ великихъ волхвовъ — лже-пророковъ людей божiихъ обставляется въ ихъ пѣсняхъ знаменьями и чудесами. Селивановъ говоритъ о себѣ: «а рожденiя и появленiя сына божiя, по пророчеству, давно ожидали, о чемъ и было возвѣщено: какъ народится сынъ божiй и приметъ крещенiе чистоты, въ то время явится звѣзда съ хвостомъ, и тогда последуютъ за нимъ многiя тысячи всякаго колѣна людей... И когда онъ облекся въ чистоту сына божiя, то дѣйствительно тогда же явилась на небѣ звѣзда съ хвостомъ, мiръ тому не мало дивился» ³). И въ пѣсняхъ своихъ люди божiи поютъ про появленiе Селиванова:

У насъ было на сырой землѣ
Претворилися такiя чудеса:
Растворилися седьмыя небеса.
Сокатилися златыя колеса,
Золотыя, еще огненныя.
Ужъ на той колесницѣ огненной
Надъ пророками пророкъ сударь гремитъ,
Нашъ батюшка покатываетъ,
Утверждаетъ онъ святой, божiй законъ.
Подъ нимъ бѣлый, храбрый конь,
Хорошо его конь убранъ,
Золотыми подковами подкованъ.
Ужъ и этотъ конь не простъ:
У добра коня жемчужный хвостъ,
А гривушка позолоченная,
Крупнымъ жемчугомъ унизанная,
Въ очахъ его камень маргаритъ,
Изо-устъ его огонь-пламя горитъ.
Ужъ на томъ ли на храбромъ, на конѣ
Селивановъ нашъ покатываетъ,
Онъ катаетъ со златыми ключами
По всѣмъ четыремъ сторонушкамъ:
По инымъ землямъ французскiимъ.
Французскiимъ и иркутскiимъ...
Набираетъ онъ полки премудрые.
Кавалерiю духовную...
.......
Спѣшитъ батюшка, катаетъ
Онъ со страшнымъ судомъ,
Со рѣшеньемъ и прощеньемъ,
Со златыми, со трубами,
Съ богатырскими конями ⁴).

Какъ волхвы и чародѣи знали разныя приворотныя средства, чтобы расположить и привлечь къ себѣ чье-либо сердце; довѣрiе, любовь и проч., — такъ и пророки и пророчицы людей божiихъ «подносятъ иногда пришедшимъ къ нимъ людямъ какого-то волшебнаго настоя, въ видѣ краснаго вина, послѣ чего выпившiй чувствуетъ, говорятъ, какое-то непонятное, особенное влеченiе къ ихъ сектѣ» ⁵).

Далѣе, какъ волхвы и кудесники однимъ дуновенiемъ своимъ могли обморочить и возстановить человѣка, а заговорами своими избавлялись отъ меча и ружья, свергали желѣзныя оковы, отпирали замки и выходили изъ темницъ, — такъ и «великiе волхвы» — пророки людей божiихъ будто бы обладали всѣми этими чародѣйными силами. Тотъ же Селивановъ о себѣ говоритъ: «въ одно время были мы на бесѣдушкѣ, и одна дѣвица пророчица, по ненависти, стала съ камнемъ у дверей, поднявши руку, и какъ подняла камень, такъ и окаменѣла у нея рука... А еще братъ ея хотѣлъ меня застрѣлить изъ ружья, когда я ходилъ на праздникъ изъ села въ Тулу: то каждый праздникъ, когда я приду, онъ выходилъ въ лѣсъ съ ружьемъ и стрѣлялъ по мнѣ шесть разъ: но ружье, по промыслу божьему, не выстрѣлило ни одного разу... Въ одно время, первая и главная пророчица въ кораблѣ матушки моей, Акулины Ивановны, Анна Романовна, взявши меня въ особую горницу, сказала, что я давно съ тобою хочу побесѣдовать: садись возлѣ меня! И посадя, схватила крестъ и хотѣла привести меня, и говорила: приложись ко кресту! А я взялъ отъ нея и сказалъ: Дай-ко, я приведу тебя снова самую!.. И тутъ накатилъ на нее мой духъ, и она, сдѣлавшись безъ чувствъ, упала на полъ... Взялъ я, подунулъ на нее своимъ духомъ, и она какъ отъ сна пробудилась, встала и, перекрестившись, сказала: «О, Господи! что такое случилось? О, куды твой Богъ великъ!..» Приведши меня въ Тулу, посадили на стулѣ, подпоясали поясомъ желѣзнымъ, фунтовъ пятнадцать, и приковали меня къ стѣнамъ за шею, за руки и за ноги: на часахъ стояли четыре драгуна... Возжелалъ я сойти со креста, и только-что сiе подумалъ, то все желѣзо съ шеи, съ рукъ и съ ногъ свалилось, а драгуны тогда всѣ заснули, и я вышелъ вонъ и гулялъ по двору» и проч. Про чародѣйныя и волшебническiя дѣйствiя Данилы Филипова и Ивана Тимоѳеева Суслова у людей божiихъ сохраняются подобныя же легенды и миѳы. Далѣе, мнимо-сверхъестественный даръ таинственнаго предвѣденiя и предсказанiя урожаевъ или неурожаевъ, удачи и неудачи разныхъ промысловъ и мнимо-сверхъестественная власть однимъ даровать изобилiе и урожай, — а другихъ — лишать, все эти аттрибуты, завѣщанные великимъ волхвамъ и волшебницамъ — пророкамъ и пророчицамъ людей божiихъ финско-славянскимъ кудесничествомъ. Мы видѣли, какъ въ древней Россiи, «въ ловы идуще или на куплю отходяще — чародѣянiемъ и кобми ходили сихъ искати». Видѣли также, какъ древнiе чудско-славянскiе кудесники истолковывали причины неурожаевъ. Извѣстно также, что всѣ финскiя племена — самоѣды, мордва, чуваши, черемисы, вотяки, остяки и проч. и доселѣ предъ началомъ всякихъ промысловъ прибѣгаютъ къ шаманству, и шаманы — самоѣдскiе тадибеи, черемискiе корты, вотяцкiе тоны и вѣдины или вѣдуны и проч., вопрошая своихъ боговъ и духовъ, предсказываютъ, по вдохновенiю ихъ, объ изобилiи или недостаткѣ урожаевъ, меда, рыбы, звѣрей, скота и проч. Такъ точно и пророки и пророчицы людей божiихъ, подобно древне-русскимъ волхвамъ и финскимъ шаманамъ, присвояли себѣ сверхъ-естественную власть — распоряжаться жизненными произведенiями природы: «Пророчица Анна Романовна, говоритъ Селивановъ, — узнавала въ морѣ и рѣкахъ, когда будетъ рыбы ловъ, и въ поляхъ хлѣбу урожай, почему и по явности она прославилась: и знавши это, многiе изъ мiру къ ней приходили и спрашивали: сѣять ли нынѣшнiй годъ хлѣбъ? а такихе о рыбѣ: ѣздить ли ловить или нѣтъ? И если она кому велитъ сѣятъ хлѣбъ или ловить рыбы, то много въ тотъ годъ хлѣба уродится и рыбы поймаютъ: а въ который годъ не прикажетъ, то ничего не поймаютъ и не уродится хлѣбъ ⁶). Самая таинственность и строгая замкнутость традицiоннаго, преемственнаго обученiя тайнамъ пророчества вполнѣ соотвѣтствуетъ столь же сокровенной и въ тѣсномъ кругу замкнутой наслѣдственной передачѣ тайнъ кудесничества и шаманства. Извѣстно, что въ старину чудско-славянскiе волхвы и кудесники и бабы кудесницы подъ строгимъ секретомъ передавали своимъ родственникамъ или самымъ ближайшимъ людямъ свои завѣтныя тайны, свое знахарское искусство — колдовское и пророческое. «Невѣжды держали у себя лживыя молитвы, заговоры и заклинанiя, волховники и чаровники «отъ отецъ и прадѣдъ» ⁷). И доселѣ знахари обыкновенно передаютъ свое званiе только въ глубокой старости, или при смерти, близкимъ своимъ родственникамъ, какъ наслѣдство. Шаманы или кудесники финскихъ племенъ также строго соблюдаютъ таинственную наслѣдственную передачу своего шаманскаго искусства. «Преимущество свое предъ простымъ народомъ, говоритъ, напр., Лепехинъ о самоѣдскихъ шаманахъ — тадибеяхъ, — и безпрерывное преемство своего художества опредѣляютъ и заключаютъ тадибеи единственно въ своемъ родѣ; потому всегда отъ восходящей линiи предковъ переходитъ къ нисходящимъ потомкамъ знанiе и отправленiе ихъ чина, въ которомъ непосредственное обученiе, по мнѣнiю самоѣдовъ, отъ самихъ тадебцiевъ невидимо прiемлютъ, съ помощiю однакожъ старыхъ тадибеевъ, которые молодымъ своимъ братьямъ споспѣшествуютъ своими совѣтами подобающимъ образомъ обходиться съ тадебцiями» ⁸). Точно также и у пророковъ и пророчицъ людей божiихъ всегда былъ самый тѣсный и таинственный кругъ наслѣдственной или традицiонной преемственности ихъ шаманско-пророческихъ секретовъ. У людей божiихъ обыкновенно наслѣдуютъ званiе пророческое дѣти, рожденныя отъ свальнаго грѣха пророка и пророчицы и всего корабля мужчинъ и женщинъ. Такiя дѣти воспитываются обыкновенно и учатся тайнамъ шаманскаго пророчества: мужескiй полъ у пророковъ, а женскiй у пророчицъ, и впослѣдствiи заступаютъ ихъ мѣсто въ обществѣ людей божiихъ ⁹). Въ 1828 году старшая пророчица людей божiихъ, Анна Скочкова, крестьянка Саратовской губернiи, при допросѣ раскрыла тайну выбора пророковъ и пророчицъ у хлыстовъ. «Въ Турцiи, говорила она, среди бѣжавшихъ туда гребенскихъ и запорожскихъ казаковъ, хлысты имѣютъ главнаго настоятеля своей секты, отъ него получаютъ всѣ нужныя книги. Тамъ были строго испытываемы и утверждаемы пророки и пророчицы хлыстовъ. Оттуда выдавалась имъ въ даръ книжка, похожая на молитвенникъ; книга эта была напечатана русскими красными словами, но разобрать и понять ее было невозможно. Только пророки и пророчицы могутъ ее читать очень скоро, отъ лѣвой руки къ правой. Главная пророчица обязана была двухъ или трехъ дѣвочекъ, по усмотрѣнiю, предварительно познакомить съ сею грамотою, а пророкъ столько же мальчиковъ, но не иначе какъ секретно, дабы, въ случаѣ ихъ смерти, изъ оныхъ дѣвочекъ и мальчиковъ могли быть избраны пророчица и пророкъ. Прочимъ же сей грамотѣ учиться не дозволяется» ¹⁰). По мнѣнiю симбирскихъ, алтырскихъ скопцовъ, для того чтобы сдѣлаться пророкомъ, даже скопецъ «большой печати», т.-е. вполнѣ оскопившiйся и приведшiй въ скопчество 12 учениковъ, долженъ быть хоть разъ при смерти одного изъ скопческихъ пророковъ воспрiять въ себя душу пророка ¹¹). Наконецъ, подобно всѣмъ кудесникамъ и шаманамъ, пророки и пророчицы людей божiихъ пользовались простотою необразованнаго и суевѣрнаго народа для наживы. Сусловъ обогатился на счетъ «золотой казны» суевѣрныхъ «гостей-корабельщиковъ», завелъ свой домъ въ Москвѣ и спокойно прожилъ въ немъ 30 лѣтъ подъ именемъ темнаго богатины Ивана Тимофеевича Суслова. Въ 1735 г., когда сборище людей божiихъ было открыто въ Москвѣ правительствомъ, по доносу разбойника Караулова, и въ Петербургѣ наряжена была слѣдственная комиссiя для изслѣдованiя ихъ ученiя и дѣйствiй, — пророки и пророчицы людей божiихъ прямо сознавались передъ комиссiей, что они простотою и безусловнымъ повиновенiемъ грубыхъ невѣждъ пользовались къ своему обогащенiю ¹²). Въ разсказахъ Селиванова про лже-пророчицу Акулину Ивановну говорится, что она была «великая миллiонщица». И самъ Селивановъ, кажется, тоже былъ не прочь наживать богатство. «Явное богатство, — говоритъ онъ, — не вредитъ умному человѣку». Людямъ божiимъ предсказывалъ онъ обогащенiе, если они будутъ соблюдать чистоту. Когда онъ былъ на соборѣ лже-пророчицы Анны Романовны, «она велѣла выдвинуть на средину собора какой-то сундукъ и, сѣвши на него крѣпко вмѣстѣ съ Селивановымъ, сказала ему: «ты одинъ откупишь всѣхъ иностранныхъ земель товары». Самъ Селивановъ говоритъ о себѣ: «когда я пошелъ въ Иркутскъ, у меня было товару только за одною печатью, а какъ пришелъ изъ Иркутска въ Россiю, — тогда вынесъ товару за тремя печатьми» ¹³).

Во-вторыхъ, богослуженiе людей божiихъ есть ничто иное, какъ смѣсь библейско-христiанской санкцiи съ финско-славянскими языческими сборищами и моленiями и славянско-финскимъ шаманствомъ. Древне-языческiя, чудско-славянскiя, такъ называемыя церковными iерархами «идольскiя сборища и мольбища», преобразовались въ сектѣ людей божiихъ и скопцовъ въ такъ называемые божьи соборы и моленья. Такъ переименовалъ ихъ Селивановъ: «именуйте, писалъ онъ, свои собранiя божьими соборами: первый — есть соборъ отца нашего искупителя, другой — матушки нашей Акулины Ивановны, а третий соборъ — возлюбленнаго моего сыночка Александра Ивановича, четвертый же соборъ всѣхъ вѣрныхъ праведныхъ» ¹⁴). Всѣ существенные аттрибуты старыхъ чудско-славянскихъ идольскихъ сборищъ, какъ-то: хороводы, пляски, скаканья, плесканья и т. п., пѣсни мiрскiя, даже самый свальный грѣхъ — «великое прельщенiе и паденье мужамъ и отрокамъ», женамъ замужнимъ беззаконное оскверненiе и дѣвамъ растлѣнiе — все это существенно вошло въ составъ радѣнiй и бесѣдъ людей божiихъ и только приняло въ нихъ новую, сектаторскую форму. Вообще, вслѣдствiе вѣкового физiологическаго и умственно-бытоваго смѣшенiя славянскаго племени съ разными финскими племенами, — и въ мнимо-богослужебныхъ соборахъ и радѣньяхъ людей божiихъ выразилась смѣсь славянскихъ и финскихъ элементовъ. Въ первой половинѣ радѣнiй преобладаетъ элементъ славяно-русскiй, а во второй — финско-шаманскiй. Такъ называемое круговое, хороводное радѣнье, въ которомъ мужчины и женщины, присутствующiе на соборѣ божьемъ, становятся въ круги, подобно какъ въ обыкновенныхъ простонародныхъ русскихъ хороводахъ, очевидно, есть религiозная [реа]кцiя древне-русскихъ языческихъ хороводовъ, которые въ XIV в. относились къ числу отреченныхъ суевѣрiй и бѣсовскихъ радостей. Всѣ богослужебныя пѣсни людей божiихъ суть ничто иное, какъ передѣлка русскихъ простонародныхъ пѣсенъ въ духѣ мистическаго ученiя людей божiихъ. Главный напѣвъ ихъ религiозныхъ песней есть напѣвъ простонародныхъ русскихъ пѣсенъ — протяжно-заунывныхъ, хороводныхъ и плясовыхъ. Кромѣ того, въ составъ богослужебныхъ пѣсней людей божiихъ вошли и нѣкоторые древне-русскiе духовные стихи, какъ, напр., стихи объ Iоасафѣ царевичѣ, объ Iосифѣ прекрасномъ, стихъ о Голубиной книгѣ и др. ¹⁵). Самъ Селивановъ въ одно время былъ калѣкой перехожимъ, по собственнымъ словамъ его, «въ нищенскомъ образѣ ходилъ по ярмаркамъ и пѣлъ стихи» ¹⁶). Наконецъ, моленъе людей божiихъ передъ чаномъ, наполненнымъ свежей водой, и гадательное слушанiе изъ-подъ чана таинственныхъ, предвѣщательныхъ голосовъ и т. п., это моленье предъ водой есть ничто иное, какъ остатокъ древне-языческаго моленья и гаданья нашихъ предковъ у воды, или такъ называвшагося тогда моленья «рѣчнаго и кладязнаго». Съ другой стороны, въ составѣ богослужебныхъ радѣнiй людей божiихъ, особенно въ обрядѣ пророчества, весьма замѣтно отразилось не только славяно-русское кудесничество, но и финское шаманство. Секта людей божiихъ особенно распространилась въ предѣлахъ рѣчной системы Волги и Оки, тамъ, гдѣ преимущественно сосредоточено финское населенiе, гдѣ сплошь и рядомъ въ [мал]ыхъ деревняхъ и даже волостяхъ живутъ крещеные и обрусѣлые чуваши, черемисы, мордва, вотяки и проч., и гдѣ русское населенiе, большею частiю, представляетъ сплошную смѣсь славянскаго элемента съ финскимъ. Эта секта также распространилась среди чухонцевъ С.-Петербугской губернiи — племени тоже финскаго. Возникши въ такой этнографической средѣ, среди крещеныхъ и некрещеныхъ, обрусѣлыхъ и полуобрусѣлыхъ финскихъ племенъ, секта людей божiихъ очень естественно многое отъ нихъ заимствовала. Та огромная масса русскаго православнаго народа, которая была ничто иное, какъ давно обрусѣлая чудь, меря, мордва, или состояла изъ обрусѣлыхъ чухонцевъ, чувашъ, черемисъ, вотяковъ и пр., въ XVII и въ XVIII в. далеко не вся отстала отъ стараго финскаго шаманства. И вотъ вышедшие изъ этой массы или появившiеся среди ея книжные и учительные люди, въ родѣ Данилы Филиппова, Суслова и Селиванова, внесли въ основанную ими секту финскiй шаманизмъ, придавъ ему наружно-христiанскiй видъ пророчества. Въ сущности же, и подъ видомъ этого пророчества, во всей ясности проглядываютъ всѣ существенныя черты финскаго шаманства. Мы проведемъ здѣсь поподробнѣе параллель между финскимъ шаманствомъ и пророчествомъ людей божiихъ, для того чтобы показать, какъ глубоко напечатлѣлся въ массѣ русскаго народа восточный, финскiй и, притомъ, самый грубый, шаманскiй умственный складъ, и какъ онъ, въ XVIII в., въ этотъ великiй вѣкъ разума и философiи, отвлекалъ и доселѣ отвлекаетъ нашъ бѣдный, темный народъ отъ свѣта въ самый мрачный заколдованый кругъ восточно-финскаго изступленiя и суевѣрiя. Главнымъ образомъ финское шаманство глубоко отпечатлѣлось на пророчествѣ людей божiихъ въ томъ видѣ, въ какомъ оно доселѣ особенно сохраняется у самоѣдскихъ племенъ. У мезенскихъ самоѣдовъ, какъ свидѣтельствуетъ миссiонеръ Венiаминъ, тадибей или шаманъ съ вечера возвѣщаетъ, что на другой день будетъ производиться самбадава — битье кудесъ, въ таком-то чумѣ. По-утру изъ всѣхъ окрестныхъ чумовъ собирается народъ. Мужчины садятся по правую, а женщины по лѣвую сторону. За ними входитъ тадибей и начинаетъ шаманить. Когда тадибей ударитъ въ пензеръ, — самоѣды, подъ звуки его, сперва припѣваютъ тихимъ голосомъ, а потомъ громко кричатъ: гой! гой! гой! Этимъ однообразнымъ распѣвомъ и крикомъ они выражаютъ внутреннее желанiе, чтобъ тадебцiи услышали воззванiя и молитвы тадибея. Къ концу самбадавы тадибей является изступленнымъ, восторженнымъ и восклицаетъ: «Нясъ-то, пришли товарищи, тадебцiи!» Впавъ въ изступленiе, тадибей начинаетъ разговаривать съ духами и пророчествовать. Именно, онъ предсказываетъ или объ излеченiи отъ болѣзни того, по просьбѣ котораго бьетъ кудесы, или объ отогнанiи волковъ отъ стада оленей, или объ успѣхахъ промысла, на который собираются самоѣды, или о напущенiи и отвращенiи какого-либо несчастiя и т. п. ¹⁷). Сибирскiе самоѣды, именно тазовскiе осамоѣдившiеся остяки, точно также, по назначенiю тотеба или шамана, собираются въ одинъ чумъ, а зимой въ землянку, и при этомъ закрываютъ войлоками всѣ отверстiя въ чуму и ледяныя окна въ зимнихъ землянкахъ. Потомъ, усѣвшись въ кругъ, — мужчины на правой, а женщины на лѣвой сторонѣ, начинаютъ пѣть. Шаманъ-тотебъ запѣваетъ и за нимъ всѣ самоѣды-остяки поютъ громко: экы-хонъ, эки-хонъ, эки-хонъ, и т. п. Иногда во время пѣнья а иногда по окончанiи, находитъ на тодэба и даже на остяковъ лусъ — духъ божiй, и начинаетъ по-очередно каждому остяку предсказывать, кто про что спрашиваетъ: кому про удачу или неудачу промысла звѣринаго или рыбнаго, кому про болѣзнь, кому про благополучiе или несчастiе какое-нибудь и т. п. Не то же ли, въ сущности, бываетъ и въ пророчествахъ людей божiихъ и скопцовъ? Совершенно также люди божiи и скопцы собираются въ одинъ домъ, и также всегда по предварительному извѣщенiю пророка и пророчицы, и въ молельной комнатѣ закрываютъ всѣ окна. Мужчины также садятся по правую сторону, а женщины по лѣвую. Затѣмъ, когда пророкъ и пророчица и всѣ люди божiи или скопцы, подобно черемисскимъ молельщикамъ, одѣнутся въ бѣлыя рубашки и зажгутъ восковыя свѣчи, — начинается общее пѣнье. Сначала, подобно самоѣдамъ, поютъ тихимъ, протяжно-плачевнымъ голосомъ: «сошли намъ, Господи, духа святаго» и пр. Потомъ начинаютъ пѣть скорымъ голосомъ, напоминая самоѣдское гой: «гой духъ святый — духъ, гой духъ — святый духъ». Къ концу пѣнiя пророкъ, подобно крику самоѣдскаго тадибея: «нясъ-то», — вдругъ восклицаетъ: «вотъ катитъ! вотъ катитъ! духъ святой катитъ! накатилъ, накатилъ!» Это значитъ, что, подобно самоѣдскому лусу или тадебцiю, на пророка сошелъ духъ. Тогда начинается пророчество, какъ у финской чуди шаманство. Какъ у всѣхъ финскихъ племенъ шаманы, во время пророчествъ, обыкновенно всячески кривляются, бьютъ себя въ грудь, и забалтываютъ и кричатъ до изступленiя, бѣшенства и обморока, такъ и у людей божiихъ и скопцовъ пророкъ, во время своего пророческаго шаманства, всячески кривляется и мечется, бьетъ себя въ грудь кулакомъ и по лядвеямъ ладонью, болтаетъ и кричитъ до изступленiя: отъ изступленiя и болтовни онъ утомляется до того, что почти всегда у рта его появляется пѣна и нерѣдко онъ падаетъ въ обморокъ ¹⁸). Подобно тому, какъ у самоѣдовъ тадебцiи или лусы возвѣщаютъ предсказанiя о погодѣ, о разливахъ водъ, объ уловѣ рыбы и звѣря, о болѣзняхъ и т. п., — и у скопцовъ, по ихъ выраженiю, «духи поютъ черезъ пророковъ», или «духъ въ кругѣ возвѣщаетъ чрезъ пророчески уста» также о воздушныхъ перемѣнахъ, о дождѣ, о градѣ, объ урожаяхъ, о болѣзняхъ и т. п. ¹⁹). Какъ для самоѣдовъ, остяковь, черемисъ, послѣ вопроса о здоровьѣ или болѣзни и смерти, первыми насущными вопросами были вопросы о средствахъ жизни, объ урожаяхъ и неурожаяхъ хлѣба, объ изобилiи или неудачѣ промысловъ рыбныхъ, звѣриныхъ, пчеловодныхъ и другихъ, и они, съ этими животрепещущими вопросами, прибѣгали къ шаманству тадибеевъ, кортовъ и т. д.: такъ и русскiй простой народъ, мучительно тревожась жизненнымъ вопросомъ объ урожаѣ или неурожаѣ хлѣба въ предстоящемъ году, о благополучiи или неудачѣ рыбнаго и всякаго другого промысла, тоже невольно шелъ къ пророку, какъ своему шаману, чтобъ тотъ попророчествовалъ или пошаманилъ ему на столь животрепещущiе вопросы жизни. Когда разнеслась молва, что пророчица Анна Романовна хорошо пророчила про урожаи и неурожаи и про другiе промыслы, то, по словамъ Селиванова, «многiе изъ мiру къ ней приходили и спрашивали: сѣять ли нынѣшнiй годъ хлѣбъ? а также объ рыбѣ: ѣздить ли ловить или нѣтъ? И она, созывая свой соборъ, состоявшiй изъ 80 человѣкъ, «ходила въ словѣ» и пророчествовала, въ какой годъ и у кого уродится много хлѣба, и рыбы изловятъ много, и въ какой годъ будетъ неурожай и неуловъ рыбы и проч. Знать такiя жизненныя тайны для народа бѣднаго, въ хозяйствѣ своемъ всецѣло зависящаго отъ физическихъ силъ естественной экономiи, — знать такiя насущныя, животрепещущiя тайны — для него было такою мучительно-тревожною потребностью, что ему какъ будто необходимы были пророки или пророчицы, на подобiе самоѣдскихъ тадибеевъ, и т. п. Если ихъ не было, а были близко финскiе шаманы, то многiе православные мужики и бабы не прочь были сходить и къ этимъ шаманамъ и просить ихъ пошаманить, какъ уродится нынѣшнiй годъ хлѣбецъ, — цѣлъ-ли будетъ въ лѣто скотъ отъ звѣря, какой будетъ въ немъ приплодъ, не захвораетъ ли кто изъ ихъ семьи и т. п. На низу Енисея одинъ русскiй крестьянинъ въ 1863 г. даже самъ шаманилъ вмѣстѣ съ юрацкимъ шаманомъ, и въ своемъ шаманскомъ изступленiи они порѣшили живою закопать въ землю 8-лѣтнюю дѣвушку. Но вотъ, на мѣсто финскихъ шамановъ въ угоду насущнымъ потребностямъ темнаго народа, явились пророки и пророчицы людей божiихъ и скопцовъ, — и вотъ масса народа устремилась къ нимъ на соборы послушать ихъ лже-пророческаго шаманства о своемъ житьѣ-бытьѣ. И тѣмъ охотнѣе народъ собирался на моленья и пророчества людей божiихъ, особенно народъ обрусѣлый изъ вотяковъ, чуди, черемисъ, мордвы и т. п., въ моленьяхъ людей божiихъ онъ во многомъ видѣлъ возстановленiе и освященiе своихъ прежнихъ, отцовскихъ и прадѣдовскихъ моленiй и обрядовъ. Напримѣръ, православному обрусѣлому вотяку или происхожденцу изъ вотяковъ сродно было самое названiе люди 6ожiи, потому что вотяки и сами въ язычествѣ называли себя удъ-мортами — людьми божiими; близки, сродны были его сердцу и сами молельные дома «людей божiихъ», потому что и вотяки-язычники имѣли для моленья такiе же «моленные дома» — будшинъ-коалы, моленныя чумы, гдѣ тона или утиссъ-шаманъ молитъ инмара «послать имъ теплый годикъ, урожай хлѣба, надѣлить ихъ дѣтками, скотомъ, медомъ, счастьемъ, добрыми людьми, кротостью и прогнать отъ скота ихъ хищныхъ звѣрей ²⁰). И, наконецъ, православному, обрусѣлому изъ вотяковъ, знакома и эта общественная коробка людей божiихъ, хранящаяся въ ихъ моленномъ домѣ, потому что и у вотяковъ въ срединѣ избной стѣны, гдѣ совершалось моленье, хранилась точно такая же общественная коробка съ деньгами и другими приношенiями и называлась вордъ-шудъ ²¹). Точно так же православный, происшедшiй отъ предковъ-черемисъ, и особенно не перекрещеный и обрусѣлый черемисянинъ тѣмъ болѣе сроднялся и осв[...] съ сектой людей божiихъ, что на моленьяхъ ихъ духъ, воспѣваемый въ пѣсняхъ людей божiихъ, живо, наглядно напоминалъ ему его прежняго, праотеческаго набольшаго бога Юма; въ воспѣваемой людьми божiими Божiей матери онъ видѣлъ живое воплощенiе своей языческой божiей матери Юмани-аба (божья матерь); а бѣлыя рубашки, какiя надѣваютъ люди божiи предъ своими моленьями, и восковыя свѣчи, какiя они возжигаютъ въ началѣ радѣнья, — въ употребленiи и у некрещеныхъ черемисъ въ ихъ моленьяхъ, особенно, въ праздникъ новаго хлѣба (наремъ у киндинъ), или наканунѣ новаго года ²²).

Наконецъ крещеные, православные чуваши и мордва могли привнести въ богослуженiе людей божiихъ и свою долю молельныхъ обычаевъ; потому что и у тѣхъ, и у другихъ есть опять сходство въ моленьяхъ. Напр., извѣстно, что люди божiи, собравшись по обычаю въ одинъ домъ человѣкъ до 50 или болѣе, приносятъ съ собою хлѣбъ, чай, сахаръ, медъ, сласти или съѣстные припасы, изъ которыхъ варятъ обѣдъ, если моленье бываетъ утромъ, или ужинъ. Потомъ зажегши восковыя свѣчи, начинаютъ свое моленье. Наконецъ, послѣ заключительной молитвы о благополучномъ возвращенiи по домамъ, всѣ садятся за столъ по мѣстамъ и угощаются обѣдомъ или ужиномъ.

Точно также бываетъ и у чувашъ и мордвы. Лепехинъ говоритъ: «Многiе изъ крещеныхъ чувашъ и мордвы и понынѣ не оставляютъ нѣкоторый родъ своихъ богомольныхъ обрядовъ. Они, собравшись въ пространный домъ, вносятъ въ избу нарочно сдѣланный для того новый столъ, ставятъ на него хлѣбъ, соль, говядину, пиво, медъ и, засвѣтивъ передъ образомъ свѣчки, совершаютъ свое моленье. Старший изъ сборища или iомзе — шаманъ, отошедъ къ дверямъ, кланяется и читаетъ свои молитвы; потомь, подошедши къ столу, указываетъ рукою на все, что на столѣ поставлено, порознь. Повторивъ сей обрядъ разъ съ шесть, затворяютъ двери, садятся за столъ и ѣдятъ оную пищу» ²³). Какъ у людей божiихъ въ пророческое званiе избираются лица обоего пола, и потому бываютъ пророки и пророчицы, — такъ и у мордвы и у чувашъ — iомзя или ихъ пророки-шаманы тоже бываютъ обоего пола.

Наконецъ, въ мистико-пантеистическомъ мiросозерцанiи людей божiихъ и скопцовъ весьма ясно отразился фетишизмъ финско-славянскаго язычества, прикрытый только церковно-византiйскимъ спиритуализмомъ. Скопцы представляютъ всю природу одухотворенною: къ небу, солнцу, звѣздамъ, лунѣ, землѣ, горамъ, рѣкамъ, озерамъ, лѣсамъ, звѣрямъ, и даже къ змѣямъ и червямъ, они также обращаются съ покаянной молитвой, какъ и къ ангеламъ, архангеламъ, херувимамъ, серафимамъ и всей небесной силѣ. Каждый новообращенный въ скопчество долженъ произносить на скопческомъ соборѣ, по наученiю скопца-пророка, такое молитвенное заклинанiе: «прости меня, Господи, пресвятая Богородица, ангелы, архангелы, херувимы, серафимы, и вся небесная сила; прости небо, земля, солнце, луна, звѣзды, озера, рѣки, горы и всѣ стихiи небесныя и земныя» ²⁴). Или: «прости меня, батюшка родимый, на кругѣ катающiйся, прости солнце и луна, небо и звѣзды, и матушка сырая земля, и пески и рѣки, и звѣри и лѣса, и змѣи и черви» ²⁵). Такое отношенiе къ природѣ есть живой остатокъ языческаго финско-славянскаго мiросозерцанiя. Всѣ финскiя племена также относятся къ физическому мiру. Общее всѣмъ альпiйскимъ народамъ вѣрованiе, — говоритъ Кастренъ, — рисуетъ себѣ силы природы, какъ существа жизнью и душою одаренныя: почти каждый предметъ, каждое явленiе въ природѣ оживлены такимъ существомъ. Духи деревъ, камней, гладкаго озера и тихаго ручья внемлютъ его молитвамъ и принимаютъ отъ него жертвы. Коли удастся ему расположить къ себѣ змѣю, медвѣдя, волка, лебедя, то и въ нихъ онъ имѣетъ вѣрныхъ хранителей, ибо въ нихъ сокрыты сильные духи. И есть много людей, особенно въ сѣверной Сибири, которые молятся предметамъ природы, въ ихъ матерiальномъ видѣ, и поклоняются имъ такъ же, какъ солнцу, небу, огню, водѣ и другимъ силамъ природы. Шаманы финскiе основываютъ все свое ученiе на томъ вѣрованiи, что вся природа населена духами, которые имѣютъ и доброе и злое влiянiе на всѣ людскiя предпрiятiя ²⁶). Такое же воззрѣнiе на природу господствовало и у славянъ-язычниковъ: перуны, хорсы, дажбоги, русалки, дивы и проч. наполняли и одушевляли небо, солнце, мѣсяцъ и звѣзды, землю, воду, лѣса, и т. п. Даже въ христiанскiя времена, какъ видно, напр., изъ «слова отъ видѣнiя Павла» солнце, мѣсяцъ и звѣзды, море и рѣки, земля и вообще вся природа представляются живыми существами, наблюдающими за нравственностью людей и угрожающими имъ за беззаконный блудъ, давленiе дѣтей, разбой, татьбу и всякiя неправды ²⁷). И вотъ это-то финско-славянское воззрѣнiе на природу отразилось въ мiросозерцанiи скопцовъ. Они повсюду въ природѣ видятъ живаго Бога, Духа Божiя. «Батюшка царь небесный, — говорилъ намъ одинъ туруханскiй скопецъ, — не велѣлъ намъ даже козявки раздавить: онъ вездѣ живой Богъ». Отсюда проистекаютъ всѣ эти мистико-пантеистическiе самволизмы, которыми характеризуются всѣ пѣсни людей божiихъ, воспѣвающихъ, напр., сизыхъ голубей — скопцовъ, солнце красное — Селиванова и т.п. Въ частности, воззрѣнiе скопцовь на солнце, какъ на могучую, животворную, а для грѣшниковъ — грозную мать небесную, и на землю, какъ на такую же могучую мать землю, есть также остатокъ древне-языческаго, финско-славянскаго мiровоззрѣнiя. Новообращенный въ скопчество долженъ давать слѣдующее заклятiе, которое у скопцовъ называется присягою: «про сiе дѣло святое никому не провѣдывать ни отцу, ни матери, ни роду, ни племени; а буде провѣдаю, не подержи меня, матушка сырая земля, не дай матушка-красное солнышко свѣту бѣлаго» ²⁸). Такое скопческое заклятiе солнцемъ и землею, очевидно, заимствовано изъ языческаго, финско-славянскаго мiросозерцанiя. Славяне, въ язычествѣ, поклонялись солнцу, сначала какъ существу женскаго пола, какъ богинѣ, а потомъ какъ богу — хорсу, дажбогу, боготворили также и святую землю, олицетворяя, называли ее матерью сырой землею. Землѣ, какъ божеству, каялись и исповѣдывались. Въ одномь духовномъ раскольничьемъ стихѣ поется:

Ужъ какъ каялся молодецъ сырой землѣ:
"Ты покай, покай, матушка сыра земля!
Есть на душѣ три тяжки грѣха,
Да три тяжкiе грѣха, три великiе..."
Какъ спроговоритъ матушка сыра земля;
"Въ первомъ грѣхѣ тебя Богъ проститъ.
Хоть бросилъ отца съ родной матерью.
Втоды глупой былъ, да неразумный сынъ.
И въ другомъ грѣхѣ тебя Богъ проститъ,
Хоть и жилъ со кумой со хрестовой,
Хоть прижили отрока младого, —
Втоды холостъ былъ, да неженатый человѣкъ.
А въ третьемъ-то грѣхѣ не могу простить,
Какъ убилъ въ полѣ братенку хрестоваго,
Порубилъ цѣлованьица хрестоваго" ²⁹).

Всѣ финскiя племена также боготворили и большею частью доселѣ боготворятъ солнце и землю: финны поклонялись солнцу, подъ именемъ Ainä, что значитъ солнце и богъ солнца ³⁰). Въ частности «мордва и чуваши, говоритъ Лепехинъ, солнце и луну не только за божества почитаютъ, но и приносятъ жертву солнцу, въ началѣ весны, когда хлѣбъ сѣютъ, а лунѣ въ новомѣсячье; мордва молилась солнцу: вышнее солнце свѣтитъ во все царство, свѣти и намъ и на нашъ мiръ». Енисейскiе остяки не только боготворятъ солнце, но и подобно скопцамъ, представляютъ его существомъ женскаго пола, матерью людей; или дѣвицей, раздѣляющей пополамъ съ небеснымъ богомъ, Ессомъ, управленiе мiромъ. Точно также финскiя племена боготворили, и боготворятъ большею частью доселѣ, землю.

Удержавъ такое языческое, финско-славянское вѣрованье въ святую мать сырую землю, скопцы, подобно древне-русскимъ стригольникамъ, исповѣдуются землѣ и вѣрятъ, что мать сыра земля можетъ передавать тайны. Селивановъ говоритъ: «отъ нѣкоторыхъ дѣтушекъ слезы доходили ко мнѣ по подземелью въ Иркутскъ и обжигали мои ноги; я ихъ спрашивалъ, и они сказывали, чьи онѣ» ³¹). Только тайны скопчества нельзя было исповѣдывать сырой землѣ. Новопришедшiй въ скопчество давалъ клятву: «Дай богъ мнѣ огонь и пламя, и кнутъ и Сибирь претерпѣть, сiе дѣло не отложить, чтобы ни кому, ни роду, ни племени, ни сырой землѣ не сказать» ³²).

Вѣрованье въ исповѣдь землѣ было и у славянъ, напр., у сербовъ и болгаръ. Такъ, въ сербской сказкѣ о Троянѣ совѣтуется одному мальчику, узнавшему тайну про Трояна: «ступай за-городъ въ поле, вырой яму, уткни въ нее голову и трижды исповѣдуй свою тайну землѣ и потомъ закопай яму» ³³).

Самая апотеоза пророковъ, идея самозванства ихъ христами, богами-саваоѳами, проистекала изъ восточно-азiятскаго, чувственно-образнаго умонастроенiя темной массы народа и была совершенно въ духѣ восточнаго, финско-славянскаго мiросозерцанiя. Во-первыхъ, антропоморфическая апотеоза людей, особенно вѣщихъ, каковы волхвы и богатыри, весьма обыкновенна какъ въ славянской, такъ въ особенности въ финской и даже отчасти въ татарской миѳолоiи. По языческому вѣрованiю восточныхъ славянъ, вѣрившихъ въ оборотней всякаго рода, всякiй великiй волхвъ могъ «сѣсть въ боги», и невѣгласи, т.-е. невѣжды съ полной вѣрой баснословили даже въ XVII вѣкѣ, будто старшiй сынъ миѳическаго Словена сѣлъ въ боги, сталъ богомъ — громомъ, перуномъ. Еще сильнѣе была вѣра въ вочеловѣченiе боговъ у восточныхъ, финскихъ племенъ, которые, крестясь и русѣя, вносили съ собой эту вѣру и въ массу православнаго русскаго народа. Всѣ боги финской Калевалы, въ позднѣйшихъ народныхъ представленiяхъ, сходятъ на землю и принимаютъ образъ человѣческiй. Не чужда идея вочеловѣченiя боговъ и тюрко-татарскимъ племенамъ, по крайней мѣрѣ, сибирскимъ татарамъ. Такъ, по представленiю послѣднихъ, ихъ божественный духъ айна (Aina) часто принимаетъ на себя образъ человѣка ³⁴). Словомъ, вочеловѣченiе боговъ и обоготворенiе людей самая обыкновенная идея въ восточной миѳологiи ³⁵). И вотъ, когда восточныя финскiя племена стали мало-по-малу принимать христiанскую вѣру и путемъ постепеннаго физiологическаго смѣшенiя входить въ составъ славяно-русской народности, — они внесли эту антропоморфическую идею вочеловѣченiя боговъ и обоготворенiя людей и въ свое новое мiросозерцанiе. Подъ влiянiемъ церковно-византiйскаго книжнаго ученiя, финско-славянская идея миѳической апотеозы выдававшихся надъ толпой влiянiемъ и подвигами людей получила новое, высшее развитiе. Народный стихъ о Егорiѣ храбромъ, прикрытый канвой церковно-византiйскаго сказанiя о Георгiѣ побѣдоносцѣ, въ различныхъ варiантахъ, является постепеннымъ историко-литературнымъ развитiемъ и выраженiемъ той идеи, какая потомъ выразилась, въ своемъ окончательномъ проявленiи, въ духовныхъ стихахъ и пѣсняхъ людей божiихъ и скопцовъ о «пророкѣ надъ пророками» — Селивановѣ. Въ одномъ варiантѣ, представляющемъ самую древнюю, языческую формацию народнаго мiросозерцанiя, стихъ о Егорiѣ храбромъ, подъ обликомъ христiанскаго святаго Георгiя побѣдоносца, воспѣваетъ, миѳическаго божественнаго богатыря, творца мiра, устроителя финско-русской земли, подобнаго финскому вѣщему Вейнемейнену. Какъ финскiй Вейнемейненъ, по изображенiю рунъ Калевалы, передѣлываетъ природу своими чарами, такъ и Егорiй храбрый устроялъ финско-русскую землю силою своихъ вѣ[щихъ сл]овъ:

Вы лѣсы, лѣсы дремучiе!
Зараститеся вы, лѣсы,
По всей землѣ свѣтло-русской...
Ой—вы—еси, рѣки быстрыя,
Рѣки быстрыя, текучiя!
Потеките вы, рѣки, по всей землѣ,
По всей землѣ свѣтло-русской,
По крутымъ горамъ, по высокимъ,
По темнымъ лѣсамъ, по дремучимъ...

Во второмъ варiантѣ, стихъ о Егорiѣ храбромъ изображаетъ этого русскаго героя въ образѣ просвѣтителя финско-русской земли и иску[пителя] отъ татарскаго ига и такимъ образомъ представляеть уже готовой созрѣвшею ту идею апотеозы, какая потомъ выразилась въ апотеозѣ Селиванова. Егорiй храбрый говоритъ:

Ой-все вы лѣсы, лѣсы темные!
Полноте-ка врагу вѣровать,
Вѣруйте-ко въ Господа распятаго,
Самаго Егорья-свѣта-храбраго!
Прiѣхалъ Егорiй свѣтъ-храбрый,
Прiѣхалъ къ горамъ высокiимъ:
Полноте-ко, горы, врагу вѣровать,
Вѣруйте-ко въ Господа распятаго,
Самаго Егорья-свѣта храбраго...
Охъ ты, птица, птица, лети въ чисто поле,
Хватай поганыхъ татаровей...
Охъ ты, мечъ, мечь самосѣкъ,
Ссѣки буйну голову у татаровей.

И, наконецъ, въ третьемъ варiантѣ, Егорiй-храбрый изображется уже въ стихѣ какъ Селивановъ, искупителемъ женщинъ отъ ига татарскаго га[рема,] очистителемъ отатарившхся русскихъ женщинъ. И надобно замѣтить, что этотъ варiантъ стиха записанъ г. Максимовымъ въ Орловской губернiи, близъ того села, гдѣ, по нѣкоторымъ сказанiямъ, была родина Селиванова. Въ этомъ стихѣ Егорiй говоритъ:

Пойду я къ бусурманищу,
Да стану за вѣру христiанскую.
Тамъ стада пасли красныя дѣвицы,
Краснымъ дѣвицамъ Егорiй проглаголуетъ:
Вы сойдитесь-ко на Кiянъ-море,
Вы обмойте шерсть басурманскую,
На васъ станутъ тѣла христiанскiя,
А вѣруйте самому Христу, Царю небесному,
Еще матери Богородицѣ.

Самъ Селивановъ пошелъ, какъ увидимъ дальше, на востокъ и даже къ [...] и татарамъ — пошелъ проповѣдывать свою чистоту.

Далѣе при восточномъ, чувственно-образномъ умонастроенiи, вслѣдствiе тысячелѣтняго непосредственно-натуральнаго воспитанiя однихъ внѣшнихъ чувствъ, безъ всякаго развитiя высшей, теоретической мыслительности, — финско-русскiй умъ никакъ не могъ возвыситься до отвлеченной, метафизической идеи божества, безъ непосредственно-натуральнаго, чувстеннаго видѣнiя его лицомъ къ лицу; или въ какомь-либо видимомъ, осязаемомъ, чувственномъ образѣ. «Самоѣды и другiе алтайскiе, финскiе народы, говоритъ Кастренъ, считаютъ даже безполезнымъ возсылать молитвы къ небеснымъ и другимъ могущественнымъ богамъ потому, что они далеко, далеко живутъ отъ людей, невидимы, неосязаемы и неприступны. Поэтому они обыкновенно просятъ шамановъ — воплотить, изобразить имъ невидимаго, отвлеченнаго небеснаго Бога въ какомъ-либо видимомъ, осязаемомъ, чувственномъ образѣ, сдѣланномъ изъ дерева или камня, большею частiю въ антропоморфической формѣ, на подобiе фигуры человѣка. Шаманы, въ свою очередь, вопрошаютъ боговъ или духовъ небесныхъ, въ какой формѣ имъ угодно народное богопочитанiе, изъ какого дерева долженъ быть сдѣланъ антропоморфическiй образъ ихъ, изъ какой кожи должна быть сшита на нихъ одежда и проч. Боги или духи вселяются въ шамана и возвѣщаютъ ему, въ какой формѣ или въ какомъ образѣ угодно имъ воплотиться и принимать народное моленiе ³⁶). Этого мало: по представленiю финскихъ племенъ, когда люди не знаютъ никакой вѣры, Богъ самъ долженъ явиться имъ въ какомъ-нибудь видимомъ и осязаемомъ образѣ, чтобы имъ наглядно, во-очiю увидѣть, кому имъ молиться, и отъ собственнаго голоса божiя услышать, какъ или какiя совершать ему моленья, обряды и жертвы. По одной черемисской легендѣ, когда умножились люди на землѣ, раздѣлились на племена и не знали, кому и какъ имъ молиться, — то родоначальники племенъ собрались на одно мѣсто, и передъ ними явился въ видимомъ образѣ юма — сѣдой богъ или набольшiй и лично роздалъ разныя вѣры, показавъ, какому племени какъ вѣровать и молиться юмѣ. Родоначальникъ черемисскаго племени опоздалъ явиться за вѣрой на мѣсто собранiя своихъ собратiй и мучился вопросомъ: кому же ему вѣровать? Встрѣтился ему родоначальникъ другого племени и возвѣстилъ, что юма уже показалъ и роздалъ вѣры. «Такъ какой же мнѣ держаться вѣры?» спросилъ съ изумленiемъ родоначальникъ черемисскiй. Тогда явился ему въ чистомъ полѣ, въ видѣ селезня, слетѣвшаго съ березы, кереметь, меньшiй братъ юмы. «Мнѣ кланяйся! Самъ юма велѣлъ тебѣ кланяться мнѣ», — такъ сказалъ кереметь родоначальнику черемисъ. И съ тѣхъ поръ черемисы молятся кереметю, въ чистыхъ мѣстахъ, въ рощахъ, у деревъ, приносятъ въ жертву утокъ и гусей, и береза, у которой явился кереметь, имѣетъ священное употребленiе при жертвоприношенiяхъ ³⁷). Вотъ точно также возникла и въ финско-русской массѣ нашего народа вѣра въ высшихъ духовъ людей божiихъ. Когда расколъ возвѣстилъ, что истинная вѣра погибла на землѣ и, растерявшись въ сотнѣ толковъ, дошелъ до нѣтовщины, до отчаянiя и недоумѣнiя, какъ найти истинную вѣру, когда было, по выраженiю одного духовнаго писателя, — «что мужикъ — то вѣра, что баба, — то толкъ», тогда въ темной, неразвитой, двоевѣрной финско-русской массѣ православнаго великорусскаго народа, по старому преданью, многимъ стала приходить въ голову мысль — молить чрезъ лучшнхъ выборныхъ людей самого Бога, чтобы онъ, подобно тому, какъ юма явился родоначальникамъ разныхъ финскихъ племенъ для показанiя вѣръ, также явился имъ видимымъ образомъ и показалъ во-очiю, наглядно, кому и какъ вѣровать и молиться. И вотъ, дѣйствительно, «изъ тѣхъ людей нашлись люди умные», и стали объ этомъ молить Бога.

И вотъ, пользуясь такимъ чувственно-образнымъ и легковѣрнымъ умонастроенiемъ темной, полуязыческой массы народной, какой-нибудь корыстолюбивый расколоучитель—волхвъ и чародѣй объявлялъ себя мессiей, посланникомъ свыше. И полуязыческая финско-русская масса православнаго и раскольничьяго населенiя легкомысленно и простодушно вѣрила, что дѣйствительно Богъ внялъ моленью «умныхъ людей» и явилъ себя, вмѣсто креста или образа, въ живомъ, видимомъ и осязаемомъ образѣ человѣка. И тѣмъ легче эта темная масса могла поддаться такому антропоморфизму, что для нея еще не кончился миѳологическiй перiодъ мiросозерцанiя. Въ славяно-русскомъ язычествѣ антропоморфизмъ только-что началъ развиваться, и выразился въ поклоненiи идоламъ, потомъ незамѣтно смѣшался съ полу-христiанскими вѣрованiями. По грубому, чувственно-образному умонастроенiю, не только чувашину или мордвину, а и многимъ кореннымъ русскимъ православнымъ людямъ казалось лучше и удобнѣе облекать свои религiозныя понятiя въ живыхъ лицахъ и образахъ, чѣмъ созерцать ихъ въ отвлеченномъ богомыслiи и вѣрованiи. При вѣковомъ воспитанiи однихъ внѣшнихъ чувствъ, подъ влiянiемъ непосредственныхъ предметныхъ впечатлѣнiй природы, при крайней неразвитости отвлеченнаго и теоретическаго мышленiя, это мiровоззрѣнiе имѣло глубокое влiянiе на нравственное воспитанiе сектъ. Достаточно было самаго нелѣпаго и изувѣрскаго ученiя, обставленнаго чувственными представленiями, возбуждавшими дикое воображенiе массы, чтобы увлечь ее на путь сектаторской пропаганды. Вслѣдствiе этого вѣкового воспитанiя народа и въ сектѣ людей божiихъ и скопцовъ этотъ восточный умственный складъ до того отпечатлѣлся, что и они все невидимое, небесное стали воплощать въ видимыя, земныя формы, или, какъ они выражаются, показывать вь натурѣ.

И надобно замѣтить, что вся внѣшняя, чувственно-образная обстановка и обаятельность скопческихъ радѣнiй невольно увлекала и экзальтировала массу. Радѣнья скопческiя, хороводныя и круговыя, скорѣе похожи были на торжественныя народныя игрища, или на театральныя народныя представленiя, чѣмъ на богослуженiе. Представьте, напр., соборное радѣнье, какое бывало до 50-хъ годовъ въ г. Алатырѣ, въ домѣ тамошнихъ знаменитыхъ пропагандистовъ и меценатовъ скопчества, мѣщанъ Милютинскихъ. За заставой города, среди огромнаго и густого сада, за высокимъ и глухимъ заборомъ, въ большомъ молельномъ домѣ собирались, напр., въ ночь на первый день пасхи или сошествiя св. Духа болѣе 100 мужчинъ и женщинъ. Чинно, благоговѣйно собравшись въ сборную моленную, тихо, молчаливо разсаживались люди божiи по диванамъ, по обѣимъ сторонамъ молельной комнаты. Всѣ они въ бѣлой одеждѣ: мужчины въ бѣлыхъ длинныхъ рубашкахъ садились съ одной стороны, а съ другой стороны садились женщины въ бѣлыхъ носкахъ, въ ситцевыхъ платьяхъ или сарафанахъ и бѣлыхъ рукавахъ, покрываясь большимъ бѣлымъ платкомъ. Наконецъ, когда всѣ усаживались и водворялась благоговѣйная тишина, — торжественно входилъ на соборъ самъ Милютинскiй съ дочерью, а на другихъ скопческихъ соборахъ — пророкъ. Расположившись въ переднемъ углу, на высокомъ помосткѣ, на креслѣ, — Милютинскiй привѣтствовалъ наклоненiемъ головы все собранiе скопцовъ, которые вставъ съ своихъ мѣстъ и обращаясь лицомъ къ Милютинскому, низко кланялись ему. Спустя нѣсколько минутъ, по знаку Милютинскаго, все собранiе скопцовъ начинало пѣть: «Богоотецъ убо Давидъ предъ сѣннымъ ковчегомъ скакаше играя: людiе же божiи святой образовъ сбытiе зряще, веселимся божественнѣ, яко воскресе Христосъ, яко всесиленъ». Послѣ этого общiй хоръ заунывно тянулъ начальную скопческую пѣсню:

Отъ бѣлой зари, съ утра ранняго,
Отъ востока, отъ Иркутскова.
Выкатало къ намъ наше солнышко,
Красно солнышко, сударь батюшко.
Сударь-батюшко, Кондратiй-свѣтъ!.. и т. д.

Заунывный, но торжественный напѣвъ этой пѣсни приводилъ сборище въ восторженное состоянiе: начинались пляски, и пѣсни хоровыя не умолкали, и т. д. ³⁸).

Возникши главнымъ образомъ на почвѣ народной финско-славянской, а не церковно-византiйской, какъ поповщина и безпоповщина поморская, ѳедосѣевская и проч., община людей божiихъ приняла въ себя и нѣкоторыя другiя этнологическiя влiянiя и оттѣнки, кромѣ великорусско-славянскаго и финскаго. Кромѣ финскихъ племенъ, славяно-русское племя смѣшивалось еще мало-по-малу съ тюрко-татарскими племенами. Татары не только наполняли казанское и астраханское поволожье, Крымъ, большую часть восточнаго Прiуралья и пр., но и входили въ составъ населенiя многихъ великорусскихъ городовъ и уѣздовъ, особенно въ области рѣчной системы Оки, Волги, Дона и Камы ³⁹). Множество мурзъ и «рядовыхъ татаръ» находилось въ русской службѣ: татарами наполнены были полки солдатъ и стрѣльцовъ ⁴⁰). Татары были у русскихъ въ рабахъ ⁴¹). Не мало находилось среди русскаго населенiя и турокъ. Военно-плѣнные турки водворялись цѣлыми колонiями, какъ, напр., въ 1788—1791 и 1809—1812 годахъ существовала колонiя турецкихъ военно-плѣнныхъ между Дмитрiевскомъ и Христофоровкою въ Херсонской губернiи ⁴²). Съ другой стороны, русскiе селились между татарами, въ татарскихъ деревняхъ, какъ, напр., въ Свiяжскомъ уѣздѣ въ с. Багаево, Арасланово, Б. Меми и многихъ другихъ ⁴³). Вслѣдствiе такого сближенiя русскаго народа съ тюрко-татарскимъ племенемъ происходили между ними и взаимная физiологическая помѣсь и умственное общенiе. Въ Сибири русскiе служилые и жилецкiе люди, сжившись съ татарами, забывали правила православной вѣры, во всемъ сообщались съ татарами и съ некрещеными татарками жили, какъ съ законными женами ⁴⁴). Особенно въ южно-русскомъ казачествѣ много было примѣси татарской и турецкой крови. О донскихъ казакахъ еще Котошихинъ замѣтилъ: «люди они породой москвичи и новокрещеные татары» ⁴⁵). «Донскiе казаки доставали себѣ женъ, — говоритъ Георгiй, — по татарскому обычаю, увозомъ отъ своихъ сосѣдей-татаръ, смѣшивались съ послѣдними и составили одно общество. Большая часть донскихъ казаковъ имѣютъ видъ смѣшанный съ русскимъ и татарскимъ, безъ сомнѣнiя отъ матерей или праматерей татарокъ» ⁴⁶). Смѣшиваясь такимъ образомъ съ славяно-русскимъ племенемъ, турки и татары принимали православную христiанскую вѣру и русѣли ⁴⁷). Съ другой стороны, и многiе русскiе, смѣшиваясь съ турками и татарами, принимали магометанскую вѣру. Въ восточныхъ провинцiяхъ московскаго государства нѣкоторые русскiе живя въ наймахъ у татаръ, соблазнялись увѣщанiями своихъ хозяевъ и принимали татарскую вѣру ⁴⁸). Многiе, по татарскому обычаю, увлекались многоженствомъ, имѣли по двѣ жены или вновь женились при жизни первыхъ женъ, держали наложницъ ⁴⁹). А казанскiе раскольники, живущiе среди татаръ и невольно подвергающiеся ихъ влiянiю, заводили у себя даже татарскiе или турецкiе гаремы: «У зажиточныхъ раскольниковъ, — говорить г. Лаптевъ въ описанiи Казанской губернiи, — на задахъ избъ, на дворахъ или огородахъ, ставятся особыя кельи для сбора женщинъ и молодыхъ дѣвицъ, изъ которыхъ грамотныя читаютъ въ праздники духовныя книги. У очень зажиточныхъ раскольниковъ изъ такихъ келiй образуются просто гаремы, гдѣ происходятъ часто оргiи, куда зазываютъ народъ для кутежа и совращенiя въ расколъ. У поморцевъ въ Казани предводитель секты имѣлъ молельную въ зданiи бывшаго стекольнаго завода. Тутъ у него содержалось много молодыхъ дѣвицъ, подъ названiемъ келейницъ, и здѣсь же творились раскольничьи оргiи, напр. мужчины и женщины собирались въ одной общей темной банѣ и въ потьмахъ, не разбирая кровнаго родства, братъ сходился съ сестрой, отецъ съ дочерью... Заведенiе это закрыто, но, по всей вѣроятности, тайно существуютъ другiя, имѣющiя подобный характеръ» ⁵⁰). Множество раскольниковъ, особенно гребенскихъ и запорожскихъ казаковъ бѣжали въ Турцiю. «Многiе изъ раскольниковъ, — какъ гласитъ докладъ сената 1737 года, — великимъ числомъ людей ушедъ въ турецкую границу, живутъ тамъ, и понынѣ другимъ въ пристанище служатъ» ⁵¹). И вотъ изъ этихъ-то тюрко-татарскихъ родовъ русскаго населенiя, или изъ отуречившихся русскихъ раскольниковъ, выходили «турчанины родомъ» и, пользуясь, для своего обогащенiя, простотой и невѣжествомъ необразованнаго народа, особенно той массы православнаго народа, которая представляла новокрещеную смѣсь тюрко-татарскаго и финскаго племени, они еще объявляли себя пророками, на подобiе Магомета, пророками-саваоѳами и христами. Если не о первомъ, то объ одномъ изъ самыхъ первыхъ пророковъ-христовъ людей божiихъ св. Димитрiй Ростовскiй замѣчаетъ: «сказуютъ того лжехриста родомъ быти турчанина» ⁵²). И есть другое достовѣрное свидѣтельство, что русско-турецкiе раскольники изъ гребенскихъ или запорожскихъ казаковъ, проживающiе въ турецкихъ владѣнiяхъ, имѣли большое влiянiе на секту людей божiихъ и хлыстовъ. Именно, въ показанiи одной лжебогородицы людей божiихъ, Анны Ѳедоровой Скочковой, крестьянки Николаевскаго уѣзда, Самарской губернiи, записанномъ въ 1828 г. священникомъ саратовскаго тюремнаго замка Вазерскимъ, сказано: «секта хлыстовъ происходитъ отъ гребенскихъ или запорожскихъ казаковъ, жившихъ въ Россiи и послѣ бѣжавшихъ въ турецкiя владенiя. Тамъ они имѣютъ главнаго настоятеля сей секты въ видѣ христа, отъ него получаютъ себѣ всѣ нужныя книги. Когда нужно имъ избрать богородицу и пророка-богомольщика, то они, утвердивъ избранiе своеручнымъ подписанiемъ, посылаютъ съ нимъ помощника къ настоятелю. Тамъ пророкъ живетъ годъ и болѣе для узнанiя обрядовъ, дознанiя въ поведенiи и твердости въ вѣрѣ. Послѣ настоятель, утвердивъ сей приговоръ, посылаетъ съ помощникомъ предписанiе, а богородицѣ-богомольницѣ сорочку и вербу... Потомъ, избравъ другую, которая навсегда должна быть дѣва непорочная, благообразной наружности и лучшаго ума, опять тѣмъ же порядкомъ посылаютъ предписанiя, сорочку и вербу. Сiя Анна Ѳедоровна отъ настоятеля турецкаго имѣла предписанiе, сорочку и вербу. Сверхъ сего ей была послана отъ него въ даръ книжка, похожая на молитвенникъ, печатанная отъ правой руки къ лѣвой, красными буквами» ⁵³). Подъ влiянiемъ такихъ-то «турчаниновъ родомъ» или турецкихъ раскольниковъ, гребенскихъ и запорожскихъ казаковъ, — секта людей божiихъ и хлыстовъ, въ южной и юговосточной украйнѣ Россiи, получила сначала довольно явственный тюрко-татарско-казачiй оттѣнокъ. Въ составъ ея общества вошло не мало турецкихъ и татарскихъ родовъ казаковъ запорожскихъ и донскихъ; потому что эти казаки, изъ среды которыхъ вышли и турецкiе хлысты, были большею частiю турецкаго и татарскаго происхожденiя. «Черкасы, или запорожцы, — говоритъ Коллинсъ, — татарскаго племени» ⁵⁴). «Въ донской казачiй родъ, — говоритъ г. Котельниковъ въ историч. запискѣ о куртоярской станицѣ, — вошли нѣкоторыя калмыцкiя, татарскiя, греческiя и турецкiя племена и чрезъ смѣшенiе измѣнились въ русскiй родъ». На такой тюрко-татарской этнологической почвѣ казачества, легко было съ особеннымъ успѣхомъ привиться сектѣ турецкихъ раскольниковъ — бѣглыхъ единоплеменниковъ запорожскихъ, гребенскихъ и донскихъ казаковъ.

Вслѣдствiе такого развитiя, на тюрко-татарской этнологической почвѣ казачества, въ сектѣ людей божiихъ и хлыстовъ сначала весьма замѣтно отразился оттѣнокъ запорожско-казачьихъ привычекъ и восточнаго гарема. Запорожскiе казаки, по свидѣтельству Коллинса, страстно преданы были пляскамъ, колдовству, которымъ занимались у нихъ и женщины высшаго сословiя, и управлялись избранными имъ самими полковниками.

И вотъ все это перенесено было ими и въ секту людей божiихъ и хлыстовъ, — а званiе полковниковъ усвоено предводителямъ-пророкамъ людей божiихъ; какъ видно, напр., изъ словъ пѣсни людей божiихъ: «какъ и сталъ онъ полковникъ полковой, красныхъ дѣвушекъ полкомъ полковать». Казачьи роды и круги обратились въ религiозно-коммунистическiе гаремы — въ круги и радѣнья людей божiихъ. Вообще, возникши отъ «турчаниновъ родомъ» и отъ турецкихъ раскольниковъ татарскаго, запорожскаго и гребенскаго рода, секта людей божiихъ до Селиванова вовсе не имѣла печати скопчества, а напротивъ скорѣе была религiозной пропагандой восточной, гаремной общины. До Селиванова она вполне представляла религiозно-оргическiй, восточный, гаремный коммунизмъ. Самъ первый лжепророкъ «турчанинъ родомъ», по словамъ св. Димитрiя Ростовскаго, «водилъ съ собою дѣвицу краснолицу, родомъ русскую», и 12 учениковъ ходили по селамъ и деревнямъ и преимущественно увлекали въ его сборище бабъ ⁵⁵). Въ донесенiи петербургской слѣдственной комиссiи 1734 года, по поводу открытiя гаремныхъ сборищъ людей божiихъ, сказано: «послѣ богослужебныхъ собранiй, гдѣ происходили пляски, еретики рѣдко расходились по своимъ домамъ, обыкновенно же ночевали въ домахъ этихъ собранiй, въ которыхъ устроено было множество кроватей для приходившихъ на моленье: здѣсь мужчины и женщины предавались гнусному разврату» ⁵⁶). По словамъ Селиванова, родоначальника скопцовъ, до него люди божiи страстно занимались женскою лѣпостью, т.-е. увлекались женской красотой. «Ходилъ я, — говоритъ онъ, — по всѣмъ кораблямъ и поглядѣлъ, но всѣ женскою лѣпостью перевязаны, то и наровятъ только, чтобы съ сестрой въ одномъ мѣстѣ посидѣть» ⁵⁷). Как всѣ татарскiя стихотворенiя, мюрребы или четырехстишiя, всѣ татарскiя пѣсни имѣютъ темой женщинъ и любовь, такъ и многiя пѣсни людей божiихъ дышутъ подобными мотивами.

И послѣ, когда Селивановъ возсталъ противъ гаремныхъ соборовъ людей божiихъ и, по словамъ скопической пѣсни, самъ сталъ онъ «полковникъ полковой красныхъ дѣвушекъ полкомъ полковать», — старый, тюрко-татарско-казачiй гаремный отпечатокъ все-таки сохранился на соборахъ и радѣньяхъ людей божiихъ и скопцовъ. Такъ называемый свальный грѣхъ по общему сознанiю самихъ людей божiихъ, совершался почти на всѣхъ радѣньяхъ: въ нѣкоторыхъ корабляхъ свальный грѣхъ бываетъ почти на каждомъ чрезвычайномъ собранiи ⁵⁸). Всякiй разъ какъ людямъ божiимъ удается обратить въ свою секту, напр., 15 или 16-лѣтнюю дѣвушку, — такъ бываетъ на радѣньи и свальный грѣхъ. Дѣвицу сажаютъ на возвышенное мѣсто, для нея особенно устроенное, и все собранiе пускается плясать около нея, припѣвая: «поплясохомъ, покатохомъ на сiонскую гору». Пляска дѣлается живѣе и живѣе и скоро переходитъ въ истое бѣшенство: вдругъ, свѣчи гаснутъ, и начинается та сцена, которая называется свальнымъ грѣхомъ. Именно, послѣ бѣшеной пляски люди божiи, погасивши свѣчи, валятся на полъ и любодѣйствуютъ, не разбирая ни возраста, ни родства ⁵⁹), или, по словамъ одной пѣсни скопцовъ, «отъ страстей на бокъ валятся». Пѣсни строгихъ селивановцевъ-скопцовъ исполнены жалобъ на то, что люди божiи и послѣ Селиванова сильно предавались «женской лѣпости». Напр. въ одной пѣснѣ поется:

У насъ батюшки не стало
И теплота у насъ отстала.
А духъ на кругѣ возвѣщаетъ
Чрезъ пророчески уста:
Избранныя мои дѣти...
Приказъ мой не исполнили
И чистоту свою замарали.
Слабость, лѣпость возлюбили,
Вы по внѣшности всегда жили,
И плотямъ своимъ уважали, и проч.

И кромѣ гаремнаго разврата, въ сектѣ людей божiихъ и хлыстовъ, подъ влiянiемъ учителей ея, «турчаниновъ родомъ» и турецкихъ выходцевъ запорожскихъ казаковъ, — выразились и другiе тюрко-татарскiе оттѣнки. Основные догматы Корана: вѣра въ пророковъ, которыхъ у могометанъ считается болѣе 100.000, и вѣра въ предопредѣленiе, въ судьбу вполнѣ согласовались и съ вѣрой людей божiихъ и скопцовъ въ своихъ пророковъ и въ такъ называемую общую и частную судьбу. Какъ у магометанъ вѣра въ судьбу создала болѣе 100.000 пророковъ, — такъ и у людей божiихъ вѣра въ рокъ, желанiе знать общую и частную судьбу вызвали сотни пророковъ и пророчицъ. «Што рокъ — то пророкъ», — такъ гласитъ одна бѣлорусская пословица. Далѣе, до Селиванова, люди божiи на своихъ соборахъ, по его словамъ, по татарски — «не ходили». Наконецъ, самая идея скопчества, эта дикая, варварская, анти-физiологическая идея, вредная вездѣ, а тѣмъ болѣе въ холодномъ сѣверномъ климатѣ, — эта идея занесена въ Россiю и заронена въ голову людей, подобныхъ Селиванову, съ востока, изъ Турцiи. Природная родина скопчества тамъ, на востокѣ, гдѣ и родина полигамiи, многоженства. Скопчество и на востокѣ явилось, какъ фанатическая реакцiя, оппозицiя противъ восточнаго любострастiя, многоженства и наложничества. Подъ влiянiемъ востока и въ Грецiи и Римѣ, во времена язычества, въ противоположность апотеозѣ фаллоса и поклоненiю венерѣ, возникло восточно-евнушеское служенiе богинѣ цибеллѣ. Въ Грецiи и Болгарiи, въ противоположность турецкому многоженству и гарему, скопчество особенно стало развиваться съ XIV в., какъ видно изъ житiя Ѳеодосiя терновскаго, писаннаго константинопольскимъ патрiархомъ Каллистомъ ⁶⁰). Изъ Турцiи и Грецiи идея религiознаго скопчества занесена въ Россiю главнымъ образомъ отуречившимися или «турчанинами родомъ» — запорожскими и гребенскими казаками, жившими въ Турцiи. И она привилась тѣмъ легче, что, по восточному умонастроенiю финско-русскаго народа требовалось, какъ мы видѣли, чтобъ все было показано въ натурѣ, — чтобъ для нравственнаго самоусовершенствованiя отсѣкать грѣхъ, такъ сказать, въ натурѣ же, нагляднымъ и ощутительнымъ образомъ, вмѣсто того чтобы вдаваться въ отвлеченныя толкованiя о самоотверженiи, самовоздержанiи и пр. И вотъ, когда одинъ изъ первыхъ лжепророковъ, и «турчанинъ родомъ», и многiе турецкiе расколоучители изъ запорожскихъ или гребенскихъ казаковъ водворили на соборахъ людей божiихъ восточно-турецкiй гаремъ, — тогда, напротивъ, Кондратiй Селивановъ, крестьянинъ Орловской губернiи; пошелъ распространять въ людяхъ божiихъ восточно-турецкое евнушество, скопчество. И Селивановъ, поэтому, является преобразователемъ, обновителемъ секты людей божiихъ и хлыстовъ. Онъ возсталъ противъ «женской лѣпости» — противъ тюрко-татарскаго гаремнаго любострастiя и основалъ новую скопческую секту. Скопчество, такимъ образомъ, является какъ бы реакцiей или оппозицiей противъ тюрко-татарскаго гаремнаго характера, какой приняли было соборы людей божiихъ до Селиванова. И Селивановъ покушался распространить его не только въ русскомъ народѣ, но и по всему востоку и между татарами. Татарское многоженство онъ постоянно называлъ змiемъ лютымъ, подобно тому, какъ въ одной древне-русской богатырской былинѣ и вся татарская орда изображалась подъ образомъ змѣя Тугарина ⁶¹). Селивановъ далъ себѣ задачей, идучи въ Иркутскъ, «побѣдить на востокѣ змѣя лютова, поѣдающа всѣхъ на пути идущихъ на востокъ людей божiихъ и стать во главѣ разныхъ народовъ и племенъ» ⁶²). И дѣйствительно, послѣдователи Селиванова успѣли распространить скопчество и между нѣкоторыми татарами. Поэтому, когда Селивановъ, на пути въ Сибирь, сталъ было раскаяваться въ томъ, что оскопилъ многихъ, и въ томъ числе татаръ, — одинъ сибирскiй татаринъ или турокъ сильно озлобился на него за то, что онъ скопилъ и ихъ татаръ, и турокъ. «Ѣхавши я дорогою — говоритъ Селивановъ — и помыслилъ: напрасно я людей скопляль, оскопилъ бы я самъ себя, и спасалъ бы душу! Гдѣ ни взялся турка, схватилъ съ моей головы престолъ и внесъ въ канаву, я за нимъ гнаться и говорю: «Отдай, турка, да отдай же! а если не отдашь, то разорю всю лѣпость на землѣ, и мѣста ей нигдѣ не дамъ, и голову срублю. Тогда турка взялъ, самъ на голову мою надѣлъ и сказалъ: на вотъ, только насъ не трогай» ⁶³). Но всего болѣе Селивановъ старался искоренить турко-татарскiй гаремъ и «женскую лѣпость на соборахъ и корабляхъ людей божiихъ». Такое возстанiе Селиванова противъ лѣпости женской и противъ старыхъ учителей и пророковъ сначала сильно вооружило противъ него всѣхъ людей божiихъ. Въ темныхъ массахъ народа зашевелилось чувство недовѣрiя къ нововводителю, и затѣмъ послѣдовалъ цѣлый рядъ гоненiй, который въ концѣ концовъ придали Селиванову значенiе гонимаго учителя. Но о гоненiяхъ Селиванова мы поговоримъ въ слѣдующей статьѣ.