А. П. Щапов. Сочинения, т. I, 1906 г., стр. 654-677

Великорусскiя области и смутное время ¹)
(1606—1613 г.)

(Важное примечание)

I.

До образованiя московскаго государства, обширная русская земля представляла многосложную федерацiю областей, разнообразную въ историческомъ и этнографическомъ отношенiи. Форма общественной жизни славяно-русскаго народа и различныхъ инородческихъ племенъ, частiю слившихся съ нимъ, частiю примыкавшихъ къ нему по географическому единству земли, форма земскаго устроенья, до развитiя государственной политико-географической централизацiи, была, какъ мы уже сказали, особно-областная. Главный характеристическiй признакъ ея — стремленiе областей волжско-камской федерацiи къ удѣльной особности, а областныхъ общинъ новгородской или полярно-балтiйской федерацiи къ общинно-вѣчевой, или народоправной особности, съ сохраненiемъ колонизацiонно-федеративной связи.

Всѣ великорусскiя области первоначально образовались путемъ славяно-русской колонизацiи преимущественно по рѣчнымъ системамъ и волокамъ, частью среди дремучихъ черныхъ лѣсовъ, частью среди разныхъ финскихъ и тюрко-татарскихъ народностей. Эта колонизацiонная, географическая и этнографическая основа областей была первоначальною, естественно-историческою основою, закладкою всего областного строя Великой Россiи. Славяно-русскiя колонiи усѣдались, распредѣялись въ такiе территорiальные округи, какiе условливало географическое очертанiе, водное разграниченiе и этнографическая связь, или взаимное племенное тяготѣнiе и сосредоточенiе народныхъ элементовъ. По рѣчнымъ системамъ и волокамъ, областныя общины группировались въ формѣ земско-областныхъ федерацiй, объединяясь географическою и колонизацiонною связью.

Вотъ полярно-балтiйская озерно-рѣчная система очерчивается, отдѣляется отъ волжско-камскаго бассейна естественною раздѣлительною чертою — сѣверными увалами. Увалы эти, какъ извѣстно, длинной грядой простираются, то возвышаясь, то склоняясь, отъ Урала до валдайскихъ возвышенностей, и здѣсь смыкаются съ олонецкими горными отпрысками Скандинавскаго хребта. Отсюда всѣ воды текутъ на сѣверъ, образуя особую цѣльную гидрографическую область, озерно-рѣчную. Отсюда начинается территорiя, замѣтно отличающаяся отъ территорiи, лежащей по сю сторону уваловъ, отъ территорiи волжско-камской. Начинается обширная область, характеризующаяся особеннымъ обилiемъ озеръ, рѣкъ, рѣчекъ и стоячихъ водъ, особымъ климатомъ, влажнымъ и къ сѣверу постепенно холоднымъ, или, какъ говорили древнiе новгородцы, «морознымъ и студенымъ», отъ cѣверныхъ вѣтровъ и по причинѣ влажнаго и болотнаго грунта, особой почвой, нехлѣбородной, большею частью болотистой, каменистой и песчаной. По всему этому широкому полярно-балтiйскому бассейну, до прихода славянъ, обитали финскiя племена: собственно чудь, съ одной стороны по рѣкѣ Лугѣ до Чудского озера, съ другой — отъ Ильменя по Мстѣ и по всему сухоно-двинскому заволочью, водь и ижоряне (ingrikot) между Наровой и Волховомъ до Финскаго залива, Невы и Ладожскаго озера, лопь или лопари вокругъ Онежскаго озера и на сѣверѣ вмѣстѣ съ карелами по всему поморью. Земля, заселенная этими финскими племенами, простирающаяся отъ рѣчной системы Чудскаго озера, Финскаго залива, Ильменя, Волхова и Ладожскаго озера до системы Сѣверной Двины, съ юга отдѣляющаяся волокомъ и увалами отъ рѣчной системы Волги и на сѣверѣ замкнутая моремъ, эта земля, съ своею озерно-рѣчною системою, представляла естественно-цѣльную, связную, округленную географическую область, для образованiя одной, цѣльной, колонизацiонно-федеративной земской общины. И вотъ колонизацiонно-территорiальное устройство поселившагося здѣсь между финскими народцами славянскаго племени отлилось въ эту географическую форму, въ означенныхъ территорiальныхъ очертанiяхъ. Такимъ образомъ, говоря языкомъ историческихъ актовъ, по землѣ и по водѣ, путемъ постепенной славянской колонизацiи, основалась область новгородская, и по единству, по цѣльности земли, называлась землею новгородскою, а по народно-вѣчевому, политическому самовластiю — государствомъ новгородскимъ. Это, по лѣтописямъ новгородскимъ, земля святой Софiи и Новгорода, т.-е. территорiя, которая естественно, по землѣ и по водѣ, по связности озерно-рѣчной системы, вслѣдствiе церковной колонизацiи св. Софiи и вольно-народной колонизацiи земскихъ людей Новгорода, неотторжимо тянула къ Новгороду.

Образуя, по географической цѣльности и связности, и по колонизацiонному взаимно-дѣйственному саморазвитiю, одно цѣлое, новгородская областная община, какъ единый цѣлый историко-политическiй организмъ, въ своемъ дальнѣйшемъ послѣдовательномъ историко-географическомъ саморасширенiи путемъ колонизацiи, естественно развѣтвилась на нѣсколько отдѣльныхъ мѣстныхъ общинъ. Первоначальная область пятинъ или пяти рядовъ, послѣдовательно колонизовавшаяся сначала изъ Славно-Торга, починка Великаго Новгорода, путемъ торгово-промышленныхъ, гостиныхъ становъ и поселенiй — погостовъ и рядковъ, въ чуди, въ лопи, межи родовъ карельскихъ и проч., по озерно-рѣчной, ильменской, ладожской и онежской системамъ, потомъ колонизовавшаяся изъ постепенно-образовавшихся пяти концовъ Новгорода, изъ Словенскаго конца, изъ Неревскаго конца и такъ далѣе, путемъ вольной, земской колонизацiи пяти-конечныхъ жителей Новгорода и церковной колонизацiи св. Софiи — эта область пятинъ естественно тянула къ пяти концамъ Новгорода, такъ что и всѣ погощане, поземщики, по словамъ писцовыхъ книгъ, тянули въ какой-либо изъ пяти концовъ, напримѣръ, въ Неревскiй конецъ, въ Словенскiй конецъ, и такъ далѣе. Такимъ образомъ, область пятинъ составляла особую, цѣльную федерацiю погостскихъ округовъ или общинъ, колонизацiонного и озерно-рѣчною связью внутренно-сплоченныхъ и соединенныхъ непосредственно съ Новгородомъ ²). Рядомъ и въ федеративной связи съ областью пятинъ образовались, путемъ колонизацiонно-территорiальнаго подраздѣленiя, другiя, внутренно-самобытныя мѣстныя федерацiи. И тутъ опять основа подраздѣленiя была естественная, географическая и этнографическая. Какъ вся географическая площадь новгородской земли, смыкаясь рѣчными системами въ одно географическое цѣлое, подраздѣлялась на болѣе или менѣе мелкiе географическiе округи по отдѣльнымъ, побочнымъ рѣчнымъ системамъ, такъ и колонiи Новгорода — отдѣльныя мѣстныя общины колонизовались и распадались по отдѣльнымъ, побочнымъ рѣчнымъ водораздѣламъ и волокамъ, и также назывались землями. Такъ, напримѣръ, по рѣкѣ Двинѣ и ея мелкимъ притокамъ колонизовались гостями, промышленниками, боярами, боярскими рабами, монастырскими поселенiями и разными повольниками и сбойчатыми людьми такъ-называемая въ актахъ и лѣтописяхъ Земля Двинская, состоявшая изъ пяти городовъ: иначе эта областная община по рѣкѣ называлась просто Двиною. По рѣкѣ Вагѣ, впадающей въ Двину и образующей съ своими притоками особую рѣчную систему, основана была, среди чуди, область Вага, или иначе Земля Важская, колонизованная новгородцами, преимущественно бывшими новгородскими посадниками Своеземцовыми, разными переселенцами-боярами, заселившими по рѣкѣ Вагѣ до тринадцати волостей-боярщинъ, и разными промышленниками — выходцами новгородскими, онежскими и заволоцкими. Область эта простиралась до ростовскихъ межъ и состояла изъ пяти становъ: Шенкурскаго, Подвинскаго, Ровдинскаго, Вельскаго, Верховажскаго, Ледцкаго, Паденги, Кокшенги, Слободы Великой. По рѣкѣ Вычегдѣ и ея притокамъ, Выми и Сысолѣ съ Ужгою, среди зырянъ, колонизовались города Соль-вычегодскъ, Вымь, Устьсысольскъ и волость Ужгинская или Ужга, частiю изъ Новгорода, но ближайшимъ образомъ изъ Двины, Вологды и Устюга, и образовали особую территорiальную группу или область, называвшуюся Вычегодскою и Вымскою Землею; основанiе поземельной, территорiальной особности и взаимной связи этихъ общинъ — рѣчная система Вычегды и колонизацiонное единство. Федеративная связь ихъ выражалась во взаимной общинно-областной помощи. Въ грамотѣ 1636 года связь эта характеризуется такъ: «Соли вычегодской посадскимъ же и уѣзднымъ людямъ помогаютъ вымичи и сысольцы, и во всемъ межъ себя считаются». Въ сѣверной, обонежской оконечности Новгородской Земли, всѣ рѣки, какъ извѣстно, впадаютъ въ Бѣлое море, совпадая истоками своими съ истоками рѣкъ, впадающихъ въ Онежское и Ладожское озера. Эта черезполосность, особность сѣверо-поморской рѣчной системы была естественной основой и территорiальной особности бѣломорскихъ новгородскихъ колонiи. Поселенiя эти, первоначально составлявшiя такъ-называемыя страдомыя деревни — колонiи боярскихъ насельниковъ рабовъ, потомъ умножившiяся заселенiями соловецкаго монастыря и разныхъ новгородскихъ выходцевъ, бобылей и казаковъ располагались по поморью, по озерамъ, по рѣкамъ, вытекающимъ изъ озеръ и впадающимъ въ море, и отчасти по волокамъ, и назывались всѣ по рѣкамъ и озерамъ. Совокупность всѣхъ этихъ поморскихъ, околоозерныхъ и рѣчныхъ поселенiй, связуясь въ одно цѣлое озерно - рѣчною поморскою системою, естественно образовала особую федеративную ассоцiацiю, называвшуюся Поморскою Областью или Сѣвернымъ Поморьемъ. Въ актахъ даже XVII вѣка Сѣверное Поморье часто представляется какъ бы совершенно особою отъ московскаго государства землею, въ родѣ особаго государства. Географическое, территорiальное очертанiе Поморской Области въ актахъ обозначалось такимъ выраженiемъ: все Поморье до Холмогоръ.

Всѣ поименованныя и другiя мѣстно-областныя, территорiальныя общины, первоначально образовавшiяся путемъ новгородской колонизацiи, потомъ окончательно установившаяся, опредѣлившiяся путемъ мѣстнаго, самостоятельнаго колонизацiоннаго самоустройства, каждая на особой рѣчной системѣ, составляли самобытныя, свободныя земли. А такъ какъ всѣ эти земщины первоначально все-таки были колонiи Новгорода, основались на землѣ св. Софiи и Новгорода, въ географической чертѣ одной сѣверной рѣчной системы, связывавшей въ одно цѣлое всю Новгородскую Землю, то всѣ онѣ были соединены органическою, федеративною связью съ Новгородомъ, назывались волостями и пригородами святой Софiи и Новгорода. Конфедеративное взаимодѣйствiе ихъ съ Новгородомъ выражалось во всей новгородской исторiи до эпохи московской централизацiи. По причинѣ такого федерально-колонизацiоннаго единства, во всѣхъ этихъ областяхъ текла одна жизнь и кровь новгородская, развивался новгородскiй духъ народной воли, общиннаго самоуправленiя, практической дѣятельности и промышленной предпрiимчивости, отважнаго повольничества и порывчатой, сбойчатой стремительности, устойчивости, самовыдержанности. По причинѣ конфедеративнаго союза Новгорода съ его мѣстными общинами, разнообразными по естественнымъ богатствамъ волостями и пригородами, вслѣдствiе федеральнаго обобщенiя мѣстныхъ силъ и богатствъ, Новгородъ былъ, въ среднiе вѣка, и могучъ, и богатъ, былъ другъ западной Ганзы, daraus, по словамъ ганзейскихъ купцовъ, wie aus einem Brunquell alle andere Contors geflossen, und auf derselben Handlung gleichsam fundiret und gegründet — чего не удостоилась Москва съ своимъ особеннымъ общенiемъ и складомъ. По причинѣ федеративной связи Новгорода съ колонiями — съ энергическою мощью и жизненностью возбуждался, потрясался весь организмъ вольной новгородской общины, при малѣйшемъ покушенiи московскихъ князей порвать федеративную связь Новгорода съ его волостями. Чуть отторгалась отъ метрополiи какая-нибудь часть, напримѣръ, Двина, сейчасъ новгородцы, бояре и черные люди, богатые и убогiе, отъ мала до велика сбирались на вѣче и порѣшали: «пойдемъ или головы свои положимъ за землю св. Софiи и Новгорода, или найдемъ волости и пригороды св. Софiи и Новгороду».

При всемъ стремленiи Новгорода прикрѣпить къ себѣ прочною связью свои колонiи, мѣстныя самобытныя земщины — стемленiи, особенно обнаружившемся въ XIV вѣкѣ, въ эпоху колонiальныхъ войнъ съ Москвой за сухоно-двинскiя волости, федерализмъ новгородскiй, однакожъ, нисколько не заключалъ въ себѣ элементовъ противоестественной централизацiи. Напротивъ, вслѣдствiе свободнаго, естественно-историческаго, федеративно-колонизацiоннаго самоустройства каждой отдѣльной земщины, вслѣдствiе начала рѣчной и вообще географической систематизацiи, сгруппировки областныхъ общинъ, мѣстныя, особно-рѣчныя земщины постоянно стремились къ территорiальной самостоятельности и къ мѣстному экономическому общинному самоустройству. И вольный Новгородъ, простирая свои колонiи все дальше и дальше, не силился нарушать свободнаго развитiя мѣстныхъ общинъ на особыхъ рѣчныхъ системахъ. И въ самихъ мѣстныхъ общинахъ стремленiе къ территорiальной самобытности и къ мѣстному хозяйственному самоустройству такъ было обычно и живуче, что онѣ и послѣ, въ эпоху московской ценрализацiи, долго отстаивали свою мѣстную самобытность. Такъ, Кеврола и Мезень основались на особой рѣчной системѣ, отдѣльной отъ рѣки Двины, но подъ влiянiемъ новгородско-двинской колонизацiи. По единству колонизацiи и смежности, Двинская Земля не прерывала федеративной связи съ Кеврольскимъ и Мезенскимъ станами: федеративное единство этихъ становъ съ своею землею двиняне выражали такъ: «та земля Кеврола и Мезень одна съ нами... Кеврола и Мезень съ Двиною одна земля». Но по особности, отдѣльности рѣчной системы и по независимости дальнѣйшаго колонизацiоннаго самоустройства, Кеврола и Мезень стремились къ мѣстной самобытности, къ свободному общинному самораспоряженiю, противились государственно-экономической писцовой приписи къ Двинѣ, отбивались отъ стрѣлецкихъ сотниковъ, отъ городиваго дѣла вмѣстѣ съ двинянами и просили царя «быть особно». Это стремленiе мѣстныхъ общинъ къ особности было непрерывное. Тѣ же станы, Кеврольскiй и Мезенскiй, въ совокупности съ пинежанами Большой Пѣнеги и Малой Пѣнежки, съ Закольской и Пильегорской волостями, въ 1607 г. просились на особицу отъ Двины, отъ Холмогоръ, на томъ основанiи, что они живутъ отъ холмогорскаго города за 300 и за 400 и за 500 верстъ и больше, и счету имъ съ двинянами и холмогорцами ни въ чемъ не бывало, а считались они опроче, межъ себя всѣми своими волостями. Въ области новгородскихъ пятинъ, также еще въ XVII вѣкѣ обнаруживалось изстаринное стремленiе волостей, выставокъ, или погостскихъ колонiи, къ особности и мѣстному хозяйственному самоуправленiю. Такъ, напримѣръ, въ Обонежской пятинѣ, еще въ первой четверти XVII-го столѣтiя, Оштинскаго погоста выставка, волость Шимоозера съ своими выставками — выселками просилась распоряжаться своими мiрскими розметами особно, опричь Оштинскаго погоста, «для того, что та волостка отъ Оштинскаго погоста 50 верстъ, а выставки за 70 и больше, и стали за мхами и за болотами, да имъ же Оштинскаго погоста отъ старостъ и отъ цѣловальниковъ и отъ праветчиковъ въ податяхъ и въ мiрскихъ розметахъ продажи великiя». Точно также Важенскаго погоста выставка-волость Святозерская хлопотала о томъ, чтобъ относиться въ казну въ Великiй Новгородъ собою, одною своею волосткою, а въ Важенскiй погостъ не тянуть и отписаться отъ него «для того, что та волостка отъ Важенскаго погоста 120 верстъ и сама за мхами и за болотами, да имъ же отъ старостъ и оть цѣловальниковъ Важенскаго погоста продажи великiя». Такимъ образомъ, новгородскiя волости-выставки, постепенно колонизуясь, расширяясь посредствомъ своихъ выселковъ, новыхъ выставокъ, стремились къ самобытной жизни, къ дальнѣйшему территорiальному саморазвитiю посредствомъ колонизацiи и къ самостоятельному земскому самоустройству. Это стремленiе волостей и большихъ выставокъ новгородскихъ погостовъ къ самостоятельности, къ обособленiю, изстари прежде всего утверждалось на территорiальной, географической, колонизацiонной основѣ, и потомъ на естественномъ стремленiи мѣстныхъ общинъ къ земскому самоуправленiю и хозяйственному самоустройству. Обширность мѣстной территорiи, отдѣльность, особность рѣчной системы, черезполосность и другiя топографическiя причины, наконецъ взаимная неурядица и разладъ были естественными и главными побужденiями къ отдѣленiю одной мѣстной общины отъ другой — напримѣръ, большихъ выставокъ, колонiй отъ погостовъ, метрополiй ихъ.

Области прiуральскiя, хотя также первоначальную основу получили отъ Новгорода, но по совершенной отдѣльности рѣчной системы и по особености племенного состава и историко-этнографическаго самообразованiя, рано обособились отъ новгородскаго федеративнаго союза. Здѣсь главная рѣчная система, какъ извѣстно, вятско-камская. Главныя финскiя племена, здѣсь обитавшiя, пермяки, зыряне, вогуличи, вотяки, черемисы, и проч., составляли особую отличительную отъ чудскихъ племенъ новгородской земли группу, съ примѣсью болгарскихъ и тюрко-татарскихъ элементовъ. Слитiе ихъ съ новгородскою, ростовско-суздальскою или московскою, вообще славяно-русскою народностью естественно развивало особый этнографическiй типъ великорусской народности. Вслѣдствие такихъ географическихъ и этнографическихъ особенностей, общины, устроившiяся въ рѣчныхъ системахъ Камы и Вятки, естественно образовали двѣ особыя области — Пермскую Землю и Вятскую Землю. Пермская Земля, по причинѣ особности своей обширной камской системы, отдѣленной отъ сѣверо-двинской системы увалами, по причинѣ особности, отдельности обширной прiуральской территорiи, естественно обособилась отъ новгородской земли путемъ постепенной колонизацiи изъ разныхъ мѣстностей новгородскихъ, сѣверно-двинскихъ, вычегодскихъ и ростовско-суздальскихъ или волжскихъ, вслѣдствiе своеобразной историко-этнографической организацiи населенiя изъ смѣси туземной своеобразной зырянско-пермякской и отчасти вогульской стихiи съ разнообластными славяно-русскими колонистами. Изстаринная земская самобытность пермской области выражалась въ собственномъ туземномъ управленiи. Въ Пермской Землѣ, до окончательнаго присоединенiя ея къ московскому государству, были свои туземные князья, вѣроятно, изъ пермскаго племени, которыхъ лѣтопись насчитываетъ до тринадати. Воспоминанiе о самобытности Пермской Земли такъ было живуче въ нѣкоторыхъ пермскихъ поколѣнiяхъ, что еще во второй половинѣ XVII-го вѣка выразилось въ появленiи самозванца, подъ именемъ велико-пермскаго князя. Вятская Земля, древняя колония Новгорода, еще въ XII вѣкѣ образовала особую область, по рѣчной системѣ Вятки и вслѣдствiе своеобразнаго колонизацiонно-этнографическаго склада изъ смѣси новгородско-двинскаго, ушкуйничьяго, повольничьяго населения съ туземной черемисско-вятскою народностью. О земскомъ обособленiи и общинномъ самоуправленiи Вятской Земли въ хлыновской лѣтописи такъ сказано: «начали вятчане общежительствовать, самовластвуя, управлялись и владѣлись своими жителями, и нравы свои отеческiе и законы и обычаи новгородскiе сохраняли много лѣтъ, до обладанiя великихъ князей русскихъ, и прозвались вятчане по рѣкѣ Вяткѣ. Самовластны были 278 лѣтъ».

Такъ какъ вятско-камская рѣчная система и приуральская территорiя сѣверными увалами совершенно отдѣлялась отъ сѣверо-двинской системы и отъ всей новгородско-поморской территорiи, то Земля Пермская и Земля Вятская, естественно, образовали новую, отдѣльную отъ новгородской федеративной системы, прiуральскую областную федерацiю. Этотъ союзъ выражался во взаимной общинно-областной помощи. Въ вышеупомянутой грамотѣ 1636 года онъ изображается такъ: «Въ иныхъ городахъ въ отпускахъ городъ городу помогаютъ: Соли Камской посадскимъ и уѣзднымъ людямъ помогаютъ чердынцы, да кайгородцы, да къ Соли же Камской даютъ на ямъ въ подмогу вятчане по 500 рублевъ на годъ». Но при этомъ федеративномъ взаимодѣйствiи, и въ прiуральской федерацiи, такъ же какъ и въ новгородской, отдѣльныя, мѣстныя общины стремились къ особности, къ самостоятельности. Каждая индивидуальная, мѣстная община и внутри этой федерацiи имѣла свой самобытный кругъ общинной дѣятельности на основанiи поземельной обособленности одною рѣчною системою. Въ такомъ случаѣ, общины или группировались по нѣскольку вмѣстѣ, или каждая считалась особно. Такъ Обвинскiй и Иньвинскiй станы, издавна тянувшiе къ Перми, вслѣдствiе обилiя «пашней великихъ и земель обитаемыхъ, хлѣбу, и меду, и хмѣлю, и мѣсть теплыхъ» отовсюду привлекающiя много поселенцевъ, стремились къ особности отъ Перми и Чердыни, по причинѣ особнаго положенiя по рр. Обвѣ и Иньвѣ.

Средняя полоса Великой Россiи, колонизовавшаяся на системѣ верхней и средней Волги, путемъ ростовско-суздальской колонизацiи естественно-исторически образовала особую область, или особую федерацiю городовъ и сельскихъ общинъ. Тутъ первоначально обитало одно финское племя меря. Вслѣдствiе новгородской и преимущественно южно и западно-русской колонизацiи, оно отчасти обрусѣло, но большею частью оттѣснено было въ общее сѣверо-восточное убѣжище финскихъ племенъ, въ Пермско-зырянскую Украйну и на юго-востокъ. Послѣ того, какъ въ этой полосѣ рядомъ съ финскимъ городомъ Ростовомъ, основаны были предками Юрiя Долгорукаго первые славянскiе города Суздаль, Ярославль и Владимiръ на Клязьмѣ, Юрiй Долгорукiй, неутомимый устроитель польской и залѣсской московско-суздальской земли, основалъ почти всѣ прочiе города, находящiеся нынѣ на этой полосѣ, начиная отъ Москвы и Коснятина (въ верховьи Волги) и оканчивая Костромой. Дѣти и внуки его только достроили крайние города въ пограничныхъ предѣлахъ ростовско-суздальской колонизацiи и территорiальныхъ владѣнiй Юрьева рода: Всеволодъ III — Тверь въ 1182 году, Юрiй Всеволодовичъ — Нижнiй Новгородъ въ 1221 году. Изъ всехъ этихъ верхне и средне-волжскихъ городовъ князья, бояре, владыки и монастыри выводили по бортнымъ, пашеннымъ, рыболовлимъ, сокольничьимъ, солянымъ и другимъ хозяйственнымъ путямъ, ухожаямъ и станамъ свои починки, села и волости бортничьи, рыболовли, сокольничьи, пашенные, или, какъ иначе они назывались, хлѣбные, и т. д., по своимъ уѣздамъ, по кое мѣсто чей былъ уѣздъ, по выраженiю актовъ. Совокупность около городовъ всѣхъ колонизацiонно-хозяйственныхъ городовыхъ путей, ухожаевъ и становъ съ селенiями при нихъ, въ тѣхъ предѣлахъ, по кое мѣсто были эти обще-городовые хозяйственные уѣзды, совокупность эта образовала территорiю городовъ — общiе городовые уѣзды и станы, которые первоначально имѣли хозяйственно-промышленное значенiе, и впослѣдствiи даже получили правительственный характеръ. Рядомъ съ городовыми, землевладѣльческими, хозяйственными колониями, въ уѣздахъ и станахъ городовыхъ, вольные, охочiе люди, садясь на черномъ лѣсу, посажая, поставляя починки и деревни на лѣсѣхъ и ширясь по мѣрѣ того, куды ходилъ топоръ, коса и соха, постепенно, цѣлыми общинами, поговоря со всѣмъ мiромъ, населяли черныя волости. Совокупность всѣхъ верхне и средне-волжскихъ народовъ съ ихъ уѣздами, станами и волостями составляла одну, нераздѣльную областную федерацiю общинъ, по причинѣ основанiя всѣхъ этихъ городовъ однимъ княжескимъ родомъ, вслѣдствiе федеральности, общинности колонизацiи, по которой колонисты свободно переходили изъ одной области въ другую, постоянно перезывались въ каждое княжество изъ всехъ княженiй и волостей, и, наконецъ, вслѣдствiе распространенiя по всей системѣ верхней и средней Волги одной, соединительной колонизацiи — московско-суздальской: княжеской, боярской, владычней и монастырской. Кромѣ того, область всѣхъ этихъ городовъ съ ихъ уѣздами и волостями, область ростовско-суздальскаго колонизацiоннаго строительства Юръева цикла, естественно смыкала и опредѣляла рѣчная система верхней и средней Волги до впаденiя въ нее Оки, или до Нижняго Новгорода включительно. На западѣ границей ея были притоки Москвы-рѣки, на сѣверѣ — верховье Волги, на востокѣ — верховья Шексны, Костромы, Унжи и Ветлуги, на югѣ — южные притоки Оки. При Юрiи Долгорукомъ, вся и средняя полоса Великой Россiи, по рѣчной системѣ и по единству колонизацiи, естественно представляла нераздѣльное цѣлое и образовала особую новую областную федерацiю мѣстныхъ общинъ, въ формѣ Ростовско-Суздальскаго княжества, или иначе, Ростовской и Суздальской Земли. А потомъ, особенно послѣ Всеволода III или Великаго, вслѣдствiе общаго средневѣковаго стремленiя городскихъ и даже сельскихъ общинъ къ особности, къ дробленiю, а княжескихъ земель къ удѣльности, почти всѣ города ростовско-суздальской федерацiи обратились въ удѣльные. Но и здѣсь федеративная связь между ними нисколько не прерывалась, напротивъ, крѣпко поддерживалась, сплочалась географическою связью, единствомъ рода удѣльныхъ князей, колонизацiонною общинностью и, въ частности, обще-соединительною сѣтью церковной московско-суздальской колонизацiи, охватившей всю область верхней и средней Волги съ ея истоками и стягивавшей ее къ Ростову, Суздалю, Владимiру и главнымъ образомъ къ Москвѣ. Вслѣдствiе этой-то колонизацiонно-географической связи, между прочимъ, и успѣли московскiе князья положить начало государственной централизацiи прежде всего въ средней полосѣ велико-русской земли и такимъ образомъ нарушилось историческое развитiе федеративнаго устройства Россiи. Земская территорiальная особность Московской области, въ собственномъ, тѣсномъ значенiи средневѣковой Московiи, разноправность и равнозначительность ея съ прочими областями общей велико-русской федерацiи, до образованiя Московскаго государства и «собиранiя русской земли», выражалась въ собственномъ, индивидуальномъ названiи ея Московскою Землею — названiи, равнозначительномъ тогдашнимъ областнымъ наименованiямъ: Земля Новгородская, Земля Двинская, Земля Пермская, и т. д. Древнее начало децентрализацiи, земской особности такъ крѣпко вкоренилось въ историческую основу всего велико-русскаго областнаго строя, что еще въ XVII вѣкѣ Московская область обозначалась въ своихъ первоначально-составныхъ, особныхъ территорiальныхъ частяхъ, дѣлилась на государство Володимiрское и государство Московское, такъ же какъ и всѣ другiя русскiя и инородческiя области представлялись раздѣльными царствами и государствами; писалось, напримѣръ: «Царство Сибирское, царство Астраханское, Государство Новгородское, Государство Псковское, и всѣ великiя царства и государства великаго Московскаго царствiя».

Наконецъ, о земско-исторической особности Юго-восточной Украйны, присоединенной къ общей велико-русской землѣ уже въ эпоху московской централизацiи, нечего и говорить. Она естественно образовала особую область или федерацiю городскихъ и сельскихъ общинъ, и по историко-этнографическимъ и по географическимъ условiямъ. Юго-восточное за-волжское и за-камское Приуралье составляетъ особый географическiй округъ, и рѣкою Камою и ея притокомъ Чусовой естественно отдѣляется отъ сѣверо-восточнаго пермскаго Приуралья, образовавшаго по камско-вятской системѣ особую область, а начиная отъ рѣки Свiяги и этнографически совершенно обособляется отъ древне-московской земли. Съ XIII вѣка на этомъ пространствѣ основалось особое царство татарское, сложилось изъ отличительныхъ, инородческихъ нацiональностей — финскихъ и тюрко-татарскихъ. Эти народности до XVI вѣка имѣли свою самобытную исторiю, сами собой организовали и въ теченiе всей древней исторiи почти во всей цѣлости сохраняли свою нацiональность. Изстаринная коренная земская особность Юго-восточной Украйны и на офицiальномъ московскомъ языкѣ до конца XVII столѣтiя выражалась старымъ отличительнымъ названiемъ юго-восточнаго татарскаго края Казанскимъ Царствомъ и государствомъ. Весь край въ правительственно-географическомъ отношенiи дѣлился по туземнымъ дорогамъ, напримѣръ, по зюрейской дорогѣ, по аланской дорогѣ, и т. д. Однимъ словомъ, татарщина всецѣло преобладала въ этомъ пространствѣ или краѣ.

Такимъ образомъ, всѣ велико-русскiя области представляли нѣсколько особныхъ, самостоятельныхъ, федеративныхъ группъ, образовавшихся путемъ колонизацiоннаго самоустройства, большею частiю по рѣчнымъ системамъ. Каждая федерацiя, и въ ней каждая мѣстная община стремились къ территорiальной особности, не прерывая федеративной связи между собою, основанной на колонизацiонной общности, союзности. Вслѣдствiе первоначальнаго земскаго самообразованiя путемъ колонизацiи на отдѣльныхъ рѣчныхъ системахъ, областныя общины стремились къ земско-народной самобытности, къ дальнѣйшему территорiальному саморасширенiю, къ земскому общественному самоустройству и самоуправленiю. Каждая область продолжала сама-собой дальнѣйшую колонизацiю своей территорiи, путемъ «поставленья, посаженья новыхъ починковъ и деревень на лѣсѣхъ», путемъ такъ-называемыхъ выставокъ или выселковъ изъ большихъ старыхъ поселенiй. По принципу поземельной общинности, всѣ члены областныхъ общинъ давали земли всѣмъ мiромъ, или поговоря съ своею братьею и съ всею волостью, съ сусѣдами съ волостными. Народъ въ областяхъ до XV вѣка пользовался полнымъ земскимъ самоуправленiемъ, выражавшимся въ формѣ вѣчевой, земскихъ совѣтовъ, сельскихъ мiрскихъ сходовъ, остатки которыхъ сохранялись еще въ XVI и отчасти XVII столѣтiяхъ. Общинный, народный уставъ и полноправность областного вѣча выражались, напримѣръ, въ такои формуле: «и владыка новгородской, и посадникъ, и тысяцкой, и бояре, и житейскiе люди, и купцы, и весь господинъ Великiй Новгородъ дали грамоту жалованную на вѣче, на Ярославлѣ дворѣ». Всякое важное земское дѣло совершалось по совѣту со всей землей. Вятчане, напримѣръ, и въ послѣднiй часъ земско-областной свободы, когда ужъ принуждены были 64,000-ю ратью московскою цѣловать крестъ великому князю, и тогда еще отвѣчали на требованiе московскихъ воеводъ — выдать измѣнниковъ и крамольниковъ: «дайте намъ, господа, сроку до завтра; мы это ваше слово скажемъ всей землѣ вятской». Живя самобытною жизнiю въ федеративномъ взаимно-отношенiи, почти всѣ главныя великорусскiя области имѣли свои лѣтописи, въ которыхъ выражалась ихъ самостоятельная, мѣстная жизнь, въ связи съ другими соприкасавшимися съ ними областями. Такъ, напримѣръ, велись лѣтописи псковскiя, лѣтописи новгородскiя, лѣтопись суздальская, лѣтопись двинская, лѣтопись поморская, лѣтопись кожеезерская, лѣтоппсь хлыновская.

Вслѣдствiе образованiя путемъ славяно-русской колонизацiи среди финскихъ и другихъ инородческихъ племенъ, и вслѣдствiе вѣковаго стремленiя къ земской особности и самобытности, областныя общины естественно получали разнообразную этнографическую организацiю и составность. Въ этомъ отношенiи основная идея всей физiологической исторiи великорусскаго народа есть идея послѣдовательнаго историко-этнографического областного самообразованiя, разнообразной мѣстной организацiи, постепеннаго нарожденiя, наростанiя велико-русской народности, посредствомъ принятiя въ составъ ея, въ различныхъ областяхъ, разныхъ инородческихъ элементовъ — финскихъ, тюрко-татарскихъ, монгольскихъ и другихъ, вслѣдствiе постепенной славянской колонизацiи среди этихъ мѣстныхъ народностей. Тогда какъ съ XVI вѣка, со времени направленiя великорусской колонизацiи въ казанское и сибирское царства, этотъ историко-этнографическiй процессъ нарожденiя, наростанiя великорусской народности совершался въ этихъ странахъ, претворяя въ массу ея тюрко-татарскiя и монгольскiя народности — до XVI столѣтiя, онъ совершался почти исключительно на сѣверо-востокѣ, въ финскихъ областяхъ. Вслѣдствiе такого, историко-этнографическаго процесса, великорусская народность въ бо́льшей части этихъ областей не представляетъ чистый славянскiй элементъ, а организовалась изъ слiянiя славянскаго элемента съ финскими народностями, изъ претворенiя ихъ въ русскую народность. Обитавшiя въ IX вѣкѣ, въ Восточной Россiи, разныя финскiя племена не исчезли, какъ обыкновенно говорится, а переродились въ русскихъ, обрусѣли, и такимъ образомъ въ разныхъ областяхъ привносили въ составъ велико-русской народности элементы областныхъ особенностей. Процессъ слiянiя ихъ съ велико-русскимъ народомъ, перерожденiя въ русскихъ совершался обыкновенно путемъ колонизацiи, поселенiя среди нихъ русскихъ, посредствомъ взаимныхъ торговыхъ, промышленныхъ, общежительныхъ сношенiй и браковъ, посредствомъ принятiя финскими племенами русский вѣры, русскихъ костюмовъ, нравовъ и обычаевъ, и, наконецъ, посредствомъ усвоенiя русскаго языка. Земско-городовыя и церковныя власти, бояре и другiе землевладѣльцы, прiобрѣтая власть, или волость надъ разными инородцами, такимъ образомъ основывали свои волости. Потомъ инородцевъ крестили въ русскую вѣру. А это обращенiе инородцевъ, посредствомъ крещенiя въ христiанъ, или по тогдашнему словоупотребленiю въ крестьянъ, на тогдашнемъ языкѣ было тождественно съ обращенiемъ ихъ въ крестьянъ. Такъ, напримѣръ, въ сѣверномъ поморьѣ, лопари сначала прiобрѣтались въ вотчинное владѣнiе подъ собственнымъ именемъ: напримѣръ, волость Кемь отдавалась съ лѣшими озерами и съ лопари. Потомъ эти лопари, по словамъ игумена соловецкаго, Досиѳея, быша христiане. А въ слѣдующихъ грамотахъ, грамотахъ конца XVI вѣка, эти же самые лопари уже называются крестьянами. Такъ было вездѣ. Браки съ русскими довершали обрусѣнiе инородческихъ генерацiй. Почему во многихъ областяхъ прозвища крестьянскiя были инородческiя, заимствовались отъ отцовъ и дѣдовъ-инородцевъ. Только неподчинявшiяся славяно-русскому влiянiю чудскiя племена вытѣснены были натискомъ славянской колонизацiи на Украйны, и тамъ, однакожъ, не избѣжали общей участи, постепенно русѣли. А остатки ихъ въ разныхъ украинныхъ сѣверо-восточныхъ и юго-восточныхъ областяхъ и донынѣ мало-по-малу русѣютъ. Напримѣръ, въ области поморской, новгородская колонизацiя распространялась главнымъ образомъ между двумя финскими племенами лопарями и карелами, подраздѣлявшимися, въ XV вѣкѣ, на нѣсколько родовъ, каковы, напримѣръ, карельскiе роды: курольцы, ровкульцы, вымольцы, тиврульцы, валдеинскiй родъ и другiе. Куда дѣвалась большая часть этихъ древнихъ жителей бѣломорскаго прибрежья? Извѣстный финологъ Кастренъ, хорошо изслѣдовавшiй историческiя судьбы финновъ, говоритъ, что финская народность по берегамъ Бѣлаго моря слилась съ русскою, претворилась въ русскую нацiональность. «Что русскiе поселились здѣсь мирно (прибавляетъ онъ), приняли въ себя народность финскую, а не искореняли ее, то доказывается и нечистотою языка архангелогородцевъ, наполненнаго финницизмомъ, и финскимъ обличьемъ, безпрерывно попадающимся подъ русскою шляпою». Да и на памяти исторiи, какъ бѣломорскiе инородцы, мало-по-малу русѣя и обращаясь въ русскихъ крестьянъ, постепенно и медленно усвояли русскiй языкъ. Въ концѣ XV или въ началѣ XVI столѣтiя, игуменъ соловецкiй Досиѳей объ нихъ писалъ: «тамъ, близъ моря и вокругъ острова Соловецкаго живущiе народы — чудь, лопь и ижера — мало свѣдующiе россiйскаго языка». Потому и въ купчихъ и данныхъ грамотахъ соловецкихъ XV и XVI вѣка языкъ русскiй чрезвычайно нечистый, исковерканный непонятными словами и неправильными или своебразными оборотами и сочетанiями словъ, чуждыми языку новгородскихъ лѣтописей и актовъ. Въ Вотской пятинѣ обитавшiя нѣкогда финскiя племена водь, лопь и ижора также не исчезли, а мало-по-малу сливались съ новгородцами. Новгородцы жили съ ними мирно съ тѣхъ поръ, какъ подчинили ихъ своей власти, допускали туземцевъ финскихъ въ общинные старосты, и такимъ довѣрiемъ привлекали ихъ къ своей народности. Вотскiе инородцы, однакожъ, долго, до XVI и даже XVII столѣтiя сохраняли свой типъ, свои племенныя вѣрованiя и обычаи: покланялись, какъ и всѣ финны, деревьямъ и камнямъ, приносили имъ въ жертву пищу и питье; мертвыхъ клали въ лѣсахъ по курганамь, арбуи давали младенцамъ имена финскiя, почему въ писцовыхъ книгахъ часто встрѣчаются между жителями имена все не-русскiя, чудскiя. Погосты новгородскiе, и по писцовымъ книгамъ XVI вѣка, числились въ чуди; села и деревни были еще сплошь и рядомъ населены чудью. По лѣсамъ всюду находились чудскiе священные камни и деревья: отъ финскихъ сейдъ получилъ названiе и погостъ Сейдовскiй. Точно также въ областяхъ, населенныхъ преимущественно новгородцами, среди Веси Бѣловодской на Бѣлоозерѣ и чуди, жившей на рѣкахъ Вологдѣ, Сухонѣ и Югѣ, долго сохранялись оттѣнки финской народности, особенно идiотизмы языка. Такъ, еще въ XVI вѣкѣ, Герберштейнъ писалъ о жителяхъ Бѣлозерской области, гдѣ русскiй элементъ смѣшался съ Чудскою Весью: «Hujus loci indigenae proprium habend idioma, quamvis nune ferme omnes ruthenico loquantur». Тоже онъ замечаетъ о жителяхъ области Вологодско-устюжской: «idioma proprium, quamvis ruthenico magis utuntur». Недаромъ и въ присловьяхъ народныхъ эти области доселѣ называются Чудью бѣлоглазою. Новгородско-русское населенiе каргопольской мѣстности также образовалось изъ слiянiя съ мѣстными чудскими племенами, которыя назывались въ древнихъ памятникахъ сыроѣдцами; почему въ присловьяхъ областныхъ доселѣ говорится: «каргопольцы сыроѣды — чудь бѣлоглазая». Въ Закубеньи, въ Заволочьи, гдѣ были чудь-сыроѣдцы, еще въ XVII в. вся мѣстность называлась сыроѣжкина земля. Въ Тверской Карелiи, гдѣ и геогностико-археологическiй характеръ края сохраняетъ много слѣдовъ отдаленнаго финскаго быта, несмотря на вѣковое сильное влiянiе славянскаго населенiя — тверскаго, новгородскаго, ростовско-суздальскаго и отчасти литовско-русскаго, и нынѣ еще сохраняется между русскимъ населенiемъ финскiй народецъ — карелы. Онъ составляетъ или отрывокъ отъ онежско-бѣломорскаго племени кареловъ, оттѣсненный въ Весьегонскiй и Бѣжецкiй уѣзды первоначальнымъ движенiемъ новгородской колонизацiи, или колонiю Соловецкаго монастыря изъ Поморской Карелiи, такъ какъ у этого монастыря были колонiи и между Поморской Карелiей и въ Бѣжецкомъ уѣздѣ. Этотъ тверской народецъ карелы весьма туго подвергается обрусѣнiю, доселѣ отличается многими своебразными нравами, ни въ чемъ непохожими на русскiе; еще и нынѣ есть селенiя, въ которыхъ не всякая женщина умѣетъ говорить по-русски, въ которыхъ верхомъ оскорбительной брани считается «рушкiй». Не говоримъ уже объ этнографической сложности, составности и физiономической и лингвистической особенности русскаго населенiя въ Вятской и Пермской областяхъ — въ этихъ новгородскихъ колонiяхъ среди финскихъ зырянъ, пермяковъ, вогуличей, вотяковь и черемисъ, остатки которыхъ донынѣ еще существуютъ въ этихъ областяхъ и постепенно русѣютъ. Въ никоновской лѣтописи области Двинская, Вычегодская, Пермская и Вятская въ концѣ XIV в. еще назывались «иноязычными странами и землями». Слѣды иноязычности ихъ, привносившей здѣсь въ великорусскую народность свою долю областной своебразности, долго были цѣлы и явственны. Напримѣръ, подслѣповатые жители Вычегодской области, обитающiе по рѣкѣ Вычегдѣ, которые, по преданiю, со времени Стефана Пермскаго, и доселѣ называются слѣпыми, суть не что иное, какъ обрусѣлые зыряне. Въ Пермской Землѣ еще въ началѣ XVI вѣка туземцы далеко не обрусѣли вполнѣ, не усвоили себѣ обычаевъ славяно-русской народности, жили по своенародному, или, какъ писалъ московскiй митрополитъ Симонъ, «по ветхому и по татарскому обычаю». Даже въ XVII в. пермскiе крестьяне плохо говорили по-русски. Въ наказной памяти 1643 года торговому человѣку гостиной сотни Онофрѣеву о нихъ замѣчено: «деревенскiе пашенные крестьяне пермяки иные мало и порусски говорятъ» (А. Э. III. № 320). Въ Вятской Землѣ было то же, какъ можно видѣть изъ посланiя московскаго митрополита Iоны: здѣсь также и въ XVII вѣкѣ русскiе постоянно были даже еще не въ ладу съ инородцами, особенно съ черемисами.

Не входя въ дальнѣйшiя историко-этнографическiя подробности, замѣтимъ вообще относительно этнографической организацiи велико-русской народности въ разныхъ областяхъ, что въ этомъ отношенiи особенно рѣзко различаются между собой массы населенiя сѣверо-восточныхъ и средне-волжскихъ областей. Не говоримъ уже объ этнографическомъ характерѣ юго-восточнаго края. Сѣверные увалы, раздѣляющiе рѣчныя системы сѣверо-двнискую и волжско-камскую и составлявшiе въ древней нашей исторiи разграничительную черту въ ходѣ и направленiи новгородской и московской колонизацiи — сѣверные увалы образовали, вмѣстѣ съ тѣмъ, и этнографическую границу областей. Къ сѣверу за ними еще и нынѣ ясно видны были слѣды финскаго населенiя. Финское племя, нѣкогда господствовавшее за увалами, не осталось безслѣднымъ въ историко-этнографической организацiи русскаго населенiя этихъ областей: рыжiе волосы, маленькiе глаза, широкiя лица говорятъ ясно, что финны составляли когда-то главное населенiе Заволочья, и, утративъ свой языкъ, свои обычаи, сохранили физическiя особенности и наложили ихъ даже на славянъ-гостей въ этой сторонѣ. Но по сю сторону уваловъ, въ областяхъ верхне-волжскихъ, начинаетъ преобладать болѣе или менѣе чистый славянскiй типъ, особенно въ женскихъ физiономiяхъ. Впрочемъ, и въ самой Ростовско-Московской области не вдругъ исчезъ древнiй чудско-мерьскiй элементъ. До XIII столѣтiя, ростовцы, какъ видно изъ житiя Аврамiя Ростовскаго, живяху чудски, и Ростовъ, по племенному и религiозному антагонизму, дѣлился на два конца: Славянскiй и Чудскiй. Слѣды чудско-мерьскаго обличья не вдругъ, конечно, изгладились и въ городѣ Галичѣ-Мерьскомъ, въ селахъ московскихъ, называвшихся по имени мери, и въ тѣхъ многочисленныхъ селенiяхъ Московской, Ярославской, Владимiрской, Костромской и другихъ губернiй, въ которыхъ нѣкогда господствовалъ народъ чудскiй, и которыя отъ него сохранили названiя: Чудь, Чудины, Чудскiя, Чудиново, и т. д. Независимо отъ финской стихiи, Московское Государство съ XVI вѣка представляло смѣсь, амальгаму всякихъ другихъ народностей. Въ смутное время, новгородцы въ своей стокгольмской грамотѣ такъ, напримѣръ, характеризовали его этнографическую разносоставность: «Московскаго Государства всякихъ чиновъ люди, царевичи разныхъ государствъ, князи и мурзы, атаманы и казаки, новокрещеные и татарове, и литва, и нѣмцы», и проч. Населенiе Рязанской Земли представляло смѣсь славяно-русскаго населенiя съ мордовскою и мещерскою стихiею. Нѣкоторые погосты Рязанскаго Княжества еще въ XIV вѣкѣ удерживали прежнее этнографическое названiе — мордовское и мещерское; напримѣръ, были погосты мордовскiе, станы мещерскiе. Въ числѣ бояръ рязанскихъ, въ XIV вѣкѣ были люди инородческаго происхожденiя, въ родѣ Софонiя Алтыкулачевича.

Кромѣ историко-этнографическаго разнообразiя и особности, разносоставности, велико-русскiя областныя общины имѣли нѣкоторыя отличительныя особенности въ духовно-нравственномъ и матерiально-бытовомъ характерѣ народонаселенiя. Напримѣръ, населенiе Рязанской, украинской области, сложившееся изъ бѣглыхъ и добровольныхъ выходцевъ изъ разныхъ русскихъ областей, жаждавшихъ степнаго простора и битвы съ «погаными», какъ тогда говорили, закаленныхъ въ постоянномъ бою сперва съ половцами, потомъ съ татарами, мордвою, крымцами, ногаями и съ Москвою, населенiе рязанское отличалось суровымъ, храбрымъ, воинственнымъ, отважнымъ характеромъ: по выраженiю Герберштейна, было «gens audacissima, bellicosissimaque». Напротивъ, жители сосѣдней Московской области, боровшейся съ Рязанью, собранные въ Московскую область большею частью силою великихъ князей и находившiеся въ ихъ сильной волѣ, частiю собранные подъ сѣнiю московскихъ монастырей и церковныхъ властей, жители Московской области, по свидѣтельству лѣтописи, отличались смиренiемъ и упованiемъ на Бога. Эти отличительныя черты рязанскаго и московскаго населенiя лѣтопись XIV вѣка отмѣтила такъ: «рязанцы люди суровы, свирѣпы, высокоумны, горды, отважны, людища, какъ чудища, говорятъ другъ другу: не берите съ собой ни доспѣховъ, ни щитовъ, ни копьевъ, ни сабель, ни стрѣлъ, а берите только съ собой одни веревки, ременья, да ужища и станемъ вязать москвичей. А москвичи смиренiемъ и воздыханiемъ уповали на Господа Бога, и Господь увидѣлъ смиренiе москвичей, и вознесъ ихъ». Мѣста около Оки и за Окой, гдѣ въ 1565 году построенъ былъ городъ Орловъ при впаденiи рѣки Орлика въ Оку, издавна были притономъ для разбойниковъ и воровскихъ людей. И вотъ орловцевъ изстари прозвали «проломленные головы», или по другой старинной поговоркѣ: «Орловъ да Кромы — старинные воры; Ливны, всѣмъ ворамъ дивны; Елецъ — всѣмъ ворамъ отецъ». Жители Ростовской области еще въ XII вѣкѣ, во время борьбы стараго, финскаго города Ростова съ новымъ, младшимъ, чисто-славянскимъ городомъ Владимiромъ, называли жителей Владимiрской области каменьщиками и древодѣлями, черты, которыми и доселѣ характеризуются владимiрцы. Въ Ярославскомъ уѣздѣ во многихъ селахъ жили все «хамовники и дѣловцы, промышлявшiе скатертнымъ и убруснымъ дѣломъ» (А. Э. III. № 280). Новгородцы, по нехлѣбородности своей земли и по обилiю лѣса, по привычкѣ къ плаванiю по рѣкамъ и озерамъ, съ самаго начала поселенiя своего на Сѣверѣ, стали заниматься дѣланьемъ лодокъ, которыя сбывали на Югъ, и вообще плотничествомъ: въ самомъ Новгородѣ былъ особый Плотничiй конецъ; въ Вотской пятинѣ по берегу Волхова у нихъ было нѣсколько деревень, которыя назывались плотничими. Въ Вотской же пятинѣ, въ Корельскомъ уѣздѣ, въ бо́льшей части погостовъ, жили плотники, которые ходили «для промыслу плотничнаго дѣлу въ Москву, въ Новгородъ, въ Вологду, на Бѣло-Озеро и въ другiе города, артелями человѣкъ отъ 10 до 200» (А. Э. III, № 127). По этой чертѣ, жителей новгородской области еще въ Х и XI столѣтiяхъ характеристически называли плотниками. Жители псковской области, находившiеся подъ влiянiемъ западныхъ началъ, отличались бо́льшею мягкостью нравовъ, бо́льшею гуманностью (humanioribus, по отзыву Герберштейна), чѣмъ москвичи, которыхъ областныя лѣтописи, напр., ростовская и псковская, прямо обличаютъ въ «насилiи». Только въ эпоху московской централизацiи, съ усиленiемъ московскаго влiянiя въ областяхъ, псковскiе нравы утратили свою отличительную особенность, воспринявъ многiя черты московскихъ нравовъ: «unde factum, говоритъ Герберштейнъ, ut pro culticioribus atque adeo humanioribus plescorienseum moribus corruptiones in omnibus fereribus moscoviensium mores sint introducti». Какъ новгородцы, смѣлые, предпрiимчивые искатели земель, колонизаторы, образовали особый типъ ушкуйниковъ, молодьцовъ, сбойчатыхъ людей, такъ жители Двинской приморской земли, изстари имѣя дѣло съ моремъ, занимаясь ловлей морскихъ звѣрей, веснованьемъ, выработали особый промышленный типъ — юровщиковъ, весновальниковъ, типъ, который характеристически изображается въ разнообразныхъ поморскихъ легендахъ о мѣстныхъ святыхъ XVII вѣка. Такъ точно и другiя областныя общины чѣмъ-нибудь да отличались одна отъ другой ³). Предполагая въ особыхъ «Очеркахъ исторiи народнаго просвѣщенiя и мiросозерцанiя» изложить подробную историческую характеристику отличительныхъ особенностей областнаго мiросозерцанiя, областныхъ легендъ, нарѣчiй и проч., здѣсь мы отмѣтимъ только еще одну черту — религiозную, также характеризующую въ нѣкоторой степени мѣстную особность, раздѣльность, отличительность моральной жизни областей. Почти каждая область имѣла своего мѣстнаго святого, одного или нѣсколькихъ, и признавала ихъ особенными защитниками, патронами, стражами своей мѣстности и своего населенiя, почитая въ то же время святыхъ всей русской церкви. Въ одной рукописи XVI вѣка объ этомъ читаемъ такое свидѣтельство: «Кiевъ блажитъ Антонiя и Ѳеодосiя печерскихъ чудотворцевъ; московское царство блажитъ Петра, Алексѣя и Iону и Максима; Псковъ же и Великiй Новгородъ блажатъ Варлаама и Михаила юродиваго Христа ради; Смоленскъ блажитъ князя Ѳеодора; Ростовь блажитъ Леонтiя, Игнатiя, Исаiю, Вассiана и Ефрема; Вологда блажитъ преподобнаго Димитрiя. Каждая область своихъ блажитъ. И мы, устюжане, блажимъ Прокопiя Устюжскаго; сѣверная страна по Двинѣ-рѣкѣ, Вага-рѣка, на которой городъ Сенкурiя (Шенкурскъ) — и тѣ блажатъ Георгiя юродиваго Христа ради, Соловецкiй же островъ и все поморiе блажатъ Савватiя и Зосиму. Мы, устюжане, Прокопiя имѣемъ у себя стражемъ и хранителемъ отчизны нашей, Устюга». Точно такъ и всѣ другiя великорусскiя мѣстныя общины чтили своихъ туземныхъ патроновъ, стражей-святыхъ, напр., Пермь — Стефана Пермскаго, Вятка — Николая Великорѣцкаго, волость Сiйская — Антонiя Сiйскаго, и проч. Въ смутное время, когда области разрознились, каждая область въ перепискѣ съ другими областями напоминала о своемъ святомъ. Напримѣръ, вологжане писали къ своимь сосѣдямъ вычегодцамъ: «а у насъ здѣся на Вологдѣ преподобный Димитрiй (вологодскiй) милость свою явилъ, обѣщался съ нами на враговъ стоять»; казанцы уповали и въ перепискахъ своихъ ссылались на своихъ мѣстныхъ святыхъ — Гурiя, Варсаноѳiя и Германа казанскихъ, а москвичи — на Петра, Алексiя и Iону московскихъ чудотворцевъ, и т. д. Подобно мѣстнымъ святымъ, въ каждой области были мѣстные патрональные храмы, напр., въ Новгородѣ — св. Софiя, въ Псковѣ — св. Троица, въ Твери — св. Спасъ, во Владимiрѣ — Успенская Богородица владимiрская, въ Поморьи — домъ св. Спаса и Зосимы и Савватiя соловецкихъ чудотворцевъ ⁴). Такая церковно-религiозная локализацiя была какъ бы освященiемъ начала областности, общаго стремленiя областей къ нѣкоторой особности. Наконецъ, отмѣтимъ еще одну областную особенность, характеризующую духовно-нравственное различiе населенiя областей московскихъ отъ населенiя областей новгородскихъ, сѣверо-поморскихъ. Въ новгородско-поморской области — средоточiи черныхъ волостей, народоправныхъ общинъ, которыя до XV вѣка не были оброчными волостями великихъ князей московскихъ, а были вольными общинами, въ колонiи новгородскихъ боярскихъ фамилiй, боровшихся съ московскими царями за вѣчевую свободу, напр., Марѳы Посадницы, въ колонiи вольныхъ казаковъ, бобылей и всякихъ охочихъ выходцевъ — въ новгородско-поморской области населенiе отличалось духомъ вольнымъ, упорнымъ: казаки, разгуливавшiе, переходившiе изъ волости въ волость, поддерживали этотъ духъ независимости, народной вольности. По причинѣ слабаго распространенiя въ поморьи приверженности къ церковной обрядности, по исключительному господству во многихъ мѣстахъ мiрской часовенной религiизности, наконецъ — по новгородско-псковской привычкѣ къ мiрскому общинному самораспоряженiю церковными дѣлами, въ новгородско-поморскомъ населенiи развивался и духъ церковной особности, который отчасти поддерживался и шведскими перебежчиками-протестантами. Напротивъ, въ московско-волжскихъ областяхъ, гдѣ сосредоточивался духъ греко-восточной церкви, гдѣ монастыри, исходя изъ Москвы, изъ Сергiевой лавры, распространились по всѣмъ московско-волжскимъ областямъ и вмѣстѣ съ своими вотчинными колонiями вездѣ распространили свое церковно-грековосточное влiянiе, въ московско-волжскихъ областяхъ населенiе отличалось, если можно такъ выразиться, своеобразнымъ московско-грековосточнымъ типомъ, церковнымъ обрядолюбiемъ, духомъ приверженности къ iерархизму. При такомъ историческомъ направленiи и различiи духовно-нравственнаго характера населенiя московско-волжскихъ и новгородско-поморскихъ областей понятно, почему въ первыхъ во второй половинѣ XVII вѣка возникъ расколъ поповщинскiй, клерикально-iерархическiй и просто старообрядческiй, а въ новгородско-поморскихъ областяхъ — безпоповщинскiй, расколъ церковно- и гражданско-демократическiй. Далѣе, жители новгородско-поморскихъ областей, при всемъ обилiи своеобразныхъ миѳологическихъ суевѣрiй, склонны были собственнымъ умомъ, мыслью уразумѣвать многiя истины, склонны были къ простому натурально-религiозному мiросозерцанiю. «Вотъ поселяне (читаемъ въ одной соловецкой рукописи XVI вѣка о яренгскихъ чудотворцахъ): вотъ поселяне, то-есть живущiе тутъ въ веси Яренгѣ, смысломъ научаются мудрости: видятъ солнце, познаютъ присносущный свѣтъ; видятъ небеса, разумѣваютъ творчую славу; землю разсматриваютъ, внимаютъ владычнему величеству; море видятъ, познаютъ силу владѣющаго; примѣчая доброчинное измѣненiе временъ, чудятся лѣпотѣ строящаго мiръ; смотря звѣздное теченiе и лико-учиненiе, возносятся къ добротѣ сочетавающаго то; смотря на луну, удивляются сiянiю положившаго ее». Не даромъ стригольники, это своеобразное порожденiе псковско-новгородскаго духа, отрицая внѣшнюю церковность, проповѣдывали какой-то натуралистическiй, или, частнѣе, ураническiй деизмъ, созерцали будто бы невидимаго Бога въ видимомъ небѣ. Напротивъ того, жители московско-волжскихъ областей болѣе жили вѣрою въ положительныя преданiя и обрядо-созерцанiемъ; по характеристическому выраженiю царя Ивана Грознаго, «подобнѣ царетѣй власти церковью и гробницею и покровомъ почитались». Московскiй митрополитъ Фотiй, представитель и выразитель православно-грекороссiйскаго духа, обличая стригольниковъ, писалъ къ псковичамъ: «тiи стригольницы, отпадающе отъ Бога, на небо взирали тамо отца себѣ нарицаютъ; а понеже бо самыхъ тѣхъ истинныхъ евангельскихъ благовѣстiй и преданiй апостольскихъ и отеческихъ невѣрующе, то како смѣютъ отъ земли къ воздуху зряще, Бога Отца себѣ нарицающе, и како убо могутъ отца себѣ нарицати?.. Тiи стригольницы къ Божiимъ церквамь, къ господу земному не имутъ быти прибѣгающе».

Такимъ образомъ, кромѣ колонизацiонно-географической, мѣстно-областной особности, великорусскiя области много имѣли разнообразiя историко-этнографическаго и особенностей духовно-нравственныхъ. Вслѣдствiе такого историко-географическаго и этнографическаго разнообразiя, вслѣдствiе вѣковой особности, раздѣльности, разрозненности великорусскихъ областей, понятно, что онѣ не вдругъ могли поддаться централизацiи и образовать одно политическое тѣло. И дѣйствительно, дальнѣйшая исторiя областныхъ общинъ, какъ Восточной, такъ и Западной Россiи, большею частiю показала именно такiя явленiя и результаты.

Въ Великой Россiи всѣ самостоятельныя области долго боролись съ Москвою, упорно противодѣйствовали московской централизацiи. Борьба эта всѣмъ извѣстна изъ русской исторiи. Областныя лѣтописи, памятники самостоятельной жизни, мѣстнаго саморазвитiя областей, органы областной, общинной, земско-народной думы, областныя лѣтописи, и отдѣльно, и въ московскихъ сборникахъ или сводахъ, подробно передали намъ исторiю борьбы областныхъ общинъ съ московскою централизацiею. Борьба эта длилась почти съ половины XIII вѣка и до половины XV или даже до XVI столѣтiя. Области верхней и средней Волги, связанныя съ Москвою ближайшею колонизацiонно-федеративною, удѣльно-родовою, церковною и политическою связью, эти области большею частiю легко были присоединены къ Москвѣ; но и онѣ иногда сожалѣли о своей земской самобытности. Напримѣръ, лѣтопись передаетъ намъ въ такихъ чертахъ положенiе Ростовской земли, прежде другихъ областей присоединенной къ Москвѣ, и такъ изображаетъ при этомъ жалобы: «Когда настало насилiе большое, то-есть великое московское княженiе досталось великому князю Ивану Даниловичу, вмѣстѣ съ тѣмь и ростовское княженiе Москвѣ. Увы! Увы! тогда городу Ростову, особенно же князьямъ его! Отнялись отъ нихъ власть и княженье, и имѣнье, и честь, и слава, и все прочее. И потянули его къ Москвѣ, вышло повелѣнiе великаго князя Ивана Даниловича, и посланъ былъ изъ Москвы въ Ростовъ какъ воевода-какой одинъ вельможа, именемъ Василiй, по прозванью Кочевъ, и съ нимъ Миней. Когда вошли въ городъ Ростовъ, то причинили большую нужду городу и всѣмъ жителямъ его и большое гоненiе умножили на него. И многiе ростовцы принуждены были отдавать свое имѣнiе москвичамъ, а сами, кромѣ того, съ укоризнами претерпѣли раны на тѣлѣ... И что много говорить! столько насилiя сдѣлали надъ Ростовомъ, что и самаго епарха городского, старѣйшаго боярина ростовскаго, именемъ Аверкiя, стремглавъ повѣсили, возложили на него свои руки и чуть живого оставили. И былъ страхъ большой на всѣхъ слышащихъ. Это было не только въ городѣ Ростовѣ, но и во всѣхъ его пределахъ, и въ волостяхъ и въ селахъ». Области Рязанская и Тверская составляли крайнiя, болѣе отдаленныя вѣтви московской федерацiи, имѣли больше колонизацiонно-территорiальной самостоятельности и этнографической своеобразности, особности, и вотъ борьба ихъ съ Москвою за областную самобытность, всѣмъ извѣстная изъ удѣльной русской исторiи, была особенно упорна и продолжительна. Потомъ, когда московскiе князья, охвативъ уже почти всю колонизацiонно-федеративную систему областей верхней и средней Волги, стали простирать централизацiю въ предѣлы сѣверо-двинской новгородской колонизацiонно-территорiальной федерацiи областей, начались вѣковыя, кровавыя колонiальныя войны Новгорода съ Москвой. Съ какимъ единодушiемъ возстали новгородцы, когда услышали, что московскiй князь обольстилъ ихъ колонiю, Двину, отложиться къ Москвѣ, обѣщая ей областную земскую самобытность. «Собрались новгородцы (говоритъ лѣтописецъ новгородскiй), и пошли къ владыкѣ своему Ивану: не можемъ такого насилiя терпѣть отъ великаго князя Василiя Димитрiевича, что отнялъ у св. Софiи и Великаго Новгорода пригороды и волости, наши отчины и дѣдины, что пошло изначала, и мы, господине, хотимъ поискать св. Софiи пригородовъ и волостей, отчины своей и дѣдины. И цѣловали крестъ заедино, какъ имъ св. Софiя и Великому Новгороду пригородовъ и волостей поискать ⁵). И били челомъ владыкѣ посадники, и бояре, и дѣти боярскiе, и житейскiе люди, и купцы, и всѣ вои новгородскiе, и говорили: «Благослови, господинъ владыко, поискать намъ св. Софiи пригородовъ и волостей, да или найдемъ свою отчину къ св. Софiи и къ Великому Новгороду, или головы свои положимъ за св. Софiю и за Великiй Новгородъ ⁶). И собрался весь Великiй Новгородъ, отъ мала и до велика, отъ богатыхъ, убогихъ и нищихъ» — пошли отмстить за свои волости и, на этотъ разъ, еще спасли на недолгое время волости и пригороды св. Софiи и Великаго Новгорода отъ московской централизацiи. А разсказъ псковскаго лѣтописца «О псковскомъ взятiи, како взялъ его великiй князь Василiй Ивановичъ» дышитъ самымъ сильнымъ, энергическимъ чувствомъ областной гражданской свободы и самобытности. Сначала онъ вспоминаетъ минувшую общинно-вѣчевую свободу псковской области: «отъ начала русской земли симъ городомъ Псковомъ никто изъ русскихъ князей не владѣлъ, но на своей волѣ жили обитавшiе въ немъ люди. Прежнiя удѣльныя княжества взялъ князь великiй московскiй подъ свою область ратью, не въ одно время, но порознь, какъ лѣтописная книга пишетъ: сперва суздальскаго князя Симеона покорилъ себѣ, потомъ Новгородъ, потомъ Тверь взялъ и прочiя области. Псковъ городъ твердъ стѣнами, а потому не нашелъ на нихъ (псковитянъ) ратью, боялся, чтобъ не отступили въ Литву, и потому льстилъ имъ лукавствомъ злымъ, и миръ держалъ съ псковичами, и псковичи крестъ ему цѣловали. Князь же великiй посылалъ къ нимъ князей своихъ, по ихъ прошенiю: кого восхотятъ, того и пошлетъ. И когда посылалъ своихъ намѣстниковъ въ Псковъ по своей волѣ, кого захочетъ, а не по ихъ волѣ, и тѣ намѣстники насиловали, и грабили, и предавали ихъ поклепами и судами неправедными. А жители города Пскова и пригородовъ посылали къ великому князю посадниковъ своихъ жаловаться на намѣстниковъ. И такъ было много разъ». Потомъ лѣтописецъ въ слѣдующихъ энергическихъ словахъ разсказываетъ о взятiи Пскова: «Прiѣхалъ въ Псковъ Великiй князь Василiй Ивановичъ и обычай псковскiй перемѣнилъ, и старину нарушилъ, забывъ слова и жалованья и крестныя цѣлованья къ псковичамъ отца своего и дѣдовъ, да уставилъ свои обычаи и пошлины. Отчины отнялъ у псковичей, и два намѣстника уставилъ и дьяка Мисюря, и 300 семей псковичъ въ Москву свелъ, и въ то мѣсто привелъ своихъ людей, да изъ стараго застѣнья вывелъ псковичей, да туть велѣлъ жить приведеннымъ гостямъ, а въ застѣньѣ было 6,500 дворовъ. И былъ въ Пскове плачъ и скорбь великая, разлученья ради. Да и въ Новгородѣ изымалъ и засадилъ жалобщиковъ 300 человекъ псковичей же. А все писалъ Пскову мягко: «я-де и князь великiй Василiй Ивановичъ отчину свою хочу жаловать по старинѣ, а хочу только побывать у св. Троицы, управу вамъ хочу учинить». А все то за наше согрѣшенье, такъ Богъ повелѣль быть. Вотъ и Христосъ въ Евангелiи сказалъ: да не будетъ бѣгство ваше въ зимѣ, ни въ субботу. Вотъ уже пришла на насъ зима. Ибо это царство расширится, и злодѣйства умножатся. Охъ! Увы!... Вотъ спустили вѣчевой колоколъ, и начали псковичи, на колоколъ смотря, плакать по своей старинѣ и по своей волѣ. И тогда отнялась слава псковская, и былъ онъ плененъ не иновѣрными, а своими единовѣрными людьми. И кто объ этомъ не восплачетъ и не возрыдаетъ? О, славнѣйшiй городъ Псковъ Великiй! почто сѣтуешь и плачешь? И отвѣчалъ прекрасный городъ Псковъ: какъ мнѣ не сѣтовать, какъ мнѣ не плакать и не скорбеть о своемъ опустѣнiи? Прилетѣлъ на меня многокрылый орелъ, исполненный крылъ, львовыхъ ногтей, и взялъ отъ мѣня три кедра ливанова, и красоту мою и богатство и чадъ моихъ восхитилъ... И землю нашу опустошили, и городъ нашъ разорили, и людей моихъ плѣнили, и торжища мои раскопали, а иныя торжища конскимъ каломъ заметали, и отцевъ и братiй нашихъ развели», и проч.

Съ такимъ воплемъ, съ такой упорной борьбой подчинялись иныя великорусскiя области московскому государству. Только вѣковая взаимная разрозненность ихъ при изстаринномъ и постоянномъ стремленiи къ особному, мѣстному земскому самоустройству, племенной антагонизмъ во многихъ областяхъ, при разнообразной этнографической составности ихъ, разновременность, разъединенность, поодиночность ихъ борьбы съ Москвой — вотъ главныя внутреннiя причины, почему области не выдержали вѣковой борьбы съ московской централизацiей и не отстояли своей самобытности. Съ другой стороны, постепенная и энергическая централизацiонная политика московскихъ князей, безпощадное употребленiе силы, постепенное скопленiе отбиранiе изъ областей въ руки московскихъ князей большихъ матерiальныхъ средствъ, фаворитство и содѣйствiе орды. наконецъ сильное нравственно-соединительное и колонизацiонно-географическое централизацiонное содѣйствiе московскимъ князьямъ (за вотчины и льготы) московской iерархiи и всѣхъ московскихъ, подмосковныхъ, приволжскихъ и заволжскихъ монастырей во всѣхъ областяхъ волжско-камской системы — вотъ главныя внѣшнiя причины, почему великорусскiя области побѣдоносно были завоеваны и присоединены великими князьями и царями къ московскому государству. И вотъ, съ тѣхъ поръ въ титулѣ царскомъ выразилось символически торжество централизацiи надъ вѣковою земскою самобытностью и самоуправленiемъ отдѣльныхъ областей. Народная лѣтопись отмѣтила первоначальное происхожденiе областныхъ титлъ царя, какъ фактъ, существенно-ощутительный и знаменательный для областной жизни. Въ одномъ рукописномъ хронографѣ, за сообщенiе котораго считаю долгомъ изъявить благодарность В. И. Григоровичу, читаемъ: «Великiй государь царь и великiй князь Василiй Iоанновичъ (отецъ Грознаго) повелѣлъ писать себя самодержцемъ и въ посольскихъ грамотахъ и въ исторiяхъ; а званiемъ симъ, таковымъ самодержательствомъ никто отъ роду не писался, какъ сей самодержецъ. Титла же его областныя такiя: Божiею милостiю, царь и великiй князь Василiй Iоанновичъ владимiрскiй, московскiй, новгородскiй и псковскiй, казанскiй, государь тверской и ростовскiй, ярославской и вологодской, пермской и вятской, черниговской и рязанской, и прочая».

Такимъ образомъ, всѣ великорусскiя области, мало-по-малу, были собраны, централизованы въ одно московское государство. Но понятно, что послѣ вѣковой привычки областныхъ общинъ къ земской особности, самобытности, къ земскому самоустройству и самоуправленiю, послѣ вѣковой ожесточенной борьбы съ московской гегемонiей, не скоро могло погаснуть въ областныхъ массахъ средневѣковое стремленiе къ земской, территорiальной особности, къ быту на всей своей волѣ и по старинѣ, не скоро могла возникнуть, развиться и окрѣпнуть внутренняя органическая связь областей съ Москвою. Такъ, дѣйствительно, и было. И въ давно присоединенныхъ къ Москвѣ удѣльныхъ областяхъ не скоро единодержавiе московскихъ царей укоренилось прочно, спокойно, не вдругъ примирилось съ духомъ удѣльнымъ, областнымъ. Его то-и-дѣло колебали въ областяхъ разные «безлѣпичные рѣчи и слухи». Оно было опасливо, подозрительно. Въ XVI вѣкѣ часто шли дѣла и распросныя рѣчи на-счетъ безлѣпичныхъ рѣчей про государя. Въ то время, какъ великiй князь Василiй Ивановичъ мало-по-малу старыхъ удѣльныхъ князей «слугъ своихъ поукрѣпляетъ себѣ гораздо» и первый принимаетъ областныя титла самодержца, въ то время и отживающiй удѣльный князь еще съ злобой говорить: «любо великаго князя Василiя Ивановича уморю, или самъ отъ государя за то въ гнѣву буду, а одному-де и тому быти ужъ такъ». Удѣльность не выходила изъ головы московскихъ вельможъ и бояръ, потомковъ удѣльныхъ князей, до конца смутнаго времени.

Въ самихъ областныхъ массахъ, особенно въ областяхъ сѣверо-поморской, полярно-балтiйской системы, новгородской колонизацiонной федерацiи, видимъ внутреннiй разладъ съ Москвой. На первой же порѣ, всякiй актъ, всякое тягло, всякое учрежденiе московскаго, центральнаго правительства встрѣчали въ областныхъ массахъ народныхъ протестъ, сопротивленiе и даже открытую оппозицiю. Напримѣръ, по старой привычкѣ къ свободной земской локализацiи и особности, областныя общины постоянно протестовали противъ приказной административно-финансовой писцовой приписи или отписи своихъ земель, когда она нарушала ихъ естественное, географическое положенiе, напримѣръ, не по землѣ и не по водѣ приписывала одну общину къ другой, когда между ними земля и вода были въ раздѣлѣ и они изстари считались съ своими волостями особно, опроче. Изстаринная привычка областныхъ общинъ къ самоуправленiю такъ была живуча, что онѣ, при первомъ же усиленiи правительственнаго начала въ областяхъ, обнаружили открытую оппозицiю противъ приказнаго областного начальства и приказно-правительственнаго элемента и живое стремленiе къ самоуправленiю. Это особенно обнаружилось въ областяхъ полярно-балтiйской, новгородской федерацiи, гдѣ болѣе былъ развитъ и живучъ псковско-новгородскiй духъ общиннаго самоуправленiя. Псковичи первые, почти тотчасъ же по уничтоженiи у нихъ вѣча, вытребовали себѣ право общиннаго самораспоряженiя и самосуда по дѣламъ душегубнымъ, татинымъ и разбойнымъ. При Грозномъ вытребовали себѣ излюбленнаго выборнаго самоуправленiя: нѣсколько сельскихъ общинъ Бѣлозерскаго уѣзда, въ 1549 году, Важская Земля въ 1552 году, посадъ или слобода переяславскихъ рыболововъ въ 1555 году, Усецкiя и Заецкiя волости Устюжскаго уѣзда въ томъ же году, Двинская Земля въ 1556 году. Въ общинно-областныхъ челобитныхъ своихъ, областныя общины единогласно изображали въ самыхъ мрачныхъ чертахъ царскихъ намѣстниковъ, волостелей и тiуновъ, высказали противъ нихъ свою оппозицiю, доходившую до безпощаднаго убийства ихъ, и просили у царя права «отставить намѣстниковъ, волостелей и тiуновъ и на мѣсто ихъ выбрать самимъ изъ своихъ посадскихъ и волостныхъ лучшихъ людей старостъ и головъ, кого они межъ себя излюбятъ и выберутъ». Царь Иванъ Грозный безпрекословно уступалъ такое право самоуправленiя областнымъ общинамъ. По поводу постоянныхъ жалобъ областныхъ общинъ, городскихъ и волостныхъ вмѣстѣ, на намѣстниковъ, волостелей и праветчиковъ, онъ издалъ даже уставную грамоту о повсемѣстной замѣнѣ приказно-правительственнаго областнаго управленiя общиннымъ, земскимъ выборнымъ «излюбленнымъ» самоуправленiемъ. Въ этой грамотѣ, какъ бы давая отчетъ всему областному земству, онъ писалъ: «что напередъ сего, мы жаловали бояръ, князей и дѣтей боярскихъ, города и волости давали имъ въ кормленiе, и намъ отъ крестъянъ челобитья великiя и докука была безпрестанная, что намѣстники наши и волостели и ихъ пошлинные люди, сверхъ нашего жалованья указу, причиняютъ имъ продажя и убытки большiе; а отъ намѣстниковъ и волостелей и отъ ихъ пошлинныхъ людей намъ много докуки и челобитья, что посадскiе и волостные люди имъ подъ судъ и на поруки не даются, бьютъ ихъ, и оттого между ними поклепы и тяжбы большiя... И мы, жалуя крестьянство, намѣстниковъ, волостелей и праветчиковъ отъ городовъ и отъ волостей отставили. А для того, чтобы крестьянству продажъ и убытковъ не было, и намъ бы отъ посадскихъ и волостныхъ людей челобитья и докуки не было на намѣстниковъ и волостелей и праветчиковъ, мы велѣли во всѣхъ городахъ и волостяхъ учинить старостъ излюбленныхъ, кому межъ крестьянъ управу чинить, которыхъ себѣ крестьяне межъ себя излюбятъ и выберутъ всею землею». Такъ живучъ, силенъ, неугомоненъ былъ въ областныхъ общинахъ духъ протестацiи своенравной требовательности, духъ антагонизма, оппозицiи противъ приказно-московской системы областнаго управленiя, что онѣ самоуправно не давались подъ судъ царскимъ намѣстникамъ, волостелямъ и тiунамъ, безпощадно били ихъ, и своими безпрестанными докуками самого Грознаго царя вынуждали отвязываться отъ нихъ, дѣлать имъ полныя уступки. Кромѣ того, въ Псковѣ и Новгородѣ еще такъ былъ живучъ старый духъ вѣчевой вольности, что не только въ XVI, но и въ XVII вѣкѣ въ нихъ долго не проходило «старое дурно», какъ выражались намѣстники.

Между тѣмъ, московское государство еще завоевывало новыя области. Во второй половинѣ XVI столѣтiя къ нему силой присоединены были обширнѣйшiя иноплеменныя земли: Царство Казанское, Царство Астраханское, Царство Сибирское, населенныя преимущественно тюрко-татарскими, монгольскими и, отчасти, финскими племенами. Народонаселенiя въ Россiи было такъ мало (не болѣе 10 мильоновъ), что новозавоеванныя царства некѣмъ было заселять, и славяно-русская колонизацiя ихъ въ XVI и XVII вѣкахъ была самая слабая, незначительная. Иноплеменныя народности, особенно татарскiя племена Казанскаго и Астраханскаго Царствъ, не могли забыть временъ Золотой Орды и недавней политико-географической особности и совершенной национальной самобытности своего татарскаго царства, готовы были возстать противъ московскаго правительства и русской народности при первомъ удобномъ случаѣ. Не даромъ московскiе цари сводили татарскихъ и сибирскихъ царевичей въ Москву, татарскихъ и мещерскихъ князей, мурзъ, сейтовъ, улановъ и новокрещеновъ испомѣщали вдали отъ Казанскаго Царства, въ новгородской землѣ. Равнымъ образомъ, они, по необходимости, должны были колонизовать юго-восточный край стрѣльцами, пушкарями и затинщиками, и обводить засѣками, острогами, военно-стратегическими сторожевыми линiями. И не только въ Казанскомъ Царствѣ, но и въ Пермской Землѣ инородцы, движимые духомъ недовольства русскимъ правительствомъ, тяготившiеся русской колонизацiей, выходили изъ повиновенiя, возмущались противъ русскаго правительства и противъ русскихъ колонiй. Во второй половинѣ XVI вѣка разные юго-восточные инородцы — черемисы, остяки, вотяки, вогуличи и ногаи еще слишкомъ были некрѣпки московскому государству, то-и-дѣло бунтовали и нападали на новоустроенныя русскiя колонiи. Царь Грозный велитъ поселенцамъ пограничныхъ областей «жить съ великимъ береженьемъ, бережно и усторожливо». Въ 1572 году черемисы, остяки, башкирцы и буинды приходили войною на Каму и побили пермичей, торговыхъ людей и ватащиковъ. Чусовскiе вогуличи мѣшали Строгановымъ распространять колонiи по р. Чусовой. Въ 1580 г. они приходили съ пелымскимъ княземъ войною на ихъ поселенiя и остроги, «жгли и повоевали слободки и деревни на Колинѣ, а крестьянъ съ женами и дѣтьми въ полонъ поймали». По собственнымъ словамъ царя Ивана Грознаго: «черемиса, остяки, вотяки и ногаи ему измѣнили, отъ него отложились». Онъ опасался даже измѣны со стороны Строгановыхъ, знаменитыхъ колонизаторовъ пермской, прiуральской земли, подозрѣвалъ ихъ въ замыслѣ воспользоваться измѣной инородцевъ и «задоромъ сибирскаго султана для отдѣленiя отъ московскаго государства пермской земли». «Сентября въ 1 день 1580 года (писалъ Грозный Строгановымъ), собрався Пелынскiй князь съ сибирскими людьми и съ Вогуличами, приходилъ войною на наши пермскiя мѣста, и къ городу Чердыни и къ острогу приступалъ, и нашихъ людей побили, и многiе убытки нашимъ людямъ починили, и то сдѣлалось вашею измѣною: вы Вогуличь и Вотяковъ и Пелынцовъ отъ нашего жалованья отвели, и ихъ задирали, и войною на нихъ приходили, да тѣмъ задоромъ съ сибирскимъ салтаномъ ссорили насъ, а волжскихъ атамановъ къ себѣ призвавъ, воровъ, наняли въ свои остроги безъ нашего указу; а тѣ атаманы и казаки прежъ того ссорили насъ съ ногайскою ордою», и проч. Однимъ словомъ, въ концѣ XVI и въ началѣ XVII вѣка между юго-восточными инородцами, по словамъ актовъ, была шатость великая.

Такимъ образомъ, связь старыхъ и новыхъ великорусскихъ областей съ московскимъ государствомъ долго оставалась ненадежною, чисто-внѣшнею. При первомъ удобномъ случаѣ, она могла порваться, и области разрозниться. Поводъ этотъ и представился, когда въ московскомъ государствѣ прекратились Рюрикова династiя «собирателей русской земли» — въ Москвѣ не стало царя. И вотъ въ смутное время произошла рознь всѣхъ областей. Не вдаваясь въ описанiе всѣхъ событiй смутнаго времени, мы въ слѣдующей статьѣ изобразимъ только эту рознь великорусскихъ областныхъ общинъ.