А. Л. Сидоров. Экономическое положение России в годы первой мировой войны, 1973 г., стр. 5-54

Раздел первый
ЦАРСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО И ВОЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ ТЫЛА

Глава первая
РОЛЬ ПРОМЫШЛЕННОСТИ В БОЕВОМ СНАБЖЕНИИ АРМИИ В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ

Ставка на кратковременность войны и мобилизационные запасы

В русской буржуазной военно-исторической литературе конца XIX в. все сильнее, укреплялась мысль о зависимости войн будущего от экономического развития страны, хотя формы этой зависимости часто понимались авторами примитивно и ошибочно. Например, само название работы И. С. Блиоха — «Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях» — указывает на внимание автора к проблемам техники и экономики. В четвертом томе данной работы автор пытается рассмотреть «разные виды вероятного отражения» войны как на народном потреблении, так и народном хозяйстве в целом¹. Блиоха интересовали более всего вопросы продовольствия, которым он придавал «первенствующее» значение, а также разрушающее влияние войны на хозяйственную жизнь. Он исходил из предпосылки, что «бедственные от войны явления будут особенно сильно ощущаться в местностях с развитой промышленностью»², т. е. что экономический кризис проявится скорее всего в индустриальных странах. Блиох не понимал экономических причин войн и не сумел правильно поставить вопрос о зависимости боеспособности армии от экономического и классового строя страны.

Введение всеобщей воинской повинности в большинстве стран Европы, быстрый рост регулярных армий и образование огромных обученных резервов стихийно наталкивали военных специалистов на мысль, что в будущих войнах армия будет представлять фактически весь народ, а исход войны будет решаться не отдельными выигранными сражениями, а истощением одного из участников войны. Такая постановка вопроса приводила к признанию зависимости боеспособности армии от роста промышленности, железных дорог и технического прогресса. Особенно большое значение придавалось железным дорогам.

В связи с развитием капитализма и ростом техники перед военными специалистами встал вопрос о характере будущей войны и ее продолжительности. Уже Г. Леер в конце 80-х годов указывал в своей «Стратегии» на возможность затягивания будущих войн «на продолжительное время»³. А. Ф. Редигер, крупный специалист по вопросам комплектования армий, также подчеркивал, что быстрого окончания войны ожидать невозможно.

В работе А. Гулевича «Война и народное хозяйство», вышедшей в 1898 г., сделана наиболее полная в то время попытка проследить зависимость между боеспособностью армии и страны и уровнем экономического развития. Его исходная точка зрения совпадала с мнением Блиоха. Он также отдавал предпочтение странам земледельческим перед промышленными, ибо полагал, что кризис «в сфере обрабатывающей промышленности не может оказать на деятельность всей массы населения таких серьезных последствий, как в западно-европейских государствах»⁴. Он рассуждал так: чем выше индустриальное развитие страны, чем больше населения отрывается от промышленности в армию, тем более глубокому кризису будет подвергаться данная страна в случае войны. По частным вопросам — о роли финансов, железных дорог и т. д. — А. Гулевичем высказан ряд интересных мыслей. Он, например, утверждал, что не недостаток финансов, а только «полное экономическое разложение страны»⁵ может заставить государство прекратить войну Однако вся проблема в целом разрешалась им абсолютно неправильно. Он защищал преимущества аграрных стран в будущих войнах перед индустриальными. С его точки зрения, царская Россия оказывалась наиболее приспособленной к ведению длительной войны, ибо «хозяйственный организм России не может быть поколеблен в своих устоях бедствиями будущей войны, как бы надолго она ни затянулась и каких бы жертв ни потребовала от страны»⁶. Из этого парадоксального и абсолютно недоказанного положения Гулевич делал вывод о желательности для России «стратегии утомления и изнурения». Он возвел в добродетель слабые стороны экономики России и пытался представить их как преимущества. Как практик он рассуждал иначе и, отступая от своих ошибочных теорий, рекомендовал развивать те отрасли хозяйства, которые будут полезны военному ведомству, а также советовал заблаговременно производить «в широких размерах» всякого рода запасы для армии⁷.

Как бы то ни было, но военно-историческая мысль в конце XIX в. пыталась, хотя и неправильно, установить определенную связь между хозяйственным развитием и военным потенциалом страны. В вопросе о сроках будущей войны считались с возможностью ее затяжки.

Русско-японская война с ее ограниченными масштабами не способствовала формированию более правильной точки зрения среди работников русского Генерального штаба. Военные руководители окончательно согласились с тем, что будущая война будет скоротечной, продлится несколько месяцев и во всяком случае не более года. Соответствующие взгляды развивались и в военных академиях.

В последующий период интерес военных теоретиков к изучению проблемы связи войны с экономикой ослабевает. В трехтомной работе А. Куропаткина «Задачи русской армии»⁸ вопросы экономической подготовки к войне совершенно обойдены. Проповедь шовинизма и возврата «к русской национальной политике» Александра III заменяет в ней рассмотрение вопросов военно-технической и экономической подготовки армии к войне. Эти проблемы выдвинул веховец П. Б. Струве в статье «Экономическая проблема «Великой России» (Заметки экономиста о войне и народном хозяйстве)»⁹. Пытаясь опровергнуть тезис своих предшественников, будто экономическая отсталость России дает «какие-либо преимущества в военном отношении», и отрицая преимущества аграрной страны перед индустриальной, Струве, однако, значение экономики сводил лишь к финансовой готовности и наличию в стране запасов капиталов. И. И. Левин и М. И. Туган-Барановский¹⁰ фактически пошли за Струве, выдвигая на первый план не развитие промышленности, а финансовые вопросы. Так и не удалось буржуазно-экономической мысли преодолеть порочной постановки проблемы Блиохом и Гулевичем. Даже в пределах чисто «академической» трактовки ее, тщательно обходя политический вопрос об отрицательной роли самодержавия, буржуазные теоретики не понимали решающего влияния промышленного развития страны на ее боевую готовность.

Образование двух враждебных коалиций — Антанты и Тройственного союза — предопределяло огромные размеры армий и технических средств, которые будут мобилизованы, особую остроту и длительность предстоящей борьбы. Тем не менее среди русского генералитета все более укреплялась ложная мысль о невозможности длительной войны. Так, излагая точку зрения комиссии А. А. Поливанова, организованной в 1910 г. для окончательного установления норм боевого снабжения, А. А. Маниковский писал: «Будущая большая война, требующая полного напряжения всех сил и средств государства, не может быть продолжительной. По господствовавшему в то время мнению представителей ГУГШ, война будет молниеносной и скоротечной, продлится 2—6 месяцев и не более года, так как во всяком случае ранее годичного срока войны наступит полное истощение воюющих сторон, и они вынуждены будут обратиться к мирному соглашению»¹¹.

Мнение А. А. Маниковского вполне согласуется с показаниями других видных работников Военного министерства, сделанных ими образованной в 1915 г «Верховной комиссии для обследования причин несвоевременного и недостаточного пополнения запасов воинского снаряжения армии». Е. К. Смысловский, например, излагая основные принципы снабжения армии, формулирует их следующим образом: «Будущая большая европейская война не может быть продолжительной. Основное положение о кратковременности кампании неизбежно влекло за собой и у нас, и у союзников естественный, но, к сожалению, оказавшийся весьма неправильным принцип обеспечения армии: война ведется за счет тех запасов, которые заготовлены в мирное время. Но вопрос о том, чем будет питаться армия, когда запасы будут израсходованы, постоянно оставался в тени»¹².

Империалистическая война 1914 г. начиная с первых ее месяцев резко отличалась от предыдущей войны с Японией не только тем, что она охватила свыше десятка государств, но и тем, что империалистические правительства начали вести ее с огромным напряжением всех людских и материально-технических ресурсов. Мир не видел еще под ружьем столь больших армий, вооруженных огромным количеством орудий истребления людей — пушками, пулеметами, минометами, авиацией. Русская армия столкнулась с армиями двух европейских государств, из которых Германия являлась едва ли не сильнейшим в Европе. Во всяком случае она располагала сильнейшей сухопутной армией в мире, готовилась к войне свыше четырех десятков лет и опиралась на мощную индустрию. Довольно сильную армию имела и Австро-Венгрия. Через несколько месяцев после начала войны к ним присоединилась и Турция, что повлекло образование азиатского фронта. Линия Восточного фронта России только в Европе растянулась на 1,5 тыс. км. После проведения мобилизации русская армия насчитывала (вместе с кадрами) 5,5 млн. человек, а после дополнительных призывов в 1914 г. под ружьем было 6,5 млн. человек.

Естественно, что эта армия сразу поглотила мобилизационные запасы и предъявила к слабой русской промышленности невиданные ранее требования. Огромную армию надо было вооружить и пополнять вооружение, одеть, накормить, перевезти и т. д. Все это поновому ставило вопрос о роли промышленности в работе на армию. Можно с полной уверенностью сказать, что среди государственных и военных руководителей России никто не думал до войны об организации тыла, о работе всей промышленности, включая и частную, для снабжения армии на случай такой войны, которая началась. Мобилизационные планы и всякого рода нормы запасов исчислялись на основе опыта русско-японской войны. Этот «опыт» сыграл в русской армии лишь отрицательную роль, так как нормы мобилизационных запасов были взяты заниженные. Мобилизация промышленности на случай войны, как, впрочем, и в других странах¹³ не была подготовлена. «Кратковременную кампанию» предполагалось обеспечить за счет запасов мирного времени. «И ГАУ, и ГУГШ¹⁴ пребывали до самого начала войны в глубокой уверенности, что все их обязанности по снабжению армии боевыми припасами на случай предстоящей войны исчерпывались заботами о доведении боевых комплектов до утвержденных норм запасов военного времени»¹⁵. Эту же точку зрения разделяли военный министр и начальник Генштаба.

Еще в августе 1904 г. Военный совет поручил Главному артиллерийскому управлению «обсудить вопрос о том, насколько по опыту нынешней войны оказывается достаточным установленный у нас комплект боевых припасов и производительность наших заводов»¹⁶. В декабре 1904 г. Военный совет вновь вернулся к этому вопросу и признал «крайне настоятельным» скорейшее увеличение боевых припасов; в связи с этим было признано «неизбежным» расширение технических артиллерийских заведений и желательность их реорганизации «с началом строительного периода 1905 года». Относительно характера и объема расширения предприятий было дано общее указание — произвести его так, «чтобы в случае общей мобилизации всей армии и большой войны отечественные заводы могли при напряженной работе выделывать в год примерно то же количество боевых припасов, какое в течение года будет расходоваться, так как только при этом условии будет вполне обеспечена неослабная боевая готовность армии, а также флота»¹⁷. Приведенный документ являлся единственным исходным законным основанием для всей деятельности Военного министерства в деле подготовки промышленности к будущей войне. Известной конкретизацией общей директивы были мобилизационные нормы артиллерии, пулеметов, ружей и запасов артиллерийских выстрелов, ружейных и пулеметных патронов. Нельзя не признать расплывчатым и неопределенным это единственное решение Военного совета, регулирующее развитие технических заведений.

В 1905 г. артиллерийское ведомство разработало программу развития артиллерии, осуществление которой требовало огромных единовременных затрат в 896 млн. руб и ежегодных затрат по 42 млн. руб¹⁸. Такие затраты были признаны непосильными, а В. Н. Коковцов назвал требования артиллеристов сумасбродными. По отзыву Е. З. Барсукова, специально изучавшего вопрос о подготовке России к войне в артиллерийском отношении, прения и споры вокруг вопроса артиллерии «затянулись почти на семь лет, и если бы не война на Балканах 1912 г., то вопрос этот едва ли бы дождался осуществления»¹⁹. В 1908 г. А. И. Гучков, являвшийся председателем Комиссии по обороне III Государственной думы, обратился к начаньнику ГАУ с запросом в отношении мероприятий, которые следует «признать совершенно неотложными». Примерно с этого времени усилился отпуск средств на армию.

О том, как относилось правительство к нуждам артиллерии и артиллерийской промышленности, показывает следующий факт. В 1905 г. решение особой комиссии под председательством Я. Г. Жилинского о необходимости повышения комплекта мобилизационного запаса снарядов до 2000 или, по крайней мере, до 1500 снарядов, не встретило поддержки и не было осуществлено в основном по финансовым соображениям.

Таким образом, вся деятельность ГАУ была направлена к созданию мобилизационных запасов «в количестве установленных норм»²⁰.

Реорганизация армии, осуществленная в 1910 г., меньше всего касалась артиллерии. Русский корпус имел по 108 орудий, из них только 12 гаубиц. По сравнению с немецкой армией, русская армия была обеспечена артиллерией почти в 2 раза слабее²¹; она оставалась при батареях 8-орудийного состава. На усиление артиллерии всего было отпущено 71 млн. руб., или менее 10% той суммы, которая была признана необходимой артиллеристам в 1905 г. Совет министров рассрочил расходование средств на артиллерию на целых 10 лет — до 1921 г., а артиллерия потребовалась уже в 1914 г. Что касается крепостной артиллерии, на которую было отпущено 192 млн. руб., то ее реорганизация была рассрочена на целых 20 лет, т. е. до 1930 г.

Только в 1913 г. была разработана так называемая «большая программа» усиления армии, в которой обращалось серьезное внимание на артиллерию²². Однако к ее осуществлению не было приступлено, а потому она не оказала никакого влияния на состояние армии и развитие артиллерийских военных предприятий перед войной 1914 г.

Оценивая реальное состояние русской артиллерии накануне первой мировой войны, Е. З. Барсуков указывает на отсталую организацию, почти не отличавшуюся «от совершенно отжившей организации времен русско-японской войны». Развитие артиллерийской техники отразилось на русской артийлерии чрезвычайно слабо, в результате русская артиллерия как в организации, так и в количестве орудий и их мощности значительно уступала артиллерии своих противников²³. «Верхи царской армии допустили глубокую ошибку в предположении вести войну только за счет мобилизационных артиллерийских запасов. Никакими запасами, заготовленными в мирное время, нельзя покрыть колоссальные потребности современной большой войны. Запасы эти нужны только для начала войны, а затем война будет вестись на те средства, какие ей будут предоставлены производительными силами своей страны. Верхи старой армии не предусмотрели и не учли первенствующего значения экономики для современной войны, не подготовили народное хозяйство и промышленность к обороне»²⁴. Этот вывод Е. З. Барсукова представляет повторение марксистского тезиса о том, что мощь армии, особенно в эпоху империализма, целиком определяется развитием промышленности и экономики страны.

Практически вся деятельность Военного министерства на случай войны ограничивалась исключительно доведением боеприпасов и вооружения до намеченных мобилизационных норм. В тех случаях, когда эти нормы и запасы были полностью в наличии, работа казенных предприятий, занятых исключительно производством на армию, фактически консервировалась. Так было, например, с Сестрорецким оружейным заводом, на котором в 1913 г. было изготовлено всего только 4530 трехлинейных винтовок, а перед войной производство винтовок совсем замерло: в июле 1914 г. было сделано лишь 19 винтовок, в августе—сентябре их не производили вовсе и только в октябре 1914 г. производство винтовок было возобновлено и составило 1130 штук²⁵. Тульский оружейный завод, самый мощный в империи, произвел за 7 месяцев 1914 г. всего лишь 16 винтовок. В целом мощность трех оружейных заводов России использовалась за три предвоенных года от 7 до 12%. Их суммарная годовая производительность была рассчитана на 525 тыс. винтовок, а изготовлено было в 1911 г. 37 тыс., в 1912 г. — 47 тыс. и в 1913 г. — 65 тыс. штук²⁶. Одновременно с катастрофическим сокращением производства винтовок ГАУ в целях экономии в 1912 г. сократило на заводах запасы стальных ствольных болванок с 240 тыс. до 100 тыс. штук. Поэтому к началу войны на заводах осталось ограниченное количество болванок для изготовления винтовок. В результате целая армия (140 тыс. человек) в первом году войны осталась без винтовок.

Политика ГАУ в деле производства патронов оставила армию к началу войны без полного комплекта патронов²⁷. Изготовление полного комплекта планировалось ГАУ на 1915 г., а полная замена патронов старого образца на новые, остроконечные, намечалась лишь на 1918 г. В конце 1913 г. запас патронов был менее 1,5 млрд. штук, а максимальная годовая производительность ружейных патронов — около 550 млн. штук²⁸.

Еще хуже обстояло дело с порохом. Пороховые заводы не успевали обеспечивать снабжение артиллерии. Только в 1913 г. начались работы по незначительному расширению трех пороховых заводов, а также строительство 8 снаряжательных мастерских. Предложение ГАУ построить новый пороховой завод не встретило поддержки в министерстве, и до войны он не был выстроен²⁹.

Артиллерийские предприятия не имели запаса станочного оборудования и материалов, а часто и заказов. Так, еще до войны ГАУ не давало заказов на полевую артиллерию Обуховскому заводу, что лишало его возможности своевременно развернуть производство полевых пушек. Обследование Петроградского орудийного завода в 1915 г. показало исключительную скученность на заводе и отсутствие площади для развертывания производства, установки новых станков, организации складов и т. д. По заключению обследовавшей его комиссии, на заводе «перейден предел в смысле удобства работ и их безопасности»³⁰. Окончательный вывод комиссии сводился к требованию перенести завод на новое место и расширить заготовительные цеха, кузницу, без чего военное ведомство «не будет иметь завода, на который оно могло бы опереться в деле снабжения армии»³¹.

В течение многих лет среди ряда ведомств шла борьба вокруг вопроса о том, орудия каких калибров следует изготовлять на Пермском горном заводе и какие средства следует отпустить на его переоборудование. Наконец, в январе 1914 г. было окончательно решено оборудовать Пермский завод с расчетом изготовления 16-дюймовых орудий. Пока шла затяжная ведомственная грызня, завод оказался к началу войны совсем необорудованным для производства даже легких орудий. Через год после начала войны Пермский завод, по заключению обследовавшей его комиссии, не походил на мощный артиллерийский завод европейского типа.

Обследование Самарского трубочного завода и Сергиевского завода взрывчатых веществ показало «слабое оборудование, ошибочность расчетов самого оборудования и отсутствие какого-нибудь запасного имущества на случай военных нужд»³².

Изложенные факты, характеризующие положение отдельных казенных предприятий накануне первой мировой войны, показывают, что эта важнейшая опора военного ведомства находилась в полнейшем загоне. Трудно даже понять сейчас, как могли руководители Военного министерства и правительства проводить такую политику в отношении казенных заводов. Составляя планы мобилизации армии и ее стратегического развертывания, правительство не обратило внимания на техническое оснащение своих предприятий, почему состояние большинства из них не соответствовало достигнутому к тому времени уровню развития техники и тем задачам, которые они должны были выполнить.

Руководители царского правительства и армии не понимали, что казенные военные предприятия должны стать ядром, вокруг которого должен сложиться народнохозяйственный организм, призванный обслуживать нужды действующей армии. Значительного увеличения производства на военных заводах во время войны они рассчитывали достичь исключительно путем введения двух- или трехсменной работы.

Внимательное изучение практики работы Военного министерства показывает одностороннее и в корне ошибочное представление о подготовке армии к войне. Эта подготовка сводилась, преимущественно, к выработке плана военных операций. В связи с ним предусматривалось развитие и использование железных дорог. Зато все остальные стороны материального производства (промышленность) оставались в полном пренебрежении. В этом сказывался крупнейший порок всей военной доктрины старой армии.

Пополнение царской армии сравнительно с другими армиями было невыгодно и в том отношении, что ее относительно небольшие мобилизационные запасы не были изготовлены. Деятельность руководителей Военного министерства царской России (Сухомлинов, Жилинский и др.) заслужила осуждение не только со стороны историков, она получила осуждение современников, принадлежавших к одному с ними классу и занимавших равное с ними общественное положение. Конечно, Я. Г. Жилинский, привлеченный к судебной ответственности, старался оправдать Генеральный штаб и свалить всю вину на Главное артиллерийское управление, а Д. Д. Кузьмин-Караваев, А. А. Маниковский, Е. З. Барсуков и др. старались реабилитировать ГАУ и по возможности больше вины переложить на Генеральный штаб и военного министра. В действительности, все органы Военного министерства во главе с Сухомлиновым работали исключительно плохо, безынициативно, бюрократично, повторяя одни и те же ошибки. В этом отношении у историка не найдется оправдания и для деятельности А. А. Поливанова, много лет непосредственно руководившего делом снабжения армии и лишь по ряду политических причин не привлеченного к ответственности вместе с В. А. Сухомлиновым и компанией.

Верховная комиссия, расследовавшая скандальное дело с провалом снабжения русской армии в начале войны, а затем и всю деятельность В. А Сухомлинова на посту военного министра, изложила свою точку зрения во «Всеподданнейшем донесении» от 1 марта 1916 г. В этом документе³³ в полной мере признавалась ответственность Военного министерства за неподготовленность русской армии к войне «Обозревая собранные Комиссиею сведения и сопоставляя их с разъяснениями и сообщениями, поступившими от большинства из названных выше лиц (имеются в виду руководящие работники Военного министерства, допрошенные членами Верховной комиссии — А. С.), Верховная комиссия не могла не усмотреть, что те тяжелые испытания, которые пришлось перенести нашей доблестной армии из-за несвоевременности и недостаточности пополнений запасов ее воинского снабжения, проистекали не от каких-либо стихийных сил и не могущих быть своевременно предотвращенными обстоятельств, а являлись прискорбным следствием деятельности органов Военного министерства». Далее указывалось, что те же органы Военного министерства «в последние перед войной годы, при постоянно возникавших опасениях близости общеевропейской войны, не вошли в соображение вопроса о пересмотре существовавших норм запасов предметов воинского снабжения для проверки степени достаточности этих запасов, сообразно позднейшим данным и по более современным обстоятельствам и ожиданиям потребностей войны». По существу, велась критика «органов» Военного министерства, а не лиц, возглавлявших эти органы. Оказывается, «органы», а не лица, их возглавлявшие, «не выполнили» указаний Военного совета 1904 г. о необходимости расширения технических заведений и не разработали «с должною тщательностью» вопрос «о приспособлении отечественных заводов» для нужд войны, на случай если припасов, заготовленных в мирное время, не хватит. Верховная комиссия признавала, что оставление заниженных норм запасов военного снабжения «привело к тяжелым для армии последствиям и особенно болезненно отразилось на снабжении ее винтовками и пулеметами, а также патронами к ним». Несмотря на численный рост армий противника, мобилизационные расчеты 1910 г. не были увеличены, хотя данные, на основе которых были составлены эти расчеты, «коренным образом изменились в направлении нарастания». Военное министерство не использовало работы своих агентов, донесения которых в отношении Германии являлись «вполне основательными», чтобы исправить свои исчисления.

Далее справедливо осуждалась практическая деятельность Военного министерства после 1910 г., в результате которой «уменьшилась имевшаяся наличность ружей и оставлены были без использования способы для увеличения их запасов». Пункт за пунктом в отношении ружей, пулеметов, патронов и других видов боевого снабжения «Всеподданнейшее донесение» обвиняло Военное министерство, которое не установило, например, нормы запаса патронов в соответствии «с установленною в 1910 году численностью ружей и пулеметов и возрастанием вооружения западных соседей». Последствия такой политики Военного министерства сказались с наступлением войны.

Верхушка царской бюрократии признавала «еще более роковые последствия» того обстоятельства, что соответствующие органы Военного министерства «не разрешили своевременного вопроса о приспособлении отечественных заводов для питания армии во время войны». Этот вопрос, по мнению Н. П. Петрова, «оставался в тени», между тем простая предусмотрительность требовала «подвергнуть его обсуждению».

Суммируя отдельные ошибки Военного министерства, вытекающие из неправильного предположения, что война будет вестись «за счет запасов, заготовленных в мирное время», донесение обвиняло министерство в том, что оно не предусмотрело снабжение армии «на случай, если бы такое предположение не оправдалось». Это свое обвинение авторы донесения пытались обосновать ссылкой на требования «военной науки», которая-де предусматривает наиболее неблагоприятную обстановку. Далее ставилось в вину отсутствие мобилизационных планов как для казенных, так и для частных промышленных предприятий. «В течение времени, предшествовавшего войне, органы Военного министерства не выработали необходимых планов перехода технических артиллерийских заведений от производительности, соответствующей мирному времени, к производительности, отвечающей потребностям военных обстоятельств», «не выработали они равным образом и планов для привлечения к делу снабжения армии частных заводов и не предусмотрели возможности широкого использования отечественной промышленности»³⁴. Все это, безусловно, поставило в весьма трудные условия каченную промышленность в начале войны, а также само артиллерийское ведомство, которое не смогло своевременно опереться на частные заводы.

В результате такой политики Военного министерства промышленные предприятия России оказались неприспособленными к работе во время войны, и тем самым Военное министерство само определило «то исходное средство, которое оставалось единственным для удовлетворения могущих быть выдвинутыми во время войны заданий по снабжению армии воинскими припасами. Средство это состояло в приобретении и заказе за границей потребных армии предметов снабжения во время войны»³⁵.

На основе всего вышеизложенного Верховная комиссия пришла к заключению, что «первопричина обнаружившихся в первый год войны и отчасти в первые же месяцы недостаточности и несвоевременности снабжения армии ружьями, пулеметами и патронами относится к предшествующим войне годам, в продолжение которых не были подготовлены ни запасы в надлежащем количестве, ни развитие на время войны заводской производительности».

Таким образом, доклад Верховной комиссии заботливо обошел все пункты, которые могли быть повернуты против всего царского правительства в целом. Виновными были признаны лишь В. А. Сухомлинов и двое его ближайших помощников³⁶. Неподготовленность России к войне была представлена не как следствие полной несостоятельности и распада всего режима царского самодержавия, которое не смогло извлечь необходимых уроков из печального опыта русско-японской войны, а как случайное стечение обстоятельств связанных главным образом с наличием во главе Военного министерства В. А. Сухомлинова.

В действительности дело выглядело совсем не так просто, как его представили авторы «Всеподданнейшего донесения». В их докладе был обойден коренной вопрос об ответственности существовавшего строя перед народными массами. Столыпинская монархия, несмотря на робкий новый шаг в сторону буржуазной монархии, в действительности оставалась ветхой, дворянской черносотенной организацией. Особенно консервативной и реакционной являлась военная среда, военный аппарат самодержавия, изъятый из сферы буржуазно-либерального контроля, подчиненный непосредственно императору. Верхушка государственного военного аппарата в лице В. А. Сухомлинова, А. А. Поливанова и их сослуживцев ничему не научилась на опыте русско-японской войны. Бюрократизм, закостенелые традиции, освященные личным авторитетом царя, в виде великокняжеских «уделов» в отдельных областях военного хозяйства мертвой хваткой держали армию в своих руках. Привилегированная дворянско-аристократическая военная каста, несмотря на все потуги Гучкова и К° не давала возможности перестроить армию в соответствии с нуждами растущего империализма. Вся эта обстановка дала возможность расцвести «сухомлиновщине» — тому преступному явлению, когда военный министр оказался опутан тенетами шпионских организаций, связан с жуликами и проходимцами, а его жена, используя служебное положение мужа, вела темную денежную игру и доставала себе средства на заграничные поездки из столь же темных источников.

«Сухомлиновщина» показала, сколь далеко стояло все правительство третьеиюньской монархии от действительных нужд и потребностей такой важнейшей и решающей, с точки зрения монархии, отрасли государственного хозяйства, как армия. Она вскрыла явно преступное понимание задач подготовки армии и страны к войне; полное равнодушие к новым видам техники; одностороннее увлечение военно-мобилизационными планами, разработке которых был подчинен весь аппарат Генерального штаба; игнорирование вопросов экономической подготовки к войне, неспособность царского правительства ликвидировать свое отставание от передовых империалистических стран в области вооружения; медленные, буквально черепашьи, темпы внедрения в армию нового и полнейшую неспособность понять, что делалось в армиях противника в части подготовки к войне.

Все эти обстоятельства вновь обрекали русскую армию на тяжелейшие испытания. В течение пяти лет после русско-японской войны буквально ничего не было сделано для ее реорганизации, а в последующие пять лет проводились мелкие мероприятия, из числа которых были полностью исключены важнейшие проблемы экономики. Серьезные мероприятия были намечены и начали осуществляться только через 10 лет после русско-японской войны.

Кризис боевого снабжения в начальный период войны

Уже в первые месяцы войны русское правительство столкнулось с недостатком снарядов и винтовок. Указание на недостаток снарядов в конце августа 1914 г. уже дошло не только до командующих армиями, но стало известно Ставке верховного главнокомандования России.

Верховная комиссия, занимавшаяся во время войны расследованием вопроса о недостатке снарядов, собрала большой изобличительный материал. Командующий Юго-Западным фронтом Н. И. Иванов послал в комиссию целое «дело» с перепиской относительно снарядов и винтовок. Приведем только некоторые документы и замечания из этого «дела». Уже 27 августа 1914 г. на донесении начальника снабжения фронтом Н. И. Иванов сделал замечание: «Чувствую наступает кризис по части боевых припасов артиллерии. Иванов. Еще раз подтвердить о бережном расходовании артиллерийских патронов. Несомненно много патронов выпускается бесцельно и безрезультатно. Иванов»³⁷. В тот же день М. В. Алексеев послал командующим армиями указание о бережливом отношении к патронам, а Н. И. Иванов — особую телеграмму А. А. Брусилову о том же. 31 августа М. В. Алексеев послал новую телеграмму командующим армиями, в которой говорится об указании верховного главнокомандующего на необходимость бережного расходования артпатронов. В сентябре уже было секретное распоряжение по войскам о «необходимости целесообразного расхода пушечных патронов»³⁸.

В октябре Н. И. Иванов сообщил Н. Н. Янушкевичу о том, что источники пополнения артиллерийских припасов «иссякли совершенно». Без пополнения армий фронта 10 парками³⁹ он угрожал «прекратить бой»⁴⁰. В начале декабря Иванов настойчиво требовал от Ставки снарядов, а получал от Янушкевича разъяснения, что Юго-Западный фронт «получил больше причитающегося по числу орудий»⁴¹. На декабрь было обещано максимально 5 парков и с ними предлагалось «вести дело». На этом и закончилось объяснение с командующим фронтом. В конце декабря 1914 г. организуется авторитетная комиссия, которая должна была выяснить, насколько правильно поставлено дело снабжения снарядами Юго-Западного фронта⁴². Заключение комиссии посвящено критике деятельности Главного артиллерийского управления, которое, по мнению комиссии, не высылало пополнения запасов. Кроме вопроса о снарядах был также поставлен на очередь «острый вопрос о винтовках» для вооружения пополнений, которые приходили на Юго-Западный фронт.

Н. Н. Янушкевич, бывший начальник Штаба верховного главнокомандующего, признавал в своих показаниях следственной комиссии, что «вопрос о недостатке артиллерийских снарядов, о недостатке винтовок и ружейных патронов возник в первые же месяцы войны»⁴³.

Янушкевич ставил этот вопрос перед В. А Сухомлиновым в переписке и при личных объяснениях во время приезда В. А. Сухомлинова в Ставку. С течением времени этот вопрос «принял прямо угрожающий характер, так как лишал армию не только возможности иметь активный успех над врагом, но даже противодействовать его наступательным действиям»⁴⁴.

В сентябре 1914 г. Н. Н. Янушкевич потребовал от Военного министерства довести снабжение фронта до 1350 тыс. снарядов в месяц. С такой потребностью годовой запас снарядов мог быть израсходован в 3 раза быстрее.

Учитывая разные непредвиденные обстоятельства, была принята месячная цифра в 1,5 млн. снарядов⁴⁵. Эта потребность опрокидывала все расчеты «военной науки» о расходе пушечных снарядов и требовала от Военного министерства не обычной, а исключительно энергичной деятельности и перестройки всей промышленности на военный лад.

По справке⁴⁶ П. К. Кондзеревского — дежурного генерала Ставки, составленной по заданию начальника штаба Ставки для вручения императору с целью доказать неспособность военного министра В. А. Сухомлинова руководить делом вооружения армии, фронт получил до 1 января 1915 г. следующее количество парков снарядов:

Данные Ставки совпадают с расчетами Военного министерства⁴⁷. Значительное количество снарядов (21 легкий парк и 11 мортирных) начало поступать в армии с половины ноября. Всего с начала войны было отправлено, по нашим подсчетам, 4,6—4,8 млн. снарядов всех типов. К концу декабря на фронте оставалось очень мало неизрасходованных снарядов, особенно легких (3 парка). Только на Юго-Западном фронте была отмечена нехватка 105 тыс. снарядов. Четыре месяца войны съели почти все мобилизационные запасы (5,6 млн. штук). За эти месяцы каждая пушка на фронте сделала в среднем больше выстрелов, чем за все время русско-японской войны.

Восстановить израсходованное русская промышленность могла только в течение года. По заявлению начальника Главного артиллерийского управления Д. Д. Кузьмина-Караваева, в случае большой войны «артиллерийское ведомство может изготовить, не прибегая к заграничным заказам, 5½ млн. 3-дюймовых патронов»⁴⁸. Хотя заказов до конца 1914 г. было выдано более чем на 14 млн. снарядов⁴⁹, темпы их изготовления внутри страны отнюдь не ускорились. Промышленность изготовляла их в тех количествах и даже менее, о которых говорил начальник ГАУ.

Положение армии становилось безнадежным. Отныне она должна была базироваться на внутреннее производство, которое подвигалось черепашьим темпом, да на заказы за границей. Последний источник еще не был испытан и, как показали последующие события, не мог серьезно приниматься во внимание. Надежды на союзников, на мощную американскую промышленность успокаивали русское правительство и лишали всякой энергии аппарат Военного министерства, парализовали его волю к действию.

Между тем, по признанию самой Ставки, в июне 1915 г. «заграничные заказы в общем на 9,3 млн. снарядов не принесли армиям никакой пользы». Вместо миллионных заказов снарядов и дистанционных трубок в Россию было поставлено 5 тыс. патронов.

Армия встречала 1915 г., не имея снарядов. Все запасы военного ведомства были исчерпаны. Начался тот систематический снарядный голод, который поставил армию весной и летом 1915 г. в катастрофическое положение. Н. Н. Янушкевич — начальник Штаба верховного главнокомандующего — говорил в ноябре 1914 г. военным представителям союзников при Ставке Лагишу (Франция) и Вильямсу (Англия), что «мы ощущаем серьезный недостаток в артиллерийском снабжении» и «это обстоятельство сильно повлияет на наши дальнейшие стратегические предположения»⁵⁰.

В ответе Н. Н. Янушкевича Н. И. Иванову на его настойчивые, повторные требования снарядов рисуется действительное положение вещей. «Что положение с патронами грозное, — пишет Н. Н. Янушкевич, — было известно вашему высокопревосходительству еще 11 октября, когда парков имелось 16 во фронте. Что парков можно в среднем получить не свыше 9 на оба фронта до марта — заявлялось мною вам три раза с указанием, что на вверенный вам фронт будет выпускаться в месяц от 4 до 5 парков, не более... Таким образом, какие бы ни были требования армий Юго-Западного фронта, они не могут и не будут удовлетворены за полной к тому невозможностью. Максимум за декабрь — это 5 парков, с ними и надо вести дело. Этим считаю все объяснения по вопросам снабжения патронами исчерпаны. Положение вопроса давно известно не только военному министру, но даже его величеству. Штаб верховного главнокомандующего не заготовляет патронов и невозможного сделать не может»⁵¹.

Это письмо раскрывает катастрофическое положение русской армии в декабре 1914 г. Все возможные запасы снарядов были уже расстреляны, а текущее пополнение сокращалось в 3 раза даже по сравнению с недостаточным поступлением снарядов за последние месяцы. До марта 1915 г. Н. Н. Янушкевич не обещал никакого улучшения. В действительности такое безвыходное положение продолжалось до осени 1915 г., так как с марта по август намечалось изготовлять по 12 парков, а с августа — по 32 парка⁵².

Получив ответ от Н. Н. Янушкевича, Н. И. Иванов, видимо, не понял действительной глубины переживаемого кризиса в снабжении армии. 10 декабря 1914 г. он послал подробный мотивированный ответ с просьбой представить его верховному главнокомандующему, так как «по долгу службы не смею считать, что Ваша телеграмма исчерпывает столь важный и ответственный вопрос»⁵³.

Верховный главнокомандующий также не мог помочь делу, ибо «вопрос» заключался не в распределении снарядов, а в организации их производства, в работе тыла.

Неспособность правительства решить вопрос о боевом снабжении армии.
Ставка на заграничные заказы.

Резкая диспропорция между мизерным производством снарядов и огромной потребностью в них иллюстрируется следующими данными. За четыре месяца (декабрь 1914 г. — март 1915 г.) в армию было послано всего 1945 тыс. штук снарядов всех калибров⁵⁴, т. е. менее ⅓ необходимого количества. Скорострельная трехдюймовая артиллерия получила около 1,5 млн. снарядов, или по 2 выстрела в день на орудие⁵⁵. За 5½ месяцев 1915 г. (по 10 июня) фронт получил снарядов менее, чем за первые 4½ месяца войны, на 39,5 легких парков, 17 мортирных, 17 горных и 3 тяжелых парка⁵⁶. Если в 1914 г. ежемесячное поступление снарядов составляло 47⅓ парка, то за первое полугодие 1915 г. — лишь 25⅕, т. е не более 50% от фактического снабжения 1914 г.

В «Своде сведений» о снабжении армии артиллерийскими снарядами Верховная следственная комиссия с большим запозданием указывала на имевшуюся у Военного министерства возможность предотвратить «это прискорбное явление» «заблаговременным» приспособлением заводов к развитию производства. Кроме того, подчеркивалось, что после того как Ставка потребовала по 1,5 млн. снарядов в месяц, военное ведомство не приняло необходимых мер к соответствующему увеличению производства.

В чем же было дело? Военный министр и его помощники были достаточно хорошо информированы Ставкой о действительном положении вещей. И сам министр, и другие ответственные работники министерства неоднократно вызывались в Ставку, где выяснялось положение и предъявлялись промышленности определенные требования. Требования Ставки утверждались императором и являлись обязательными для всего правительства.

Во время пребывания Николая II в Ставке 15 декабря 1914 г. ему было доложено о положении дела с питанием армии огнестрельными припасами. Этот доклад преследовал лишь одну цель, чтобы постоянное давление Ставки на военного министра получило верховную санкцию. Выслушав доклад начальника штаба Н. Н. Янушкевича, царь «соизволил повелеть» усиленно заготовлять орудийные патроны с расчетом, чтобы ко времени заключения мира иметь на каждое орудие по 2000 патронов. Это общее повеление было переведено Ставкой на практический язык: военному министру было передано требование принять решительные меры и начать усиленное снабжение армии не позднее марта 1915 г.

Однако никаких сдвигов в течение 8 месяцев не произошло. Царская монархия со всем своим бюрократическим косным аппаратом власти проявила свою полную несостоятельность, в первую очередь в области экономической, в области перестройки промышленности для нужд войны. Правительство в целом не понимало своей роли и обязанности в этом деле. Были оставлены в силе все экономические рогатки мирного времени, а решение крупнейшей проблемы было передано нескольким чиновникам Военного министерства, среди которых не нашлось крупных организаторов Когда же отдельные способные лица с большим опозданием появились, оказалось, что все равно уже ничего нельзя предпринять, ибо вопрос упирался в общую политику, в само правительство, которое мешало организации дела.

Столь же остро чувствовался недостаток в винтовках. Правда, на фронте его ощутили позднее, когда пополнения стали приходить без оружия. В докладной записке комиссии, образованной для выяснения вопроса, насколько правильно было поставлено снабжение армий Юго-Западного фронта, начальник артснабжения фронта А. А. Голицын уже в декабре указал на острый недостаток в винтовках для вооружения людей, приходящих на пополнение убыли. О том же писал военному министру главный начальник снабжения армии Юго-Западного фронта А. А. Маврин в начале февраля 1915 г.: «Те укомплектования, кои я увидел, прибывают в хорошем обмундировании, но без ружей, на фронте, ввиду большой нужды в винтовках, вопрос о вооружении укомплектований стоит очень остро»⁵⁷.

На фронте были приняты меры к сбору и ремонту винтовок. Однако эта мера и прибывающие пополнения не смогли возместить потерь, которые определялись от 100 до 200 тыс. винтовок в месяц. Промышленность же дала за 5 месяцев 1914 г. лишь 134 тыс новых винтовок и 144 тыс. исправленных.

Потребность фронта определялась в конце 1914 г. в 1,5 млн. винтовок единовременно и 100—150 тыс. в месяц, о чем и было доложено царю, а после его одобрения, 15 декабря, по телеграфу сообщено военному министру. Между тем «вопрос с винтовками не улучшался, несмотря на все полученные обещания. Производительность наших заводов не превышала 42—45 тыс новых винтовок..»⁵⁸. По словам Н. Н. Янушкевича, в феврале 1915 г. военное ведомство обещало довести выпуск винтовок к сентябрю до 100 тыс. в месяц. Действительная же производительность заводов давала лишь 71—78 тыс. в месяц и поднялась до 100 тыс. лишь в марте 1916 г. Вследствие отсутствия винтовок «положение обострилось до невероятности, и части таяли безнадежно, имея в тылу по 400—600 человек безоружных, ожидавших свободные винтовки от убитых товарищей и в то же время мало к чему подготовленных. Все предложения о формировании польских, латышских и армянских дружин ставились в зависимость от наличия винтовок»⁵⁹.

Вслед за недостатком винтовок всплыл вопрос и о ружейных патронах, расход которых усилился ввиду отсутствия снарядов для артиллерии. На совещании у начальника штаба Ставки Е. К. Смысловский доложил, что патронные заводы могут давать не более 100 млн. патронов в месяц, а это составляло от ½ до ⅓ потребностей армии. Особенно острый недостаток в патронах был в июне 1915 г., когда не хватало до 90 млн. патронов, и с Кавказского фронта пришлось срочно перебросить до 15 млн. патронов.

Таким образом, нехватка снарядов, о чем через месяц после начала войны сигнализировали В. А. Сухомлинову, в январе—марте 1915 г. вылилась в кризис всего боевого вооружения.

Несмотря на все недостатки Н. Н. Янушкевича как начальника штаба Ставки, он с начала войны требовал присылки снарядов и увеличения их производства. Об этом он писал военному министру и начальнику ГАУ.

Переписка между Н. Н. Янушкевичем и В. А. Сухомлиновым, опубликованная в 1922 г. в «Красном архиве», дает достаточно тому доказательств. Изученные нами архивные материалы, особенно документы Верховной комиссии, показывают, что требование развернуть военную промышленность, увеличить снабжение армии артиллерийскими патронами, винтовками, патронами к ружьям и пулеметам исходило из Ставки. В письмах и телеграммах Н. Н. Янушкевича к В. А. Сухомлинову, несмотря на внешнюю почтительность, достаточно ясно сквозило предупреждение о катастрофических последствиях, которые может иметь недостаток снарядов и вооружения для хода военных операций. От имени верховного главнокомандующего Н. Н. Янушкевич требовал довести выпуск снарядов до 1,5 млн. ежемесячно, для чего было «необходимо напрячь все силы и принять самые экстренные меры, не останавливаясь ни перед чем». Это требование Ставки надо расценивать как программу деятельности для Военного министерства.

18 сентября верховный главнокомандующий обратился по телеграфу к военному министру. Указав на слабую производительность казенных заводов, он просил его «обсудить возможность срочного заказа русским металлургическим заводам возможно большего количества станков для выделки орудийных снарядов и привлечения частных заводов, хотя бы реквизиционным порядком, к выделке снарядов на изготовляющихся станках»⁶⁰ 60. Подавляющее количество станков заказывалось за границей, а не в России. В нашем распоряжении имеются сведения по трем оружейным заводам: Ижевскому, Сестрорецкому и Тульскому. По всем трем заводам было заказано станков (до 1 ноября 1915 г.) в России — 402 и за границей — 2481. К 1 ноября 1915 г. получено было 1334 станка, т. е. менее половины заказанных, в том числе 231 изготовлен на Тульском заводе и 127 получено от Московского артсклада⁶¹. Значительное количество станков стало поступать с июля 1915 г. Это указание Ставки сыграло известную роль в усилении производительности казенных заводов уже во второй половине 1915 г. Что же касается привлечения частной промышленности к производству артиллерийских снарядов, то дело ограничилось лишь указанным ниже совещанием и дальше этого не пошло.

Какие меры были приняты правительством и военным министром для снабжения армии и организации промышленности в этом направлении?

Документы показывают, что никаких изменений в методах работы министерства не произошло, а сам Сухомлинов тоже не занялся ближе вопросами снабжения армии, оставив их по-прежнему в руках своих помощников. Он не осуществил даже свое намерение заменить начальника Главного артиллерийского управления Д. Д. Кузьмина-Караваева энергичным А. А. Маниковским, хотя видел в этой смене единственный способ заставить ГАУ «работать во всю»⁶². Мы не ошибемся, если скажем, что Сухомлинов не вполне ясно представлял те задачи, которые он мог и должен был поставить перед промышленниками.

«Практическая» работа военного министра, от которого требовали принять исключительные меры, ограничилась созывом совещания промышленников в сентябре на квартире у В. А. Сухомлинова, да и это мероприятие, кажется, было подсказано министром торговли и промышленности. Совещание носило общий характер, так как не было достаточно подготовлено. Начатое дело В. А. Сухомлинов не довел до конца, поручив своему помощнику А. П. Вернандеру собрать заводчиков еще раз для более детального и делового обсуждения вопросов.

Об этой встрече, положившей начало практическому сотрудничеству промышленности и Военного министерства, в дневнике у В. А. Сухомлинова записано: «9 сентября, вторник. Заседание представителей заводов и банков об изготовлении снарядов»⁶³. Лаконичная запись В. А. Сухомлинова ничего не дает для суждения о характере намеченных на совещании мер. Об этом мы узнаем из других источников — показаний помощников В. А. Сухомлинова — генералов Е. К. Смысловского и А. П. Вернандера.

По словам Е. К. Смысловского, собрание, на котором присутствовал министр торговли и промышленности, «было довольно случайного характера»; присутствовали лишь представители фирм, уже имевших заказы⁶⁴. Заводчики были здесь осведомлены о громадной нужде государства в снарядах и о том, что при заготовке их «вопрос о цене имеет второстепенное значение». Никаких решений принято не было. Совещание было продолжено на квартире у помощника военного министра А. П. Вернандера. «На него заводчики явились в большом числе, причем присутствовал и небезызвестный Шнап, впоследствии высланный в Сибирь. В течение целого вечера велось обсуждение вопроса и подсчет возможного выхода снарядов в месяц, который, насколько припомню, определялся при полной производительности до 500 тыс. в месяц (вместо требовавшихся уже в то время 1,5 млн.). К концу вечера на совещание прибыл и. д. начальника Генерального штаба М. А. Беляев с последней телеграммой о требованиях на снаряды, полученной недавно из Ставки, и, ознакомившись с результатами подсчетов, стал чуть ли не кричать с пафосом и негодованием на мизерность предполагаемых поставок по сравнению с требованиями армии и заявил о критической необходимости получать снарядов втрое больше, какой угодной ценой. Полное раскрытие тайны генералом Беляевым только ухудшило дело, так как окончательно поставило поставщиков в положение хозяев, диктующих условия и цены, не говоря уже о колоссальном значении раскрытия истины о недостатке снарядов в стратегическом отношении. Вряд ли самый искусный шпион в то время мог оказать такую громадную услугу нашим противникам, обнаружив им истинное положение вещей, как это сделало выступление начальника русского Генерального штаба»⁶⁵.

На совещании назывались две цифры — 500 тыс. снарядов как максимальная производительность заводов, представленных в совещании, которые далеко не исчерпывали всей промышленности, и 1,5 млн. снарядов — цифра ежемесячной потребности

Объяснение А П. Вернандера председателю Верховной комиссии содержит интересные детали и дополнения, которые показывают, в какие трудности упиралось развитие производства снарядов в России. Совещание было собрано только для организации производства корпусов снарядов, а кроме них требовались еще дистанционные трубки и взрывчатые вещества, изготовлявшиеся на специальных заводах. Вопрос об их изготовлении на совещании не затрагивался. Здесь выяснилась необходимость многим заводам произвести постройку новых заводских корпусов, на что требовалось несколько месяцев времени. Другие заводы должны были установить новое оборудование. Так как эти станки и прессы в России не делали или делали в небольшом количестве, то их надо было выписать из Англии, Швеции или Америки, на что потребовалось довольно неопределенное время. «Представители заводов не могли обещать, что разовьют дело по заготовке тел снарядов скоро и в очень большом размере. Затем выяснилось, что не все заводы могут взять на себя изготовление всего снаряда; некоторые из них, имея прессы, могут изготовлять стаканы, другие могут изготовлять, например, диафрагмы, третьи, наконец, могут успешно обтачивать стаканы. Заводчики решили войти в соглашение между собой с тем, чтобы заводы помогали друг другу изделиями, которые у них успешнее всего производятся, так, например, завод, изготовляющий стаканы, будет отдавать их для обточки на другой завод, обладающий необходимыми для обточки станками и т. п.»⁶⁶. Так рисовал Вернандер ход совещания и принятые на нем решения.

Другой вопрос, обсуждавшийся на совещании, касался условий финансирования предприятий и снабжения их денежными средствами. Промышленники руководствовались не патриотическими чувствами, а желанием как можно больше нажиться за счет казны и военного фонда. Помимо высоких цен за снаряды промышленники настаивали на получении от казны бесплатных субсидий и авансов, необходимых им для развития дела, закупок станков и материалов, производства строительных работ. Представители военного ведомства признали принципиально возможной выдачу субсидий и авансов, и этот вопрос скоро был решен Военным советом «в благоприятном для заводчиков смысле». Кроме безвозвратной субсидии на оборудование заводчики имели право получить аванс-задаток до 65% от стоимости заказов, что уже представляло огромные средства только от первых заказов на снаряды. В результате совещания заводчиками были заключены контракты на поставку корпусов снарядов. До января 1915 г. было заказано, «сколько помнится, 7 млн. штук, а кроме того, было заказано за границей еще 4 млн. штук, всего, следовательно, 11 млн. штук. В основание всех заключенных контрактов были положены новые, утвержденные Артиллерийским комитетом облегченные условия приемки изделий»⁶⁷.

Поставки снарядов начинались уже с января 1915 г. в количестве 300 тыс. в месяц и, увеличиваясь постепенно, доходили в сентябре 1915 г. до 1 млн. штук. «Изменить такой порядок поставки, — утверждает А. П. Вернандер, — возможным не представлялось; как мне было доложено, переговоры по этому вопросу к положительным результатам не привели и, по-видимому, сила производительности наших заводов в то время была использована вполне»⁶⁸.

Это утверждение А. П. Вернандера совершенно неправильно, оно продиктовано стремлением оправдаться перед Верховной комиссией и «доказать», что уже осенью 1914 г., еще до предложения начальника штаба Ставки, были приняты все меры к увеличению производства снарядов. Вернандеру «представлялось сомнительным» дальнейшее увеличение числа заводов, способных изготовлять снаряды. В действительности же Военное министерство лишь сделало первый робкий шаг, не отдавая себе отчета в том, что к организации снабжения армий артиллерийскими снарядами надо привлекать не десятки, а многие сотни, если не тысячи предприятий страны.

Военное министерство пыталось разрешить проблему снарядов, действуя по двум направлениям. Заказы размещались за границей и внутри страны, среди крупнейших предприятий русской промышленности, так или иначе связанных с артиллерийским ведомством еще до войны. Уже с первых шагов большая половина заказов была размещена за границей. Никакого «широкого» привлечения русской промышленности к работе на оборону не производилось, заказы на снаряды были выданы узкой верхушке крупнейших заводов. Из справки, представленной начальником ГАУ Д. Д. Кузьминым-Караваевым для Военного министерства 20 октября 1914 г., видно, какие заводы приняли заказы, в каком количестве и на каких условиях. Срок поставки был ограничен октябрем 1915 г. На больший срок выдавать заказы боялись.

Шестнадцать крупнейших заводов⁶⁹ — Путиловский, Балтийский, Обуховский, Невский, Петроградский металлический, Ижевский, Сормовский, Ижорский, Николаевский, Абоский, «Вулкан», «Феникс», Вестингауз, Горные (Златоустовские), Лильпоп, Рау и Левенштейн, «Русское общество для изготовления снарядов и военных припасов» — в сентябре и октябре 1914 г. заключили контракты на поставку 6650 тыс. трехдюймовых шрапнелей стоимостью в 66 018 600 руб. Кроме того, поставщики получили дотацию на оборудование — 9763 тыс. руб., что повышало стоимость заказа до 75,8 млн. руб. Шесть заводов — Брянский, Абоский, Гельсингфорсский, Лесснера, Николаевский и Рудзского — заключили договоры на поставку 1066 тыс. гранат стоимостью в 10 935 тыс. руб. Два из этих заводов получили дотацию 2368 тыс. руб. на оборудование⁷⁰. Следовательно, стоимость гранат увеличивалась до 13,3 млн. руб. Общая стоимость всего заказа на шрапнели и гранаты в количестве 7716 тыс. штук — 89 084 тыс. руб., в том числе 12 131 тыс. руб. — бесплатная дотация на развитие предприятий.

Уже после первого шага крупнейших промышленников в деле выполнения военных заказов в их карманы попало свыше 60 млн. руб. аванса. Такой благодати промышленники ранее не видывали. В мирное время по военным заказам они должны были внести в казну залог, а теперь огромные средства выплачивались вперед в качестве задатков или даже совсем бесплатных субсидий. Начиная с этого заказа наметились основные черты политики правительства — политики субсидий промышленникам, высоких цен и огромных авансов. Эти огромные средства являлись источником быстрого обогащения и роста предпринимательства. Контракты, заключенные с казной на снаряды, стали открытым и легальным способом многомиллионного ограбления казны.

Характерно, что все внимание Военного министерства привлекли трехдюймовые снаряды, а о снарядах более крупных калибров не заботились, и заказы на их изготовление не разместили. Все дело снабжения армии вооружением, как видим, проходило через Военное министерство, Министерство торговли и промышленности оставалось в стороне.

Если размещенные заказы на снаряды не удовлетворяли уже предъявленных запросов со стороны Ставки, то еще более скромными были заказы на другие виды артиллерийского снабжения. Из ведомости «ожидаемого поступления заказанных главнейших предметов артиллерийского снабжения», представленной военному министру Д. Д. Кузьминым-Караваевым, видно, что́ могла получить русская армия в ближайший год — с октября 1914 г. по октябрь 1915 г. Всего 3-дюймовых скорострельных орудий ожидалось 1075 штук, горных орудий — 300, гаубиц 6-дюймовых — 160, орудий 42-линейных скорострельных — 40, гаубиц 48-линейных — 400 штук⁷¹.

В течение года в армию должно было поступить: пулеметов — 2100 штук, винтовок трехлинейных — 50 300, выстрелов разных калибров для артиллерии — 4845 тыс., винтовочных патронов — 620 000 штук. Так выглядела программа снабжения русской армии на целый год.

В декабре 1914 г. армия по этой программе получила бы от промышленности внутри страны: орудий всех калибров —100 штук, пулеметов — 160, ружей — 45 тыс. штук, выстрелов к орудиям — 335 тыс. штук и винтовочных патронов — 45 млн. штук. В сентябре 1915 г. поставки несколько увеличились — по орудиям до 225 штук, по пулеметам — до 180, по выстрелам для артиллерии — до 548 тыс. штук. Производство ружей уменьшилось до 42 тыс. штук, а поставки винтовочных патронов несколько увеличились — до 55 млн. штук.

Приведенные цифровые материалы показывают гораздо убедительнее, чем оправдательные заявления В. А. Сухомлинова и его помощников, что на четвертом месяце войны правительство и Военное министерство ничего не сделали для мобилизации промышленности и собирались воевать с пустыми руками. Ожидаемые поступления вооружения, пушек, пулеметов, винтовок, снарядов и патронов в начале сентября 1914 г. были менее заявленного Ставкой количества в 3—5 раз. Косный, бюрократический аппарат Военного министерства работал довоенными темпами, никем не направляемый.

Из материалов ГАУ, представленных председателю Верховной следственной комиссии осенью 1915 г.⁷², видно, что артиллерийские заводы внутри страны имели заказов на 11 886 орудий разных систем, из них на 1 сентября 1915 г. было поставлено 1916 орудий. По отдельным заводам данные таковы:

Заграничные заказы фирмам «Виккерс и К°» (Англия), «Шнейдер и К°» (Франция) и «Мак Клен» (Америка) — 277 орудий, из них 200 орудий в Америке легкие, а остальные тяжелые.

Если же исключить все довоенные заказы как из числа заказанных орудий, так и поставок но ним и взять лишь заказы военного времени, то получим, что за первый год войны было заказано заводам внутри страны 8647 орудий, из них поставлено 88, или 1%. По отдельным предприятиям данные таковы:

Эти данные показывают огромную загрузку пушечных предприятий уже в первый год войны новыми заказами, а также очень незначительный выпуск продукции по этим заказам.

Оптимистические расчеты Кузьмина-Караваева на выпуск почти 1900 новых орудий видимо провалились. Правда, по ведомости ГАУ значится 1916 поставленных орудий, но среди них имеются и орудия, сделанные еще до войны. Видимо, артиллерийские заводы, получая заказы не только на легкую, но и на тяжелую полевую артиллерию, в первый год войны медленно перестраивались и потому дали незначительную продукцию.

Возвращаясь к вопросу о поставках артиллерийского снаряжения, необходимо отметить отсутствие согласованности между производством корпусов снарядов и выстрелов к ним. На 7¾ млн. трехдюймовых снарядов ожидалось поступление только 4350 тыс. выстрелов⁷³. Производство винтовочных патронов все время колебалось на уровне 50—55 млн. штук в месяц. Это количество ровно вдвое меньше того, которое было названо Е. К. Смысловским Н. Н. Янушкевичу на совещании в Ставке в январе 1915 г. Если 100 млн. патронов удовлетворяли от ½ до ⅔ потребности армии, то 50 млн. составляли от ¼ до ⅓ потребности.

Производство пороха было организовано всего лишь на трех казенных заводах: Казанском, Шостенском, Охтенском и Шлиссельбургском частном. Их производительность в 250 тыс. пудов пороха давала возможность снарядить. лишь 4,5 млн. выстрелов для полевой артиллерии. Недостаток пороха ограничивал производство ружейных патронов.

Чтобы увеличить производство пороха в стране, ГАУ решило построить новый пороховой завод в Тамбове и вынуждено было на протяжении первого года войны трижды принимать решение о расширении трех казенных заводов с 290 тыс. пуд. пороха до 910 тыс. пуд. в год⁷⁴. Последнее решение о новом удвоении производства пороха в 450 тыс. пуд. было принято в конце июня 1915 г., т. е. через год после начала войны. Фактически речь шла о постройке новых заводов на территории старых. Это правильное решение было принято с большим опозданием и не могло быть выполнено в строительный сезон 1915 г. Правительство дало заказы на 170 тыс. пуд. пороха частному Шлиссельбургскому заводу и на 150 тыс. пуд. заводу Барановского. Шлиссельбургский завод поставил к осени 1915 г. около 100 тыс. пуд. пороха, завод же Барановского и осенью 1915 г. не приступил к производству пороха.

Однако принятые меры могли обеспечить лишь незначительную часть потребностей в порохе. Так, в октябре 1914 г. заводы давали лишь 21 тыс. пуд из необходимых 88 тыс., или около 25% необходимого. Недоставало 67 тыс. пуд. в месяц, которые надо было покрывать заграничным ввозом.

В мае 1915 г. Ставка вновь пересмотрела потребность в снарядах и патронах, установив месячную потребность в 110 парков. Это количество продержалось до ноября 1915 г. На снаряжение снарядов требовалось 134,4 тыс пуд пороха в месяц, казенные же заводы давали от 30 до 36 тыс. пуд. пушечного пороха (июнь—октябрь 1915 г.) Учитывая поступления с частного завода около 10 тыс. пуд. в месяц и из-за границы — около 27,5 тыс. пуд, всего летом 1915 г. поступало из всех источников около 50% необходимого количества пороха (66,7 тыс. пуд. от 134,4 тыс. пуд.).

Из изложенного видно, насколько недостаточны были принятые военным ведомством меры по производству пороха как в начале войны, так и летом 1914 г. Внутреннее производство покрывало всего лишь от ¼ до ⅓ потребности. Однако работники ГАУ и член Верховной следственной комиссии С. Т. Варун-Секрет, проводивший следствие о снабжении армии порохом, утверждали, что «недостаток пушечного пороха... не мог служить первопричиной недостаточного и неполного снабжения армии огнестрельными припасами, что артиллерийское ведомство даже с некоторым избытком могло дать пушечный порох сравнительно с тем количеством остальных элементов выстрелов (снаряды и трубки), которые оно могло посылать в армию с начала войны и до октября месяца 1915 года»⁷⁵. Эта явно ошибочная позиция преследовала задачу реабилитировать военное ведомство. Такое «заключение» находится в вопиющем противоречии с фактами. В ноябре 1914 г. военный министр предложил ГАУ принять «самые решительные меры для изыскания способов получить необходимый ему порох»⁷⁶. На снаряжение снарядов предлагалось употреблять черный, дымный порох. Так же остро обстояло дело и через год.

Вместо того чтобы развивать и увеличивать все стороны военного производства, чиновники Военного министерства предпочитали равняться по наиболее узкому месту — поставке корпусов и трубок — и одновременно переводить казенные деньги в Америку за тот же порох⁷⁷.

В отношении винтовочного пороха чиновники не могли придумать никаких оговорок. Его производство за год войны увеличилось с 11 тыс. пуд. в месяц до 17—18 тыс. пуд. (август—октябрь 1915 г.), что могло обеспечить изготовление 840 млн. ружейных патронов, или ⅓ необходимого (200 млн. патронов в месяц). По истощении мобилизационных запасов из-за недостатка пороха патронные заводы несколько раз останавливали производство от нескольких часов до 9 дней (Луганский завод). С 19 апреля и до начала октября 1915 г. Луганский патронный завод простоял 26,5 полных дней, т. е. целый месяц. Единственная надежда была на покупку пороха и толуола за границей.

Главным местом снабжения толуолом была Америка, где цены на толуол быстро росли. Недостаток валюты задерживал покупки России, и ГАУ взялось за организацию взрывчатых веществ внутри страны, поручив это дело профессору Михайловской артиллерийской академии академику В. Н. Ипатьеву. Вместе с группой артиллерийских офицеров Ипатьев изучил коксовые заводы и выяснил возможность производства толуола на юге России. Химический комитет при ГАУ приступил к организации производства толуола и других взрывчатых веществ, и уже в августе 1915 г. помощник военного министра А. П. Вернандер мог заявить, что теперь «мы имеем достаточное количество русского толуола».⁷⁸

Однако не следует переоценивать достижений Химического комитета. Потребность во взрывчатых веществах росла еще быстрее, чем в порохе. Два завода взрывчатых веществ — Охтенский и Самарский — давали в 1914 г. 75 тыс. пуд. тротила в год; потребность определилась к маю 1915 г. в 165 тыс. пуд. в месяц, а позднее даже в 258 тыс. пуд. взрывчатых веществ⁷⁹. Поэтому недостаток взрывчатых веществ остро чувствовался как в 1914, так и в 1915 г. Троекратное расширение казенных заводов взрывчатых веществ прибавило каплю в море⁸⁰. Ипатьев ранее чем в других областях военного хозяйства привлек частную промышленность (более 90 заводов) к изготовлению взрывчатых веществ, особенно серной кислоты. Он выдал им огромные заказы — на 2805 тыс. пуд., в счет которых за 9 месяцев 1915 г. — до 1 декабря — они поставили 320,5 тыс. пуд. разного рода взрывчатых веществ.

Все заводы вместе давали всего только 300 тыс. трубок в месяц, что равнялось, примерно, количеству изготовлявшихся осенью 1914 г. корпусов и шрапнелей. «Поэтому если бы удалось усилить производство шрапнелей на наших заводах, то это пользы бы не принесло, так как за недостатком дистанционных трубок нельзя было бы готовить патронов. Это и было причиною того, что заказы в Англии (Виккерсу) и в Америке (Клергу) были даны не на снаряды, а на патроны»⁸¹. Одновременно были приняты меры к увеличению производства трубок на существовавших заводах; к производству трубок были привлечены заводы Столль в Вороненке и Метальникова — в Петрограде. Оба завода получили заказ на 1,75 млн. трубок⁸², но они нуждались еще в дооборудовании и строительстве, поэтому поставка трубок начиналась ими в мае и августе 1915 г. Заготовка трубок не была должным образом налажена и, как показали события весны 1915 г., снабжение трубками причинило немало хлопот нашему артиллерийскому ведомству. Недостаточность трубок все время сказывалась на снабжении фронта снарядами.

Мы рассмотрели мероприятия, которые были приняты военным ведомством до конца 1914 г в деле снабжения армии и привлечения частной промышленности к этому делу. Они, несомненно, способствовали военной перестройке промышленности, росту производства, вызывали новое строительство и обещали к концу 1915 г. некоторое улучшение в снабжении нашей армии. Однако проводившиеся мероприятия нельзя назвать даже полумерой. Это были робкие, разрозненные и случайные попытки кое-что сделать в ответ на настойчивые требования Ставки. За исключением Химического комитета при ГАУ военное ведомство не выходило за рамки двух-трех десятков заводов, с которыми оно имело дело и в мирное время, намеченная программа производства вооружения на деле не удовлетворяла потребностей армии и в минимальном количестве, сроки заказов были ограничены сентябрем—октябрем 1915 г.

В методах своей работы военное ведомство оставалось верным приемам мирного времени. Можно лишь удивляться консерватизму, медлительности и отсутствию государственного понимания своих обязанностей, которые проявило, в первую очередь, Военное министерство во главе с В. А. Сухомлиновым, а за ним и все правительство во главе с Горемыкиным, не обнаружившее никакого интереса к делу снабжения армии.

Русская буржуазия имела достаточно причин быть недовольной В. А. Сухомлиновым. Золотой поток из военного фонда попадал пока в карманы небольшой группы воротил промышленности и банков. Обстановка для выступления лидеров русской буржуазии против В. А. Сухомлинова была подготовлена. Даже правый, А. А. Бобринский, беседуя в качестве члена Верховной комиссии с вел. кн. Сергеем Михайловичем, признал, что предвидеть грандиозные размеры войны было трудно, а поэтому довоенные ошибки и просчеты понятны и извинительны. «Но я считаю тяжким преступлением то, — продолжал он, — что когда уже в самом начале войны, в августе месяце, ясно выяснилось, что все прежние расчеты никуда не годны, и когда из Ставки по этому поводу забили тревогу, — то и тогда здесь, в военном ведомстве, ничего не делали и не предпринимали никаких мер для увеличения производительности наших заводов»⁸³. Так охарактеризовал деятельность В. А. Сухомлинова кандидат в министры А. А. Бобринский. В сущности, надежда на то, что В. А. Сухомлинову удастся что-нибудь сделать, в Ставке была потеряна в конце 1914 г.

Провал деятельности Особой распорядительной комиссии по артиллерийской части

В январе 1915 г. Совет съездов представителей промышленности и торговли по собственной инициативе обратился к военному министру с предложением помочь правительству «в разрешении тяжелых задач, выдвинутых войной»⁸⁴. Заметим сразу же, что речь шла не о конкуренции с правительством, не о противопоставлении себя правительству, а о добрых услугах и помощи в организации производства снарядов. Совет съездов был осведомлен, что «дело надлежащего снабжения армии достаточным количеством снарядов встретило некоторые затруднения, которые надлежит по возможности безотлагательно устранить». Совет съездов провел закрытое совещание с наиболее крупными заводчиками, уже работающими для армии, и обсудил с ними вопрос об усилении производства снарядов.

В чем заключалась программа буржуазии и по каким каналам и путям она намечала организацию помощи правительству?

Совет съездов прежде всего защищал тезис о том, что нечего бояться перепроизводства снарядов, ибо «опасений об избытке или перепроизводстве снарядов нет и быть не может»⁸⁵, особенно в ближайшие месяцы, пока заводы не развернут полностью производства. Поэтому первое конкретное предложение заключалось в том, чтобы полностью использовать все оборудование на заводах, уже изготовляющих снаряды, для чего необходима рабочая сила, нехватка которой мешает заводчикам ввести трехсменную работу. Для устранения недостатка рабочих Совет рекомендовал правительству не только срочно вернуть из армии всех рабочих, работавших ранее на заводах, занятых изготовлением снарядов, но и откомандировать из армии рабочих и техников, которые будут затребованы заводами. Таким образом, первый пункт предложений Совета съездов был направлен целиком на защиту интересов крупнейших предприятий, уже получивших заказы на снаряды.

Ссылаясь на опыт Франции, Совет съездов требовал, во-вторых, передать под контроль и наблюдение крупных заводов мелкие предприятия, которые могут изготовлять части снарядов, по особым соглашениям с крупными. И второй пункт предложений сводился опять-таки к защите интересов привилегированной верхушки промышленной буржуазии.

Далее Совет съездов выступил в роли ходатая за предприятия, которые могли бы изготовлять снаряды (заводы Урала), но до сих пор не получили заказов. Совет не возражал и против получения снарядов из-за границы, но требовал более широкого привлечения к этому доходному делу отечественной буржуазии.

Наконец, Совет съездов выдвинул предложение создать Особое совещание, в руках которого и сосредоточить все дело распределения заказов. Это Совещание должно было состоять из правительственных чиновников «с участием представителей промышленных организаций» и располагать широкими полномочиями как в распределении заказов, так и в вопросах технических условий производства. Буржуазия предлагала правительству лояльное сотрудничество, выговаривая для себя второстепенную роль.

Однако ни В. А. Сухомлинов, ни правительство в целом не приняли протянутой буржуазией руки помощи, хотя самое предложение о создании какого-то органа, которому следовало подчинить Главное артиллерийское управление, не являлось неожиданным. Ставка лелеяла мысль подчинить ГАУ прямо верховному главнокомандующему. Предложение об этом исходило от Н. Н. Янушкевича, который спрашивал согласия В. А. Сухомлинова⁸⁶. Н. Н. Янушкевич предлагал создать специальный орган, ведающий артиллерийским снабжением, во главе не с вел. кн. Сергеем Михайловичем, а с Маниковским «из сведущих энергичных артиллеристов-французов, подчиненный Ставке»⁸⁷. Этот орган мог предписывать ГАУ свои требования. Н. Н. Янушкевич мечтал о возможности поднять производство снарядов хотя бы на 40—50% и не особенно надеялся на В. А. Сухомлинова. Настаивая на создании комиссии, подчиненной верховному главнокомандующему, Ставка вела интригу и против В. А. Сухомлинова и против вел. кн. Сергея Михайловича — инспектора артиллерии.

По ходатайству верховного главнокомандующего была организована 1 января 1915 г. Особая распорядительная комиссия по артиллерийской части. Председателем этой комиссии стал вел. кн. Сергей Михайлович, хорошо знавший техническую сторону артиллерии, его помощником — А. А. Маниковский — комендант Кронштадтской крепости, членами комиссии — генералы Розенберг, Ипатьев, Дроздов, Крылов и Орлов. К комиссии были прикомандированы 99 прапорщиков запаса с высшим техническим образованием⁸⁸. В состав комиссии привлекли лучших артиллеристов. Назначение вел. кн. Сергея Михайловича председателем комиссии спутало карты В. А. Сухомлинова и Ставки и вызвало их недовольство⁸⁹.

Перед Особой распорядительной комиссией была поставлена ответственная задача: установить реальную связь «между действующей армией и органами, ведающими изготовлением и снабжением предметами артиллерийского имущества». Комиссия должна была «всеми мерами способствовать» снабжению действующей армии предметами артиллерийского довольствия и имела право контролировать деятельность учреждений и организаций, занятых снабжением армии и работой на оборону. Однако, как это при царизме часто бывало, одной рукой создавали комиссию, а другой — совали палки в колеса, чтобы помешать ее работе. Председатель комиссии, несмотря на свое высокое положение, не имел права «выходить из действующих законоположений», т. е. должен был вести дело на основе действующих правовых норм, в большинстве своем оставшихся от мирного времени. Весь порядок выдачи заказов — через Военный совет при Военном министерстве — остался неизменным; комиссия могла лишь предварительно дать свое заключение, а потом дело направлялось на окончательное решение Военного совета при военном министре. Значит, комиссия была бесправной и сама должна была поневоле превратиться в посредника и ходатая военных предприятий перед другими ведомствами империи.

Ставка надеялась, что великому князю, благодаря его особому и высокому положению, удастся повести дело энергичнее, чем военному министру. Однако и ему оказалось не под силу радикально изменить положение. Председатель распределил между членами комиссии определенные группы заводов, наблюдение за которыми они и должны были осуществлять. Это дало известный практический эффект, так как члены комиссии быстро ознакомились с предприятиями, что вскрыло ряд общих недостатков, устранить которые было необходимо, но сама комиссия не имела на то права. Прежде всего оказалось, что на заводах и в учреждениях дело ведется на основе законов мирного времени, что «значительно тормозило развитие заводов» и рост продукции. Не надеясь, что военный министр и Совет одобрят эту меру Сергей Михайлович самостоятельно разослал на все заводы телеграмму с предложением перестроить работу на военный лад, отказаться от волокиты и формалистики, сначала проводить необходимые мероприятия, а потом уже испрашивать утверждения принятых мер. «Впредь предписываю прекратить все приемы мирного времени, как-то торги, представление планов, проектов и т. п. формальностей. Вы обязаны принимать все меры к усилению производительности вверенного Вам завода путем наличной покупки как материалов, так и станков, не спрашивая разрешения ни Главного артиллерийского управления, ни окружных военных советов. По всем выполненным мероприятиям испрашивайте утверждения уже сделанных распоряжений. Если дальнейшая Ваша деятельность не даст необходимых результатов, Вы будете в самый кратчайший срок уволены со службы. Если среди членов как хозяйственной, так и технической части есть лица, тормозящие Ваши мероприятия, предписываю беззамедлительно представить к увольнению с немедленным отстранением от должности»⁹⁰.

В артиллерийском ведомстве Сергей Михайлович уже много лет был полновластным хозяином, действительным начальником ГАУ, а формальный начальник — Д. Д. Кузьмин-Караваев — являлся лишь исполнителем предписаний «августейшего» генерал-инспектора артиллерии. Только пользуясь своим особым положением и фактической безответственностью перед законом, председатель комиссии мог позволить себе так много. Его телеграмма произвела на заводах артиллерийского ведомства соответствующий эффект. Однако надо было перестроить всю систему руководства заводами, а это не удавалось сделать, поскольку требовалось разрешить ряд больших экономических вопросов. К ним, в частности, относились: «1) Недостаток в топливе; 2) несвоевременное получение станков, выписанных из-за границы; 3) недостаток хороших рабочих, так как мобилизация и два набора новобранцев лишили заводы многих хороших мастеров. В этом отношении оказались в лучших условиях только те заводы, которые ко дню объявления мобилизации уже исполняли заказы артиллерийского ведомства и на которых запасные получили отсрочку по ходатайству Главного артиллерийского управления, но набор новобранцев у них был произведен; 4) несвоевременная доставка сырых материалов; 5) зависимость многих механических заводов от добросовестного выполнения контрактов с металлургическими заводами. Удовлетворение перечисленных нужд заводов, — подчеркивал далее князь, — не зависело ни от меня, ни от Главного артиллерийского управления, и потому я немедленно возбудил ходатайство в подлежащих ведомствах»⁹¹.

Устранить указанные недостатки было нелегко, а некоторые даже невозможно. Комиссия пыталась своей деятельностью только несколько смягчить «неблагоприятные доктрины», мешающие работе военных предприятий, но не устранить их.

Чтобы улучшить снабжение предприятий топливом, пришлось прибегнуть к государственному регулированию: были составлены списки предприятий, работавших для армии, и организовано снабжение этих предприятий топливом. Ответственным за это дело был назначен министр путей сообщения С. В. Рухлов. Чтобы сохранить кадры квалифицированных рабочих, острый недостаток в которых испытывали предприятия, комиссия добилась отсрочки призыва в армию 12 тыс. рабочих на 100 военных заводах. Однако Главный штаб был против возвращения на заводы рабочих, уже попавших в армию; не были освобождены также новобранцы⁹². Комиссия помогала военным предприятиям — казенным и частным — быстрее получить станки из-за границы, многие из которых залеживались в портах Финляндии, построила железнодорожную ветку, связавшую Ижевский завод с пристанью на Каме и с железнодорожной сетью империи, организовала производство бомбометов и снарядов к ним. Комиссия пыталась ввести элементарный порядок при заключении заграничных заказов вооружения, устранить посредников, грабивших казну, и противодействовать стремлениям военного министра Англии лорда Китченера поставить заграничное снабжение России под свой контроль.

Несмотря на некоторое повышение заводами производительности, намеченные планы не выполнялись. В марте комиссия занялась организацией производства шрапнелей и гранат но французскому способу. Ознакомившись с заводами центра и юга, французские специалисты определили возможным производить до 150 тыс. гранат в месяц. Военное ведомство не слишком охотно шло на предложение союзников. Толчком опять явилась Ставка, которая дала решительное указание: «Производительность всех работ Артиллерийского ведомства должна вестись и быть доведена до минимума в наикратчайший срок. Лишнего ничего нет. Выделывать всеми способами, привлечь французов, но чтобы порох был безопасный»⁹³. 23 апреля царь утвердил предложение Военного совета о выделке 1 млн. фугасных гранат по французскому образцу. С этого времени развернула свою работу специальная Организация по заготовлению снарядов по французскому образцу во главе с генерал-майором С. Н. Ванковым. Уже в июне исполнением этого заказа были заняты 13 предприятий Московского промышленного района и 36 заводов на юге России. Организация производства снарядов французского образца явилась одним из существенных мероприятий комиссии, хотя дело это наладилось значительно позднее⁹⁴.

К весне 1915 г. выяснилось отставание производства дистанционных трубок от производства снарядов. Несмотря на принятые меры к увеличению производства трубок на казенных заводах, их не хватало. С разрешения Ставки были пущены в ход старые трубки 1891 и даже 1884 г., запасы которых составляли около 1,4 млн. штук. «Эту меру пришлось принять как самую крайнюю и рискованную, так как трубки 1884 года далеко не безопасны при стрельбе фугасными снарядами»⁹⁵.

К осени 1915 г. производство Петроградского и Самарского трубочных заводов было доведено до 7,8 млн. штук, а кроме того, проводились меры к увеличению их производительности: первого — до 7,5 млн., второго — до 6 млн. Приступлено было к строительству трубочного завода в Пензе с производством трубок до 6 млн. штук. Кроме того, еще осенью 1914 г. был сделан заказ на трубки за границей⁹⁶.

Комиссия решила провести учет станков, нужных для производства снарядов и пушек. На предприятия были посланы специалисты и инженеры Путиловского завода. Но сразу же предприятия подняли «вопль», что их обирают и мешают выполнять план. «Эта мера встретила почти непреодолимые препятствия»⁹⁷. Следовательно, попытка использовать оборудование с целью увеличить производство вооружения встретила сопротивление со стороны буржуазии, расценившей проводимую меру как нарушение ее интересов.

Во время острого кризиса на фронте со снарядами в ответ на обращение Ставки комиссия приняла ряд экстренных мер, чтобы усилить отгрузку снарядов на фронт. Это удалось сделать в конце февраля 1915 г. Со всех заводов были собраны готовые снаряды и без испытания отправлены в армию. Их набралось 112 тыс. Из Кронштадта было взято 22 тыс. гранат. За проявленное усердие вел. кн. Сергей Михайлович получил благодарность от другого вел. кн. Николая Николаевича. Вместе с благодарностью главнокомандующий выражал твердую надежду, что поставки снарядов и впредь пойдут столь же интенсивно. Этим надеждам не суждено было оправдаться.

К весне 1915 г. больших улучшений в работе военной промышленности не произошло. Промышленные предприятия не выполнили плана поставок снарядов. Недодел шрапнелей достиг к февралю 1915 г. до 0,5 млн. штук. За декабрь 1914 г. и январь 1915 г. заводы внутри страны должны были поставить 772 тыс. шрапнелей, а поставили всего 205 тыс. штук, или немного более ¼ плана (27%). Крупнейшие промышленные предприятия страны — заводы Сормовский, Ижорский, Обуховский, «Вулкан» — должны были поставить 80 тыс. снарядов⁹⁸, а не поставили ни одной шрапнели, что показывало на трудности освоения частными заводами снарядного производства. В связи с этим катастрофически ухудшилось снабжение фронта снарядами. Вместо 6 млн. снарядов, которые должен был получить фронт с декабря 1914 г. по март 1915 г., в армию было отправлено 1944,5 тыс. снарядов, или менее ⅓ необходимого количества⁹⁹. Это составляло в среднем около двух выстрелов в день на орудие.

Производство шрапнелей и гранат за 12 месяцев войны показывают следующие данные¹⁰⁰ (в тыс.):

Если сравнивать производство снарядов трехдюймовых пушек с заявленной Ставкой потребностью в них (1,2—1,3 млн. штук) еще в начале войны, то очевидно, что внутреннее производство и через год войны не поднялось до уровня требований Ставки. Только начиная с апреля 1915 г. производство снарядов перевалило за 50% заявки, а до этого времени стояло на уровне 10—25%.

Весь план производства трехдюймовых шрапнелей на год составлял 6644,5 тыс. штук¹⁰¹, или около 40% от заявки Ставки, и тот не был выполнен на 10%, что составляло 604,4 тыс. снарядов. В абсолютных цифрах был достигнут значительный рост производства — с 71,4 тыс. штук (сентябрь 1914 г.) до 1159 тыс. штук (август 1915 г.), или в 16 раз, но достигнутый прогресс удовлетворял лишь около ⅓ потребности в снарядах.

Никакие внешние закупки, какими бы значительными они ни были, не могли возместить недостатков внутреннего производства, они могли лишь несколько смягчить кризис¹⁰². Огромное количество русского золота, выплаченное Виккерсу в Англии, Канадскому обществу и Бутлеру в США, не дало никакого эффекта, так как поставщики не выполнили своих обязательств. Вместо 9,3 млн. патронов и снарядов, которые должны быть поставлены России за 1915 г.¹⁰³, поступило от Виккерса 299 тыс патронов и от французского правительства (на конец января 1916 г.) 322,4 тыс. гранат¹⁰⁴.

Следовательно, выполнение принятых обязательств колеблется в размере 6—7%. Эти цифры должны служить обвинением против бывших союзников царской России и против царского правительства и его безрассудной политики. Не следует забывать, что 1915 г. явился годом тяжелейших испытаний для русской армии. Основные силы австро-германской коалиции были брошены против России. Между тем русская армия начиная с весны 1915 г. фактически оставалась безоружной. В апреле 1915 г. Ставка настойчиво и энергично требовала снарядов, винтовок, патронов, связывая с их получением успех разработанного плана наступательной операции за Карпаты.

21 апреля 1915 г. верховный главнокомандующий потребовал от Особой распорядительной комиссии «самых энергичных сверхмер» в деле обеспечения армии боеприпасами и вооружением, а также исчерпывающей информации по этим вопросам. В это время произошел взрыв на Охтенском заводе, серьезно встревоживший Ставку. Посланная информация не удовлетворила Ставку. Она действительно находилась в прямом противоречии с наступательными планами Ставки и не содержала ничего оптимистического, за исключением разве уверений, что взрыв на Охтенском заводе не вызовет серьезных осложнений. Производство дистанционных трубок, винтовок, перспективы поступления оружия из Франции не обещали ничего хорошего. Информация заканчивалась общим заявлением о принятии мер к расширению всех производств. Однако не было известно, в чем заключались эти меры и насколько они являлись эффективными. Неудивительно, что на посланную информацию Ставка ответила довольно резко.

26 апреля вел. кн. Николай Николаевич сообщил в Петроград что армия не чувствует улучшения в снабжении снарядами, и указал на недопустимость подобного положения. Вот текст его телеграммы¹⁰⁵. «Не вижу никакого улучшения в снабжении нас патронами артиллерийскими. Подобное положение недопустимо. Обстановка требует проявления сверхэнергии, и непроявление ее ляжет на ответственность Главного артиллерийского управления. Прошу Ваше императорское высочество принять все меры и оказать все свое личное влияние. Вся Ваша работа по блестящей подготовке нашей артиллерии при таких условиях не может принести той пользы, на которую Вы вправе были рассчитывать. Генерал-адъютант Николай». В тот же день, 26 апреля, в Ставку был послан следующий ответ: «Сегодня мной была собрана Особая распорядительная комиссия по артиллерийской части для обсуждения вопроса, какие можно принять еще меры к увеличению выходов с заводов сверх уже ранее принятых. Каждый из членов комиссии имеет непосредственное наблюдение над несколькими заводами. По выслушании доклада каждого члена комиссии о ходе работ на подведомственных им заводах выяснилось, что все заводы работают своей максимальной производительностью в соответствии с их оборудованием. Увеличение производительности зависит только от ожидаемых прибытий станков. В частности, Петроградский трубочный завод работает сверх возможности. При теперешней работе он не обеспечен ни от пожара, ни от взрыва. Он работает на пределе риска непоправимого несчастья. Приблизительно в таком же положении все пороховые, взрывчатые и патронные заводы»¹⁰⁶.

Вместо оружия и патронов вел. кн. Сергей Михайлович мог послать лишь телеграмму, в которой подробно рассказано о принятых мерах. Смысл этой телеграммы сводился к тому, что надежд на скорое улучшение дела снабжения снарядами никаких нет.

В это время, как мы уже говорили выше, особенно обострился недостаток в дистанционных трубках к шрапнелям и взрывателях. Начиная с марта 1915 г. наметился острый разрыв между количеством изготовленных снарядов и дистанционных трубок, этот разрыв с каждым месяцем все увеличивался, достиг в июне 324,1 тыс. штук и привел к катастрофе. С марта по июль дистанционных трубок было выработано на 1026 тыс. штук меньше, чем снарядов. То же самое произошло с взрывателями: с февраля по июль взрывателей для гранат было выработано на 405,8 тыс. штук меньше, чем гранат. Все это привело к тому, что количество изготовленных шрапнелей и гранат определялось количеством дистанционных трубок и взрывателей и почти на 1,5 млн. штук сократило и без того небольшое производство снарядов¹⁰⁷.

Комиссия не могла широко привлечь частную промышленность к работе на армию. Все основные виды боевого снабжения артиллерии, как легкой, так и тяжелой, — снаряды, дистанционные трубки, взрыватели, порох, взрзывчатое вещество и т. д. — по-прежнему выполнялись несколькими десятками крупных заводов, частных и казенных, причем многие из них брали самые разнородные заказы, выполняли более выгодные в первую очередь и откладывали менее выгодные на более поздний срок. Заказы на шрапнели выполнялись с середины 1915 г. лишь 38 предприятиями. Комиссия даже не могла опереться на активную помощь буржуазных организаций; она оказалась не в состоянии ввести и в казенных предприятиях тот режим работы, который считала наиболее целесообразным. Тем более комиссия не смогла разрешить ряд больших принципиальных вопросов — проблему рабочей силы, топлива, металла, которые встали в связи с войной и в значительной мере определяли работу всей военной промышленности.

Мероприятия комиссии носили такой же бюрократический и узковедомственный характер, что и ГАУ. Конечно, комиссия развила бо́льшую активность, чем ГАУ, но все ее мероприятия узкоделового характера не вносили нового в методы и характер работы Военного министерства. Важнейшие предложения комиссии — прежде всего милитаризация промышленности — отклонялись Советом министров, и ее деятельность неизбежно была обречена на провал.

Впоследствии, отвечая на недоуменный вопрос черносотенца А. А. Бобринского «какие же меры принимал Совет министров всю осень и зиму?», вел. кн. Сергей Михайлович развел руками и вымолвил фразу: «Граф, увольте, на этот вопрос ответа дать не могу. Об этом мне ничего не известно»¹⁰⁸.

Лидер контрреволюционной буржуазии А. И. Гучков назвал первый год войны «потерянным годом». И это было недалеко от истины. Рассмотрение политики Военного министерства за этот год и опыт работы Особой распорядительной комиссии по артиллерийской части показывают, что правительство и Военное министерство лишь углубили свою ошибочную предвоенную политику в вопросах боевого и военно-технического снабжения армии. Они не сделали даже первых шагов в деле мобилизации промышленности и укрепления 7-миллионной армии. Потребовались новые уроки весенних боев 1915 г., которые грозили царской монархии окончательной потерей авторитета, чтобы буржуазия в куцей форме, но выдвинула вопрос об укреплении армии путем перестройки тыла, путем широких экономических мероприятий в различных областях хозяйства. Под давлением военных неудач, подъема революционного движения в стране и роста буржуазной оппозиции было решено заменить Распорядительную комиссию по артиллерийской части Особыми совещаниями. Этот шаг имел большее значение, чем простое организационное мероприятие. Он являлся уступкой буржуазии и должен был закрепить союз помещиков с буржуазией путем привлечения ее представителей к решению важнейших вопросов дальнейшего ведения войны.

Попытка милитаризации промышленности

Все воевавшие страны уже через несколько месяцев войны исчерпали свои мобилизационные запасы боевого снабжения. Даже германская армия в конце 1914 — начале 1915 г. испытывала острый недостаток в снарядах. Расход оружия и боепитания оказался настолько велик, что никакие нормы, взятые из опыта русско-японской войны, на основе которых строились мобилизационные запасы, не являлись достаточными. Поэтому военные и хозяйственные органы должны были своевременно принимать новые, решительные меры к увеличению производства на войну. Чем скорее правительство привлекало частную промышленность к выполнению военных заказов и вводило военные порядки работы на предприятиях, тем в более выигрышном положении оказывалось оно перед противником, проявлявшим медлительность. Царская Россия, имевшая слабую промышленность, должна была особо быстро перестроиться на военный лад, чтобы обеспечить снабжение огромной армии. Но в данном вопросе, как и во многих других, царское правительство проявило полный консерватизм. Оно не только не думало о мобилизации промышленности, но когда этот вопрос был перед ним поставлен Главным артиллерийским управлением и Военным министерством, не поддержало этой совершенно разумной инициативы¹⁰⁹.

В самом начале войны, 29 июля 1914 г., Главное артиллерийское управление вошло в Совет министров «С проектом правил об объявлении казенных заводов, изготовляющих предметы, необходимые для обороны государства, на особом положении». Проект был подписан военным министром В. А. Сухомлиновым и начальником ГАУ Д. Д. Кузьминым-Караваевым¹¹⁰. На «особое положение» должны были быть переведены заводы, арсеналы и мастерские военного и морского ведомств, а также те казенные заводы других ведомств, которые выполняют заказы на оборону. Список предприятий подлежал утверждению Совета министров. Следовательно, проект Военного министерства касался не всей промышленности, а лишь казенных предприятий, составлявших основное ядро военной промышленности в начале войны.

В чем заключался смысл «особого положения»? Прежде всего в закрепощении рабочих за данными предприятиями, в лишении их права перехода на другие. «Особое положение» отменяло обычное рабочее законодательство и устанавливало особый порядок работы на предприятиях. Правда, пункт II этого положения говорил о том, что продолжительность рабочего дня, количество рабочих часов в сутки и неделю, размеры заработка могут быть изменены только «с обоюдного согласия сторон». На деле же предлагалось ввести настоящую каторгу для рабочих и служащих, усиливалась ответственность, вводилось тюремное заключение за небрежное выполнение работы, за неявку на работу или «дерзость», а когда эти проступки совершались рабочими «по соглашению», тогда степень ответственности их еще более усиливалась. Проект был направлен своим острием против рабочих и рабочего движения. «Виновные» наказывались тюремным заключением от 4 месяцев до 1 года 4 месяцев. За время стачки зарплата не выплачивалась. Так выглядело «особое положение» для рабочих. Они делались целиком зависимыми от военной администрации казенных предприятий, полностью лишались своих мизерных гражданских и экономических прав и, прикрепленные к своим предприятиям, должны были затрачивать все свои силы на увеличение производства.

3 августа 1914 г. представленный проект рассматривался в особом заседании Совета министров¹¹¹. Совет министров утвердил представленный проект в принципе, но на практике признал его несвоевременным и отказался осуществить. Интересны мотивы, которыми руководствовался Совет министров. Он прежде всего обратил внимание на то обстоятельство, что «при наблюдаемом в рабочей среде общем со всем населением империи одушевлении» (??) нет нужды в особых мерах, регулирующих работу военных предприятий в данное время. Поэтому представленные правила «подлежат утверждению лишь на случай могущей возникнуть впоследствии необходимости их изменения». Так гласит сухая протокольная запись журнала Совета министров. Нетрудно видеть, что под событиями, могущими «возникнуть впоследствии», подразумевались рабочие забастовки. В августе только что было покончено с июльской забастовкой в Петрограде и Баку. Правительство попросту боялось осложнений и волнений, которые могли быть вызваны новыми правилами. На заседании присутствовал министр внутренних дел, прекрасно осведомленный о том, что борьба рабочего класса была временно сломлена. Опасно было новыми правилами задеть рабочих и вызвать новый подъем рабочего движения.

Прошло несколько месяцев. В декабре 1914 г. уже полностью выявился недостаток боеприпасов и наметился некоторый рост политической активности рабочего класса. Военное ведомство вторично вошло в Совет министров с предложением утвердить проект ГАУ, по Совет министров вторично отклонил его.

5 февраля 1915 г. благодаря настоянию вел. кн. Сергея Михайловича Сухомлинов и Кузьмин-Караваев вновь обратились в Совет министров с предложением утвердить правила «об особом положении». В представлении на этот раз выдвигались новые мотивы: а) рост революционного движения среди рабочих и б) сманивание рабочих с казенных предприятий частными заводами, которые, получая от казны авансы и бешеные прибыли, платили больше, чем на казенных заводах. В нем говорилось: «Хотя с начала войны спокойное течение работ в технических артиллерийских заведениях не нарушалось, но за последнее время были случаи демонстративных забастовок на частных Петроградских заводах, в коих начинают появляться прокламации, призывающие к агитации, направленной к прекращению войны и перемене форм правления»¹¹². Далее приводилось сообщение начальника Самарского трубочного завода о наличии «брожения» среди рабочих «еще с начала декабря», об аресте жандармами 13 декабря трех рабочих «за принадлежность к социал-демократической организации». При обыске у рабочих были найдены прокламации с призывом «к выступлению в целях прекращения войны и созыва Учредительного собрания». Таковы факты, на которые ссылалось военное ведомство.

Они показывают, что, с одной стороны, работа большевиков не прекратилась, что их влияние проникло на военные предприятия; с другой стороны, они говорят, что администрация заводов и правительство внимательно следили за настроением рабочих, вели беспощадную борьбу с революционными представителями рабочего класса. Для военного министра обстановка на военных предприятиях в конце 1914 г. внушала опасение, и он требовал введения особого режима для рабочих.

13 февраля Совет министров обсудил представление военного ведомства и вновь отклонил его, о чем председатель Совета министров известил В. А. Сухомлинова письмом от 19 февраля 1915 г.¹¹³. И на этот раз доводы министра внутренних дел оказались более убедительными, чем настойчивые указания Ставки о нехватке военного снаряжения и троекратное представление главы ведомства, более других отвечавшего за ход войны.

И. Л. Горемыкин писал В. А. Сухомлинову, что его представление отклонено потому, что оно является «при наблюдаемом ныне и удостоверенном министром внутренних дел вполне спокойном и лояльном настроении фабрично-заводского населения, несвоевременным и могущим лишь подать повод к нежелательным толкам и волнениям». Последние слова выдают «секрет». Правительство боялось вызвать волнения, поэтому и отклонило меру, к тому времени проведенную в других воевавших странах. Правда, Совет министров на этот раз не мог просто отклонить представление военного ведомства, ибо не хотел брать на себя ответственность за последствия. Для виду он пошел на некоторую уступку. На том же заседании Совета министров было вынесено решение об организации при Военном министерстве совещания для обсуждения вопроса о «прикреплении» рабочих к предприятиям и милитаризации производства. По этому предложению технический персонал предприятий, рабочие и служащие рассматривались призванными на военную службу.

Однако на этом дело не прекратилось. Дальнейшее наступление на правительство повел вел. кн. Сергей Михайлович. В феврале он написал рескрипт председателю Совета министров с просьбой утвердить проект Главного артиллерийского управления о милитаризации и подчинении особым законам военного времени частных заводов, работающих на оборону страны¹¹⁴. Но и это не могло поколебать позицию правительства. Спустя несколько дней тот же высокопоставленный свидетель, давая устные объяснения Верховной комиссии у себя во дворце, еще раз указал на эту коренную ошибку правительства¹¹⁵. Предложение великого князя и на этот раз было поддержано военным министром. По мнению В. А. Сухомлинова, предлагаемая великим князем мера аналогична с осуществленной во Франции милитаризацией заводов и преследует одну и ту же цель — «ограждение интересов государственности», т. е. буржуазии и помещиков и их политики доведения войны до победы. Но Совет миниметров, боясь осложнений с рабочим классом, категорически отказался принять предложение, которое могло бы «нарушить мирное настроение рабочих и вызвать ненужные толки и волнения». Совет министров пошел за министрами внутренних дел и торговли и промышленности, которые удостоверяли, что среди фабрично-заводских рабочих нет «никакого брожения, могущего угрожать интересам государственной обороны». Одновременно не забыли привести и другие чисто экономические соображения, почерпнутые из времен выработки положения об освобождении крестьян, — бо́льшую производительность «вольнонаемного труда по сравнению с подневольным». Совет министров принял позу защитника прогресса от сторонников «подневольного труда».

Для борьбы с переманиванием квалифицированных рабочих Совет министров рекомендовал повысить расценки их труда. Правительство соглашалось на дополнительные расходы казны, считая «такую меру во всяком случае предпочтительнее, нежели принятие каких-либо исключительных мер по отношению к личному составу обслуживающих потребности государственной обороны заводов»¹¹⁶. Оно отказалось устанавливать какие-либо ограничения в переходе рабочих и служащих с казенных предприятий на частные. В отношении же частных заводов тем более не признавалось никакой особой регламентации. Удивительно, что в конце заседания Совет министров неожиданно встал на позицию милитаризации предприятий «с объявлением всех их служащих и рабочих состоящими на военной службе» и с освобождением от призыва к строевой службе. Такое решение вопроса казалось правительству наилучшим может быть потому, что в случае недовольства рабочих последних сначала припугнули бы отправкой на фронт, а потом, в случае необходимости, осуществили бы эту угрозу на самом деле. Однако признание милитаризации как наилучшего способа «обуздания» рабочих пока что было только теоретическим.

Тем временем начала работать комиссия, образованная при Военном министерстве для проработки вопроса о милитаризации рабочих. Председателем комиссии был генерал от артиллерии Кузьмин-Караваев, не отличавшийся ни особой распорядительностью, ни смелостью своих суждений, ни даже глубоким пониманием связи между войной и проблемами экономики. Комиссия была чрезвычайно громоздкая — в ней было 24 члена, в том числе представители министерств: торговли и промышленности, внутренних дел, юстиции, морского и представители многочисленных главных управлений Военного министерства, ряда технических артиллерийских заведений и даже три человека от штаба 6-й армии, которая не воевала. Комиссия работала отнюдь не военными темпами. Чтобы провести шесть заседаний, потребовалось более полутора месяцев: первое заседание состоялось 31 марта, а последнее — 18 мая 1915 г.¹¹⁷. По окончании работ этой комиссии военный министр В. А. Сухомлинов и новый начальник ГАУ А. А. Маниковский вошли в Совет министров с новым представлением о милитаризации промышленности. В этом представлении был кратко изложен результат работы упомянутой выше комиссии.

Ссылаясь на материалы, полученные из Лондона и Парижа о милитаризации промышленности в Англии и Франции, комиссия и Военное министерство видели суть милитаризации, осуществленной у союзников, лишь в праве военных органов требовать от владельцев предприятий выполнения всякого рода военных работ или даже брать частные заводы в распоряжение казны. Рассмотрение заграничной практики привело работников военного ведомства к неправильному выводу о том, что за границей никакого личного закрепления рабочих и служащих за предприятиями не существует.

Обращаясь к русским законам, совещание находило, что законы 4 сентября и 17 октября 1914 г.¹¹⁸ дают военному ведомству возможность «обращения» частной собственности на нужды войны не в меньшей мере, чем в Западной Европе. Совещание определило, что под понятием «милитаризация промышленности» в России следует считать «возможно широкое комплектование всего контингента служащих отставными военными, отбывшими срок службы в войсках, а также запасными, которые в случае каких-либо замешательств призывались бы на действительную военную службу с оставлением их при исполнении прежних служебных обязанностей». Фактически комиссия признала возможность милитаризации для учреждений «служащих», распространив ее только на отставных военных, а не на весь персонал без ограничения. Однако и в изложенном выше чисто полицейско-юридическом понимании дела милитаризация применительно к «фабричным заведениям» была отвергнута совещанием, так как ее применение было найдено «в течение настоящей войны несвоевременным»¹¹⁹.

Между тем с рабочей силой в промышленности происходили резкие изменения, о которых было доведено до сведения совещания и с которыми оно не могло не считаться. Во время летних сельскохозяйственных работ с Ижевских заводов ушло 3 тыс. рабочих, с Сормовского — 1 тыс., с завода Посселя уволилось 700 человек, на Коломенском заводе вспыхнула забастовка. Поэтому совещание признало, при возражении представителя Министерства торговли и промышленности, необходимым известные правила, «клонящиеся к закреплению в той или иной форме служащих и рабочих в предприятиях». Однако совещание и на этот раз высказалось против издания общего закона, обязательного для всех предприятий. Было решено провести эти меры втихомолку. Военные власти должны были получить право применять в случае надобности эти ограничения, суть которых заключалась в запрещении вольнонаемным рабочим и служащим оставлять работу и предприятия без согласия администрации. Начальники казенных оборонных предприятий наделялись правом применять к подчиненным репрессии в пределах прав командиров дивизий.

Эти предложения, выработанные совещанием, были одобрены Военным советом и представлены на утверждение Совета министров. К представлению военного министра была приложена справка Министерства торговли и промышленности о забастовочном движении на частных предприятиях. Из этой справки видно, что на частных заводах с декабря 1914 г. по апрель 1915 г. было 393 забастовки, во время которых было потеряно свыше 377 тыс. рабочих дней, или 87% от общего количества потерянного времени на всех бастовавших предприятиях¹²⁰. Количество забастовок увеличилось: на апрель приходилось свыше 268 тыс. потерянных рабочих дней. Из приведенных данных министр торговли делал вывод против милитаризации, так как боялся выступлений «противоправительственных элементов». Кроме того, он полагал, что администрация предприятий легко справится с текучестью рабочих, особенно большой среди тех рабочих, которых «легко заменить», т. е. неквалифицированных. Однако остальные члены совещания и военный министр делали из этих фактов противоположные выводы. Военный министр просил дать право применять особое правило, по усмотрению военного начальства на местах, начальникам военных округов, командующим войсками и т. п. В связи с обсуждением в Совете министров правил, представленных Особым совещанием при Военном министерстве, министр торговли и промышленности обратился 26 июня 1915 г. к Горемыкину с особым письмом, в котором резко выступал против предложенной военным ведомством меры закрепления рабочих¹²¹. По его мнению, предлагаемая мера «насильственного удержания» на предприятиях невоеннообязанных рабочих может породить лишь недовольство в рабочей среде и будет истолкована рабочими как желание правительства заставить их работать на менее выгодных условиях, чем те, которые бы они получили в другом месте. Желание найти более выгодные условия работы и «побуждают работников уходить с одного места на другое».

Из письма В. Н. Шаховского мы узнаем также, что, оказывается, вопрос об обеспечении предприятий рабочей силой обсуждался в Ставке, на заседании Совета министров под председательством царя. На этом заседании верховный главнокомандующий вел. кн. Николай Николаевич высказался за то, чтобы в целях обеспечения предприятий, работающих на армию, рабочей силой рабочие и служащие, подлежащие призыву, призывались к исполнению воинской повинности и затем оставлялись на заводах «для выполнения заводских работ».

Вопрос, поднятый военным ведомством, обсуждался в Совете министров 12 и 30 июня 1915 г.¹²². В журнале заседания Совета министров кроме изложения истории вопроса повторены и мотивы, почему отклонялись ходатайства военного ведомства. Ссылаясь главным образом на соображения министра торговли и промышленности, которые были поддержаны другими членами Совета, Совет министров нашел, что ранее приводимые им мотивы «в полной мере применимы и к ныне намеченным в этой области правилам», и решил пойти навстречу ходатайствам военного ведомства, так как «не считал себя в праве препятствовать осуществлению заявленного военным ведомством предположения».

За это время произошли крупные перемены в военном ведомстве — В. А. Сухомлинов был заменен генералом А. А. Поливановым, ставленником думских кадетско-октябристских кругов. Уже функционировало Особое совещание по обороне государства. Совет министров, высказавшись принципиально против предложенной меры, решил в то же время не препятствовать военному ведомству в проведении намеченных им мероприятий. Но дело было окончательно погублено новым управляющим Военным министерством А. А. Поливановым. То ли по неосведомленности, но, вероятнее всего, считаясь с отрицательным отношением буржуазных кругов ко всякого рода проектам В. А. Сухомлинова и с отрицательной позицией министра торговли и промышленности, А. А. Поливанов решил не связывать себя с защитой проекта, поступившего до его прихода в министерство от В. А. Сухомлинова. Как гласит сухая протокольная запись, А. А. Поливанов «склонен считать введение в действие представленных на уважение Совета министров правил пока еще преждевременным». Ссылаясь уже на Поливанова как главу военного ведомства, Совет министров «предпочел отложить» утверждение предложенного проекта впредь «до дальнейших по сему предмету со стороны военного ведомства заявлений». Попытка Военного министерства приспособить промышленность к условиям военного времени путем открытого похода против рабочего класса после года волокиты, наконец, была провалена руками «либерального» военного министра Поливанова.

Таким образом, рассмотрение дела о милитаризации промышленных предприятий показывает, что всякая, даже частичная, постановка вопроса об изменении существовавших до войны порядков встречала решительный отпор со стороны самого правительства. Причины такого отношения правительства чисто политические — боязнь новыми мероприятиями толкнуть рабочие массы на путь антиправительственной борьбы и выступлений.

Против всяких попыток регламентации производства со стороны правительства решительно выступила русская буржуазия. Буржуазия не видела никакой выгоды в этом проекте. Она стремилась лишь к закреплению за предприятиями кадров рабочих путем освобождения их от призыва в армию. И она добилась этого.

12 июня 1915 г. военный министр внес в Совет министров правила об оставлении на предприятиях, работавших на оборону, военнообязанных рабочих и служащих. Их работа на предприятии объявлялась столь же обязательной, «как и служба в армии». По этим правилам, рабочие карались за оставление работы в предприятиях и за забастовки по военно-уголовным законам. Мышиная возня в правительстве закончилась. Новое предложение А. А. Поливанова по существу ничем не отличалось от предложений В. А. Сухомлинова милитаризовать промышленность. Проект односторонне был направлен против рабочих. Он привязывал рабочих к предприятиям и старался сделать из них послушное орудие воли начальства. Через несколько дней И. Л. Горемыкин известил А. А. Поливанова, что Совет министров «не встретил препятствия к направлению настоящего дела на законодательное рассмотрение»¹²³.

Однако на изложенном нами дело не кончилось. Уже в Особом совещании по обороне на протяжении многих месяцев тянулся вопрос о мобилизации промышленности, под которой и думские «либералы» и крайние правые собственно понимали, не действенные меры государственного контроля над промышленностью и прибылями, а дальнейший нажим на рабочих, снижение их жизненного уровня, возможность безграничной эксплуатации рабочих и т. д. Временные выступления министра торговли и промышленности и русской буржуазии против предлагаемой милитаризации были продиктованы отнюдь не интересами рабочих, а интересами свободы эксплуатации буржуазией рабочего класса. Однако длинная канитель в правительстве по этому вопросу, сама возможность в течение целого года обсуждать один и тот же вопрос характеризуют стиль и методы работы правительства в обстановке войны, все тяжести которой были возложены на плечи народа как на фронте, так и в тылу. Вся политика правительства строилась от случая к случаю, покоилась на необоснованном оптимизме, что все «образуется» и с помощью союзников война будет скоро выиграна. Между тем уже в начале 1915 г. было видно, что война скоро не окончится. Экономическая и военная политика правительства в первые девять месяцев показывает, что царское правительство не провело мероприятий по подготовке тыла страны к длительной, большой войне, которая потребует призвать под ружье 17—18 млн. человек.