А. Л. Сидоров. Экономическое положение России в годы первой мировой войны, 1973 г., стр. 450-499

Раздел второй
ВОЙНА И НАРОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО

Глава третья
СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ И ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС

Упадок материально-технической базы сельского хозяйства

Перестройка хозяйственной жизни страны на военный лад происходила не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве. На примере промышленности мы видели, какие трудности испытывала Россия в процессе создания военной экономики. Эти трудности были и в сельском хозяйстве, которое медленно, но неуклонно поддавалось дезорганизующему влиянию войны.

Первым по времени и наибольшим по силе ударом, нанесенным войной сельскому хозяйству, была мобилизация людей на войну. До войны в кадровой армии царской России насчитывалось 1,4 млн. чел., уже по первой всеобщей мобилизации в войска было призвано 3,9 млн. человек, а до конца 1914 г. — еще 1,2 млн. В течение 1915 г. в связи с большими летними потерями было призвано еще 5 млн. человек. Таким образом, к концу 1915 г. под ружье было поставлено 11,5 млн. человек. В течение первой половины 1916 г. было мобилизовано сравнительно с 1915 г. немного — 775 тыс. человек, по с июня 1916 г. по ряду мобилизации было взято почти 2 млн. человек (1970 тыс.), в течение первых двух месяцев 1917 г. было взято еще 630 тыс. человек. Таким образом, с начала войны армия поглотила 14,9 млн. человек, не считая 200 тыс. переосвидетельствованных белобилетников ¹.

В силу аграрного характера страны и огромного преобладания сельского населения подавляющая часть армии комплектовалась из крестьян. По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1917 г., только из 47 губерний Европейской России было взято в войска 10 932,6 тыс. человек ². По 50 губерниям и областям призванные в армию составили 47,4% всего трудоспособного мужского населения сельских местностей, причем в восьми губерниях было взято из деревни более 50% трудоспособных мужчин рабочего возраста, в 1917 г. — только 8 ³.

Если в первый год войны говорили, что взято только избыточное население, то последующие мобилизации забрали основных работников крестьянского хозяйства. Ушедших заменили старики, женщины и дети.

Первая (всеобщая) мобилизация 1914 г. была объявлена в разгар уборочных сельскохозяйственных работ, но она не могла еще остро сказаться на их ходе, и урожай 1914 г. убрали. На первых порах в деревне имела некоторое значение взаимопомощь и общественное содействие семьям призванных в войска глав семей. Но эта взаимопомощь очень скоро стала сходить на нет: число семей без работников быстро росло, помогать нужно было половине хозяйств, а наличные рабочие руки и скот таяли.

В. П. Милютин, исследуя вопрос о сельскохозяйственных рабочих, приходил к выводу, что в 1914 г. в целом по стране острого недостатка в рабочей силе еще не чувствовалось, а недостаток рабочих рук в отдельных районах был не сильнее обычного и объяснялся «не вообще недостатком сельскохозяйственных рабочих в стране, а отсутствием планомерности и организации в распределении имеющихся в наличности рабочих масс» ⁴. Это вполне понятно, если учесть, что до войны в российской деревне было значительным аграрное перенаселение. Но уже осенние работы в районах использования пришлой рабочей силы — Причерноморье и Северный Кавказ — производились при известном недостатке рабочей силы.

Дело резко меняется в 1915 г. Недостаток рабочих рук начал ощущаться в разной степени повсеместно, особенно во время уборки хлебов. Недостаток мужской рабочей силы давал себя знать в разных районах по-разному. В промышленных районах с развитым отходом крестьян в города сельское хозяйство и до войны в значительной мере велось женщинами; здесь влияние мобилизации в первое время сказывалось меньше, пока еще не слишком сократилось количество тягловой силы. В черноземной же полосе замена мужского труда женским происходила с большими трудностями. Наибольшие затруднения с рабочей силой стали испытывать южные губернии. В целом в 1915 г. 81% губерний дали сообщения о недостатке рабочих рук ⁵.

Убыль рабочих рук в сельском хозяйстве частично восполнялась трудом военнопленных и беженцев. В делах Главного управления Генерального штаба сохранилась карта с обозначением территории, на которой использовался труд воепнопленных в сельском хозяйстве в 1915 г., и лагерей военнопленных, занятых в промышленности ⁶. Помещенная на карте таблица содержит данные о распределении военнопленных по ведомствам, из которой видно, что к 1 сентября 1915 г. в России насчитывалось 553,2 тыс. военнопленных, в том числе в распоряжении Министерства земледелия 326,5 тыс. человек, или 59% всех военнопленных, в распоряжении Министерства торговли и промышленности — 88,4 тыс. человек, или 16%, Министерства путей сообщения — 70,6 тыс. человек, или 12,8%, Министерства внутренних дел — 30,4 тыс. человек, или 5,5%, Военного министерства — 37,3 тыс. человек, или 6,7%. Таким образом, ведомство земледелия получило для сельскохозяйственных работ в 2 с лишним раза больше военнопленных, чем промышленность и транспорт, вместе взятые.

Как показывают архивные материалы военных округов, подавляющая часть военнопленных направлялась в помещичьи имения, и прежде всего в имения крупных помещиков: они получали пленных по личным ходатайствам непосредственно из окружных лагерей ⁷. Значительные группы пленных — от 1000 до 10 000 человек — получали губернские и уездные Земства для распределения по хозяйствам — главным образом среди помещиков и отчасти зажиточных крестьян ⁸. Земства отказывали крестьянам в предоставлении военнопленных как по недостатку их для удовлетворения нужд помещичьих хозяйств, так и потому, что крестьяне, требуя по одному—два человека, не могли организовать охрану военнопленных ⁹. Таким образом, труд военнопленных мог быть известным облегчением лишь для помещичьих хозяйств, но и то лишь отчасти, поскольку количество их было сравнительно невелико. Еще меньшее значение имел труд беженцев, которых на сельскохозяйственных работах было занято до 300 тыс. человек.

К весне 1916 г. число военнопленных составило 818,1 тыс. человек, из которых в распоряжении Министерства земледелия было 460,9 тыс. человек, или 56,3%. К осени 1916 г. число пленных возросло до 1114,4 тыс. человек, а в ведомстве земледелия — до 646,0 тыс. человек ¹⁰. И к этому времени ведомство земледелия располагало вдвое большим количеством пленных, чем ведомства торговли и промышленности и ведомство путей сообщения, вместе взятые. Однако недостатка рабочей силы, созданного мобилизациями, помещики покрыть не могли.

Министерство земледелия в 1916 г. добилось временного отпуска с тыловых работ Юго-Западного фронта нескольких сот тысяч крестьян, что несколько смягчило нехватку рабочих рук во время уборки урожая, но устранить ее не могло.

О том, как остро испытывался недостаток рабочих рук во время уборки, свидетельствует следующий факт. В июле 1916 г. в разгар уборочных работ правительство решило провести новый призыв в армию. Это вызвало решительное сопротивление членов Особого совещания по обороне. Несмотря на попытку военного министра Д. С. Шуваева снять этот вопрос с обсуждения, так как он находился «вне сферы ведения Совещания», обсуждение его все же состоялось. Тон задал Родзянко, и сам испытывавший недостаток рабочей силы в имении. По его словам, призыв грозил не только потерей огромного количества зерна, но и голодом населения. «Голод настанет неизбежно не только внутри страны, но и в армии, которая черпает свое продовольствие из того же тыла, с голодной же армией мы победы не достигнем» ¹¹. Выступление Родзянко было поддержано рядом членов Совещания. Член Государственного совета В. И. Гурко, помещик Воронежской губернии, прямо заявил, что «назначенный призыв угрожает гибелью государства; в 1915 г. армия была оставлена без оружия и тяжело пострадала вследствие этого; ныне назначенный призыв грозит не меньшими последствиями» ¹². В результате призыв пришлось отложить на август.

Недостаток рабочих рук мог быть смягчен также усиленным использованием сельскохозяйственных машин. Но, как известно, степень механизации сельского хозяйства в России была весьма низкой. Сельскохозяйственные машины имелись лишь в помещичьих и кулацких хозяйствах, основная же масса крестьян машин не имела. Лишь металлические плуги и бороны получили известное распространение, а в ряде районов еще господствовали соха и деревянная борона. Снабжение деревни сельскохозяйственными машинами и усовершенствованным инвентарем с самого начала войны стало резко сокращаться. До войны Россия почти 50% потребности в машинах удовлетворяла привозом из-за границы, а с началом войны этот привоз резко сократился, что видно из следующих данных:

^* «Статистический сборник за 1913—1917 гг.» вып. II. М. 1922. стр. 16—19.

---

Резкое сокращение импорта машин произошло в 1915 г., последующие годы не дали улучшения.

Внутри России за 1914—1916 гг. машин было произведено менее 50% по сравнению с 1913 г. Весной и осенью 1915 г. прошли три совещания по вопросам сельскохозяйственного машиностроения, которые установили, что русские заводы уже в начале войны производили машин только на 21,4 млн. руб., что составляло лишь ⅙ от довоенной производительности. Директор департамента земледелия рассчитывал, что производство сельскохозяйственных машин в 1916 г. достигнет 60% от производства 1912 г. Даже если бы эти предположения оправдались, все равно нельзя было говорить о машинизации сельского хозяйства. На пути производства сельскохозяйственных машин встали два препятствия — недостаток топлива и нехватка металла. В результате крупные заводы сельскохозяйственных машин сильно сократили свое производство, более же мелкие либо полностью перешли на военные заготовки, либо закрылись.

В какой мере была ограничена производственная способность заводов, по причинам от них не зависящим, дает представление следующий факт. Чтобы удовлетворить годовую потребность в машинах, заводы должны были получить 17 млн. пуд. черного металла. Металлургический комитет назначил им лишь 4 млн. пуд., в результате чего представилось бы возможным изготовить 20—25% того количества орудий, в которых нуждается наше сельское хозяйство. За первое полугодие 1916 г. фактически удалось получить только 600 тыс. пуд. металла, а потом отпуск металла был прекращен с обещанием возобновить его лишь с 1 октября. Если за оставшиеся три месяца до конца года заводам удалось получить еще 400 тыс. пудов металла, то вместе взятое давало возможность выполнить производство машин в пределах 5—8% годового плана.

На 1917 г. Министерство земледелия планировало вновь получить 4 млн. пуд. металла и, кроме того, заказать за границей 6 млн. пуд. Эти предположения нельзя было считать сколько-нибудь реальными. Успех внутреннего производства сельскохозяйственных машин целиком связывался с восстановлением Холуницких металлургических заводов (Вятская губерния) и кустарными мастерскими. Также планировалось значительно увеличить покупку машин за границей. В 1916 г. было закуплено 29 тыс. уборочных машин, на 1917 г. собрались заказать за границей до 100 тыс. уборочных машин на сумму в 29 млн. руб. Этим планам не суждено было осуществиться.

Удовлетворение потребности в простых косах и то представляло сложную проблему, так как большая часть кос до войны ввозилась из Австрии. В связи с эвакуацией из Вильно крупного завода кос Посселя, дававшего 3,2 млн. кос, в стране остался лишь один Артинский завод, который, даже по окончании его оборудования, едва ли мог удовлетворить более 15% нашей годовой потребности в косах. Было намечено строительство 6 кустарных учебных мастерских по производству кос с общей годовой производительностью в 250—300 тыс. штук. Ясно, что такие меры не могли удовлетворить потребности в косах.

Война сильна подняла интерес к трактору. Однако дальше предварительных разведок в этом направлении ничего не было сделано. В стране нашлось 7 заводов, изъявивших согласие оборудовать тракторные отделения. На 1917 г. было намечено выписать до 300 машин разных марок в качестве «образцов для копирования, усовершенствования и приспособления тракторов к нашим условиям».

9 октября 1916 г. Особое совещание по продовольствию поручило департаменту земледелия «в срочном порядке» разработать вопрос о снабжении сельского хозяйства машинами и орудиями. В представленной департаментом справке указывалось на сокращение запашки и на дальнейшие затруднения в этом отношении, с которыми департамент земледелия намерен был бороться путем увеличения числа машин в сельском хозяйстве. Что же было сделано в этом отношении? Оказывается, в 1916 г. была уже выписана партия тракторов (40 штук), шедших через Владивосток, к сезону 1916 г. было доставлено 35 тыс. уборочных машин из Америки и Швеции и 10 тыс. изготовлено в России. На 1917 год было заказано трем американским и шведским заводам 100 тыс. машин (85 тыс. машин в Америке и 15 тыс. в Швеции) и строился новый завод по производству кос. На 5 млн. руб. было закуплено станков, инструментов и материалов, необходимых для ремонта сельскохозяйственных машин. Для 38 заводов сельскохозяйственных машин было передано около 600 тыс. пуд. сортового железа и чугуна, потребность же измерялась до войны в одном сортовом железе в 13 млн. пуд. Эти цифры дают наглядное представление о катастрофическом упадке сельскохозяйственного машиностроения.

До сих пор в нашей литературе приводятся весьма приблизительные данные о падении внутреннего производства сельскохозяйственных машин. Представляется полезным определить его действительные размеры. В нашем распоряжении имеются данные о ввозе машин и орудий из-за границы ¹³ и об общем потреблении машин до войны и в годы войны ¹⁴. Но эти данные несоизмеримы, поскольку первые приводятся в пудах, а вторые — в рублях. Цены же пуда ввезенных машин мы знаем лишь по 1915 г. В 1914 г. пуд импортируемых машин обходился (без запасных частей) 5 руб. 58 коп., в 1915 г. — 7 руб. 92 коп., т. е. цена возросла на 42% ¹⁵. Если условно принять такой же процент роста цен в 1916 г., то можно все данные привести к одному измерителю, например к рублю, и тогда мы получим приблизительно правильное представление о доле ввоза и внутреннего производства машин. Но при этом следует учесть рост цен на сельскохозяйственные машины на внутреннем рынке ¹⁶.

Произведенные нами расчеты можно выразить в виде таблицы (см. табл. 20).

Как показывает приведенный расчет, внутреннее производство сельскохозяйственных машин и орудий в годы войны катастрофически падало. Общее же потребление машин и орудий в сельском хозяйстве сократилось еще более значительно.

До сих пор речь шла о снабжении новыми машинами и орудиями. Но, конечно, кроме новых машин в сельском хозяйстве имется какой-то наличный парк машин, приобретенных еще до войны, и об изменении степени механизации сельского хозяйства можно судить лишь по изменениям количества и качества всего машинного парка. С этой целью возьмем ежегодные данные о стоимости приобретенных машин и орудий и допустим в соответствии с общепринятыми в то время нормами, что машины и орудия изнашивались ежегодно на ¹/₁₀ первоначальной стоимости. При таком допущении мы должны будем считать пришедшими к началу 1914 г. в полную негодность все машины, приобретенные до начала 1905 г. Машины, приобретенные в 1905 г., сохранили к 1914 г. только ¹/₁₀ своей первоначальной стоимости, приобретенные в 1906 г. — ²/₁₀ стоимости, купленные в 1907 г. — ³/₁₀ и т. д. Аналогично этому к 1 января 1915 г. от стоимости машин покупки 1906 г. сохранялось ¹/₁₀; покупки 1907 г. — ²/₁₀ и т. д. Беря суммы ежегодного ввоза и производства, т. е. общего потребления машин за 1905—1916 гг., и произведя соответствующие вычисления по указанному методу, получим следующие данные о стоимости наличного парка машин и орудий в сельском хозяйстве ¹⁷.

Эти данные показывают, что к началу войны в сельском хозяйстве России годных для работы машин, орудий и инвентаря фабрично-заводского изготовления имелось, по примерному, конечно, расчету, на сумму 408 млн. руб. Любопытно определить реальное значение этой цифры, что можно сделать сравнением ее с количеством посевной площади. По данным Всероссийской урожайной статистики Центрального статистического комитета, в 1914 г. в Российской империи имелось засеянной площади 106 846,6 тыс. дес. земли ¹⁸. Следовательно, на десятину посева приходилось действующих машин и орудий стоимостью в среднем 3 руб. 82 коп., а если учесть, по трехпольному севообороту, пар, то на десятину пашни приходилось стоимости машин и орудий только 2 руб 55 коп. Эта цифра свидетельствует о крайне низком уровне технического оснащения сельского хозяйства России к началу первой мировой войны. Возьмем для сравнения данные об уровне технического оснащения некоторых передовых частновладельческих хозяйств капиталистического типа, относящихся к рассматриваемому периоду. Например, в Гутянском имении наследников Л. Е. Кениг (Харьковская губерния) на десятину пашни приходилось сельскохозяйственных машин и инвентаря на сумму 15 руб. 98. коп. ¹⁹. В Голозубинецком имении В. В. Скибневского (Подольская губерния), состоящем из двух экономий — Голозубинцы и Мелания, соответственно на сумму 11 руб. 30 коп. и 17 руб. 80 коп. ²⁰, а в имении Поповка С. К. Дерсевиля (Подольская губерния) — по 70 руб. на десятину ²¹. Если же учесть, что даже передовые хозяйства помещиков испытывали недостаток в машинах и широко пользовались крестьянским инвентарем, станет ясно, насколько низка была обеспеченность сельского хозяйства в целом машинами и орудиями промышленного изготовления. В сельском хозяйстве России, таким образом, наблюдалось безраздельное господство ручного труда. Отсюда ясно, какой ущерб должны были нанести селькохозяйственному производству мобилизации мужской рабочей силы

Поступление в деревню машин в 1914 г. превысило в незначительном размере износ, и общая стоимость действующего парка на 1 января 1915 г. превысила уровень предыдущего года на 4,2%. Но уже в 1915 г. сумма стоимости машин и орудий снизилась на 7,3%. Особенно большое снижение действующего парка машин произошло в 1916 г. — 22,4% к довоенному уровню.

К приведенным данным следует сделать поправку на то, что часть машин, учтенная нами в числе действующих, в действительности по ряду причин не могла использоваться. Среди этих причин нужно назвать прежде всего сокращение, а затем и полное прекращение ремонта машин из-за отсутствия запасных частей и металла, а также вследствие мобилизации кузнецов. Часть машин простаивала из-за отсутствия машинистов и механиков, призванных на войну. Жатки простаивали из-за нехватки сноповязального шпагата, производство которого так и не было налажено в годы войны, несмотря на усилия Министерства земледелия.

Министерство предпринимало некоторые меры по налаживанию производства машин и орудий на заводах сельскохозяйственного машиностроения, но, как указывалось выше, этому мешал прежде всего недостаток металла, который шел преимущественно на заводы, изготовлявшие военные материалы; к тому же владельцы заводов сельскохозяйственных машин сами были больше заинтересованы в производстве предметов боевого снабжения, чем в изготовлении сельскохозяйственных машин.

Изменения коснулись и другого важнейшего элемента сельскохозяйственного производства — тягловой силы. Как известно, единственным видом тягловой силы в дореволюционной России являлись лошади и волы. Механическая тягловая сила была представлена крайне немногочисленными локомобилями и тракторами — общая мощность двигателей в сельском хозяйстве не превышала 0,8% всей энерговооруженности сельского хозяйства ²².

В общей массе рабочего скота наибольшее значение имели лошади. Так, по данным Всероссийской переписи 1916 г., в Европейской России насчитывалось 15 841,2 тыс. лошадей 4 лет и старше, тогда как волов и быков — 374,9 тыс. голов, т. е. всего лишь 0,02% от суммы этих цифр. Поэтому положение с тягловой силой в сельском хозяйстве зависело прежде всего от изменений в поголовье лошадей.

В целом в России до войны был, несомненно, количественный излишек лошадей. В книге «Развитие капитализма в России» В. И. Ленин писал, что «в России число лошадей в сельском хозяйстве ненормально высоко по отношению к культурной площади. В мелкокрестьянской стране это и не могло быть иначе» ²³. Это ненормальное отношение имело место лишь в крестьянском хозяйстве. В помещичьем хозяйстве, наоборот, ощущался явный недостаток лошадей по сравнению не только с размерами находящейся в собственности помещиков пашни, но и с размерами собственной запашки. Характерно при этом, что помещики в массе своей в предвоенные годы не старались довести поголовье рабочих лошадей до соответствия с размерами полевого хозяйства. Сравнение данных военноконских переписей 1900—1905 гг. с переписью 1912 г. показывает, что количество рабочих лошадей у частных владельцев с 1968,8 тыс. голов сократилось до 1957,7 тыс. голов, т е на 0,6% ²⁴. Объяснением этому факту является прежде всего то, что крестьянское хозяйство, имевшее излишек лошадей, служило для помещичьего хозяйства источником тягловой силы в одних случаях — для большинства или всех работ (например, в чисто отработочных хозяйствах), в других — для срочных массовых работ — возка снопов, возка зерна и т. д. При этом крестьянское хозяйство несло на себе все невыгоды содержания лошади на клочке земли, а помещичье хозяйство по дешевке нанимало крестьянскую тягловую силу. Но, не имея достаточного количества тягловой силы, помещичье хозяйство было несомненно в зависимости от крестьян не только в отношении рабочих рук, но и рабочего скота. «Возка хлебов, — говорил на съезде объединенного дворянства в 1910 г. помещик Н. А. Павлов, — это период работы, в который землевладельцы будут еще долго находиться в полной зависимости от местного населения» ²⁵. Поэтому всякое изменение в крестьянском хозяйстве в части рабочей силы и лошадей немедленно должно было сказываться на помещичьем хозяйстве.

В годы мировой войны крестьянскому поголовью рабочих лошадей был нанесен чувствительный урон. Как показывают последние подсчеты, с начала войны до свержения царизма по мобилизациям, реквизициям, а также частично в порядке закупок было взято для армии 2,6 млн. лошадей. При этом поголовье рабочего скота не претерпело больших изменений, поскольку убыль в значительной мере покрывалась приростом молодняка, который до войны нередко представлял обузу и уничтожался, а в годы войны стал усиленно сохраняться. Об изменениях в поголовье рабочих лошадей мы не можем привести сколько-нибудь точных данных, поскольку данные переписей, проводившихся в 1916 и 1917 гг., совершенно не сравнимы с данными военноконских переписей, крайне заниженными. Для сравнения возьмем лишь те губернии, где в предвоенные годы проводились земские подворные переписи крестьянских хозяйств. Таких губерний, в которых переписи проводились не ранее 1910 г., насчитывается 17, но данные по лошадям мы можем сравнить с переписью лишь по 13 губерниям. При этом мы возьмем для сравнения данные всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 г. Это сравнение дано в табл 21.

Таблица показывает, что из 13 губерний поголовье рабочих лошадей уменьшилось в 5 губерниях, в остальных 8 губерниях количество лошадей несколько возросло, причем в Тульской — на 20,2%. Рассматривая географическое размещение происшедших изменений, можно заметить, что количество лошадей значительно уменьшилось в нечерноземных губерниях и возросло в черноземных, хлебопроизводящих губерниях. Причин, объясняющих это явление, несколько. Во-первых, со времени переписи до начала войны южные губернии давали некоторый прирост поголовья. Во-вторых, в черноземные губернии направлялся основной поток беженцев, приводивших с собой некоторое количество скота. В-третьих, всеобщая перепись 1917 г., по-видимому, полнее охватывала учетом крестьянские хозяйства, чем земские переписи, что отчасти можно видеть по значительному росту числа хозяйств, превышавшему нормы ежегодного дробления хозяйств. В-четвертых, в некоторые, ближайшие к фронту губернии, направлялись выбраковывавшиеся армией лошади. В-пятых, через эти губернии шли гурты скота на фронт, и при том в беспорядке, который царил в области снабжения фронта, часть скота оседала в деревне, не достигнув мест назначения. И, наконец, существовала важнейшая, на наш взгляд, причина, о которой мы скажем ниже.

Следует заметить, что если все количество лошадей дало уменьшение на 1,2%, то количество хозяйств в то же время увеличилось на 5,6%, т.е. рост поголовья лошадей значительно отставал от роста числа хозяйств. Расчет показывает, что если до войны на 100 хозяйств приходилось 114 рабочих лошадей, то в 1917 г. — 107.

^*) З. М. и Н. А. Свавицкие. Земские подворные переписи 1880—1913. Поуездные итоги М., 1926, стр. 186—187, 196—197, 210—211, 220—221, 234—235 242—243, «Материалы подворной переписи Волынской губернии 1910 г.». Житомир, 1914, стр. 214, 225, 228, 239. «Материалы по подворному обследованию животноводства Тамбовской губернии в 1912 году», т. 1—2, Тамбов, 1913, прилож. 1. «Итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г. по Вятской губернии», Вятка, 1916, стр. 179, 182, «Итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 г. по Новгородской губернии», Новгород, 1920, стр. 144. «Поуездные итоги Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 года по 57 губерниям и областям» — «Труды ЦСУ» т. о. вып. 2, М., 1923, стр 14—15, 18—19, 26—27, 38—39, 70—71, 86—87, 94—95, 102—103, 110—111, 118—119, 120—127, 130— 131.

---

Так обстоит дело, если рассматривать изменения поголовья лошадей с одной только количественной стороны ²⁶. Но этого недостаточно. Надо учитывать, что в армию выбирались самые лучшие лошади, и поэтому урон, нанесенный мобилизациями, далеко не пропорционален доле мобилизованных лошадей.

Кроме всего прочего, необходимо учесть, что остававшиеся в деревне слабосильные старые лошади или молодняк использовались не только на сельскохозяйственных работах, но должны были нести на себе тяготы натуральных повинностей, намного увеличившихся в годы войны, особенно подводную повинность (вывозка дров к заводам и железным дорогам, хлеба для армии и т.д. и т.п.).

Особо следует указать, что в годы мировой войны увеличилась неравномерность распределения тягла между отдельными группами крестьянских хозяйств. Об этом можно судить хотя бы по тому, что в ходе войны ускоренным темпом шел процесс обезлошадения разорявшейся бедноты. О росте числа безлошадных хозяйств дает представление табл. 22.

^*) Источники те же что и в табл № 21, а также «Календарь и памятная книжка Владимирской губернии на 1913 г.», Владимир, 1912, стр. 115.

---

Данные табл. 22 отчетливо показывают значительный рост количества хозяйств без рабочего скота по всем перечисленным губерниям, за исключением Волынской и Вятской, где, как и в других прифронтовых губерниях, беженцы отдавали скот почти или совсем задаром. Особенно следует отметить, что рост доли безлошадных хозяйств в ряде губерний шел при сохранившемся или даже при увеличивавшемся поголовье лошадей, например в Калужской, Пензенской, Полтавской, Самарской, Симбирской, Тамбовской, Тульской и Харьковской губерниях. Из этого следует сделать вывод, что в черноземных, хлебопроизводящих губерниях особенно заметен был рост разорения бедноты при одновременном усилении зажиточных групп крестьян. Конечно, данные эти недостаточны для детальной характеристики процесса расслоения крестьянства, но общая тенденция, без сомнения, выявляется. Относительно нечерноземных губерний предположительно можно говорить об общем обеднении крестьянства, за исключением небольшой группы кулацких хозяйств.

По всем 14 губерниям и частям губернии количество хозяйств без тягла увеличилось на 17,6%. Если до войны такие хозяйства составляли среди крестьян 28,7%, то к 1917 г. они составили уже 33,3%. Общее число хозяйств, как показано в табл. 22, возросло на 211,6 тыс., а число безлошадных — на 197,3 тыс. Отличие рассматриваемого периода от мирного времени состояло, между прочим, в следующем. Если, например, за период с 1888—1891 гг. до 1896—1900 гг., как указывал В. И. Ленин, весь прирост дворов пошел на увеличение числа безлошадных и однолошадных крестьян ²⁷, то в годы первой мировой войны почти весь он пошел на увеличение числа безлошадных дворов.

Это обстоятельство имело большое значение не только для крестьянских хозяйств, беднейшая часть которых утрачивала возможность продолжать производство, но и для помещичьего хозяйства, поскольку лишились рабочего скота как раз те хозяйства, которые служили главными объектами полукрепостнической эксплуатации, поставляя рабочую силу и рабочий скот в помещичьи экономии. Но и те хозяйства, которые сумели сохранить рабочий скот, в большинстве не могли работать у помещиков ввиду мобилизации мужчин. Следовательно, недостаток тягла у помещиков был связан не столько с абсолютным недостатком лошадей в деревне, сколько опять-таки с нехваткой рабочих рук.

В годы войны резко сократилось снабжение сельского хозяйства минеральными удобрениями. До войны в России расходовалось в год 46 млн. пуд. искусственных удобрений (1913 г.), 75% которых ввозилось из Германии и 13% производились в России. Снабжение минеральными удобрениями на 1917 г. было намечено в 13 млн. пуд., но для производства суперфосфата «предполагалось» еще оборудовать ряд заводов.

Сокращение потребления минеральных удобрений в сельском хозяйстве России к 1916 г. по сравнению с довоенным 1913 г. представляется в следующем виде (в тыс. пуд.) ²⁸.

Общее потребление минеральных удобрений в 1916 г. не достигло десятой доли довоенного потребления, по азотистым удобрениям упало до ¹/₁₃, а по калийным едва составило сотую долю довоенного количества.

Огромная убыль людской рабочей силы, сокращение поголовья рабочего скота и подрыв технической базы сельского хозяйства неминуемо приводили к сокращению посевных площадей и снижению урожайности. Необходимо отметить еще одно очень важное обстоятельство — разрыв экономических связей сельского хозяйства с мировым рынком, с которым оно было связано до войны тысячью нитей. Целые районы России работали почти исключительно на экспорт. Украинская и кубанская пшеница, ячмень, сибирское масло являлись экспортными товарами. За пятилетие перед войной (1909—1913 гг. ) Россия вывозила ежегодно 727,4 млн. пуд. хлеба. Только по пяти хлебам — пшеница, рожь, ячмень, овес и кукуруза — ежегодный экспорт достигал 639 млн. пуд. Около ⅓ всего экспорта направлялось в Германию и Австрию (около 250 млн. пуд.). Экспорт хлеба в 1914 г. уже сократился на 50% — 377 млн. пуд., а затем катастрофически упал до 38,9 млн. пуд. в 1915 г. ²⁹ Мы не будем уже говорить об экспорте продуктов животноводства, сахара и т. д. Выступление Турции на стороне Германии совершенно отрезало сельское хозяйство от английского и итальянского рынков. Начался процесс медленной перестройки экономических связей, приспособления их к потребностям внутреннего рынка. Хотя правительственные покупки в значительной мере расширили и углубили покупательную способность внутреннего рынка, но они, конечно, не могли дать того, что давал мировой рынок.

Приспособление сельскохозяйственного рынка к новым условиям, обусловленным войной, началось немедленно. «В течение некоторого периода времени между объявлением войны и началом правительственных закупок продуктов сельского хозяйства для нужд армии хлебные рынки находились в полной угнетенности, и хлеб, даже по пониженным расценкам, с трудом находил покупателей. Зато в дальнейшем указанные закупки становятся одним из главнейших факторов, определяющих состояние хлебного рынка, и значительно меняют обычные условия реализации урожая. Создав прежде всего вообще отсутствовавший до того спрос на хлебные продукты, эти закупки открыли, кроме того, для сельских хозяев возможность сбыта своих продуктов, помимо посредников-скупщиков непосредственно в руки потребителя — казны и этим значительно сузили обычную область частной хлебной торговли» ³⁰. В итоге опасения на счет возможности выгодной реализации товара не оправдались, и большинство продавцов и торговцев сбыли свой товар на выгодных условиях.

Крупные покупки интендантства являлись одной из причин быстрого повышения цен на продукты сельского хозяйства. Значение этого факта было подмечено уже в первый год войны. Хотя правительственные закупки у производителей и сдерживали частный хлебный оборот, однако они не могли уничтожить ни спекуляцию, ни искусственное вздутие цен. Поэтому, как только начались правительственные заготовки для армии, последовало повышение цен, причем к весне «надбавки к осенним ценам достигали в некоторых местностях 100 и более процентов. Указанное явление захватило все без исключения хлеба и наблюдалось не только в Европейской России, но и в Западной Сибири, откуда вывоз был сопряжен с немалыми затруднениями». ³¹

Рост цен на хлеб и продукты сельского хозяйства еще не являлся показателем устойчивости конъюнктуры и благоприятных условий для развития производства сельского хозяйства. Быстро растущие цены свидетельствовали скорее о переполнении каналов денежного обращения, о сокращении товаров на рынке, об общей неустойчивости экономического положения.

Отвлечение все большей части продукции промышленности на удовлетворение потребностей обороны, уменьшение товаров на рынке и переполнение каналов денежного обращения обесценившимися бумажками, на которые часто нельзя было купить не только средства производства, но и средства потребления — мануфактуру, сахар, кожу, — все эти обстоятельства уменьшили стимулы к расширению сельского хозяйства.

Изменение посевных площадей и хлебный баланс

При отсталости дореволюционного хозяйства, когда решающую роль в урожае или неурожае играли чисто стихийные явления, очень трудно за 2—3 года проследить, как отразилось на урожае влияние войны. Несомненно, что обработка почвы и ее удобрение ухудшились, а поэтому должен был ухудшиться и урожай, но действие этого фактора полностью проявляется только тогда, когда он совпадает с неблагоприятными климатическими условиями или когда заходит далеко истощение сельского хозяйства, а плохая обработка становится хроническим явлением. Поэтому для выяснения количественной стороны сокращения посевов и сбора хлебов наиболее показательным признаком является изменение посевной площади.

Изменение посевной площади под влиянием внутренних факторов, т. е. не считая посевной площади (около 3 млн. дес.) на оккупированной противником территории, видно из табл 23.

^*) «Урожай 1914 года в Европейской и Азиатской России», вып. I и II. Пг., 1915, то же 1915 г. вып I и II. Пг., 1916, то же 1916 г. Пг., 1916, то же 1917 г. Пг., 1918.

^**) В этой графе объединены все зерновые и бобовые культуры за исключением овса и ячменя включенных в графу кормовых культур.

---

Приведенные данные показывают, что посевная площадь в целом в 1914—1917 гг. неуклонно сокращалась. Особенно значительным было сокращение посевов картофеля—на 25,6% в 1917 г.; посевы продовольственных культур сократились на 10,7%, кормовых — на 13,2%

Как показывают данные Центрального статистического управления относительно территории СССР (в границах 1923 г.), движение посевных площадей по отдельным культурам выглядело в следующем виде. Озимая рожь в 1909—1913 гг. занимала площадь 22,19 млн. дес., в 1916 г. эта площадь сократилась до 20,37 млн. дес., а в 1917 г. несколько увеличилась, составив 20,52 млн. дес. Яровая рожь занимала небольшое место в посевах хлебов — всего 0,47 млн. дес. и осталась примерно на том же уровне. Посевы озимой пшеницы с 4,97 млн. дес. увеличились до 5,80 млн. дес. в 1916 г. и до 6,05 млн. дес. в 1917 г. Значительному сокращению подверглись посевы яровой пшеницы — с 19,75 млн. дес. в 1909—1913 гг. до 17,17 млн. дес. в 1916 г. и до 16,83 млн. дес. в 1917 г. Посевы ячменя сократились незначительно — с 8,85 млн. дес. до войны до 8,73 млн. дес. в 1917 г. Посевы овса несколько увеличились — с 14,87 до 15,03 млн. дес. Впрочем, в отношении двух последних культур данные ЦСУ вызывают сомнение, поскольку детальный расчет посевов показывает более значительное сокращение посевов кормовых культур. Посевы льна и подсолнуха несколько возросли, посевы конопли сократились ³².

По отдельным районам страны изменения посевных площадей дают значительные колебания. Сокращение посевных площадей наблюдалось повсеместно, за исключением Степного края (Акмолинская, Семипалатинская, Уральская и Тургайская области), Оренбургской и Астраханской губерний и Западной Сибири, где посевные площади были расширены, особенно за счет яровой пшеницы. Учитывая небольшой удельный вес помещичьего хозяйства в указанных районах, рост посевных площадей главной торговой культуры — пшеницы — свидетельствует о значительном экономическом усилении зажиточной верхушки крестьянства.

Особо следует отметить резкое снижение посевов продовольственных хлебов в районах, дававших до войны наибольшее количество товарного зерна — в губерниях Северного Причерноморья и Предкавказья. Так, в Екатеринославской, Херсонской и Таврической губерниях и в Области Войска Донского посевы яровой пшеницы сократились с 3,72 млн. дес. в 1909—1913 гг. до 1,25 млн. дес. в 1917 г., а посевы озимой пшеницы увеличились с 1,17 млн. дес. до 2,25 млн. дес. Таким образом, вся площадь под пшеницей сократилась здесь с 4,89 млн. дес. до 3,50 млн. дес., т. е. на 28%. В то же время посевы кормовых культур увеличились: ячменя с 2,94 млн. дес. до 3,30 млн. дес. и овса с 0,37 млн дес. до 0,58 млн. дес. ³³ Этот процесс вытеснения продовольственных хлебов кормовыми захватил и ряд других губерний, в частности, Ставрополье и Кубань.

Значительный интерес представляет вопрос о том, в каких хозяйствах больше сократилась посевная площадь — в крестьянских или помещичьих. По расчетам А. М. Анфимова, у крестьян посевная площадь под зерновыми и бобовыми культурами сократилась с 77,30 млн. дес. в 1914 г. до 68,28 млн. дес. в 1916 г., т. е. на 11,7%. У помещиков посевы сократились с 8,41 млн. дес. до 6,63 млн. дес., т. е. на 22,3% ³⁴. Таким образом, посевные площади у помещиков претерпели в относительных цифрах вдвое большее сокращение, чем крестьянские посевы. Следует особо отметить, что помещики в годы войны переходили к возделыванию наименее трудоемких кормовых культур — ячменя и овса в ущерб продовольственным культурам. Так, если у крестьян посевы продовольственных культур к 1916 г. сократились на 9,8%, то у помещиков — на 37,7%. Кормовые же культуры у крестьян сократились на 11,7%, а у помещиков увеличились на 1,3% ³⁵. Резкое сокращение посевов продовольственных культур у помещиков, учитывая высокую товарность помещичьего хозяйства, сыграло свою роль в возникновении продовольственных затруднений в стране.

Переходя к рассмотрению валовых сборов хлебов, укажем предварительно, что урожай 1914 г. был значительно хуже урожая 1913 г., а урожай 1915 г. в силу благоприятных условий погоды был намного выше урожаев предвоенного пятилетия. В 1916 г. хлеба уродились хуже, чем в 1915 г., но не хуже довоенных лет, хотя по ряду районов урожай был плохой. 1917 г. дал еще большее снижение урожайности.

Валовые сборы продовольственных и кормовых культур, а также картофеля, на территории, не оккупированной в данном году противником, можно представить в виде таблицы (см. табл. 24), исчисленной по данным урожайной статистики.

^*) «Урожай 1914 года в Европейской и Азиатской России», вып. I и II, то же 1915 г., вып. I и II, то же 1916 г., то же 1917 г.

---

Таблица показывает, что, несмотря на некоторые колебания, в годы войны происходило уменьшение сбора хлебов по сравнению с довоенным временем.

Это сокращение в действительности было более значительным, так как данные за 1909—1913 гг., по мнению специалистов-статистиков, были явно заниженными ³⁶.

Вся территория страны делилась в отношении производства и потребления хлебов на две большие полосы: производящую и потребляющую. В производящей полосе образовались избытки хлебов, в потребляющей — недостатки, покрываемые ввозом из производящей полосы. По расчетам канцелярии главноуполномоченного по закупке хлеба для армии, в общем итоге должны были бы оставаться излишки хлеба в стране. Для 1913 г. этот остаток после расхода на потребление и экспорт исчислялся в 596,3 млн. пуд. В 1914 г. остаток хлебов и фуража должен был составить 278,5 млн. пуд., в 1915 г. — 290,3 млн. пуд., в 1916 г. — 197,0 млн. пуд., а всего за 4 года насчитывалось возможных избытков хлеба 1362,1 млн. пуд. ³⁷ Не считая эти цифры сколько-нибудь точным отражением действительного положения с хлебным балансом, мы все же должны констатировать, что хлеба в стране было достаточно для того, чтобы обеспечить армию и население. Упадок сельского хозяйства сыграл, конечно, свою роль, явившись реальной основой сокращения излишков хлебов, но он был не единственной и даже не главной причиной разразившегося в стране продовольственного кризиса.

Валовые сборы хлебов сами по себе имеют важное значение, но не менее важен вопрос о том, какая часть хлеба приобретает товарную форму и выбрасывается на рынок. Расчеты, произведенные А. М. Анфимовым, показали, что если валовой сбор зерна в 1916 г. сократился против 1913 г. на 27,2%, то товарная часть хлеба сократилась на 32,6%. Если до войны товарное зерно, идущее на снабжение городов, армии и на вывоз (т. е. без внутридеревенского оборота) составляло 1179 млн. пуд., то в 1916—1917 гг.— 795 млн. пуд. ³⁸ К тому же значительная и все возрастающая часть хлеба шла на снабжение армии. По подсчетам П. И. Попова, потребление хлеба армией составляло в переводе муки и крупы на зерно в 1914 г. — 81,8 млн. пуд., в 1915 г. — 297,6 млн., в 1916 г. — 563,5 млн. и в 1917 г. — 449,9 млн. пуд. ³⁹ Таким образом, уже с 1916 г. значительно больше половины товарного зерна шло на армию.

Остававшаяся часть товарного зерна, которая должна была идти на потребление городов, распределялась по стране очень неравномерно. Из районов производства должно было перевозиться все больше зерна в нечерноземную полосу, где валовые сборы зерна давали значительное сокращение. Однако транспортная разруха, система запрещений вывоза хлебов и сокрытие хлебных запасов, широко практиковавшиеся банками, хлеботорговыми фирмами, помещиками и кулаками, приводили к резкому сокращению перевозки хлебных грузов в потребляющие районы и в городские центры. Таким образом, упадок сельскохозяйственного производства и общая экономическая разруха явились реальной основой возникновения в стране продовольственного кризиса.

Дороговизна и недостаток продовольственных продуктов обнаружились в городах чуть ли не на второй день после начала войны, когда вообще странно было говорить об отсутствии продовольствия. Продовольственные затруднения постепенно расширялись, углублялись и к весне 1915 г. приобрели всеобщий характер. В 1915 г. 88% городов и 82% уездов 47 губерний России заявили о недостатке хлеба, соли, сахара и рыбы.

На почве продовольственных затруднений, недостачи продуктов и растущей дороговизны начинается широкая волна «беспорядков». В апреле 1915 г. продовольственное движение было в Москве и в Петрограде. В мае 1915 г. продовольственные затруднения явились причиной забастовки и демонстрации протеста иваново-вознесенского пролетариата. В августе — новое столкновение населения с полицией в Москве, которое кончилось расстрелом. В октябре 1915 г. управляющий Министерством внутренних дел сообщил о «возникших в Богородском фабричном районе беспорядках на почве дороговизны и недостатка предметов первой необходимости» и просил министра земледелия разрешить взять из заготовок для армии 40 вагонов ржаной муки ⁴⁰. Военный министр А. А. Поливанов сообщает министру внутренних дел А. Н. Хвостову о «серьезных брожениях» среди петроградских рабочих и, указывая на распоряжения градоначальника о направлении всех продовольственных вагонов на один склад, требует, чтобы продовольствие, пришедшее в адрес потребительских рабочих лавок, направлялось непосредственно к ним ⁴¹. О том же пишет председателю Центрального военно-промышленного комитета и министру земледелия Великолукская городская управа, сообщая о переполнении города ранеными в лазаретах и беженцами и указывая на полную экономическую и продовольственную дезорганизацию города.

В 1916 г. продовольственные волнения приняли общероссийский характер.

В связи с продовольственными трудностями усилилось рабочее движение в Прибалтике. В декабре 1915 г. забастовало около 1 000 рабочих завода «Беккер» вследствие недостатка хлеба и продовольственных товаров. Эстонский губернатор доносил, что продовольственные дела, «тяжело отзываясь на экономическом положении рабочего населения, создают благоприятную почву для политической агитации среди рабочих, которая в январе месяце (1916 г. — А. С.) заметно усилилась» ⁴².

Продовольственные «беспорядки» охватили даже Сибирь. Прокурор Красноярского окружного суда сообщил министру юстиции о «серьезном беспорядке», имевшем место на базе 7 мая 1916 г., и перечислил 96 человек «виновных», привлеченных к судебной ответственности. Особо активную роль в этом движении сыграли солдатки и солдаты местного гарнизона, поддержавшие движение солдаток и разгромившие отряды полиции и жандармерии.

В июне 1916 г. в Нижнем Новгороде произошло столкновение с полицией, в результате чего были раненые и арестованные. Продовольственное движение в Сормово захватило около 10 тыс. человек. Откликом на Сормовское движение были продовольственные движения в ближайших деревнях. Тогда же серьезные волнения были в Харьковской и Саратовской губерниях, в Костроме. В общем, летом 1916 г. почти каждый российский город и городишко знал продовольственное движение. Во многих местах его причиной являлся недостаток сахара или спекулятивные цены, по которым продовольственные продукты можно было достать в неограниченном количестве.

Большие затруднения имелись в снабжении городского населения и армии мясом. Еще до войны был дефицит в говядине, который отчасти покрывался за счет поступления скота из Азиатской России. Во время войны поступление скота на частный рынок из-за Урала почти полностью прекратилось. Казенная статистика о скотоводстве отмечает в 1916 г. рост численности мелкого скота и сокращение крупного всего лишь на 2 млн. голов. Эти статистические данные решительным образом расходятся с действительным положением и искажают сведения о фактическом наличии скота.

Во время войны потребление мяса сильно возросло. Многомиллионная армия первоначально получала паек в размере одного фунта мяса в день на человека. Позже потребление мяса было сокращено на четверть фунта. Затем были введены так называемые мясопустные дни, сначала 2, а потом 4 в неделю. Мясо стали заменять рыбой.

Расход мясных продуктов на армию возрастал с каждым годом войны, хотя армия снабжалась мясом в крайне недостаточном количестве. По данным «Справки о количестве продуктов, заготовленных и отправленных на фронты уполномоченными Министерства земледелия с начала войны по 1 июля 1917 года», сохранившейся в делах Министерства земледелия Временного правительства, в армию было отправлено мяса, солонины, живого скота и консервов, в переводе на мясо, а также рыбы следующее количество, в тыс. пуд. ⁴³

По этим цифрам можно судить, насколько тяжелым для российского скотоводства была поставка скота на армию. Несмотря на возрастающие поставки рыбы, расход скота был очень большим и на третьем году составлял не менее 2,5 млн. голов крупного скота.

На особом совещании в Ставке в октябре 1915 г. выяснилось, что огромное количество скота хищнически истреблялось и погибало в тылу армии от бескормицы.

На специальном заседании у военного министра А. А. Поливанова по вопросу снабжения фронта мясом и другими предметами определилась общая картина с положением дела снабжения армии мясом. Докладчик — представитель Министерства земледелия тайный советник С. Н. Ленин — доложил об огромных потерях, которые война нанесла скотоводству. За 15 месяцев войны на довольствие армии было употреблено 27% всего основного мясного капитала страны. Оставление Польши и Прибалтийских губерний лишило страну еще 6 млн. голов скота. ⁴⁴

Министерство земледелия обещало до половины 1916 г. полностью обеспечить армию мясом, но при условии снижения нормы питания. Уже в конце октября 1915 г. имелось заготовленного: 300 тыс. голов скота на юге России, 250 тыс. голов скота, реквизированного у населения в пределах Юго-Западного фронта, 400 тыс. пуд. мороженого мяса на ледниках, 700 тыс. пуд. солонины. До первого января 1916 г. было намечено заготовить 2 млн. пуд. мяса в Западной Сибири, Саратове и Оренбурге, 2 млн. пуд. мороженого мяса из скота, заготовляемого в Монголии. Одного сала требовалось до июня 1916 г. 4 млн. пуд. Уже в феврале 1916 г. отдел заготовок для действующей армии определял суточную норму мяса в 100 тыс. пуд. в день. 12 мая 1916 г. были установлены цены на мясо и скот. Земство получило право назначать реквизицию скота и запрещать вывоз скота из губернии.

Тем не менее снабжение армии мясом в 1916—1917 гг. значительно ухудшилось. Потребность армии в мясе достигла колоссальной цифры — 39,8 млн. пуд. на год (с 1 апреля 1916 по апрель 1917 г.) ⁴⁵ В справке о мясном довольствии действующей армии определенно указывается на значительное обнищание скотоводства. Дальнейшее питание армии могло идти только лишь за счет сокращения основного фонда скотоводства.

Министерство земледелия выработало обязательный план поставок мяса и скота для каждой губернии и области. Эта разверстка скота могла быть выполнена, говорится в справке, «хотя и с ущербом для сельского хозяйства, но без особого обнищания, дальнейшие же обязательные поставки или реквизиции несомненно гибельно отразятся на навозных хозяйствах и на тех, где работа производится на волах» ⁴⁶. За 1916 г. в армию было отправлено свыше 6 млн. пуд. мяса, 1,5 млн. голов скота. По скоту наряд был выполнен на 94%, а по мясу — лишь на 53%. ⁴⁷ Приведенные данные указывают на рост затруднений в обеспечении армии мясом и на значительное сокращение поголовья крупного и мелкого рогатого скота. Необходимо еще учесть, что не менее крупным потребителем мяса являлись города и крупные промышленные центры.

Земства определяли в 1916 г. сокращение основного фонда скота на 5—7 млн. голов. Лишний скот был на окраинах, в Азиатской России, откуда очень трудно было доставить его к центрам потребления. Это вынуждало правительство проводить реквизиции в областях, расположенных ближе к фронту.

Снабжение мясом было почти всецело монополизировано правительственной организацией, взявшей на себя обязательства довольствовать мясом не только армию, но и все население страны. Поступление мяса на частный рынок очень резко сократилось.

В обстановке общего роста цен, нехватки продовольствия и мяса, непрерывных перебоев в доставке мяса цены на него сильно поднялись: июльская цена 1916 г. по сравнению с ценой июня 1914 г. поднялась до 190%, а в Москве — до 215%; в четырех других крупных городах цены на мясо за то же время поднялись на 180—220%.

Кроме нехватки мяса испытывался острый недостаток в коровьем масле. Уже в 1915 г. снабжение армии маслом было признано возможным только при условии использования всех запасов страны, поэтому в сентябре 1915 г. был запрещен экспорт масла за границу.

Основным поставщиком товарного масла была Сибирь, где основной фонд скотоводства терпел меньший урон, чем в Европейской России. Вывоз коровьего масла из Сибири за 1913—1917 гг. составлял. ⁴⁸

Как показывают приведенные цифры, вывоз сибирского масла резко сократился в 1916 г. и несколько поднялся в 1917 г.

Однако несмотря на то что экспорт сибирского масла за границу, составлявший до войны ¾ всего количества, был запрещен, города не получали масла — все оно направлялось в армию.

Производство масла в стране также сильно сократилось. По исчислениям Главного комитета Всероссийского земского союза, баланс производства и потребления коровьего масла в 1916 г. по сравнению с 1913 г. выглядел следующим образом (в тыс. пуд.) ⁴⁹

Как показывают цифры, весь приход товарного масла сократился к 1916 г. на 35% и соответственно сократился расход его. Если до воины ⅔ масла вывозилось за границу, то к 1916 г. вывоз по существу сошел на нет. Внутреннее потребление масла выросло с 2,3 млн. пуд. в 1913 г. до 4,6 млн. пуд. в 1916 г., т. е. ровно в 2 раза. Казалось бы, несмотря на всю условность и неточность цифр, положение со снабжением маслом не должно было бы вызвать особых трудностей. На деле оказалось далеко не так.

Формирование огромной армии означало отвлечение с рынка значительных количеств животного масла. Недостаток жиров в стране потребовал замены коровьего масла, идущего на армию, салом и растительным маслом, заготовки которых значительно выросли. Тем не менее снабжение армии жирами было поставлено плохо, и в армию приходилось посылать большие партии коровьего масла, возраставшие с каждым годом. По упоминавшейся выше справке о количестве заготовленных и отправленных на фронт продуктов, в первый год заготовительных операций (с начала войны до 15 июня 1915 г.) было отправлено в армию 1124 тыс. пуд. масла, во второй год (по 1 июля 1916 г.)—1535 тыс. пуд. и в третий (по 1 июля 1917 г.) — 2761 тыс. пуд. ⁵⁰ Таким образом, армия в 1916—1917 гг. потребляла масла больше, чем до войны потребляла вся страна. Если в отношении хлебных продуктов учетные данные показывали излишек хлеба против норм потребления, то в отношении масла, принимая к расчету цифры приведенного баланса масла, обнаруживается явный недостаток масла для населения. Если же учесть практику припрятывания и сокрытия масла торговцами и транспортные затруднения, то неизбежность масляного голода становится очевидной. Фактическое положение дел на местах вполне подтверждает этот вывод.

Обнаружилась и острая нехватка сахара: в октябре 1916 г. правительство постановило ввезти из-за границы 20 млн. пуд. сахара до 1 сентября 1917 г.

Причин сахарного голода было несколько. До войны на территории империи действовало 293 сахарных завода. С оккупацией противником польских губерний сахарная промышленность империи потеряла десятки заводов, и уже осенью 1914 г. работало 265 заводов, считая в их числе 21 рафинадный завод. К 1916 г. число действующих заводов сократилось до 235.

На примере истории сахарной промышленности и сахарного голода в России в годы первой мировой войны можно хорошо представить себе ту роковую роль, которую сыграли частные коммерческие банки в развитии продовольственного кризиса, поразившего экономику России. Поэтому мы считаем необходимым остановиться на этом подробнее.

Если в области хлебной торговли роль частных банков была, с одной стороны, несколько сужена развитием больших правительственных закупок, а с другой — завуалирована системой подтоварного и прочих видов кредита, то в области торговли сахаром эта роль не могла быть скрыта, несмотря на все усилия банков свалить с себя вину за сахарный голод. Дело в том, что сахарная промышленность была еще с конца XIX в. монополизирована в общегосударственном масштабе, причем особенностью этой монополии являлась так называемая сахарная нормировка. Она заключалась в том, что на каждый период сахароварения Советом министров устанавливался определенный предел производства сахара для внутреннего рынка и предельные цены на сахар внутри страны. Ограничивая выпуск на внутренний рынок сахара, правительство имело возможность держать на него очень высокие цены, едва доступные для трудящихся. Этим казне обеспечивались поступления огромного косвенного налога на сахар в виде акциза. Потребители только в виде акциза переплачивали казне за сахар до 130 млн. руб. в год. Вместе с тем и промышленники за счет потребителя получали очень большие доходы. Так, четыре завода гр. Бобринских в 1911—1912 гг. дали прибыли 481,4 тыс. руб., из которых 167,5 тыс. руб. было вложено на расширение производства. ⁵¹

Сахароварение издавна было привилегией дворянства. Но высокая норма прибыли в сахарной промышленности стала все больше привлекать к ней внимание воротил частного коммерческого кредита, и к началу мировой войны банки завладели большой долей акций в товариществах сахарных заводов и распространили свой контроль на большую часть их продукции. Наиболее видная роль в этом деле принадлежала Русскому для внешней торговли банку.

В 1912 г. крупнейшие сахарные предприятия — Александровское и Корюковское товарищества, — которые объединяли не менее 7 песочных и рафинадных заводов, принадлежавшие Льву Бродскому и наследникам Лазаря Бродского, были в значительной части скуплены группой французских капиталистов при участии русских банков (Русско-Азиатского и др.) за сумму около 38 млн. руб. Русский для внешней торговли банк образовал синдикат и сумел скупить у французских капиталистов акции этих заводов, а также завладел и теми акциями, которые в незначительном количестве (21%) оставались у прежних владельцев — Бродских. Во главе обоих товариществ в качестве директора-распорядителя стал член правления указанного банка А. Ю. Добрый, а председателем правления — сам руководитель банка Л. Ф. Давыдов. Русский для внешней торговли банк стал хозяином заводов с производительностью в 13 млн. пуд. рафинада и до 5 млн. пуд. песку. Кроме того, А. Ю. Добрый на средства банка закупал ежегодно 15—20 млн. пуд. сахара. Таким образом, до ⅓ всей сахарной продукции проходило через этот банк, который поэтому играл огромную роль в установлении цен на сахарном рынке. ⁵² Наконец, по инициативе того же А. Ю. Доброго было создано особое монополистическое объединение — Бюро рафинеров, поставившее под свой контроль не только большую часть производства рафинада, но и сахарного песка, шедшего на его изготовление.

Кроме Русского для внешней торговли банка видную роль в сахарной промышленности и торговле играли упоминавшийся Русско-Азиатский банк, Азовско-Донской и Московский купеческий банки. ⁵³

Сырьевой базой сахарной промышленности являлась свекловица, возделывавшаяся на земле самих заводов и на помещичьих и крестьянских плантациях. В 1914 г. при заводах было засеяно свекловицей 258,9 тыс. дес. и у плантаторов — 438,6 тыс. дес. ⁵⁴ В годы войны посевы свекловицы у крестьян и помещиков значительно сократились, что видно из следующих цифр (в %) ⁵⁵:

Сокращение плантаторских посевов поставило заводы перед необходимостью расширения собственных посевов, для чего была расширена аренда помещичьих имений. Расширение посевов потребовало значительного увеличения найма рабочей силы. В этом вопросе на помощь сахарозаводчикам пришло царское правительство и военное командование. Заявки сахарных заводов на военнопленных удовлетворялись в первую очередь, они направлялись на заводы сотнями. Так, на завод В. Н. Орлова в Бобровском уезде Воронежской губернии было направлено 700 человек военнопленных из Воронежа, Липецка, Кирсанова и даже из Торжка. На сахарном заводе владельцем было оставлено 149 человек, остальные использовались на работах в восьми его имениях, а также на конном и кирпичном заводах. ⁵⁶ Для сахарных заводов Бобринских было отпущено 840 военнопленных ⁵⁷, на заводах Александровского товарищества работало 1560 военнопленных. ⁵⁸

Сахарным заводам удалось расширить свои посевы к 1917 г. примерно на ⅓, в результате посевная площадь под свекловицей сократилась в целом незначительно — с 699 300 дес. в 1914 г. до 670 124 дес. в 1915 г. и до 589 862 дес. в 1916 г. ⁵⁹

Значительные затруднения создались в годы войны в связи с недостатком семян сахарной свеклы. Главными поставщиками семян для российских свекловодов являлись немцы. За несколько лет до войны в Виннице был построен большой очистительный завод Раббетге-Гизеке — филиал предприятия в Клейнванцлебене (Германия). Из Германии в Винницу поступали высокосортные семена сахарной свеклы — элита, оценивавшиеся в 500 руб. за пуд и дороже. Отсюда семена распределялись между свекловодами. Плантатор, получив для разведения пуд элиты (на 6 дес.), через два года возвращал фирме приблизительно 540 пуд. семян по цене 2 руб. 20 коп. — 2 руб. 30 коп. за пуд. В контракте предусматривались правила возделывания растения, а также обязательство плантатора не брать семян ни от какого другого поставщика. Фирма Раббетге-Гизеке через контролеров следила за выполненном плантаторами своих обязательств. Через Винницу проходило около 500 тыс. пуд. семян в год. ⁶⁰ Мер по разведению семян без участия этой фирмы проводилось явно недостаточно. Только в годы войны в силу необходимости пришлось всерьез заняться этим делом, что наряду со старыми запасами семян дало возможность обеспечить обсеменение указанных выше площадей.

Понижение качества семян, а особенно обработки и ухода за свекловицей повлекло за собой снижение урожайности и валовых сборов свеклы. Много свеклы терялось из-за несвоевременной уборки и доставки ее на заводы. Если заводам удавалось обеспечить себя людской рабочей силой, то в отношении тягловой силы и транспортных средств они испытывали все возрастающие затруднения. Особенно большие трудности создавались из-за развала работы железнодорожного транспорта. Подвоз свеклы затягивался. Из 210 тыс. вагонов подлежащей к перевозке свекловицы было перевезено в сентябре 1916 г. только 24 тыс. вагонов, в октябре — 55,4 тыс., а с начала кампании до 15 ноября — 102,5 тыс. вагонов, т. е. менее половины всей свекловицы ⁶¹.

Несколько меньшие, чем с сырьем, но все же значительные трудности были связаны с доставкой на заводы минерального топлива. На второе полугодие 1916 г. было назначено к перевозке для сахарных заводов 50,3 млн. пуд. угля, из них по степеням внеочередности по степени А — 20,5 млн. пуд., по степени Б — 23 млн. и по степени В — 6,8 млн. пуд. В действительности за июль—ноябрь было погружено только 20,5 млн. пуд. угля. ⁶²

Производство сахара в стране в годы войны понесло значительный урон. Выход песка и рафинада в сезоне 1913/14 г. составлял 104,6 млн. пуд., в 1914/15 г. — 116,6 млн., в 1915/16 г. — 91,7 млн. и в 1916/17 — 72,6 млн. пуд. Таким образом, в 1916/17 г. было произведено на 30,6% меньше, чем в 1913/14 г. и на 38,3% меньше, чем в 1914/15 г. ⁶³ Это сокращение больно отразилось на трудящемся населении, сахарозаводчики же сумели и в данных условиях обеспечить себе высокие прибыли. Они не выпускали сахар с заводов, занижали отчетные данные о выходе сахара, срывали поставку сахара по нарядам, чем явным образом срывали работу киевского Центрального бюро по объединению закупок сахара.

Военное командование решило произвести обследование деятельности объединений сахарозаводчиков. Этим обследованием по решению Ставки занималась осенью 1916 г. комиссия Н. С. Батюшина. Документы комиссии пока не обнаружены, но те меры, которые были приняты по результатам обследования, проливают определенный свет на роль сахарозаводчиков и банковских воротил в создании недостатка и роста дороговизны сахара на рынке в октябре 1916 г. в Киеве были арестованы крупные сахарозаводчики И. Бабушкин и И. Гопнер. В их защиту, по-видимому, во избежание дальнейших разоблачений, вступились А. Ю. Добрый и Л. Ф. Давыдов. В результате Добрый вскоре также взят был под стражу. ⁶⁴

Чтобы обеспечить выпуск заводами сахара на рынок, правительство устанавливало высокие твердые цены на сахар, широко практиковало отсрочки в уплате акциза. Сахарозаводчики же добивались отмены всяких ограничений в торговле сахаром вплоть до отмены нарядов на его поставку. Так, общее собрание Всероссийского общества сахарозаводчиков 1 марта 1916 г. в телеграмме, подписанной Бобринским, потребовало «сохранить свободную торговлю сахаром, отчислив для закупок по твердой цене на нужды интендантства и учреждений, призревающих больных и раненых воинов, лишь определенную долю производства всех сахарных заводов» ⁶⁵.

Правительство сохранило систему нарядов на поставку сахара. 16 сентября 1916 г. был повышен размер акциза на сахар с 2 руб. до 2 руб. 80 коп. с пуда, а с 18 сентября 1916 г. были установлены новые твердые цены на сахар в районах производства: песок 6 руб. 60 коп. за пуд и рафинад 8 руб. 20 коп. за пуд ⁶⁶. Эти мероприятия не удовлетворили сахарозаводчиков, и именно на осень 1916 г. приходится резкое обострение сахарного голода в стране. Особенно тяжелым стало положение в тылу.

С весны 1916 г. действовали установленные правительством 24 мая 1916 г. нормы снабжения населения сахаром для Петрограда и Москвы — 4 фунта в месяц, для городов с населением свыше 150 тыс. человек — 2,5 фунта, для прочих городов — 1,5 фунта, для остального населения — ⁵/₉ фунта в месяц ⁶⁷. Однако нормы эти оставались на бумаге. Даже из Киева, где находилось Центральное бюро по сахару, уполномоченный по продовольствию телеграфировал: «Наряды на октябрь Центросахара заводами не исполняются, окрестности Киева без сахара» ⁶⁸. Правление Рождественской мануфактуры П. В. Берга (Тверь) писало в Особое совещание по продовольствию, что рабочие и их семьи (18 тыс. человек) «испытывая большой недостаток во всех продуктах питания, особенно сильно реагируют на недостаток сахара.

Недовольство на почве отсутствия этого продукта вылилось 12 октября в забастовку, продлившуюся 12 дней» ⁶⁹.

Симбирский губернатор писал министру внутренних дел А. Д. Протопопову, что «губерния в отношении снабжения сахаром находится в весьма безотрадном положении», что установленный для населения «более чем скудный паек» не выдается, и «по-видимому до 1 декабря губерния ни сахара, ни сахарного песка не получит.» ⁷⁰

Не лучше положение было и в других губерниях. «Сахарные бунты» возникали очень часто и принимали все более грозный характер.

Продовольственная политика правительства.
Вопрос о твердых ценах

До войны русская армия не знала централизованного снабжения продовольствием — воинские части закупали его сами. Война поставила перед правительством задачу не только боевого, но и продовольственного снабжения армии. Уже 30 июля 1914 г. Совет министров признал «желательным приступить немедленно» к покупке хлеба, но непосредственно у производителей. По предложению А. В. Кривошеина, это дело было поручено руководимому им Главному управлению землеустройства и земледелия, однако было указано на желательность привлечения земств, «если таковые изъявят согласие». Руководство заготовкой и закупкой продовольствия Кривошеин возложил на особоуполномоченного — тайного советника Г. В. Глинку. На местах были назначены окружные и губернские уполномоченные «из числа местных общественных деятелей» или же чиновников Министерства земледелия. Впоследствии на специальном совещании в Ставке ⁷¹ было решено, что заготовки в тыловых районах фронта предоставляются исключительно Главному управлению землеустройства и земледелия. Что касается заготовок непосредственно в районе театра военных действий, то они также велись ведомством земледелия, но отдельные районы выделялись в распоряжение военного ведомства. Все предельные цены, по которым совершались заготовки, нормировались ведомством земледелия.

Первые полтора года Министерство земледелия легко справлялось с заготовками для армии. Кроме органов земледелия, хлебными заготовками занимались местные власти — городские управы, которые пользовались правом регулировки цен. Особое пристрастие к борьбе с дороговизной проявили губернаторы и командующие войсками. Вскоре вся страна покрылась сетью местных рынков, откуда вывоз продовольствия был запрещен, были введены местные таксы и твердые цены, которые, конечно, обходились и нарушались. Однако общего органа по снабжению всей империи не было.

Численный состав армии постепенно увеличивался. Кроме того, государству пришлось взять на себя снабжение рабочих и городского населения. Поэтому заготовительные операции правительства с каждым годом расширялись: в 1914—1915 гг. было заготовлено 305 млн. пуд., в 1915—1916 гг. — 502 млн. пуд., в 1916—1917 гг. — 540 млн. пуд. различных хлебов ⁷².

В августе 1915 г. было создано Особое совещание по продовольствию. На местах появились уполномоченные этого Совещания. Отныне главные заготовительные функции лежали на Особом совещании, хотя существовали продовольственные органы общественных организаций — Всероссийского городского союза, городских управ, кооперативов и т. д. Председатель Особого совещания по продовольствию пользовался широким правом регулировки цен. «Твердыми ценами» признавались лишь цены, установленные правительством, с ними должны были соразмеряться и местные таксы. Однако уполномоченными Особого совещания допускались заготовки организаций и по вольным ценам.

При Особом совещании по продовольствию была организована комиссия по борьбе с дороговизной, которая занималась главным образом таксировкой предметов продовольствия и помощью общественным организациям в проведении продовольственных заготовок. Однако всякая попытка регулирования цен встречала сопротивление не только со стороны торговцев и спекулянтов, но и помещиков. Всякий раз как только в Совещании поднимался вопрос «о твердой цене», решение его бесконечно затягивалось, если не проваливалось сразу. 25 января 1916 г. в Совещании по продовольствию решался вопрос о твердых ценах на сено, солому и пшеничную муку в южных губерниях и на Северном Кавказе. При предварительном рассмотрении вопроса целесообразность введения твердых цен вызвала возражения со стороны некоторых членов Совещания. Например, И. И. Капнист заявил, что твердые цены и реквизиции могут только «затруднить заготовку сена» и тем самым нанести «серьезный ущерб сельскому хозяйству».

Работе Особого совещания по продовольствию мешала ведомственная борьба Министерства внутренних дел, которое добивалось перехода всего продовольственного дела в свои руки, поскольку занималось им до войны. Уже в декабре 1915 г. министр внутренних дел предпринял такого рода попытку. В дневнике министра земледелия А. Н. Наумова имеется следующая запись: «Министром земледелия доложено его императорскому величеству о возбуждении министром внутренних дел в письме к председателю Совета министров в декабре вопроса о коренном изменении созданных на местах, в порядке закона 17 августа 1915 года, организаций по согласованию и объединению правительственных продовольственных мероприятий. При этом министр земледелия довел до сведения его величества о необходимости для него, как председателя Особого совещания по продовольственному делу, и для всех местных его уполномоченных твердой уверенности в возможности продолжать спокойную работу без каких-либо неожиданных попыток к уничтожению созданной организации» ⁷³.

Царь согласился с Наумовым и оставил старую организацию, подчеркнув необходимость регулярного проведения совещаний пяти министров, начатых по инициативе министра земледелия. Эти последние представляли своеобразный узкий военный совет министров, в который входили, кроме председателей четырех Особых совещаний, еще и министр внутренних дел. Обычно, кроме вопросов продовольствия, на совещаниях разрешались вопросы топлива и перевозок. Попытки министра внутренних дел вмешаться в работу Особого совещания по продовольствию продолжались и осенью 1916 г. В результате этого получилось такое положение, при котором «продовольствием в России никто не занимался» ⁷⁴.

Особое совещание по продовольствию не могло наладить работу без помощи представителей буржуазных организаций, которым правительство отпускало некоторый кредит; но в то же время оно всячески тормозило развитие местной инициативы, запрещало созыв съездов и совещаний по продовольственному вопросу.

В период продовольственного кризиса осенью 1916 г. в правящих сферах появилась мысль о назначении продовольственного диктатора, которому предполагалось передать руководство всем делом продовольствия армии и тыла. 10 декабря 1916 г. председатель Совета министров А. Ф. Трепов получил в Ставке проект «Положения о верховном начальнике по продовольственной части» с предложением царя подготовить законопроект для внесения в Государственную думу. По этому положению все дело продовольствия в тылу и на фронте подчинялось «верховному начальнику по продовольственной части», назначаемому самим царем и ответственному перед ним. На фронте его полномочия были приравнены к полномочиям командующего фронтом. Особое совещание по продовольствию фактически превращалось в канцелярию при этом начальнике, который имел право «собственной властью отменять и изменять принятые им, председателем (Особого совещания. — А. С.), решения и сделанные им распоряжения» ⁷⁵. По предложению Трепова проект был переслан управляющему Министерством земледелия сенатору А. А. Риттиху.

Можно думать, что и Трепов не сочувствовал этой мере, так как она разрушала установившуюся систему управления и создавала новое лицо, не подчиненное Совету министров. Риттих также высказался против проекта, но не прямо, а весьма осторожно подведя царя к мысли о невозможности его реализации. Он указал царю на то обстоятельство, что Государственная дума, по предложению которой были созданы Особые совещания, не легко откажется от прежнего своего решения и возможно «в проект будут внесены изменения, не соответствующие значению предположенной меры и направленные к умалению власти верховного начальника» ⁷⁶.

При таком повороте дела проект терял свой смысл. Однако лакействующий перед царем чиновник пытался окольными путями спасти этот проект. Он предложил «изыскать и наметить те способы, которые обеспечили бы незамедлительное осуществление этой мысли, не подвергая ее случайности голосования» в Государственной думе. План Риттиха заключался в том, чтобы на пост министра земледелия назначить военного генерала, которому одновременно будет подчинен и тыл и фронт, с состоящим при нем товарищем министра в качестве начальника продовольствия действующей армии — тоже военным лицом. Основная мысль Риттиха заключалась, таким образом, в военизации Министерства земледелия. Но ни проект царя, ни план Риттиха не были реализованы. Старая система организации продовольственного дела осталась до Февральской революции.

Частичное регулирование цен сельскохозяйственных товаров проводилось путем местных такс, ограничения вывоза хлеба и других обязательных постановлений. В основу такс принимались рыночные цены, действовавшие к моменту проведения таксировки. К осени 1915 г. выяснилась недостаточность этих мероприятий, и правительство установило твердые цены, обязательные для закупки правительственных и общественных организаций. По сути дела, это была «фиксация корректированных вольных цен». Они существовали до нового урожая 1916 г., когда вопрос о твердых ценах вновь встал во весь рост. В качестве подсобного средства к твердым ценам и угрозы против неаккуратных поставщиков и владельцев хлеба существовала реквизиция с понижением цены на 15%.

По поводу реквизиций, которые применялись чрезвычайно осторожно, буржуазия подняла бурю протеста и объясняла ими чуть ли не все расстройство хлебного рынка. 21 сентября 1916 г. министры земледелия и внутренних дел особой телеграммой еще раз предупредили об осторожном применении реквизиций. Покровительство правительства торговцам и помещикам мешало широко применить этот метод заготовок. До кампании 1916 г. государственный заготовительный аппарат использовал частных заготовителей в качестве посредников — с их помощью было куплено до 50% хлебов. В заготовительную кампанию 1916/17 г. правительство думало обойтись без посредников и отвергло услуги банков, хотя признавало, что в их руках концентрируется громадное количество зерна.

25 августа 1916 г. на съезде уполномоченных председателя Особого совещания по продовольствию встал вопрос об увеличении твердых цен. Особое совещание проделало подготовительную работу по их выработке. С мест представили свои соображения. Еще до съезда выяснилось, что аграрии намерены высоко поднять цены. Докладчик — товарищ министра Г. В. Глинка — высказался за повышение существовавших цен не свыше чем на 20—25%. «Я полагаю, что увеличение стоимости хлеба, каковы бы ни были подсчеты себестоимости производства, не может быть, по крайней мере по тем данным, которые я видел до сих пор, допущено выше 20—25% нынешних твердых цен». ⁷⁷ Представитель военного ведомства, передавая точку зрения начальника штаба Ставки М. В. Алексеева, настаивал на «справедливом» повышении цен, так как рабочие относятся к ценам на хлеб «чрезвычайно остро». В секции, где вырабатывались цены, величину «справедливого» повышения определяли в 20%. «Между тем повышение отдельных проектированных цен достигает до 40 и даже до 50%». Съездом уполномоченных были приняты чрезвычайно высокие цены, которые были утверждены Особым совещанием по продовольствию. Но эти цены не были утверждены председателем Особого совещания по обороне.

Вокруг величины твердых цен завязалась серьезная борьба между буржуазией и аграриями, которая вышла за пределы съезда уполномоченных. Городской союз, Центральный военно-промышленный комитет, другие буржуазные организации оказали серьезное сопротивление аграриям. Они понимали, что повышение цен поведет к дальнейшему росту дороговизны, потребует повышения заработной платы рабочим и тем самым ударит по военным сверхприбылям. С другой стороны, буржуазия опасалась, что повышение цен обострит недовольство рабочих и вызовет рабочие забастовки.

В Особом совещании по продовольствию предлагалось повысить цену на пшеницу на 15%, рожь — на 20%, овес — на 20%, ячмень на 28% против существовавшей твердой цены. Но это предложение, как и все другие, направленные на ограничение твердых цен, было многими членами опротестовано и передано на решение военного министра, который признал их «преувеличенными». В Особом совещании по обороне было более сильное влияние группы промышленников, а в Особом совещании по продовольствию — аграриев.

8 сентября 1916 г. состоялось совместное заседание Особых совещаний но обороне и по продовольствию для окончательного решения вопроса о повышении цен. Военный министр Д. С. Шуваев, открывая заседание, указал, что по вопросу о размере твердых цен на рожь, пшеницу, овес и ячмень соглашения не достигнуто и что задержка в решении вопроса о ценах повела уже «к сокращению и частичной приостановке торговых сделок на местах, и дальнейшее промедление является крайне нежелательным» ⁷⁸.

Вслед за военным министром выступил министр земледелия А. А. Бобринский. Он говорил о необходимости «осторожного» решения вопроса, так как «неправильное» в ту или иную сторону решение может привести к «самым тягостным последствиям». Впрочем, Бобринский боялся не слишком высоких, а низких цен, которые, по его словам, «неизбежно приведут к недосеву и, следовательно, к уменьшению количества хлеба в стране» ⁷⁹. После А. А. Бобринского против низких цен с открытым забралом выступила земельная знать, защищавшая интересы своего класса. Вместе с тем она претендовала говорить от имени 75% населения страны, выставляя себя защитницей мелкого крестьянского хозяйства. Наиболее ярко и типично это выразил А. П. Толстой, заявивший, что «дальнейшее понижение установленных твердых цен поведет к разорению земледелия. Это разорение явится непоправимым бедствием для России, 75% населения в ней занято земледелием». Так, запугивая надвигающимся «бедствием», Толстой предлагал при решении вопроса о ценах отдать предпочтение «большинству населения» перед интересами городских потребителей хлеба, составляющих лишь 25% населения России ⁸⁰. Между тем едва ли могли быть какие-либо сомнения, что большинство населения, в том числе и сельского, было заинтересовано в низких ценах. Поставщиками товарного хлеба на рынок являлись главным образом помещики и кулаки, тогда как беднота и середняки во многих случаях, продавая хлеб осенью, уже покупали его весной и даже в середине зимы. Другие защитники помещиков еще более открыто говорили о неприемлемости для них низких цен, предпочитая не маскироваться соображениями защиты интересов народа. «При современных неблагоприятных для ведения сельского хозяйства условиях,— говорил член Государственного совета В. И. Карпов, — дальнейшее понижение цен на зерновые продукты неизбежно приведет к непоступлению хлеба на рынок и к сокращению посева. Тогда Россия останется при низких ценах, но без необходимого ей хлеба» ⁸¹.

В случае понижения цен помещики открыто угрожали саботажем в поставках хлеба и сокращением запашек. Председатель Государственной думы Родзянко оказался в трудном положении. Будучи крупным помещиком, он был заинтересован в повышении цен на хлеб, но, с другой стороны, ему, как одному из вожаков либеральной оппозиции, было неудобно открыто встать на защиту своекорыстных интересов помещиков из-за боязни нападок со стороны либералов. Родзянко, а вслед за ним целая группа членов Совещания (Гурко, Софонов и др.) под предлогом невозможности поддерживать мероприятие правительства, «нормирующее лишь одну отрасль народного хозяйства», нашли выход в воздержании от голосования. Этот сочувственный аграриям «нейтралитет» должен был помочь лидерам помещиков добиться выгодного для себя решения вопроса. Голоса защитников снижения цен прозвучали менее громко и настойчиво. Представитель Всероссийского городского союза выступил с предложением понизить цены, установленные Особым совещанием по продовольствию на рожь — в размере 15%, на пшеницу — 13%, на овес — 31% и ячмень — на 3%. А. И. Шингарев считал наиболее радикальным решением вопроса установление государственной хлебной монополии, хотя в данный момент не видел возможности ее осуществить и поэтому предлагал провести максимальное снижение цен. Он предупредил, что дальнейшее повышение цен поведет к сокращению продажи продуктов ввиду отсутствия товаров и избытка бумажных денег. В принципе он высказывался за применение «принудительного начала», то есть государственной монополии, ссылаясь при этом на опыт союзницы — Франции.

Члены объединенного заседания разделились на две почти равные группы сторонников и противников повышения цен. Большинством 21 голоса против 19 при 5 воздержавшихся было принято принципиальное решение за понижение цен, выработанных Особым совещанием по продовольствию, которое и было установлено для ржи — на 10%, для пшеницы — на 5%, для овса — на 15% и для ячменя — на 5% ⁸². Но принятое решение не было окончательным. Вопрос был перенесен в Совет министров; там было утверждено снижение всех цен, предложенных Особым совещанием по продовольствию, за исключением овса, по которому цену снизили вместо 15 на 7%. Этим самым Совет министров делал «поправку» в пользу помещиков. В конечном итоге твердые цены были повышены: для ржи — на 10%, для пшеницы — на 10%, для овса — на 13% и для ячменя — на 23%. Дальнейшая практика заготовительной работы показала, что установленные твердые цены необходимо повысить, так как при отсутствии общего регулирования рынка рост цен на частном рынке происходил очень быстро, и твердые цены вскоре оказались много ниже рыночных. Владельцы хлеба задерживали его, срывая заготовку хлеба.

В этих условиях уполномоченным по заготовке хлеба приходилось нередко идти на прямое нарушение политики твердых цен. Как показало обследование продовольственного положения в городах, проведенное Всероссийским городским союзом в конце января 1917 г., такие нарушения имели место очень часто. «Курский уполномоченный г. Рапп, — говорится в материалах обследования, — за крупу платит выше всяких твердых цен. Также в Харькове уполномоченные платят за зерно выше твердой цены.» Указывая на тяжелое положение со снабжением городов Царицына и Астрахани, авторы материалов обследования писали: «Но по сравнению с Царицыном и в Астрахани рай: царицынцы завидуют астраханской «автономии», которая выражается в том, что общеминистерские твердые цены там почему-то не действуют, царицынский хлеб течет по повышенной расценке в Астраханскую губернию» ⁸³.

«В Орле и Туле, — говорится там же, — рядом с твердыми ценами возникли «полутвердые», на которые уполномоченные смотрят сквозь пальцы» ⁸⁴.

Большой удар был нанесен твердым ценам распоряжением, сделанным А. А. Риттихом вскоре после его назначения на пост министра земледелия, — приплачивать к твердой цене стоимость доставки хлеба к железнодорожным станциям и речным пристаням. И без того неглубокая вера в незыблемость твердых цен была еще больше подорвана и хлеба стало поступать еще меньше. Нередко наблюдались случаи, когда хлеб подвозился не к ближайшим станциям, а к наиболее отдаленным, чтобы больше получить денег за доставку. Таким образом, «риттиховская надбавка», не усилив поступления хлеба, повела к увеличению расходов на его заготовку.

Продовольственный кризис.
Переход к разверстке

В связи с ростом армии, необходимостью снабжать продовольствием рабочих военных предприятий и крупные городские центры потребность государства в хлебе с каждым годом увеличивалась. Правительство вынуждено было взять на себя снабжение продовольствием местностей в тылу театра военных действий вследствие исчерпания там запасов продовольствия. В 1915 г. Особое совещание по продовольствию уже составило план завоза продовольствия на декабрь 1915 и январь 1916 г. для 22 губерний, «каковой план, подлежащий пока осуществлению во второй половине января (1916 г. — А. С.) по отношению к губерниям Эстляндской, Лифляндской, Петроградской и Тверской, предположено распространить постепенно на остальные губернии. Перевозка продовольствия по этому плану должна быть совершена вне очереди с преимуществом перед всякими частными грузами» ⁸⁵. Как видно из документа, речь шла не просто о планировании железнодорожных перевозок, а именно о снабжении ряда губерний продовольствием государственными органами. «Заготовку и отправку продовольствия, — говорится в документе, — было бы желательно организовать при участии уполномоченных министерства земледелия и землеустройства путем или обеспечения и отправки в виде интендантских грузов или путем отдельного учета заготовки и отправки совместно с интендантскими грузами и порядком, для перевозки этих грузов установленным» ⁸⁶.

В том же документе имеется и расчет необходимого количества продовольствия. Только на два месяца для 22 губерний следовало доставить 30,6 млн. пуд. разных продовольственных грузов, в том числе муки, крупы, пшеницы, ржи около 20 млн. пуд. В переводе на годовую норму это составляет 180 млн. пуд., в том числе 120 млн. пуд. зерновых хлебов и круп. В 1916 г., по предложению военного министра Д. С. Шуваева, правительство взяло на себя снабжение всех рабочих оборонных предприятий.

Осенью 1916 г., по свидетельству бывшего начальника штаба Ставки В. И. Гурко, на снабжении интендантства в армии числилось около 10 млн. человек. Все это требовало значительного увеличения хлебных заготовок.

В 1914—1915 гг. для распределения было заготовлено хлеба 183 246 тыс. пуд. С сентября 1915 г. по 17 мая 1916 г. Министерство земледелия заготовило 407,6 млн. пуд. хлебных продуктов. Из этих заготовок было отпущено общественным организациям почти 43 млн. пуд. Не хватало овса, которого было заготовлено меньше нормы на 33 млн. пуд.

Потребность армии в овсе в 4 раза превосходила размер его довоенного вывоза за границу. В январе—июле 1916 г. подвоз интендантских грузов колебался от 90 до 110% назначенных перевозок, а для населения — от 40 до 67%. Эти нормы надо считать очень высокими. Если и были «заминки» с доставкой хлеба, то происходили они главным образом из-за транспортных затруднений, а не из-за недостатка хлеба. За эти годы правительство уступило значительную партию хлеба общественным организациям.

Осенью 1916 г. положение с заготовками и погрузками хлеба значительно ухудшилось. Регулирующие мероприятия правительства и твердые цены не обеспечивали снабжения армии и страны хлебом.

Особенно большие трудности, как указывалось выше, выпали на потребляющие нечерноземные районы (см. табл. 25).

^*) Таблица составлена по итогам месячных сводок (ЦГИА СССР, ф. 273, оп. 10, д. 3476, лл. 6—25).

---

Как видно из таблицы, доставка продовольствия в указанный район составляла в среднем всего лишь ⅓ запланированного количества. Только в октябре, после введения новых твердых цен, удалось довести отгрузку до половины запланированного количества вагонов, но уже в ноябре перевозки вновь падают почти до прежних размеров. Таким образом, наиболее критическим в 1916 г. был период, предшествовавший введению твердых цен — лето и начало осени. Второй критический период наступил в ноябре—декабре: из этого кризиса правительству вывести страну не удалось. Этот вывод подтверждается и данными обследования городов. Его результаты изложены в докладе «Продовольственное положение городов по данным экспедиционного обследования Всероссийского союза городов в январе 1917 года», датированном 10 февраля 1917 г. ⁸⁷, и справке «Краткие предварительные итоги обследования продовольственного дела в городах Европейской России, произведенного Союзом городов (в конце января 1917 г.)» ⁸⁸.

Обследование коснулось до 60 городов Европейской России в связи с переходом от системы закупок и реквизиций к разверстке потребного количества хлеба ⁸⁹, и всюду было констатировано тяжелое положение со снабжением всеми важнейшими продовольственными товарами, а также рядом промышленных товаров первой необходимости, всюду отмечалось нарастание недовольства и возмущения трудящихся масс. Между тем А. А. Риттих возлагал на это мероприятие очень большие надежды. Принимая в декабре земскогородскую депутацию г. Гомеля, он самоуверенно заявил, что надеется «через три недели поставить на ноги продовольственное дело в империи, и этот вопрос потеряет свою остроту» ⁹⁰.

Разверстано должно было быть 772,1 млн. пуд. хлеба, в том числе 285 млн. пуд. ржи, 189 млн. пуд. пшеницы, 270 млн. пуд. овса и ячменя и 28,1 млн. пуд. проса и гречихи. По губерниям это количество распределялось следующим образом (см. табл. 26).

^*) «Известия Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу» 1917, № 1(30), стр. 14.

---

Рассматривая приведенную таблицу, нельзя не заметить, что разверстывать поставку хлеба должны были не только губернии, имевшие излишки хлеба, но и те губернии, которые сами нуждались во ввозном хлебе — Вологодская, Новгородская, Костромская и др. Уже в этом была неизбежность краха разверстки. Но и в тех губерниях, где по учетным данным были показаны излишки хлеба, в действительности их не оказывалось. Как указывается в материалах обследования городов, «самая разверстка хлеба произведена была по губерниям неизвестно из какого расчета, иногда ни с чем несообразно, возлагая на некоторые губернии совершенно непосильное для них бремя» ⁹¹. Так, «в Петрограде Орловская губерния считается вывозящей по пшеничной муке (очевидно, потому, что до войны елецкие мельницы перерабатывали привозную пшеницу), а в г. Орле острый недостаток в пшеничной муке. Точно так же и Тульская губерния считается в Петрограде вывозящей пшеничную муку, а г. Тула, ощущая острый недостаток и в ржаной муке, ввозит пшеничную.» ⁹²

Разверстку Риттих предполагал закончить в течение 35 дней до 6 января 1917 г., однако на местах она проводилась с большим трудом. Если губернии разверстали по уездам и то с большими скидками, то разверстать между волостями и селениями было весьма трудно. В результате целого ряда ходатайств с мест Риттиху пришлось отсрочить окончание разверстки до 1 марта, т. е. на 54 дня. Это само по себе уже было признаком краха разверстки.

Характерно, что план Риттиха предусматривал только удовлетворение потребностей армии, он прямо заявлял, что ему далеки заботы о «какой-либо Туле или Оренбурге» ⁹³, которые, как и другие города и все неземледельческое население, должны были снабжаться за счет местных заготовок. «Фактически уполномоченные по заготовке для армии, — говорится в материалах обследования городов, — конечно, удовлетворяли иногда нужды Тулы и Оренбурга, но так как это не было урегулировано и проводилось бессистемно, то тем самым в деле снабжения городов открывался широкий простор случаю, произволу и беззаконию». ⁹⁴

Уполномоченные по заготовке были поставлены планом Риттиха в очень тяжелое положение. Обязанные прежде всего снабжать армию, они имели дело с местным населением, сами видели рост его возмущения и вынуждены были выделять для него часть хлеба. При этом между уполномоченными по заготовке (обычно председатель губернской земской управы) и уполномоченным по продовольствию (обычно губернатор) велись нескончаемые споры. Например, уполномоченный по продовольствию говорил, что снабжение Нижнего Новгорода входит в счет разверстанного наряда, уполномоченный же по заготовке, наоборот, заявлял, что не входят, и что хлеба городу он не даст. ⁹⁵ Уполномоченный по продовольствию давал наряды для ввоза продуктов из других губерний, уполномоченный по заготовке реквизировал их, как только они прибывали в пределы губернии. «Как феодалы в средние века, екатеринославский, таврический и проч. уполномоченные перехватывают на базарах и на железных дорогах, на складах и на мельницах друг у друга хлеб, закупленный с большими трудностями другими агентами власти». ⁹⁶

Города еще с 1916 г. были приписаны к разным губерниям для снабжения их хлебом, однако уполномоченные этих губерний запрещали вывоз хлеба и даже реквизировали закупленные городами партии хлеба. «Казань имела наряды на поставку пшеницы на ноябрь и декабрь по 200 тыс. пуд. из Воронежской губернии и по 74 тыс. пуд. из Симбирской губернии. Ни одного пуда зерна из этих губерний не доставлено. Город с уверенностью и отчаянием предвидит, что в январе и феврале белого хлеба не увидит не только здоровое взрослое население города, но и больные, и раненые, и дети» ⁹⁷.

В хлебопроизводящих губерниях скапливались уполномоченные различных организаций, земств, городов, плохо снабжавшаяся армия слала своих агентов. «С фронта являются в Киевскую губернию агенты с разрешительными свидетельствами и скупают все по любой цене. Каждый стремится перехватить, что может. Конкурируют агенты разных городов, иногда агенты одного и того же города, посланные различными организациями». ⁹⁸ И часто все их старания и затраты были напрасными, поскольку купленный хлеб оказывался реквизированным уполномоченным по заготовке. Сами уполномоченные нередко проявляли прямое неподчинение центральной власти. Так, Риттих разрешил г. Царицыну ввезти из Донской области закупленные там 180 вагонов, а местный уполномоченный хлеб не выпустил. Рязань жаловалась, что, «несмотря на неоднократные предписания центральной власти», уполномоченные Саратовской, Симбирской и Харьковской губерний, к которым приписана была Рязань, «согласно и полностью игнорируют всякие наряды». Из 582 занаряженных вагонов Рязанская губерния получила всего 20, а на г. Рязань пришлось всего 3 вагона, в том числе 1 вагон негодной в пищу муки ⁹⁹.

Подобное поведение уполномоченных и их взаимоотношения с центром доклад Всероссийского городского союза характеризует как свидетельство начавшегося «распада власти и продовольственной разрухи.» ¹⁰⁰

Оценивая результаты риттиховской разверстки, авторы доклада по результатам обследования городов в январе 1917 г. писали: «За те два месяца, что прошли с того времени, продовольственный вопрос запутался безнадежнее прежнего, пресловутая разверстка успела наглядно обнаружить свою несостоятельность, а продовольственное дело в империи превратилось в общеимперскую продовольственную катастрофу, грозящую еще худшими последствиями стране и ее будущему. Отовсюду тянутся голодные рты, озлобленные, измучившиеся, отчаявшиеся.» ¹⁰¹.

Продовольственный кризис стал резко обостряться и на фронте. Во второй половине ноября 1916 г. командующий Юго-Западным фронтом А. А. Брусилов прислал министру земледелия Риттиху телеграмму, в которой подробно изложил положение со снабжением продовольствием армии ¹⁰². Почти ⅔ положенного снабжения не поступало. Армия жила только ежедневными поступлениями, что могло кончиться катастрофой. Снабжение солдат резко ухудшилось. «За недовозом продуктов зачастую люди не получают ни сала, ни масла, ни каши при малом поступлении овощей. Почти единственной пищей служит жидкий картофельный суп; недостаточность, крайнее однообразие пищи действуют угнетающе на людей, цензуруемые письма за последнее время содержат массу жалоб на плохое питание. Что касается конского состава, то, получая в общем менее половины дачи зерна и два-три фунта сена, лошади при осенней распутице тощают с каждым днем, болеют и падают».

Брусилов писал министру земледелия: «Считаю такое положение продовольствия армий недопустимым, жить лишь ежедневным подвозом, производящимся притом в половинной норме, невозможно без запасов на базисных магазинах, без заранее собранных уполномоченными министерства запасов для возможности непрерывной погрузки. Продовольствие армии путем лишь ежедневного подвоза постоянно грозит катастрофой. Достаточно перерыва движения вследствие метелей или каких-либо других случайностей при общем расстройстве железнодорожных перевозок, чтобы в армиях наступил полнейший голод.

Признаю необходимым, чтобы со стороны чинов Министерства земледелия при полном содействии чинов администрации были приняты самые энергичные меры к скорейшему накоплению запасов продуктов для беспрерывной отправки их на фронт не только в полной ежедневной норме, но и для возможности хотя и постепенного пополнения базисных магазинов. Если органы Министерства земледелия не будут подавать к погрузкам все причитающееся армиям фронта продовольствие, я буду вынужден для вывода армии из критического положения приказать приступить управлению снабжения и войскам к самостоятельным заготовкам, не считаясь с твердыми ценами».

Эта телеграмма произвела большое впечатление на Министерство земледелия, заставила его спешно отправить имевшиеся запасы (85 млн. пуд. хлеба) и ускорила введение продразверстки.

Большую часть хлеба, который получало правительство, посылали в армию, которая в конце января 1917 г. «располагала запасами на 13—30 дней» ¹⁰³. Наряды же для Петрограда, Москвы и внутренних районов выполнялись на ⅓. За январь-февраль 1917 г. гражданское население получило всего около 25% планового назначения, железные дороги — около 33%. Города голодали.

Для того чтобы выйти из тяжелого продовольственного положения, правительству надо было ежемесячно заготовлять не менее 60 млн. пуд. хлеба, что при пониженном сравнительно с 1915 г. урожае являлось маловероятным. Руководитель продовольственного дела в стране и сам не верил в выполнимость плана заготовок и требовал «значительного сокращения потребностей тыла» и «объединения всех общественных сил России» вокруг выполнения хлебной разверстки. «Судьба разверстки в гораздо большей степени будет зависеть от отношения к этому делу населения и общества. Если не будет достигнуто необходимое для разрешения продовольственного кризиса обьединение всех живых сил страны, — тогда действительно может наступить катастрофа», — говорил Риттих. За две недели до второй буржуазно-демократической революции лишь оторванный от жизни чиновник мог мечтать об объединении «всех живых сил страны» вокруг прогнившего самодержавия.

Сведения о прохождении разверстки были скорее неблагоприятны. Характеризуя ее, журнал «Народное хозяйство» указывал, что эта мера с самого начала «считалась на местах невыполнимой». Несоответствие нарядов с запасами хлеба делала разверстку во многих губерниях «фактически невозможной». «На практике большинство губернских земств произвело «теоретическую» разверстку, сложив с себя всякую ответственность за выполнение ее. Несмотря на чрезвычайно решительные, оптимистические заявления официальной и официозной прессы, было несомненно, что разверстка не помогла делу. И, действительно, в начале 1917 г. продовольственный вопрос обострился до крайности». ¹⁰⁴

15 февраля 1917 г., то есть через полтора месяца после окончания срока разверстки, по уездам был разверстан 91% наряда. В уезды разверстка попала с большим опозданием и с «сомнениями в возможность ее выполнения без ущерба для удовлетворения местных потребностей». Во многих губерниях и уездах внимание было сосредоточено на подсчетах местных норм потребления, в результате которых оказалось, что губернии, ранее вывозившие «многие десятки миллионов пудов, якобы сами нуждаются в привозном хлебе». Лишь около 10 уездов выполнили разверстку на 97%. О других сведений не было. О разверстке по волостям были лишь отрывочные сведения, но и они не обещали ничего хорошего: в некоторых волостях было разверстано то количество, которое требовалось, а «часть волостей недоверстала или совершенно отказалась от разверстки». О разверстке по селам и отдельным хозяевам сам министр земледелия ничего не мог сказать. Таковы были «успехи» продовольственной политики.

Более поздние сведения, полученные уже при Временном правительстве, показывают, что, по данным 2070 волостей, ими принята разверстка на 118,2 млн. пуд., из числа которых сельскими сходами было разверстано по домохозяевам 67,7 млн. пуд., а «общие итоги разверстки среди крестьян едва ли достигают 100 млн. пудов, а может быть, и еще менее» ¹⁰⁵. Это было уже в конце апреля и мае 1917 г., когда заканчивался заготовительный год. Бумажной «разверсткой» жить было нельзя. Провал продовольственной разверстки правительства совершенно бесспорен.

Продовольственный кризис начала 1917 г. произошел в результате переплетения двоякого рода обстоятельств, разверстка провалилась, так как не встретила поддержки ни крестьян, ни землевладельцев, заготовительные операции давали незначительное количество хлеба, когда же хлеб стал появляться, то его очень трудно было доставить из-за транспортных затруднений.

Взять хлеб у крестьянина силой правительство было не в состоянии, так как для этого надо было посылать отряды солдат, которые и так уже проявляли недовольство. Земский аппарат оказался негодным для осуществления правительственной политики. К самодержавию, которое взяло под подозрение общеземскую организацию, он был оппозиционно настроен. Глава общеземской организации Г. Е. Львов являлся одним из вожаков группы буржуазии, подготовлявшей дворцовый переворот. Никакого усердия на местах оппозиционное земство не проявляло.

В осенние месяцы было очень мало заготовлено хлеба. 9 сентября 1916 г. Нижегородская дума просила разрешения приобрести хлеб по вольным ценам. Городской голова Д. В. Сироткин писал: «Правительственные и общественные организации бессильны бороться с хлебным кризисом, если не придет на помощь само население. Путем реквизиции можно бороться только с крупными землевладельцами, но в их руках всего 20% хлеба, остальные 80% в руках крестьян, против которых реквизиции в ход не пустишь» ¹⁰⁶.

Попытка правительства регулировать рыночную цену кончилась крахом: не государство регулировало цены, а рыночная конкуренция и спекуляция банков «регулировали» политику правительства. Факт широкой спекуляции банков продуктами сельского хозяйства и сахаром совершенно бесспорен, дело особого исследования — выяснить количественную сторону этого явления.

Продовольственный кризис являлся одним из важных факторов, ускоривших революционизирование масс. Он был вызван сокращением продовольствия, нежеланием правительства пойти против интересов помещиков и организовать дело снабжения хлебом, устранить расстройство транспорта, дезорганизацию рынка и рост спекуляции.

Срыв плана хлебозаготовок сказался на работе мельниц, снова сокративших производство муки.

При Особом совещании по продовольствию было создано (30 июня 1916 г.) Центральное бюро по мукомолью, но со времени назначения Риттиха эта организация не принимала активного участия в работе, так как мукомолы были недовольны твердыми ценами на муку и установленными расценками за помол и доставку зерна и муки (20—50 коп. с пуда). Они добились пересмотра и повышения цен в 26 губерниях по ржаной муке и в 29 — по пшеничной. Принцип единства цен был нарушен, и владельцы зерна предпочитали направлять его в те губернии, где цены на муку были более высоки. В результате обследования мукомольной промышленности в декабре 1916 г. было констатировано «довольно печальное положение русского мукомолья». Фактический перемол за этот месяц сократился до 43% обычного месячного перемола по пшенице и 22% — по ржи. По сравнению с ноябрем перемол сократился на 16,4%. ¹⁰⁷. Во многих районах помол пшеницы и ржи сократился от ⅓ до ½ нормального месячного помола. Мельницы работали лишь за счет текущего поступления зерна, сохраняя имевшиеся запасы нетронутыми, что особенно ярко сказывалось на примере Нижегородской губернии, где при запасе пшеницы в 919 тыс. пуд. и поступлении за месяц 730 тыс. пуд., перемолото было всего лишь 80 тыс. пуд. «При этом работала всего лишь одна мельница, остальные же крупные мельницы простояли весь месяц, причем причиной простоя указывался именно недостаток зерна» ¹⁰⁸. Такая саботажническая «политика» мукомолов приводила, несомненно, к обострению продовольственного кризиса в стране. Хотя миллионы пудов зерна лежали на складах «про запас», на мельницах готовой муки для отправки потребителям не оказывалось.

Все же половина многочисленных остановок мельниц по империи была вызвана острым недостатком поступления зерна. 54% всех простоев мельниц (125 из 231 мельницы) происходили из-за недостатка зерна; из-за нехватки топлива остановилось 35% (82 мельницы) и, наконец, около 11% мельниц (24) не работали из-за отсутствия рабочих рук ¹⁰⁹. Автор статьи о работе мельниц, написанной на основе материалов обследования, особое внимание обращает на увеличение поступления зерна, так как в противном случае оставался лишь единственный выход — сокращение потребления муки путем нормировки ее отпуска.

Мы остановились на этом частном эпизоде экономической действительности России для того, чтобы яснее и многостороннее показать связь продовольственного кризиса в стране с расстройством всей хозяйственной жизни, бороться с которым царское правительство оказалось не в силах.

Особенно остро с продовольствием обстояло в столицах — Москве и Петрограде. Городское население уже в 1915 г. увеличилось на 7%. В Москве и особенно Петрограде население выросло еще больше, так как здесь сосредоточена была значительная часть военной промышленности. Снабжение столиц было нормировано: сюда должно было поступать 405 вагонов продовольственных грузов в день для Петрограда и 480 — для Москвы ¹¹⁰. В течение шести месяцев — с 1 октября 1915 г. по 1 апреля 1916 г. — Петроград получал только по 358 вагонов в сутки. За последние месяцы 1915 г. к 1 января 1916 г. запасы основных продовольственных продуктов в Петрограде уменьшились наполовину и не превосходили месячной нормы. Министерство земледелия из своих запасов уступило Петрограду 13,5 млн. пудов продуктов ¹¹¹. Положение Москвы было еще более тяжелое: запасы были только на несколько дней, ежемесячно повторялся недогруз против нормы. Выручали и здесь военные запасы, из которых было передано городу по 1 февраля 1916 г. 31,4 млн. пуд.

Продовольственный кризис во всем объеме разразился только в конце 1916 г., когда разруха транспорта особенно обострилась, правительство было окончательно дезорганизовано и обессилено в борьбе с рабочим движением и «общественными» организациями буржуазии. Никакой помощи от военного ведомства в это время Москва и Петроград не могли получить, так как и армия осталась без хлеба. Различные буржуазные организации, видя надвигающуюся катастрофу, предлагали взять на себя организацию продовольственного дела. Так, городское управление Петрограда 1 декабря 1916 г. представило особый проект, на основе которого оно брало на себя организацию всего продовольственного дела столицы на правах уполномоченного Особого совещания по продовольствию. Совещание под председательством министра земледелия отклонило это предложение, так как оно не согласовывалось с положением об Особом совещании по продовольствию. По поводу продовольственного положения в столицах Особое совещание 1 февраля 1917 г. установило, что ввиду двухнедельного прекращения пассажирского движения продовольственное положение столиц еще более ухудшится «и Петрограду и Москве придется некоторое время питаться исключительно запасами» ¹¹². Но запасов к 1 февраля почти не было, так как и в предшествующие месяцы население столиц жило впроголодь. Петроград получил в ноябре вместо 3 050 тыс. пуд. хлебных продуктов всего 465 тыс. пуд., или 15%, в декабре вместо 3 740 тыс. пуд. — 524 тыс. пуд. (14%).

В январе поступление «улучшилось»: вместо 89 вагонов муки в сутки, нужных для пропитания, поступало 49 вагонов «вместе с рожью» ¹¹³. Аналогичное положение было в Москве, где за «благоприятный» месяц — январь поступило муки вместо 70 вагонов в день всего только 39 вагонов, а положение с фуражом было еще хуже.

Различные лица — и представители самого царского правительства, и ученые-исследователи — сошлись в объяснении причин особого обострения продовольственного кризиса в начале 1917 г. в развале железных дорог и возникающих отсюда транспортных затруднениях, окончательно дезорганизовавших продовольственный аппарат.

В нашем распоряжении имеются многочисленные документы, ярко показывающие остроту продовольственного кризиса по многим городам страны и прежде всего в столицах. Со всех концов империи слышатся настойчивые требования со стороны царских чиновников, буржуазных общественных организаций и отдельных крупных представителей буржуазии — дайте хлеба, пришлите муки. Остановимся на некоторых из этих живых и красочных документах, гораздо более глубоко и показательно рисующих продовольственный кризис в империи, чем средние статистические данные о погрузке и заготовке хлебов.

3 февраля 1917 г. московский городской голова М. В. Челноков послал телеграмму председателю Совета министров ¹¹⁴. Это уже была четвертая телеграмма за два месяца, в которых Челноков просил принять «самые решительные и немедленные меры к обеспечению Москвы мукой». Перечислив меры, которые обещано было принять для усиления отправки продовольствия, Челноков далее писал: «Несмотря на указанные распоряжения, поступление муки в Москву в январе месяце не только не увеличилось, но еще больше сократилось. За последние две недели, 16—30 включительно, ржаной муки поступало в среднем в день по 18 вагонов против нормы в 33 вагона, пшеничной — 18 вагонов против нормы в 53 вагона, всего поступало муки в день 36 вагонов при общей норме 86 вагонов. Таким образом, поступление муки немногим превышает лишь ⅓ установленной для Москвы суточной нормы. Благодаря такому малому поступлению муки продажа ее населению как из частных, так и из городских продовольственных лавок не производится. Создавшееся положение угрожает вызвать в ближайшие дни хлебный голод, последствием чего явится острое недовольство и волнения со стороны населения столицы, что тяжело отразится на всех сторонах ее жизни, в том числе и на работе на оборону страны. Представляя об этом, вновь прошу ваше высокопревосходительство принять самые решительные меры к снабжению Москвы в срочном безотлагательном порядке всеми продовольственными продуктами, особенно же мукой» ¹¹⁵.

Прошла неделя. Несмотря на успокоительные телеграммы начальства, положение ухудшилось. 9 февраля Челноков послал новую телеграмму, в которой сообщил, что «для значительной части населения уже наступил хлебный голод» ¹¹⁶, вместо 86 вагонов в феврале поступало ежедневно лишь по 14 вагонов.

Чем ближе к концу февраля — тем больше продовольственных просьб, которые становятся все настойчивее. 23 февраля на имя военного министра поступила телеграмма председателя Общества фабрикантов и заводчиков Московского промышленного района Ю. П. Гужона о том, что в четырнадцати хлебопекарнях Москвы приостановлена выдача хлеба для 93 000 рабочих. «Фабрики и заводы приостанавливаются, рабочие волнуются, уходя искать хлеб». Гужон просит военного министра о присылке вне очереди 30 вагонов муки Обществу заводчиков и фабрикантов ¹¹⁷.

Со всех концов России стекались тревожные сведения об остановке предприятий и рабочих забастовках на почве продовольственных трудностей. Старший инспектор Костромской губернии сообщил о забастовке рабочих льнопрядильной фабрики, «вызванной сокращением до половинного размера пайка муки ржаной и пшеничной, выдаваемого правлением фабрики рабочим» ¹¹⁸. Чтобы прекратить забастовку, правление фабрики обещало 10-процентную прибавку заработной платы, но «рабочие отказались стать на работу, требуя выдачи прежнего пайка».

Начальник Главного управления кораблестроения ходатайствовал о снабжении продовольствием Владимирского порохового завода «во избежание массового ухода вольнонаемных» рабочих. Он указывая на полное бессилие администрации что-либо сделать собственными силами.

20 тыс. рабочих Брянского завода в Бежице, остановившегося из за недостатка угля, одновременно остались без продовольствия. Населения в рабочем поселке насчитывалось до 80 тыс., и ежемесячная потребность в продовольствии определялась в 75 тыс. пуд. Главный начальник Минского военного округа, донеся об этом факте, заканчивает телеграмму просьбой принять экстренные меры к снабжению завода «по крайней мере продуктами насущного питания». ¹¹⁹

Можть было бы увеличить количество примеров, но и приведенные нами документы ярко и бесспорно свидетельствуют об острейшем продовольственном кризисе в империи, который особенно сильно бил по рабочим и трудовым слоям городского населения. Правительство ежедневно получало сигналы об этом кризисе; лидеры буржуазии особенно старались воздействовать на правительство указаниями на растущее недовольство рабочих и предстоящий политический кризис.

Правительство ничего не могло поделать, чтобы кардинально изменить положение в стране. Это объяснялось, во-первых, тем, что причины кризиса глубоко уходили в общее расстройство хозяйственной жизни страны. Хлеба, мяса, масла, сахара становилось с каждым годом и месяцем войны все меньше, а спрос на них возрастал. В распоряжении правительства не было никакого товарного фонда, который можно было бы двинуть в деревню в обмен на хлеб. Наконец, когда хлеб частично появлялся, его нельзя было доставить из-за транспортных затруднений. Таким образом, продовольственный кризис, переплетаясь с другими кризисами, превращался в кризис всей политической системы.

Было бы односторонне и неправильно объяснять подъем революционного движения в 1917 г., приведший к свержению царизма, исключительно продовольственными трудностями, но нельзя и недооценивать их значения среди других причин революционного взрыва рабочих масс в феврале 1917 г. Продовольственный кризис перед февралем 1917 г. наиболее ярко отражает оскудение и дезорганизацию всей хозяйственной жизни страны.

Он упирался в общие задачи снабжения страны, в том числе и продуктами промышленности. Нельзя было наладить снабжение города хоть в минимальном размере продовольствием без одновременного снабжения деревни продуктами промышленности. Ни одну из указанных двух проблем нельзя было разрешить, продолжая империалистическую войну.

---

¹ «Россия в мировой войне 1914—1918 года (в цифрах)» М., 1925, стр. 17. (стр. 450)

² Там же, стр. 49. (стр. 450)

³ Там же, стр. 21. (стр. 450)

⁴ В. П. Милютин. Сельскохозяйственные рабочие — «Труды комиссии по изучению современной дороговизны», вып. III, М., 1915, стр. 182. (стр. 451)

⁵ В. П. Милютин. Сельскохозяйственные рабочие в 1915 г. — «Труды комиссии по изучению современной дороговизны», вып. IV, М., 1916, стр. 61, 63. (стр. 451)

⁶ ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 6840, л. 1. (стр. 451)

⁷ ЦГВИА, ф. 1759, оп. 3, д. 446, 458, 460. Материалы о распределении военнопленных из Дарницкого лагеря. (стр. 452)

⁸ Архив ЦСУ, Отдел сельского хозяйства, 1917 г., д. 97—100. (стр. 452)

⁹ См. например ЦГАОР СССР, ф. 102, 4 дело-во, 1916 г., д. 108, ч. 84, л. 20. (стр. 452)

¹⁰ ЦГВИА, ф. 369, оп. 9, д. 9, лл. 10—11, см. также А. М. Анфимов. Помещичье хозяйство России в годы первой мировой войны — «Исторические записки», т. 60, 1957. (стр. 452)

¹¹ ЦГВИА, ф. 369, оп. 1, д. 178, л. 103. ЖОСО, № 87, 9 июня 1916 г. (стр. 453)

¹² Там же, л. 105. (стр. 453)

¹³ «Сельское хозяйство России в XX веке». Сборник статистико-экономичеких сведений за 1901—1922 гг. М., 1923, стр. 337. (стр. 455)

¹⁴ Е. И. Измайловская. Русское сельскохозяйственное машиностроение. М., 1920, стр. 13., Селезнев. Машина в русском сельском хозяйстве — «Сельское и лесное хозяйство», 1923, кн. 8, стр. 219. (стр. 455)

¹⁵ «Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Год десятый». Пг., 1917, стр. 328—329. (стр. 455)

¹⁶ «Динамика цен на главнейшие изделия фабрично-заводской промышленности за период 1913—1918 гг.» — «Труды ЦСУ», т. XXVI, вып. 3. М., 1926, стр. 12—16. По данным этого издания с 1913 по 1916 г. цены на сельскохозяйственные машины и орудия изменились следующим образом (в руб. за штуку)

	1913 г.	1914 г.	1915 г.	1916 г.
Веялки	40,26	43,91	62,18	92,79
Жатки	149,10	188,69	207,53	270,00
Лобогрейки	95,00	97,67	156,00	440,00
Плуги 2 мм	17,41	18,41	26,67	38,86
Сенокосилки	86,01	101,20	121,38	366,86
Сеялки	27,68	—	39,04	160,29
Серпы (дюж.)	2,44	2,36	2,95	8,42
Запасные части (пуд.)	8,56	13,19	16,87	52,03

Конечно, можно было вычислить удельный вес каждого вида орудий в их общем числе и таким образом определить для них индексы цен по годам, но это завело бы нас в область исчислений такой точности, которая не требуется в данном случае. Поэтому мы примем индексы цен по всей группе машин инструментов и аппаратов, хотя они, возможно, и показывают меньший рост цен, чем рост цен на сельскохозяйственные машины. Эти индексы следующие 1913 г. — 100, 1914 г. — 110, 1915 г. — 130, 1916 г. — 153 (там же, стр. 16). (стр. 456)

¹⁷ Е. И. Измайловская. Указ. соч., стр. 13, Селезнев. Указ. соч., стр. 219. Здесь ради краткости изложения ежегодные суммы поступления машин не приводятся. (стр. 457)

¹⁸ «Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств», стр. 61, 63. Данные по Привислинским губерниям — средние за 1906—1910 гг. (стр. 457)

¹⁹ И. В. Сладковский. Имение «Гуты» Л. Е. Кениг—наследники, ч. 1, Харьков 1913, стр. 74. (стр. 458)

²⁰ Ф. Л. Любанский. Описание Голозубинецкого имения В. В. Скибневского. Винница, 1911, стр. 8. (стр. 458)

²¹ В. Н. Сведерский. Краткое описание имения Поповка Литинского уезда Подольской губ. С. К. Дерсевиля. Винница, 1916, стр. 7. (стр. 458)

²² «Народное хозяйство СССР Статистический сборник». М., 1956, стр. 150. (стр. 459)

²³ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 139. (стр. 459)

²⁴ «Военноконская перепись в 1899—1901 гг.» СПб., 1902, то же 1903—1904 гг. СПб., 1906, то же 1905 г. СПб, 1907, то же 1912 г. СПб, 1914. Данные по 48 губерниям. (стр. 459)

²⁵ «Доклад члена Совета Н. А. Павлова об объединении дворянства на почве экономической» [СПб, 1910], стр. 17. (стр. 459)

²⁶ Приведенные количественные данные дают право считать явно преувеличенными и ни на чем не основанными имеющие хождение в нашей литературе данные о том, что будто бы за годы войны поголовье лошадей сократилось в Европейской России с 17,9 млн голов в 1914 г. до 12,8 млн. голов (Я. И. Лященко. История народного хозяйства СССР, т. II, М., 1956, стр. 635, Е. Д. Черменский. Февральская буржуазно-демократическая революция в России в 1917 г. — «Вопросы истории», 1957, № 2, стр. 4). (стр. 461)

²⁷ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 138—139 (стр. 463)

²⁸ С. Л. Рашкович. Удобрительная промышленность в России. Пг., 1920, стр. 5. Показанные автором разновидности удобрительных веществ сгруппированы здесь в три группы фосфатные, азотистые и калийные. (стр. 463)

²⁹ «Статистический сборник за 1913—1917 гг.», вып. II, стр. 23—25. (стр. 464)

³⁰ «Хозяйственная жизнь и экономическое положение населения России за первые 9 месяцев войны (июль 1914 г.—апрель 1915 г.)». Пг., 1916, стр. 6. (стр. 464)

³¹ Там же, стр. 19. Подчеркивая связь между двумя явлениями, было бы неправильным видеть причины роста цен исключительно в правительственных заготовках для армии. К весне 1915 г. произошло уже общее вздорожание товаров и падение ценности рубля. (стр. 465)

³² «Сборник статистических сведении по Союзу ССР 1918—1923» — «Труды ЦСУ», т. XVIII, М., 1924, стр. 122—123. (стр. 466)

³³ Там же, стр. 124—125. (стр. 467)

³⁴ А. М. Анфимов. Российская деревня в годы первой мировой войны. М., 1962, стр 280. (стр. 467)

³⁵ Там же, стр. 280—281. (стр. 467)

³⁶ Б. Книпович. Сельское хозяйство— «Народное хозяйство в 1916 г.», вып V—VI, Пг., 1921, стр 13—14. (стр. 468)

³⁷ ЦГИА СССР, ф. 456, оп. 1, д. 1008, лл. 168—169. Для 1915 г. цифра излишка явно занижена. По другим данным, излишек 1915 г. достигал 900 млн. пуд. (стр. 468)

³⁸ А. М. Анфимов. Указ. соч., стр. 296. (стр. 469)

³⁹ П. И. Попов. Хлебофуражный баланс 1840—1924 гг. — «Сельское хозяйство на путях восстановления». М., 1925, стр. 28. (стр. 469)

⁴⁰ ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 951, л. 223. (стр. 469)

⁴¹ ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 888, л. 150—150 об. (стр. 470)

⁴² Там же, д. 889, лл. 56—57. (стр. 470)

⁴³ «Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции», ч. 2, М—Л., 1957, док. № 454. (стр. 471)

⁴⁴ ЦГВИА, ф. 349, оп. 1, д. 56, лл. 61—80. (стр. 471)

⁴⁵ ЦГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 1104, лл. 341—343. Справка по вопросу о мясном довольствии действующей армии. (стр. 472)

⁴⁶ Там же. (стр. 472)

⁴⁷ ЦГИА СССР, ф. 457, 1916 г., оп. 1, д. 78, лл. 54 об—55. «Объяснение Государственной думе управляющего Министерством земледелия сенатора Риттиха о положении продовольственного дела в империи». (стр. 472)

⁴⁸ Г. Я. Маляревский. Сведения о союзе сибирских маслодельных артелей 1907—1917. Курган, 1918, стр. 11. (стр. 473)

⁴⁹ «Материалы по вопросам организации продовольственного дела, вып. IV. Вопросы современного положения молочного хозяйства (Труды совещания 18—19 декабря 1916 г.)» М., 1917, стр. 10. (стр. 473)

⁵⁰ «Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции», док. № 454. (стр. 474)

⁵¹ «Смена» (Описание имения гр. Бобринских) Киев, 1913, стр. 113. (стр. 475)

⁵² «К аресту киевских сахарозаводчиков» — «Петроградская газета», 28 октября 1916 г. (стр. 475)

⁵³ А. А. Соколов. Сахар—«Труды комиссии по изучению современной дороговизны», вып. 2. М., 1915, стр. 163. (стр. 476)

⁵⁴ «Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств», стр. 222—223. (стр. 476)

⁵⁵ Г. Н. Логачев. О необходимых мерах к увеличению культуры свеклы и производства сахара в предстоящем периоде 1917—1918 г. Пг., 1917, стр. 3. (стр. 476)

⁵⁶ ЦГВИА, ф. 1606, оп. 2, д. 1067, л. 2. (стр. 476)

⁵⁷ Там же, ф. 1759, оп. 3, д. 460, л. 4 об. (стр. 476)

⁵⁸ Там же, л. 8в. (стр. 476)

⁵⁹ «Внутренние источники снабжения сахарного рынка в Западной Европе и у нас» — «Известия Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу», 1916, № 29, стр. 92. (стр. 476)

⁶⁰ Н. А. Крюков. Сахар и сахарная свекла в России. СПб., 1916, стр. 27—28. (стр. 477)

⁶¹ ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 183, л. 6. (стр. 477)

⁶² Там же, л. 9. (стр. 477)

⁶³ Н. А. Крюков. Указ. соч., стр. 10—12, «Статистический сборник за 1913—1917 гг.» вып. 1, М., 1921, стр. 42, 82. (стр. 477)

⁶⁴ «Петроградская газета», 28 октября 1916 г. (стр. 478)

⁶⁵ ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 183, л. 50. (стр. 478)

⁶⁶ «Известия Министерства земледелия», 1916, № 42, стр. 871—872. (стр. 478)

⁶⁷ Там же, № 23, стр. 510. (стр. 478)

⁶⁸ ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 171, л. 47. (стр. 478)

⁶⁹ Там же, л. 65. (стр. 479)

⁷⁰ Там же, д. 170, л. 183. (стр. 479)

⁷¹ ЦГВИА, ф. 2003, оп. 2, д. 31, лл. 61—63. На совещании были Кривошеин, Янушкевич, высшие военные и гражданские чиновники снабжения. Совещание состоялось 7 июля, а 11 июля решение было одобрено верховным главнокомандующим. (стр. 479)

⁷² П. И. Лященко. История народного хозяйства СССР, т. II, М., 1956, стр. 638. (стр. 480)

⁷³ ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 67, л. 1. (стр. 481)

⁷⁴ «Падение царского режима», т. V, Л., 1926, стр. 284. Показания А. Д. Протопопова. (стр. 481)

⁷⁵ ЦГИА СССР, ф. 381, 1916 г., оп. 1, д. 205. Отношение управления делами Совета министров 11 декабря 1916 г. сенатору Риттиху. К отношению приложено «Положение о верховном начальнике по продовольственной части». (стр. 481)

⁷⁶ ЦГИА СССР, ф. 381, 1916 г., оп. 1, д. 205, лл. 71—72. (стр. 482)

⁷⁷ «Материалы по вопросу об установлении твердых цен на хлебные продукты до урожая 1917 года», ч. III. Пг., 1916, стр. 10. (стр. 483)

⁷⁸ ЦГВИА, ф. 369, оп. 1, д. 56, л. 32. Журнал соединенного заседания Особого совещания по обороне государства и Особого совещания по продовольствию от 8 сентября 1916 г. (стр. 484)

⁷⁹ Там же, л. 33. (стр. 484)

⁸⁰ Там же, л. 35. (стр. 484)

⁸¹ Там же, л. 40. (стр. 484)

⁸² Там же, л. 42—43, «Материалы по вопросу об установлении твердых цен на хлебные продукты до урожая 1917 года», ч. III, стр. 180. (стр. 485)

⁸³ ЦГВИА, ф. 2003, оп. 1, д. 2, л. 146. (стр. 486)

⁸⁴ Там же, лл. 146—147. (стр. 486)

⁸⁵ Там же, оп. 2, д. 31, лл. 78—79. Доклад Особого совещания по продовольствию о снабжении населения продовольствием. (стр. 486)

⁸⁶ Там же. (стр. 486)

⁸⁷ Там же, оп. 1, д. 2, лл. 141—161. (стр. 487)

⁸⁸ ЦГВИА, ф. 2003, оп. 1, д. 2, лл. 162—176. (стр. 488)

⁸⁹ «Распоряжение Риттиха от 2 декабря 1916 г. № 37575» — «Известия Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу», 1917, № 1 (30), стр. 12—13. (стр. 488)

⁹⁰ ЦГВИА, ф. 2003, оп. 1, д. 2, л. 161. (стр. 488)

⁹¹ ЦГВИА, ф. 2003, оп. 1, д. 2, л. 143. (стр. 490)

⁹² Там же, л. 144. (стр. 490)

⁹³ Там же, л. 142. (стр. 490)

⁹⁴ Там же. (стр. 490)

⁹⁵ Там же, л. 143. (стр. 490)

⁹⁶ Там же, л. 146. (стр. 490)

⁹⁷ Там же, л. 147. (стр. 491)

⁹⁸ Там же, л. 148. (стр. 491)

⁹⁹ Там же, л. 150. (стр. 491)

¹⁰⁰ Там же, л. 152. (стр. 491)

¹⁰¹ Там же, л. 161. (стр. 491)

¹⁰² ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 78, л. 46—46 об. Телеграмма А. А. Брусилова. (стр. 491)

¹⁰³ ЦГВИА, ф. 369, оп. 1, д. 376, л. 103. ЖОСО, № 144, 15 февраля 1917 г. (стр. 492)

¹⁰⁴ Б. Книпович. Указ. соч.—«Народное хозяйство в 1916 г.», вып. V—VI, стр. 18—19. (стр. 493)

¹⁰⁵ Е. Яшнов. Итоги риттиховской «разверстки» — «Известия по продовольственному делу», май 1917 г., № 1 (32), стр. 10—11. (стр. 493)

¹⁰⁶ Г. Новоградский. В «житнице Европы» — «Летопись», 1916, № 9, стр. 305. (стр. 494)

¹⁰⁷ В. Орлов. Статистические данные о положении мукомольной промышленности в декабре 1916 г. — «Известия Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу», 1917, № 2 (31), стр. 39. (стр. 495)

¹⁰⁸ Там же, стр. 40. (стр. 495)

¹⁰⁹ Там же. (стр. 495)

¹¹⁰ «Обзор деятельности Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу 17 августа 1915 г. — 17 февраля 1916 г.» Пг., 1916, стр. 182. (стр. 495)

¹¹¹ «Дополнение к обзору деятельности Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по продовольствепному делу 17 февраля—17 мая 1916 г.», Пг., 1916, стр. 5. (стр. 496)

¹¹² ЦГИА СССР, ф. 457, 1917 г., оп. 1, д. 10, л. 2. (стр. 496)

¹¹³ Там же. (стр. 496)

¹¹⁴ ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 972, лл. 67—68. Телеграмма Челнокова от 3 февраля 1917 г. (стр. 497)

¹¹⁵ Там же, лл. 67 об.—68. (Разрядка моя— А. С.). (стр. 497)

¹¹⁶ Там же, л. 71. (стр. 497)

¹¹⁷ ЦГИА СССР, ф. 457, оп. 1, д. 603, лл. 224—225. (стр. 498)

¹¹⁸ Там же, лл. 165—166. (стр. 498)

¹¹⁹ Там же, л. 169. (стр. 498)