А. Л. Сидоров. Экономическое положение России в годы первой мировой войны, 1973 г., стр. 500-544

Раздел второй
ВОЙНА И НАРОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО

Глава четвертая
ТОПЛИВНЫЙ КРИЗИС

Топливный кризис накануне войны

Накануне мировой войны в топливном балансе России решающую роль играли дрова, уголь и нефть, для работы промышленности определяющее значение имели уголь и нефть. Уральская промышленность работала почти исключительно на древесном угле, в Центрально-промышленном районе потреблялись все виды топлива; промышленность южного и западного районов работала на каменном угле; предприятия Петроградского и Прибалтийского районов потребляли главным образом привозной английский уголь. Железные дороги империи, являвшиеся крупными потребителями топлива, работали на угле, нефти и дровах, усиливая спрос на тот или другой вид топлива в зависимости от колебаний цен. Промышленные предприятия Севера и Сибири работали на дровах. Крупными потребителями дров были города, где дрова применялись для отопления жилищ.

Промышленно-техническое потребление топлива в стране в 1913 г. составляло только 45,7% (по другим данным — 47,1%). Следовательно, больше половины топлива шло на отопление городов и построек непромышленного значения. Все виды промышленности потребляли около ⅓ топлива, железные дороги — 11,5%, флот — 2,7% ¹. По данным Р. С. Лившиц, из общей добычи в 38,9 млн. т. условного минерального топлива 70,8% приходилось на каменный уголь, 27,2% — на нефтяное топливо и 2% — на торф ². Около половины всего твердого минерального топлива потребляли металлургические и металлообрабатывающие предприятия ³. В 1912 г. крупнейшим потребителем донецкого угля являлись железные дороги, которым было отправлено 290 млн. пуд, затем идут металлургические и передельные заводы (268,5 млн. пуд), сахарные заводы (64,5 млн. пуд.), предприятия под общим названием «фабрики» (106 млн. пуд.), пароходства (43,3 млн. пуд.) и так называемые частные потребители (246,5 млн. пуд.) ⁴.

Во время предвоенного промышленного подъема спрос на минеральное топливо со стороны промышленности и железных дорог сильно возрос. Частные железные дороги только за 1911—1913 гг. увеличили потребление угля вдвое — с 62,3 млн. пуд. до 124 млн. пуд ⁵. Металлургические заводы в связи с ростом производства металла также увеличили за предшествовавшие первой мировой войне 4 года потребление твердого минерального топлива на 110 млн. пуд. — с 157 до 267 млн. пуд. ⁶ Спрос на каменный уголь особенно усилился благодаря тому, что монополистические организации в нефтяной промышленности, искусственно задерживая добычу нефти, подняли цены на нефтяное топливо до небывалой высоты. В 1913 г. только для замены углем нефти и дров спрос на уголь увеличился на 194 млн. пуд. В 1913 г. нефти в России добывалось почти на 100 млн. пуд. меньше, чем в 1904 г., причем добыча нефти на четырех старых бакинских площадях упала на 200 млн. пуд. ⁷ В целом за последние 5 лет перед войной добыча нефти стабилизовалась на уровне 560 млн. пуд. Все это стимулировало спрос на уголь.

Хотя добыча угля в стране сильно увеличилась, все же общая добыча топлива в стране отставала от спроса, это содействовало ввозу угля из Англии и Германии, который с каждым годом занимал все большее место в топливном балансе. Вследствие нехватки топлива и махинаций крупных монополистических организаций в нефтяной промышленности и «Продугля», в стране наступило резкое повышение цен на уголь и нефть, что вызвало обсуждение этого вопроса в Государственной думе и полемику в печати. Нехватка топлива и его дороговизна — вот характерные особенности топливного рынка накануне войны.

В связи с наступившим в 1910 г. переломом в положении промышленности добыча угля в стране начинает неуклонно возрастать. Об этом росте дают представление следующие цифры (см табл. 27).

^* Л. В. Кафенгауз Снабжение страны минеральным топливом во время войны — «Труды Комиссии по изучению современной дороговизны», вып. 2, стр. 233. Цифры Кафенгауза в общем совпадают с данными опубликованными в сб. «Народное хозяйство в 1913 г.», стр. 305. Расхождения, составляя от 2 до 6 млн. пуд., не имеют практического значения.

---

Из этих данных следует, что с 1910 по 1913 г. общая добыча угля в империи выросла на 44,3%. Больше всего поднял добычу Донецкий бассейн (на 51%). Все остальные районы также увеличили добычу угля, но их роль в топливном балансе, если исключить Донецкий и Домбровский бассейны, была чрезвычайно незначительна, составляя всего около 10%. В 1913 г. Донбасс давал 87% угледобычи страны (без Польши), а в топливоснабжении Европейской России углем удельный вес Донбасса поднимался до 95,5%. Урал не мог обеспечить свою промышленность топливом. Подмосковный бассейн, производство которого стабилизовалось на уровне 1—2% общероссийской добычи угля, развивался крайне медленно. К 1913 г. он добывал угля менее, чем в 1875 г.

Рыночная конъюнктура на уголь являлась не только чрезвычайно благоприятной, но даже, как оценивал обозреватель «Народного хозяйства», была «ненормально напряженная». Страна переживала «топливный голод», который смягчался привозом иностранного угля. В 1913 г. правительство прибегло к экстренной мере, временно отменив для некоторых потребителей пошлину на иностранный уголь, что вызвало увеличение привоза угля и кокса на 41,9 млн. пуд. Общий импорт угля и кокса резко увеличился с 287 млн. пуд. в 1910 г. до 528 млн. пуд в 1913 г. ⁸ Кроме портов Балтийского моря и Сосновицкой таможни, наблюдался резкий рост ввоза угля в Одессу, куда в 1913 г. было доставлено 12,7 млн. пуд. ⁹, в первой половине 1914 г. сравнительно большое количество угля было ввезено в Архангельск (27,2 млн. пуд.) ¹⁰. Потребление иностранного угля вышло за обычные районы Прибалтики и Польши, «и с 1913 года на иностранный уголь перешли некоторые предприятия центрального района и часть наших западных железных дорог» ¹¹.

Количество импортного иностранного угля и добыча Домбровского района поднялись за последний предвоенный год «почти до одного миллиарда пудов, составляя уже до 30% всего технического потребления всех видов топлива» ¹². Что касается привозного иностранного угля, то его количество поднялось с 20 до 25% всего добываемого в империи твердого минерального топлива. Особое совещание по топливу считало, что в среднем за 1912—1913 гг. 80% потребностей в угле удовлетворялись за счет внутреннего производства, а 20% — за счет привозного ¹³. В общем рост импорта угля в Россию происходил в 2 раза скорее, нежели прирост его добычи в империи ¹⁴.

Нефть и нефтяные продукты Россия сама экспортировала за границу.

Недостаток топлива в стране вызывал резкое и систематическое вздорожание всех видов топлива. Средние цены на пуд топлива на месте производства изменялись следующим образом (см табл. 28).

^* Л. Б. Кафенгауз. Указ. соч. стр. 238.

---

Таким образом, на протяжении четырех лет цены поднялись на уголь и кокс на 60%, а на нефть и нефтепродукты выросли почти втрое. «Годовые обзоры важнейших отраслей народного хозяйства» показывают, что цены на нефть в 1912 г. были на 86% выше цен 1911 г., но цены 1911 г. были выше цен 1910 г. на 50%. Такое ненормальное, явно спекулятивное повышение цен нельзя объяснить «естественным» превышением спроса над предложением и истощением бакинских источников. Топливный голод и рост цен были результатом спекулятивной политики «Продугля» и нефтяных компаний — «Нобель-Мазут», группы «Шелл» и др.

Добыча и продажа нефти были в основном сосредоточены в руках трех крупнейших фирм Самая крупная из них — «Нобель-Мазут» — сосредоточила в своих руках 77% всего сбыта керосина и 56% сбыта нефтяных остатков. Влияние крупных фирм усиливалось и потому, что в их руках находилась бо́льшая часть наливного флота. В 1914 г. было вывезено 3/4 нефтепродуктов (77%) при помощи 142 наливных железных барж, из которых 72 принадлежали компании «Нобель-Мазут». Это давало возможность крупным нефтяным фирмам «взять на внутренних рынках максимум той цены, которую они при данных условиях могут дать». В погоне за монополией в добыче и продаже нефти крупные фирмы на торгах при сдаче нефтеносных источников соглашались не только бесплатно поставлять казне долевое отчисление, но еще приплачивали от себя за каждый пуд нефти от 0,9 до 47 коп. Чтобы подорвать монополию нескольких других фирм, сенат в 1906 г. отменил торги на нефтеносные участки. При этом он указывал, что крупные фирмы, чтобы сделаться хозяевами нефтяного рынка, не останавливаются перед большими долевыми отчислениями, лишь бы закрепить за собой казенные участки, «так как удержание возвышенной рыночной цены на нефть гораздо более вознаграждает монополистов, чем увеличение ее добычи» ¹⁵.

Невиданное повышение цен на нефть и нефтепродукты (на 600% по сравнению с ценами 1902 г. и на 300% сравнительно с 1910 г.) приносило огромные убытки казне, являвшейся крупным потребителем нефти для флота и железных дорог. В связи с этим в Государственной думе и в печати в 1912 г. высказывались пожелания об организации казенной добычи и переработки нефти.

Разумеется, нефтепромышленники старались доказать, что никакого вздувания цен нет и что вздорожание нефти является естественным следствием нехватки топлива и истощения старых источников Баку. Они решительно выступали против передачи добычи и переработки нефти казне. В этой связи большой интерес представляет записка Совета съездов представителей промышленности и торговли на имя председателя Совета министров, поданная накануне войны. В ней сообщалось, что, несмотря на принятые меры, добыча на старых бакинских площадях падает «и без предоставления новых нефтеносных земель для разработки нефтяная промышленность на старых площадях обречена на постепенное вымирание и разорение, а затраченные сотни миллионов рублей будут безвозвратно потеряны для народного хозяйства». Из такой мрачной оценки положения в нефтяной промышленности делался вывод о необходимости передачи новых земель (81 десятины) в эксплуатацию частным промышленникам, но не казне в лице Морского министерства.

Совет съездов решительно возражал против выделения участков Морскому министерству и Министерству путей сообщения. Он считал эту меру способной «подорвать дальнейшее развитие нефтяной промышленности» и затрагивающей «основы экономического развития страны». По мнению представителей нефтяных монополий, казенная эксплуатация нефтяных земель не способна будет обеспечить нефтью даже морской флот, который потреблял всего лишь 6 млн. пуд., но должен был увеличить потребление в будущем десятилетии до 80 млн. пуд. «Военный флот, — говорилось в записке, — может быть обеспечен нефтяным топливом только при правильном развитии всей нефтяной промышленности, а разорение этой промышленности, столь нуждающейся в новых землях, в будущем отразится неблагоприятно и на снабжении военного флота топливом».

План буржуазии, который рекомендовался правительству, был прост: нефтеносные участки передать с торгов частным фирмам, что позволило бы буржуазии получить 340—350 млн пуд. нефти в год дополнительно без больших затрат, потребности казны будут удовлетворены полностью за счет долевых отчислений, а нефтяные магнаты наживут на этом новые сотни миллионов рублей. «Полагая в среднем долевое в пользу казны отчисление в одну треть от означенной добычи, — говорилось в записке, — можно ожидать без каких-либо затрат и связанного с этим риска и без разорения нефтяной промышленности поступление в распоряжение казны около 110—115 млн. пуд.» ¹⁶.

К этой же проблеме промышленники вернулись через четыре месяца в докладной записке «О мерах к развитию производительных сил России и улучшению торгового баланса», переданной правительству за несколько дней до начала мировой войны (12 июля 1914 г.). Записка носит программный характер по экономической политике в целом, поэтому проблема топлива является лишь одним из рассматриваемых вопросов. В записке признается «кризис топлива», но для объяснения его выдвигалась единственная причина в духе вульгарной политической экономии: топлива мало, а спрос большой. В частности, сокращение добычи нефти по-прежнему объясняется истощением старых нефтяных площадей в Баку, которые не пополнялись в течение последнего времени из фонда нефтеносных земель. Чтобы ликвидировать топливный кризис и восстановить «равновесие на рынке», промышленники просили правительство создать такие благоприятные условия для развития каменноугольной и нефтяной промышленности, которые привели бы «к увеличению добычи нефти и угля» ¹⁷.

В отношении нефтяной промышленности промышленники выдвигали один только тезис — о необходимости передать им новые нефтеносные земли ¹⁸. Авторы записки не обронили ни слова о практических мероприятиях, которые нефтепромышленники считали бы необходимыми осуществлять на имеющихся промыслах.

Разглагольствуя о мнимом истощении существующих участков, нефтяные магнаты добивались захвата и остальных нефтеносных земель, обещая казне без хлопот значительное увеличение нефти. Нефтяные воротилы деятельно боролись за закрепление своего монопольного положения, чтобы продолжать старую политику хищнического ведения хозяйства, ограбления потребителя на внутреннем рынке и успешной борьбы с конкурентами на мировом. В таком положении война застала дело снабжения нефтью: искусственно заниженная добыча, монополия производства и торговли нефтепродуктами нескольких финансовых групп с участием иностранного капитала, спекулятивные цены, отсутствие казенной добычи и домогательства фирм о получении в эксплуатацию новых участков.

Примерно такое же положение было и с углем. Опубликованные документы и исследования о деятельности синдиката «Продуголь», возникшего в 1906 г., с несомненностью подтверждают организованный характер угольного голода и искусственное повышение цен ¹⁹.

В дореволюционной литературе неоднократно делались попытки реабилитации монополистических организаций нефтяной и угольной промышленности. Так, например, С. и Л. Першке в своем труде, говоря о росте цен на мазут, объясняют рост дороговизны тем обстоятельством, что «вздорожало топливо вообще» ²⁰, а так как ценами на рынке управляют дрова и уголь, то вслед за ними вздорожали мазут и нефть. Авторы видели выход из положения не в росте производства всех видов топлива, а главным образом в улучшении техники использования топлива в промышленности. Промышленность, по мнению С. и Л. Першке, «должна мириться» с существовавшим положением, т. е. с положением ограбления потребителя топливными монополиями.

Спекулятивный характер повышения цен монополиями в нефтяной промышленности хорошо показан в статье П. В. Волобуева. В руках трех монополистических организаций было сосредоточено 60,7% общей добычи нефти в стране, 66% выработки керосина и почти столько же выработки мазута в Баку ²¹. До 1910 г. монополии и прежде всего «Нобель-Мазут» снижали цены на нефть и нефтепродукты. С 1910 г. начинается рост цен, причем в Баку цены с 1910 по 1913 г. возросли на нефть — на 180%, на мазут — на 163% и на керосин (судовой) — на 180%. Фактические же цены на нефть и нефтепродукты утроились ²². Несмотря на исключительно благоприятную конъюнктуру, добыча нефти была заморожена. Накануне войны 1914 г., когда во всем мире происходил быстрый рост нефтедобычи, в России она держалась на уровне 80% от добычи 1901 г. Удельный вес России в мировой добыче нефти упал с 53% в 1901 г. до 19,5% в 1911 г.

Что касается каменного угля, то в этой области, как уже отмечалось, решающую роль играл Донецкий бассейн, который был в руках небольшого количества крупнейших фирм, связанных преимущественно с иностранным капиталом. Концентрация производства здесь была особенно высока. 21 предприятие, из общего количества 791, давало половину всей добычи угля (49,7%). Если к ним прибавить еще 17 предприятий с добычей от 10 до 20 млн. пуд. угля в год, то окажется, что 38 предприятий (около 5% от общего количества) давали ⅔ всей добычи — 62,2%. Подавляющее большинство мелких предприятий, составлявших 91% всех предприятий (ежегодная добыча до 5 млн. пуд.), давали лишь ¼ всей добычи — 25,8% ²³.

Сильная концентрация производства привела к созданию синдиката «Продуголь», который объединял немного более половины всей добычи довоенного угля и кокса. Все предприятия, вошедшие в синдикат, передали ему исключительное право на продажу угля и кокса. На основании так называемого «красного договора» за каждым предприятием закреплялась определенная квота производства и вывоза угля ²⁴. Ограничение продажи угля с целью поддержания высоких цен на рынке естественно вело и к ограничению добычи угля участниками синдиката. Например, Прохоровская компания каменноугольных копей получила право вывоза на рынок 16 млн. пуд. угля при производительности шахт в 30 млн. пуд. «Продуголь» запретил этой компании производить кокс, так как она не имела права его продавать. Следовательно, и в производстве угля финансовый капитал консервировал добычу с целью поднять цены.

Когда Совет министров в декабре 1912 г. вынес решение привлечь к судебной ответственности руководителей «Продугля», то председатель самой крупной буржуазной организации — совета съездов представителей промышленности и торговли, член Государственного совета Н. С. Авдаков выступил с решительным протестом. В «оправдание углепромышленности» он представил председателю Совета министров В. Н. Коковцову записку от 14 января 1913 г., в которой доказывал, что рост цен на уголь является следствием увеличения спроса и частично — результатом замены нефти и дров углем, а не следствием сокращения производства. «Возрастающий спрос, совпавший с временным ослаблением добычи минерального топлива, — писал Авдаков, — вызвал повышение цен на минеральное топливо, но никаких искусственных мер к повышению цен принято не было. Ссылка на организацию среди горнопромышленников синдиката, якобы влияющего на повышение цен, также не находит себе подтверждения в действительном положении дела. Общество для торговли донецким минеральным топливом («Продуголь») имеет в своем распоряжении всего 53% общего вывоза угля на рынок, и с ним свободно конкурируют остальные 47%, и в продолжение 6-летнего существования этого общества конкурирующие фирмы вырастали и увеличивали добычу минерального топлива» ²⁵. Как показал в своем исследовании П. И. Фомин, крупные фирмы, давшие в 1912 г. 250 млн. пуд. каменного угля, увеличили добычу по сравнению с 1906 г. только на 3%, т. е. фактически заморозили производство; значительно увеличили производство лишь мелкие фирмы ²⁶.

Свою записку Н. С. Авдаков силился выдать за экономическое исследование, в котором объективно показаны данные о росте добычи угля, важнейшие потребители, высчитано количество угля, требуемое взамен нефти и дров, от которых отказался потребитель, и т. д. По расчетам Н. С. Авдакова, производство добычи угля в Донецком бассейне максимально могло быть увеличено на 336 млн. пуд., но и при этом недостаток угля должен был достигать 63 млн. пуд. Выводы записки в основном сводились к следующему: 1) никакого искусственного снижения добычи топлива нет; 2) повышение цен вызвано «исключительно значительным повышением спроса на минеральное топливо над его производством», 3) вздорожание дров и нефти вызвало увеличение спроса на уголь и его вздорожание, 4) вопрос об угле перерастает в общий вопрос «об обеспечении России топливом»; 5) нарушенное равновесие между спросом и предложением с течением времени восстановится. Действительный смысл записки заключался не в том, чтобы помочь правительству развязать запутавшийся узел и наметить меры к росту производства, а в том, чтобы скрыть виновность «Продугля» в снижении производства угля и роста цен на него.

На заседании совета «Продугля» Н. С. Авдаков говорил совсем другое. Он рекомендовал совету пересмотреть «красный договор» в сторону увеличения квот поставок предприятиями угля, мотивируя это тем, что иначе всеми выгодами благоприятной обстановки воспользуются фирмы, не входящие в синдикат. «Оставление красного договора в настоящей неподвижной редакции, — говорил Авдаков, — по моему мнению, приведет к усилению конкуренции копей, не входящих в «Продуголь» и свободно увеличивающих у себя добычу каменного угля, тогда как контрагенты стеснены в увеличении добычи» ²⁷.

Для расширения производства угля получения новых земельных участков от казны, как это было в нефтяной промышленности, не требовалось. Зато требовалось для этого согласие французских банковых и промышленных воротил — действительных хозяев «Продугля». Начатое еще до войны судебное следствие против руководителей «Продугля» с бесспорностью показало виновность синдиката в занижении добычи угля. Но долго тянувшееся следствие в конце концов, после дипломатического вмешательства французского посла, было, по указанию Совета министров, прекращено.

Итог развития топливной промышленности перед войной сводится к следующему. Спрос на топливо систематически превышал его производство. Угольный и нефтяной голод, испытывавшийся промышленностью, и огромный рост цен на топливо являлись следствием систематического недопроизводства, в значительной мере искусственно организованного монополиями. Топливный баланс сводился при помощи все увеличивавшегося ввоза угля из-за границы, которым питались Петербург и Прибалтийский район. Прекращение импорта иностранного угля в связи с войной и необходимость коренной перестройки его транспортировки в центр и на северо-запад должны были еще более обострить топливный голод в стране. Топливная промышленность вступала в войну без подготовленных резервов добычи как по углю, так и по нефти; продвижению донецкого угля на северо-запад России по железным дорогам не было подготовлено, а на развитие добычи во второстепенных районах — в Подмосковном бассейне, на Урале, в Сибири и др. — правительство не обращало внимания. Все это предопределило кризис топлива в годы войны.

Война и угольная промышленность

Война внесла большие изменения в добычу и потребление топлива. С самого ее начала страна лишилась возможности получать иностранное топливо, затем был потерян Домбровский бассейн. Уже это означало потерю до 1 млрд. пуд. угля. Однако потеря Домбровского бассейна, добыча которого в 1913 г. равнялась 426 млн. пуд. угля, компенсировалась тем, что домбровский уголь почти целиком потреблялся на месте. Реальной потерей, которую нужно было возместить усилением внутреннего производства, были экспортный уголь и часть домбровского угля, потреблявшаяся вне пределов Польши. По подсчету Л. Б. Кафенгауза, фактический дефицит в топливе из-за потери домбровского угля определялся в размере 130 млн. пуд., из-за прекращения иностранного привоза — в 400—450 млн. пуд., а всего — в 530—580 млн. пуд., или около 25% общего потребления страны в 1913 г., за исключением местностей, занятых неприятельскими войсками (2364 млн. пуд.) ²⁸.

Особое совещание по топливу определяло дефицит в угле вследствие тех же факторов в 800 млн. пуд. в год, или до 1/3 всего потребляемого в стране в мирное время минерального топлива. ²⁹ Реальное сокращение поступления угля на внутренний рынок от указанных причин определялось в 14 662 тыс. т., что составляло 37,5% от всего потребления угля и 40,6% от добычи угля в России ³⁰.

В эти подсчеты следует, однако, внести существенную поправку. Россия лишилась не только угля, но и большой территории с развитой промышленностью и железнодорожной сетью, которые потребляли не только местное, но и привозное топливо. В статье С. Петрашкевича «Поступление минерального топлива на внутренний рынок России в 1913—1915 годах» ³¹ приведены подсчеты, показывающие, что почти все домбровское топливо потреблялось в 14 губерниях, занятых неприятелем, а в остальные губернии империи шло лишь до 10 млн. пуд. этого топлива. С другой стороны, занятые неприятелем губернии являлись слабыми потребителями донецкого топлива (15,5 млн. пуд.). Учтя еще значение иностранного привоза, автор приходит к заключению, что весь «реальный дефицит в минеральном топливе на нашем внутреннем рынке составлял в 1914 г. до 30 млн. пуд., а в 1913 г.—167 млн. пуд.» ³².

Для 1915 г. С. Петрашкевич определяет дефицит в 322 млн. пуд. заграничного угля и 25 млн. пуд. — домбровского. Если учесть, что в начале 1915 г. ряд предприятий Польши еще работал и потреблял около 50 млн. пуд. топлива (затем часть предприятий была эвакуирована), то топливный дефицит лишь по двум указанным статьям скорее приближается к цифре, названной Л. Б. Кафенгаузом, а не Особым совещанием по топливу. Реальные потери в угле, вероятно, были даже меньше, чем определяет Л. Б. Кафенгауз, и колеблются в пределах 400—500 млн. пуд. в год. Следует учесть еще потери от сокращения производства во второй половине 1914 г. на 200 млн. пуд. сравнительно с первой половиной года. Только в Донбассе добыча угля и антрацита во второй половине 1914 г. сократилась на 112,5 млн. пуд. ³³

Какие бы умеренные подсчеты мы ни брали, даже оставаясь при норме довоенного потребления (а она, несомненно, в связи с войной увеличилась), ясно, что в топливном балансе произошли крупнейшие изменения, которые следовало компенсировать увеличением производства угля, нефти и дров. Прекращение экспорта нефтепродуктов в пределах 50—55 млн. пуд. в год (26 млн. пуд. за вторую половину 1914 г.) лишь частично покрывало образовавшиеся прорехи. В 1914 г. на предприятиях еще оставались большие запасы топлива, которые смягчали остроту положения, а потом и они кончились.

По нашему мнению, коренная причина кризиса топлива в годы войны заключается отнюдь не в прекращении ввоза угля, а в изменившихся условиях производства и распределения топлива, с одной стороны, и в выросшей потребности в топливе — с другой. Донецкий уголь в еще большей степени, чем до войны, приобрел общеимперское значение и должен был доставляться в районы, где раньше не потреблялся. К изложенным выше причинам топливного кризиса следует прибавить еще транспортные затруднения ³⁴.

Как же справлялась угольная промышленность с новыми задачами, возникшими в связи с войной? Сумела ли она возместить возникший в результате военных действий дефицит в угле?

Представление о добыче угля за военные годы сравнительно с довоенным периодом дает табл. 29.

^* «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 5. Статистика, стр. 9. Эти данные вполне заслуживают доверия. В частности, Институт экономических исследований Наркомфина СССР перепечатал их без каких-либо изменений в 1922 г. («Народное хозяйство в 1916 г.», вып. VII. Сводные статистические таблицы за 1913—1916 гг. Пг., 1922, стр. 65, табл. IX).

---

Приведенные цифры дают полное представление о движении добычи угля по империи в целом и по отдельным районам. Как видно из таблицы, увеличение добычи угля в Донбассе и ряде других районов не могло компенсировать потери Домбровского бассейна. В целом добыча угля по сравнению с 1913 г. снизилась, причем недобор был более ощутим для Европейской России (184 млн. пуд. для 1916 г.) и менее значителен для империи в целом (103 млн. пуд. для 1916 г.)

Добыча угля в 1914 г. держалась почти на уровне предыдущего года. Это было достигнуто за счет увеличения добычи угля в Донбассе на 140 млн. пуд. 1915 год дает значительный недобор в 280 млн. пуд. сравнительно с 1913 г., а в 1916 г. недобор достигает примерно 100 млн. пуд., хотя и дает увеличение по сравнению с 1915 г. почти на 180 млн. пуд. В 1915 г. Донбасс дает снижение добычи сравнительно с 1914 г. на 57 млн. пуд.

Характеризуя угольную конъюнктуру 1915 г., «Народное хозяйство» указывало, что она прошла «под знаком недостатка топлива». Каменноугольные рудники России не оказались в состоянии развить свою добычу, и потому русскому рынку топлива пришлось приспосабливаться к создавшемуся положению» ³⁵. Между тем 1915 г. является годом мобилизации промышленности, роста военного производства, усиленного потребления топлива со стороны железных дорог и морского флота. Особенно вырос спрос на топливо со стороны Петербургского района — одного из главных арсеналов военного производства.

В 1916 г. наблюдалась тенденция к увеличению добычи угля по всей империи (кроме Кавказа) и особенно значительная в Донецком бассейне. Это дало повод С. В. Коган-Бернштейн заявить, что в Донбассе сохранилась предвоенная тенденция «к непрерывному развитию добычи» ³⁶. Это утверждение, однако, не соответствовало действительности, так как в 1916 г. в угольной промышленности развивался глубокий кризис, маскировавшийся до времени огромным ростом принудительного труда.

Добыча угля в Азиатской России увеличилась в 1916 г. по сравнению с 1913 г. на 80 млн. пуд., но в силу железнодорожных затруднении весь этот уголь потреблялся на месте, не получая выхода на рынки Европейской России. Не обнаружили тенденцию к сколько-нибудь значительному развитию к этому времени также Подмосковный бассейн, Кавказ и Урал: с 90 млн. пуд., добывавшихся здесь в 1913 г., добыча поднялась всего лишь до 138 млн. пуд.; наибольшее развитие наблюдалось в Подмосковном районе, увеличившем добычу угля больше, чем вдвое.

Коренной просчет правительства и буржуазии в топливном вопросе заключался, пожалуй, именно в том, что не были развиты новые угольные районы, расположенные вблизи промышленных центров — потребителей угля. Это избавило бы от необходимости дальних перебросок угля, разгрузило бы транспорт и разрядило весьма напряженное положение с донецким углем.

Главным центром снабжения страны углем по-прежнему оставался Донбасс. Донецкий бассейн был по существу единственным угольным районом, на который выпала вся тяжесть удовлетворения твердым топливом предприятий, работавших на войну, железных дорог и морского флота. Особое совещание по топливу сперва регулировало распределение только донецкого топлива и лишь позднее перешло к распределению и другого угля.

Табл. 30 дает наглядное представление о движении добычи угля, числе рабочих и производительности их труда в Донецком бассейне за годы войны.

^* «8-й всероссийский съезд государственных органов по топливу в гор. Харькове 4—6 декабря 1917 г.» — «Известия Особого совещания по топливу» 1917, № 7, прилож. 2, стр. 19.

^** Примерный расчет.

---

Приведенные данные показывают, что в 1914 г. и в последующие годы в Донбассе было занято гораздо больше рабочих, чем в довоенном 1913 г. Убыль в рабочей силе в первые месяцы войны промышленникам удалось вскоре возместить путем привлечения новых кадров рабочих и усиленного применения женского труда. После объявления мобилизации копи лишились от 30 до 40% всего состава рабочих, причем на войну были взяты наиболее квалифицированные кадры. В июле 1914 г. на шахтах осталось лишь 137 тыс. рабочих, а в августе — 142 тыс. против 203 тыс. рабочих в июне 1914 г. Начиная с октября количество рабочих стало увеличиваться и в конце года достигло нормального уровня — 205 тыс. человек.

Промышленникам удалось привлечь к работе крестьян из числа прежних горнорабочих, так что значительное обновление состава рабочих на первых порах не сказалось на производительности труда. За первые полтора года войны производительность одного занятого рабочего уменьшилась всего лишь на 2%. Таким образом, незначительный рост добычи угля в Донбассе в 1914—1915 гг. был достигнут в основном за счет увеличения числа рабочих.

Начиная с 1916 г. происходит усиленный рост числа занятых рабочих и одновременно падает производительность труда. В качестве основной и по существу единственной меры к увеличению производства угля применялось увеличение числа рабочих. В 1916 г. количество рабочих увеличилось на 40%, а угледобыча выросла лишь на 10—12%. В июне 1917 г. количество рабочих увеличилось на 67%, т. е. на ⅔, а добыча угля держалась на уровне 1913 г. Особенно сильное увеличение числа рабочих приходится на 1916 г. В 1915 г. в Донбассе в среднем было 180 тыс. рабочих, в январе 1916 г. — 213 тыс., а в январе 1917 г. — 291 тыс. человек. Таким образом, на протяжении года количество рабочих увеличилось на 77 тыс. Но этот огромный рост рабочих позволил увеличить добычу угля всего лишь на 8%. Такое несоответствие числа рабочих уровню производства свидетельствовало о явном неблагополучии на рудниках. Ко времени Февральской революции число рабочих по сравнению с 1913 г. возросло на 73%, а производительносгь труда упала на 35,6%, а в июне 1917 г. — на 38,6%. Это объясняется ухудшением состава рабочих и их материального положения, а также изношенностью оборудования шахт и недостатком материалов.

До войны существовала прямая зависимость между добычей угля и количеством рабочих на шахтах. Число рабочих сильно колебалось из-за обычного летнего отхода части рабочих на сельскохозяйственные работы в деревню и отлива вследствие скверных бытовых условий. Л. Б. Кафенгауз считал, что главным препятствием к увеличению числа рабочих на рудниках были «крайне тяжелые условия труда, относительно низкая заработная плата и неудовлетворительные жилищные условия рабочих» ³⁷. Донбасс и в мирное время испытывал недостаток рабочих, а война принесла еще дороговизну, которая обострила положение с кадрами шахтеров. Правительство и предприниматели не приняли никаких мер для улучшения положения рабочих, вследствие чего рабочие бежали из угольных копей, и добыча падала.

В марте 1915 г. в Донбассе возникли рабочие забастовки. Опасаясь простоев, снижения добычи угля и политических осложнений, правительство направило в Донецкий бассейн товарища министра торговли и промышленности тайного советника А. И. Коновалова, пробывшего там с 1 по 12 апреля и представившего «Краткое заключение о характере и причинах брожения рабочих на каменноугольных копях Донецкого бассейна» ³⁸. Этот документ чрезвычайно интересен в той части, которая характеризует материальное положение рабочих. Коновалов делал вывод о «несомненном экономическом характере причин, вызвавших забастовочное движение», настойчиво стараясь убедить министра торговли и промышленности в отсутствии среди рабочих политической агитации. В подтверждение этого он привел ряд соображений, часть которых совершенно несостоятельна.

Для нас главный интерес представляет заключение Коновалова о дороговизне, породившей подъем забастовочного движения. «Я должен вместе с тем отметить, — писал он, — что главной причиной брожения рабочих явилось значительное вздорожание жизненных припасов и возникшее отсюда несоответствие существующего заработка рабочих повысившейся стоимости их содержания. Обстоятельство это вызвало появление во всех без исключения заявлениях рабочих требования об увеличении расценок работ, все же прочие заявления, касающиеся запрещения грубого обращения с рабочими со стороны низшей рудничной администрации (преимущественно штейгеров), задержек расчетных книжек и т. д., не имели существенного значения и явились лишь побочными причинами появления неудовольствия в среде рабочих. Подобное же случайное значение имели и появившиеся в газете «Южный край» в номере от 28 марта статьи на тему о недостатке заработной платы донецких горнорабочих и о тяжелых условиях их труда. Статьи эти вызвали живейший интерес со стороны рабочих и, быть может, несколько ускорили наступление назревавших событий, но тем не менее при наличии указанной выше основной причины возникновения недовольства рабочих помеченные случайные поводы не могли иметь решающего значения, и рано или поздно брожение рабочих должно было все же начаться, если бы условия труда не были своевременно изменены горнопромышленниками».

Далее Коновалов приводит большой материал о росте цен на предметы питания, одежду и обувь. Стоимость содержания взрослого рабочего возросла на 4—5 руб. и достигла 17 руб. в месяц, к которым следовало прибавить 4 руб. в месяц на покупку одежды и обуви.

Коновалов признал, что за прошедшие 9 месяцев войны, несмотря на рост дороговизны, «общий уровень заработной платы и расценок сдельных работ за время войны на донецких каменноугольных копях почти не изменился, несмотря на то что в других отраслях промышленности заработная плата заметно поднялась». Несоответствие расценок новым условиям работы, по словам Коновалова, признала и администрация рудников. Интересно, что главную роль в забастовках играли многосемейные, пожилые забойщики, работа которых имела решающее значение для добычи угля, но заработок которых был ниже заработка наземных рабочих. Почти через год войны, после волны рабочих забастовок и нажима Министерства торговли и промышленности, боявшегося роста забастовочного движения, промышленники собирались провести первое увеличение расценок на 10% (эта проектируемая прибавка отставала по меньшей мере вдвое, по официальному признанию самого Коновалова, от роста цен; в действительности цены росли еще быстрее).

Все это способствовало отливу рабочих в другие отрасли хозяйства, где заработная плата была выше. Между тем при отсутствии механизации рудников рост добычи угля требовал значительного увеличения количества рабочей силы, причем, принимая во внимание снижение производительности труда, это увеличение должно было значительно опережать рост добычи на рудниках. Когда количество рабочих на рудниках увеличивалось, росла и добыча, а когда число рабочих снижалось, добыча падала. В ноябре 1914 г. число рабочих увеличилось до 204 тыс., а выработка угля поднялась до 157 млн. пуд., к марту 1915 г. количество рабочих сократилось до 155 тыс. человек и добыча топлива снизилась до 111 млн. пуд.; в октябре 1915 г. количество рабочих вновь поднялось до 194 тыс., а выработка угля — до 148 млн. пуд. ³⁹

Разумеется, были и другие весьма веские причины, влиявшие на ход добычи угля: неудовлетворительная вывозка угля, недостаточное снабжение рудников металлом и лесом, плохая организация труда и низкая заработная плата и т. д. Но при всех прочих условиях количество рабочих являлось одним из решающих средств повышения добычи угля. Поэтому Министерство торговли и промышленности настойчиво добивалось укомплектования рудников рабочей силой, положение с которой с каждым месяцем становилось все острее, путем предоставления рабочим отсрочек по призыву и привлечения на работу в шахтах военнопленных. С 1916 г. военнообязанных рабочих и военнопленных стали прикреплять к шахтам. Количество военнопленных увеличилось с 29 тыс. человек в первом полугодии 1916 г. до 60 тыс. — во втором полугодии, однако труд их был весьма непроизводителен. Число прикрепленных все время росло. В начале 1916 г. они составляли около 40% всех рабочих, а к концу года — уже примерно ⅔ ⁴⁰.

Принятые Министерством торговли и промышленности меры, видимо, не давали должного эффекта, так как в своем докладе царю от 26 марта 1916 г. В. Н. Шаховской сообщал о предстоящем значительном сокращении добычи в связи с предполагаемым весенним отливом 30—40 тыс. рабочих, которых нельзя было полностью заменить военнопленными из-за недостатка последних. Это обстоятельство, писал Шаховской, «угрожает чрезвычайно серьезными последствиями для каменноугольной промышленности Юга, имеющей в настоящее время исключительное государственное значение, как главнейшая и необходимая основа всей военной промышленности страны» ⁴¹.

Однако министр торговли и промышленности не выдвигал никаких конкретных мер для того, чтобы предотвратить утечку рабочей силы и поддержать добычу угля и даже ее увеличить. Он ограничился лишь указанием на неизбежно предстоящее «уже в ближайшем будущем значительное сокращение размеров добычи каменноугольного топлива». А так как на весну и лето предполагалось увеличение вывозки, то это должно было повлечь за собой полное уничтожение запасов топлива уже к концу июня 1916 г., а каменного угля — еще раньше.

Буржуазия и царские чиновники объясняли причины топливного кризиса тем, что железные дороги оказались бессильными вывезти уголь, скопившийся на шахтах. Когда создавалось трудное положение с топливом, то правительство, как правило, рассматривало вопрос не об улучшении добычи угля, а об усилении перевозок. 4 марта 1915 г. ответственность за снабжение топливом военных предприятий была возложена на министра путей сообщения. 17 марта 1915 г. Совет министров обсуждал вопрос «О некоторых мерах по обеспечению топливом учреждений армии и флота и путей сообщения, а равно частных предприятий, работающих для целей государственной обороны» ⁴². В это время создалось уже катастрофическое положение — количество рабочих в Донбассе уменьшилось, угля для снабжения предприятий, кроме работавших на оборону, почти уже не осталось, но правительство опять-таки поставило на обсуждение вопрос не об увеличении добычи угля, а «об увеличении вывоза угля из Донецкого бассейна». Совет министров наметил ряд бюрократических мер, в том числе и создание особого комитета при министре путей сообщения. Неудивительно, что в апреле 1915 г. Совет министров дважды обсуждал вопрос о топливе ⁴³, на этот раз по инициативе министра внутренних дел, который по полицейским соображениям добивался, чтобы министр путей сообщения обеспечил топливом крупнейшие города. В ходе обсуждения выяснилось, что с добычей топлива дело обстоит так плохо, что надо думать не о расширении категорий потребителей, а о том, как справиться с обеспечением топливом основных «военных» потребителей, так как «возникают опасения относительно покрытий в будущем даже первоначально намеченных нужд». Для удовлетворения этих нужд предполагалось вывозить ежемесячно 120 млн. пуд. кокса и антрацита. Чтобы их добыть, необходимо было иметь 200 тыс. рабочих, но в марте 1915 г. их было 160 тыс. человек, а в апреле — всего 130 тыс. вместе с «женщинами и малолетними». Предстояла еще мобилизация 10 тыс. рабочих, вслед за уходом которых надо было ожидать ухода примерно такого же количества. Поэтому, как уже указывалось, было решено предоставить донецким рабочим отсрочку по призыву, а также намечено привлечение военнопленных и иранцев. В марте 1916 г. Совет министров снова обсуждал вопрос о затруднениях с доставкой топлива и снова обошел вопросы роста добычи и положения рабочих ⁴⁴.

Резко ухудшилось снабжение шахт динамитом, железом, крепежным лесом. Но наибольшие трудности шахты испытывали с горнозаводским оборудованием, которое до войны в основном закупалось за границей. Переоборудование шахт не производилось, изношенное оборудование не заменялось новым, но В. Н. Шаховской односторонне вместе с углепромышленниками подчеркивал лишь ухудшение качественного состава рабочих, видя в этом по сути дела единственную причину снижения производительности труда и уменьшения добычи угля. «Однако надлежит отметить, — писал Шаховской, — что это увеличение (числа рабочих на 77 тыс. человек — А. С.) произошло главным образом за счет посылки в Донецкий бассейн военнопленных и за счет привлечения в каменноугольную промышленность женщин и подростков, а именно: число военнопленных увеличилось с января 1916 г. по январь 1917 г. с 23 до 74 тыс. человек, или на 51 тыс., что составляет 66% вышеозначенного прироста общего числа рабочих; число женщин и подростков увеличилось с 15 тыс. до 30 тыс., т е на 15 тыс., что составляет 20% общего прироста. Между тем труд военнопленных, женщин и подростков мало производителен. Поэтому быстрое возрастание числа рабочих в Донецком бассейне не сопровождалось столь же быстрым ростом добычи, на что и указывали углепромышленники как на тревожный признак» ⁴⁵. Целиком согласиться с этой оценкой конечно нельзя. Шаховской и буржуазия предпочитали умалчивать о том, как был организован труд рабочих, обеспечено их снабжение, как резко ухудшилось их продовольственное положение и т. д.

Одним из факторов чрезвычайно медленного роста добычи угля являлось неправильное использование рабочих. Увеличение их количества не сопровождалось соответствующим ростом числа забойщиков и подземных рабочих. По данным инспекций Донецкого бассейна, за первое полугодие 1916 г. количество забойщиков уменьшилось с 62,7 тыс. человек до 55,3 тыс., т е на 7,4 тыс., или на 12%; количество подземных рабочих сократилось за то же время почти на 20 тыс. человек — с 176,9 тыс. человек до 157 тыс., а количество наземных рабочих не только не уменьшилось, но даже выросло на 6,2 тыс. человек, причем эта тенденция сохранилась и в дальнейшие месяцы ⁴⁶. Такое распределение рабочих неизбежно должно было сказаться на сокращении угледобычи.

Только за несколько дней до Февральской революции В. Н. Шаховской после поездки в Донбасс должен был признать действительные причины понижения производительности труда на донецких шахтах. «Мои указания на необходимость немедленного увеличения добычи, — писал он в своем последнем докладе Николаю II, — столкнулись, однако, с крайне подавленным и пессимистическим состоянием духа созванных мной углепромышленников. Из собеседования с углепромышленниками выяснилось, что указанное их подавленное настроение вызывается теми исключительными трудностями, с которыми в настоящее время приходится сталкиваться всей вообще промышленности как в обеспечении себя рабочим составом, так равно необходимыми для производства материалами и машинами, продовольствием и проч.» Указав далее, что рабочей силой рудники обеспечены, хотя труд пленных, женщин и детей мало производителен, Шаховской на первое место поставил ухудшение технического оборудования рудников как решающую причину падения производительности труда. «Производительность труда рабочих — писал он, — понижается от ряда причин, из которых на одно из первых мест следует поставить ухудшение оборудования рудников за невозможностью своевременного ремонта необходимых для добычи угля машин и приспособлений» ⁴⁷.

На второе место Шаховской ставил резкое ухудшение продовольственного положения рабочих. «Основные трудности, — писал он, — испытываются в деле снабжения рабочих продовольствием. В рабочих поселках, где число рабочих с их семьями составляло несколько десятков тысяч человек, иногда числились продовольственные запасы всего на 2—3 дня. При этом обнаруживается недостаток не только в муке, но и в жировых веществах, совершенно необходимых для поддержания сил рабочих, занятых тяжелым физическим трудом. Недостаток предметов питания может повести к сокращению добычи угля и породить беспорядки, почему я вполне разделяю опасения углепромышленников и их указания на необходимость принятия спешных мер к усилению снабжения Донецкого бассейна продовольствием».

В своем докладе Шаховской приводит интересные данные об ухудшении снабжения шахт металлами. Военное ведомство забрало весь металл, отпуская его чрезвычайно скупо даже первоочередным потребителям, поскольку назначенные минимальные нормы выполнялись в мизерной степени. До войны каменноугольная промышленность Донбасса потребляла ежемесячно 350 тыс. пуд. металла; в 1916 г. углепромышленники соглашались обойтись 250 тыс. пуд., но им не давали даже этой урезанной порции. «На самом деле, — отмечал Шаховской, — фактически было получено донецкой промышленностью, в августе 1916 г. — 11% указанной минимальной потребности, в сентябре — 15,4%, в октябре — 15,8%, в ноябре — 31,9%, в декабре — 28,4%, а в январе с. г. — 12,2%». Систематическое недополучение металла лишало возможности проходить новые разработки, производить текущий ремонт и не только не позволяло увеличить добычу, но даже грозило сокращением ее.

Шаховской предлагал снабжать угольную промышленность металлом за счет других отраслей, «хотя бы даже и производящих предметы, необходимые для обороны страны». Настаивая на снабжении Донбасса металлами в количестве 250 тыс. пуд., Шаховской уже говорил не об увеличении добычи угля, а о поддержании ее на достигнутом уровне, так как «только при условии снабжения каменноугольной промышленности металлом она сможет в ближайшем времени не сокращать своей производительности и давать топливо путям сообщения и всей промышленности, работающей на оборону, в частности промышленности, производящей взрывчатые вещества».

К этому следует прибавить, что подвоз крепежного леса был также весьма недостаточен, не хватало кожи и огнеупорных материалов. Еще в начале 1916 г. на заседании Центрального военно-промышленного комитета отмечалась необходимость подвоза на шахты Донбасса 60 тыс. вагонов крепежного леса ⁴⁸.

Общий кризис так глубоко дезорганизовал всю хозяйственную жизнь угольной промышленности Донбасса, что у министра торговли и промышленности не оставалось никакой надежды на перемены к лучшему ни в отношении увеличения производства угля, ни в отношении снабжения углем промышленности в 1917 г. «В результате моей поездки в Донецкий бассейн, — отмечал Шаховской в докладе царю от 20 февраля 1917 г., — я пришел все же к тому печальному выводу, что не имеется оснований надеяться на значительное улучшение добычи каменного угля и вывоза его из Донецкого бассейна даже при условии, что будут приняты все те меры, в необходимости коих я убедился. Снабжение металлом в указанных выше размерах, продовольствием, сохранение за каменноугольной промышленностью всего предоставленного ей числа военнопленных, — все это было бы гарантией поддержания добычи угля на нынешнем ее уровне, увеличение же добычи при сложившихся обстоятельствах оказывается возможным — даже при полном напряжении всех сил каменноугольной промышленности — лишь в ограниченных размерах. Невозможность быстрого и значительного увеличения добычи угля и вывоза его из Донецкого бассейна с неизбежностью приводит к заключению о том, что не должно расширяться и потребление топлива в стране» ⁴⁹.

В этих словах мы слышим признание полного бессилия правительства и буржуазии по разрешению топливной проблемы, организации добычи угля в главном и единственном сравнительно хорошо оборудованном угольном бассейне. Между тем возможности добычи в Донбассе определялись Особым совещанием по топливу в 41 млн. т. в месяц, а добывалось лишь 28,7 млн. т. или 70% от технически возможного ⁵⁰. Имелись вполне реальные условия для увеличения угледобычи, но углепромышленники проявили здесь полнейшую пассивность. Характерно, что удельный вес крупных шахт (с производительностью свыше 10 млн. пуд. в год) в общей добыче снизился с 80,8% в 1912 г. до 72% в 1916 г. Некоторый прирост добычи угля в Донбассе был достигнут не на крупных, а на мелких и средних шахтах производительностью до 5 млн. пуд. в год. Они дали угля в 1916 г. на 155 млн. пуд. больше, чем в 1913 г. Их удельный вес поднялся в 1916 г. с 18,6 до 25,4% общей добычи Донецкого бассейна, а по данным Г. Д. Бакулева, — до 28% ⁵¹.

Между тем война продолжалась, и различные отрасли народного хозяйства, в первую очередь военная промышленность и транспорт, предъявляли на уголь все возрастающий спрос, что еще больше обостряло положение с добычей угля. Уголь распределялся только среди первоочередных потребителей, работавших на оборону, да и тем он отпускался «в очередь» и в очень ограниченных размерах; потребности же в углепромышленности, работавшей на частный рынок, оставались неудовлетворенными.

Больше всего возросло потребление угля железными дорогами. Если учесть только потребление донецкого угля, то оно достигало по отношению ко всему вывозу из Донбасса в 1913 г. — 320 млн. пуд. (27%), в 1914 г. — 402 млн. пуд. (32%), в 1915 г. — 481 млн. пуд. (40%), а в 1916 г. — 585 млн. пуд., или 44% ⁵². Потребление угля в 1916 г. железными дорогами увеличилось по сравнению с 1914 г. на 37% ⁵³.

Доля металлургических заводов в потреблении донецкого угля оставалась неизменной, составляя около 21,5—22%; поэтому возрастание потребностей железных дорог приводило к сокращению потребления группы «прочих» потребителей, доля которых по отношению к донецкому углю снизилась с 45,8% в 1913 г. до 31% в 1916 г. Если проследить потребление железных дорог по месяцам 1916 г., то обнаруживается чрезвычайно сильный его рост: в первом полугодии железные дороги получали от 40 млн. до 48 млн. пуд. угля в месяц, а в декабре 1916 г. — уже 62,8 млн. пуд., что составляло около 60% всего ежемесячного вывоза донецкого угля. Таким образом, железные дороги сами пожирали вывозимый уголь, и создавалась реальная угроза, что чрезмерное поглощение угля транспортом оставит всю промышленность без топлива.

Значительно возросло также потребление угля Петроградским промышленным районом: за 1914—1916 гг. оно увеличилось с 163 млн. до 222 млн. пуд. в год, т. е. на 36,2% ⁵⁴. Московский район, включая Москву и Иваново, наоборот, резко сократил потребление угля (на 50%), зато там удвоилось потребление нефти — самого калорийного из всех других видов топлива ⁵⁵.

Снабжение промышленности топливом за время войны складывалось крайне неблагоприятно. В то время как железные дороги увеличили потребление всех видов топлива на 37,5%, вся промышленность сократила потребление на 28%. Потребление же промышленностью каменного угля в 1916 г. сократилось по сравнению с 1913 г. на 50% ⁵⁶. Все это создавало в ее работе исключительные трудности.

В 1916 г. Донбасс несколько приспособился к военным условиям, достигнув некоторого увеличения угледобычи по сравнению с довоенным временем за счет усиленного использования дешевого труда пленных, женщин и подростков. Но, несмотря на это увеличение, положение по сравнению с 1915 г. не улучшилось, так как недобор угля в 1916 г. по сравнению с предположительными расчетами 40-го съезда горнопромышленников Юга России оказался в 400 млн. пуд. Заседавший в Харькове 24 ноября— 4 декабря 1916 г. 41-й съезд горнопромышленников Юга России установил на 1917 г. размеры угледобычи в 2082 млн. пуд. с возможным вывозом всех видов донецкого угля в 1737 млн. пуд. Однако железные дороги были не в состоянии перевезти такое количество угля. Как выяснилось на совещании горнопромышленников под председательством товарища министра путей сообщения Э. Б. Войновского-Кригер, «максимальная возможность месячного вывоза донецкого топлива определялась в 130 млн. пуд., т. е. в год 1560 млн. пуд. Получается, таким образом, что даже максимально возможный вывоз 1917 г. не соответствует тому, что бассейн предполагает отправить, считаясь с тем, что средний вывоз за 10 месяцев текущего года (1916 г. — А. С.) составил всего 115 млн. пуд., можно думать, что и в 1917 г. средний вывоз в 130 млн. пуд. фактически выполнен не будет, и, таким образом, положение с вывозом как бы создает безнадежность положения и подавляет все стимулы к развитию добычи» ⁵⁷.

Одновременно со съездом горнопромышленников Юга России в Харькове проходил 3-й съезд уполномоченных Особого совещания по минеральному топливу. Заслуживает внимания общая резолюция, принятая этим съездом по поводу плана производства и распределения топлива на 1917 г. Съезд исходил из существовавших потребностей в топливе и наметил ряд необходимых мер, чтобы в первую очередь удовлетворить нужды оборонной промышленности. Прежде всего, съезд считал необходимым увеличить вывоз нефтяного топлива из мест его добычи до 460 млн. пуд. Такое количество могло быть перевезено лишь при исключительном напряжении всех сил водного и железнодорожного транспорта. Как впоследствии выяснилось, это предположение оказалось совершенно нереальным. Съезд уполномоченных высказался также за доведение ежемесячного вывоза из Донецкого бассейна до 125 млн. пуд. угля повышенного качества. Съезд потребовал жесткой экономии в расходовании каменного угля и решил усилить заготовку местных видов топлива и в особенности дров.

В 1917 г. в топливном балансе страны донецкий уголь составлял 50,7% всего технического потребления топлива Европейской России. Почти 20% приходилось на нефтяное топливо, 23,4% — на дрова и 2% с небольшим — на торф и местные угли. Следовательно, особое внимание надо было уделить Донецкому бассейну. Действительность опрокинула все расчеты и планы как буржуазии, так и царских чиновников. Добыча угля в некоторые месяцы 1917 г. была значительно ниже намеченного плана вывозки. Дефицит по топливу дальнего привоза достигал 28%. Все категории потребителей снизили потребление топлива до таких размеров, о которых раньше не могли и подумать. Московский район смог получить вместо 60 млн. пуд. только 21 млн. пуд., текстильная промышленность вместо 36 млн. пуд. получила лишь 9 млн. пуд. Многие промышленные предприятия, не сумевшие заготовить дрова, остались без топлива и были остановлены ⁵⁸.

Катастрофическое положение со снабжением углем было не столько следствием транспортных затруднений, сколько итогом дезорганизации всего производственного процесса и дальнейшего падения производительности труда. Действительность далеко превзошла опасения министра торговли и промышленности Шаховского, высказанные им царю накануне Февральской революции. Дальнейшая дезорганизация углеснабжения целиком уже была делом рук пришедшей к власти буржуазии.

Добыча нефти

Добыча нефти во время войны несколько увеличилась. Незначительное снижение добычи в 1914 г. объясняется длительной забастовкой, имевшей место накануне войны. В 1915 г. произошло увеличение добычи нефти даже по сравнению с 1913 г., а 1916 г. дал максимум добычи за все время с 1904 г. Динамика добычи нефти видна из следующих показателей ⁵⁹.

Из приведенных данных мы видим, что за первые два года войны добыча нефти в среднем шла на довоенном уровне. 1916 год дает увеличение на 7% по сравнению с довоенным годом. Этот прирост произошел благодаря увеличению добычи в Баку на 26,7 млн. пуд. и в Грозном — на 8,8 млн. пуд. по сравнению с 1915 г. Другие районы дали незначительное уменьшение ⁶⁰.

По отдельным районам рост добычи нефти с 1 ноября 1914 г. по 1 ноября 1916 г. происходил следующим образом (в млн. пуд.) ⁶¹.

Поскольку бурение в 1916 г. упало и в Баку, и в Грозном, рост добычи объясняется главным образом увеличением фонтанной нефти. В. П. Тимошенко в статье «Обеспеченность жидким топливом страны на зимний период в связи с результатами навигации 1916 г.» ⁶² возражает против объяснения роста добычи нефти увеличением фонтанной нефти, однако и он признает, что фонтаны дали в Баку на 16,7 млн. пуд. больше, чем за предыдущий год (26,7 млн. вместо 10 млн. пуд.) Такое же явление имело место и в Грозном. Таким образом, рост добычи нефти был результатом счастливой случайности, а не организационных усилий нефтяников.

Кроме Баку, большое промышленное значение приобретал Грозный, увеличивший в 1916 г. добычу нефти сравнительно с довоенным годом с 73,7 млн. до 102,7 млн. пуд. Резко упало значение четырех старобакинских площадей. Еще перед воиной (в 1912 г.) они давали почти ¾ всей нефтедобычи (73%), а в 1916 г. — всего лишь 54%.

Прекращение экспорта увеличило предложение нефтяных товаров на внутреннем рынке. Общеимперская выработка осветительных масел колебалась за последние годы перед войной в размерах от 84 млн. до 88,7 млн. пуд., из них 24—25 млн. пуд. экспортировалось за границу. В 1914 г. экспорт уже сократился до 14 млн. пуд., и таким образом не менее 10 млн. пуд. осталось на внутреннем рынке, а в последующие годы вся выработка керосина оставалась внутри страны. Уменьшение территории и населения (на 15 млн. человек) также способствовало сокращению потребления керосина. Хотя производство его сократилось до 60 млн. пуд, но недостатка в нем не испытывалось, и в течение двух лет войны правительство не вмешивалось «в эту область нефтяного рынка» ⁶³. Со времени организации Особого совещания по топливу нефтяная секция Совещания заботилась лишь о том, чтобы разгрузить район «нефтеперегонных заводов от угрожающего скопления нефтяных остатков, т. е. бензина и керосина» ⁶⁴.

Спрос на нефтяное топливо во время войны сильно увеличился, поскольку нефть стала заменять уголь. Значительно расширился спрос на бензин для автомобильного парка и авиации.

Несмотря на исключительно удачную вывозку нефти из Астрахани по Волге в 1916 г. (около 303 млн. вместо 287 млн. пуд. в 1915 г.), оставшиеся запасы нефтяного топлива в Баку были на 17—18 млн. пуд. выше запасов довоенных годов и на 7 млн. пуд. больше запасов двух предшествующих военных лет ⁶⁵. Следовательно, 1916 г. и по производству и по вывозке нефти прошел наиболее благополучно. Большое количество нефтяного топлива, прекращение экспорта светлых нефтяных продуктов и увеличение «мазутности» нефтеперегонного производства создавали более благоприятные условия для топливного баланса. Нефтяное топливо завоевывало новые географические районы и стало играть большую роль на железных дорогах, в промышленности, в морском и речном флоте. Можно сказать, что нефть спасала промышленную жизнь страны. В зиму 1916/17 г. предприятия могли потреблять нефтяного топлива не меньше, чем это было намечено планом; главнейшие потребители нефти в 1916/17 г. были железные дороги и флот (с 1 мая 1916 г. по 1 мая 1917 г. (им было назначено 245 млн. пуд.), Петроградский район (34 млн. пуд.), Московский район (65 млн. пуд.), Воронежский, Ростовский и Самарский районы (по 12 млн. пуд.). На 1917 г. нефтяное топливо занимало в топливном балансе страны около ¼ (23,7%) ⁶⁶.

Более подробные сведения о распределении жидкого топлива между различными группами потребителей дает табл. 31.

^* Г. Мерцалов. Нефтяная промышленность за время войны— (Известия Центрального военно-промышленного комитета), № 173, от 26 ноября 1916 г.

---

Однако автор статьи, откуда заимствованы данные табл 31, выражал сомнение в возможности получения нефти потребителями по разнарядке, так как «современные условия как водного транспорта, так и железнодорожного не дают оснований рассчитывать на то, что потребительские рынки получат полностью количество нефтяного топлива, какое им может быть предложено» ⁶⁷. Все же удачный завоз его и распределение по пристаням не давали основания для такого пессимистического прогноза: помимо полного обеспечения железных дорог и флота, жидкого топлива было достаточно для планового удовлетворения Московского и Петроградского промышленных районов.

Несмотря на напряженное положение с топливом, фирмы Нобеля и Тер-Акопова возбудили ходатайство о вывозе в Швецию, Норвегию и Данию смазочных масел, и Центральный военно-промышленный комитет поддержал эту просьбу ⁶⁸.

Рассматривая положение с нефтью в годы войны, следует подчеркнуть, что одновременно с удовлетворительным ходом добычи происходило свертывание подготовительных работ и бурения. Мы подсчитали ход бурения на четырех старых бакинских площадях в Майкопском и Грозненском районах. Если принять размеры бурения 1913 г. за 100%, то они снизились в 1914 г. до 92%, в 1915 г. — до 74% и в 1916 г. — до 63%. Площадь бурения в Баку сократилась с 52 тыс. саженей в 1914 г. до 43 тыс. саженей в 1916 г.

Уменьшилось и число скважин, введенных в эксплуатацию и начатых бурением на четырех старых бакинских площадях:

Цифры таблицы наглядно показывают тенденцию свертывания работ в угрожающих размерах. Промышленники объяснили это отсутствием материалов, их дороговизной и невыгодностью установленных твердых цен на нефтяное топливо. Такое же явление наблюдалось и в других нефтяных районах ⁶⁹. Больше всего сократили бурение средние фирмы (на 75%) и относительно меньше (на 45%) — крупные.

25 января 1917 г. Совет съездов представителей промышленности и торговли обратился со специальным письмом к уполномоченному по снабжению металлами, в котором требовал улучшить снабжение нефтяных предприятий металлом для предотвращения дальнейшего сокращения добычи нефти ⁷⁰. Недостаток металла, по мнению промышленников, являлся «одной из главных причин наблюдавшегося уменьшения буровой деятельности», что должно было привести к значительному падению добычи нефти. По заявлению промышленников, Бакинский район получил за первое полугодие 1916 г. металла «значительно менее половины потребного количества», а Грозненский район за весь год — «меньше ⅓ потребности». Такое положение, писали они, «угрожает возможностью полнейшей дезорганизации промыслового хозяйства в Баку» ⁷¹. Факт неудовлетворительного снабжения металлами был, конечно, бесспорен, но сомнительно, что столь значительное сокращение бурения следует объяснять только этим обстоятельством, так как запасы труб на промыслах все же имелись. Видимо, сокращение бурения, помимо общих причин военного времени, являлось результатом саботажа нефтепромышленников и их давления на правительство с целью добиться повышения цен на нефть и нефтепродукты.

Из-за сокращения бурения и нефтяная промышленность вступила в полосу кризиса, отрицательные последствия которого могли полностью проявиться лишь спустя некоторое время.

Какие же меры к увеличению производства нефти и к ее правильному распределению были приняты Особым совещанием по топливу? Что касается собственно производства, то правительство не вмешивалось в него. Производство находилось в руках промышленников и главным образом в руках трех монополий. Дальше установления предельных цен и регулирования перевозок Особое совещание не пошло. В составе Особого совещания по топливу были организованы нефтяная секция, начавшая работу с 10 сентября 1915 г., и аппарат главноуполномоченного по снабжению нефтью и нефтяными остатками потребителей империи. Второй орган был создан позднее; его функции сводились к распределению топлива между отдельными категориями потребителей и составлению ежемесячных нарядов на перевозку жидкого топлива по железным дорогам.

Функции нефтяной секции сводились прежде всего к вопросам организации производства, установления цен, выработки условий поставки нефтяного топлива, закупок его казной, реквизиций, а также всякого рода ссуд нефтепромышленным предприятиям. Для обеспечения увеличения производства секция должна была заботиться о снабжении промыслов металлами и другими материалами. Она занималась также вопросами снабжения бакинских нефтяных промыслов электроэнергией, изготовлением нефтеналивных барж, освобождением рабочих от призыва на военную службу и расширением площади нефтедобычи. Только одно последнее мероприятие — вступление в эксплуатацию новых нефтеносных площадей — должно было, по расчету секции, увеличить производство промыслов на 80 млн. пуд. нефти в год ⁷².

Ввиду недостатка топлива 4 мая 1916 г. были утверждены правила распределения нефти и нефтепродуктов между потребителями. Еще до этого Особое совещание приступило к регулированию цен на нефть, «чтобы оградить этим интересы потребителей жидкого минерального топлива и положить предел спекулятивному возрастанию цен, не оправдываемому действительным положением рынка» ⁷³. 31 декабря 1915 г. министр торговли и промышленности утвердил предельные цены в 45 коп. за пуд нефти и 47 коп. за пуд нефтяных остатков на месте производства; 27 января 1916 г. «предельные цены» были введены и на месте потребления и распределения, включая пристани рек. Впоследствии, в марте 1916 г., были введены цены для промежуточных пристаней и для перегонных заводов, в апреле — твердые цены для Дальнего Востока и в мае — для Ферганы. 27—28 апреля были установлены реквизиционные цены ⁷⁴, которые могли быть на 15% ниже «предельных». Следовательно, более или менее полная регламентация цен была проведена лишь к маю 1916 г. По признанию Особого совещания по топливу, принятые меры не являлись полными и не устранили основной причины повышения цен на нефть и нефтепродукты, а именно то, что основными производителями их были крупнейшие монополии. «Изнеженные меры регулирования нефтепромышленности, — говорилось в обзоре деятельности Особого совещания по топливу, — сводящиеся к таксировке и надзору, противореча свободе оборота, естественно, могли быть применяемы лишь в исключительных условиях момента; при этом, временно устраняя наиболее резкие формы несоответствия между интересами производителей и потребителей нефтяного топлива, меры эти не устраняли основной причины указанного противоречия, именно частно-хозяйственной монополии нефтяной промышленности и связанной с этим возможности соглашения нефтепромышленников о повышении продажных цен, от которого должны были страдать как потребители, так и государство. Ввиду этого, естественно, возникла мысль о воздействии государства на самое производство нефтяных продуктов, тем более желательном, что казна есть в то же время самый значительный потребитель нефтяных продуктов» ⁷⁵.

Хотя твердые цены и были введены, но на практике «предельные цены систематически обходились» ⁷⁶. Сделки на жидкое топливо происходили по вольным ценам или ценам «с премиями». Промышленники саботировали «предельные цены» и не хотели заключать сделки на срок.

«Нефтяное дело» — орган нефтепромышленников — писало, что твердые цены приведут к сокращению производства. По мнению монополистов, вопрос с ценами можно было решить двояко: либо правительство и потребители должны переплатить на ценах несколько миллионов рублей, но получить большее количество нефти, либо пойти на то, чтобы «ограничить прибыль («обуздать аппетиты»), но при этом уменьшить предложение нефти» ⁷⁷. Орган нефтяников, естественно, рекомендовал первый выход. Так как твердые цены все же были введены, то у нефтепромышленников явился формальный предлог для оправдания сокращения подготовительных работ.

Бурение сокращалось и до фиксации цен, так что ссылка на невыгодность последних как на главную причину сокращения работ была ложной. Сами нефтяные тузы признавали, что установленная цена в 45 коп. за пуд в общем была выгодна. Цены 1914 г. были значительно ниже фиксированной твердой цены. Только с февраля 1915 г. рыночные цены на нефтепродукты стали быстро подниматься. 13 февраля 1915 г. в московских газетах была напечатана телеграмма председателя Харьковского порайонного комитета, в которой ввиду невозможности удовлетворить всех потребителей донецким углем рекомендовалось переходить на другие виды топлива. В ответ на это потребители немедленно усилили заготовку нефти, причем сделки производились не только на наличный товар, но и вперед, на 1915 и 1916 гг., и после этого цены быстро пошли вверх.

Северные железные дороги в январе 1915 г. отказались покупать нефть по 50¾ коп. за пуд, считая эту цену слишком высокой, а в феврале они заключили сделку на 4,25 млн. пуд. остатков по 63 коп. за пуд, переплатив против январских цен по 12¼ коп за пуд ⁷⁸. Потребители боялись остаться совсем без топлива, поэтому покупали, исходя не из настоящих цен, а из будущих, какие могли сложиться в обстановке топливного голода. Все переплаты на топливо они затем перелагали на казну, так как подавляющее большинство их работало на оборону, выполняя военные заказы по таким ценам, которые приносили огромные прибыли.

Осенью 1915 г. снова началась вакханалия цен на нефтяные продукты; в течение 30 дней они поднялись на 28,5% ⁷⁹. Дело дошло до того, что керосин продавался дешевле, чем сырая нефть или отбросы нефтяного производства. Установленная цена в 45 коп. за пуд была, несомненно, очень высокой, но она все же ставила известный предел разгоревшимся аппетитам нефтяных королей. На деле твердая цена для потребителя поднималась до 71 коп. за пуд, так как была сделана надбавка в 1 коп. с пуда за перекачку нефти, 15 коп. за склад продавца и 10 коп. за «моторные» качества, которые не обозначали особого свойства нефти, так как любая натуральная нефть горит в моторе ⁸⁰.

Вскоре для самого Особого совещания по топливу стало ясно, что предельные цены ничего не решают, что нужно более решительно вмешаться в торговлю жидким топливом, установив плановые перевозки и плановое распределение топлива. 4 мая 1916 г. были утверждены «Правила для распределения между потребителями нефти и нефтяных остатков». По этим правилам потребители могли получить жидкое топливо только по спискам и в определенной очереди. Для этого они были разбиты на пять групп. К первой относились флот и наиболее важные заводы, выполнявшие военные заказы; ко второй — заводы, выполнявшие военные заказы, кроме интендантских, отнесенных к третьей группе. Практическое выполнение этих правил было возложено на главноуполномоченного по снабжению нефтью и нефтяными остатками. Была утверждена также годовая разнарядка нефти по районам и важнейшим категориям потребителей. Каспийский флот был подчинен председателю Особого совещания по топливу, а для организации плановых перевозок был создан Нефтяной комитет.

Казалось, принятые меры должны были установить хотя бы элементарную планомерность в использовании жидкого топлива. Однако этого не произошло. В установленный порядок распределения нефти на местах вмешались губернаторы и кавказский наместник. Шаховскому пришлось обратиться к Николаю II со специальным докладом, с тем чтобы остановить это вмешательство ⁸¹. Установление новых правил не привело к стабилизации цен на жидкое топливо: и новые повышенные цены уже не устраивали нефтяных магнатов, хотя они сами признавали их выгодными ⁸².

29 декабря 1916 г. особая депутация нефтепромышленников поставила перед министром торговли и промышленности вопрос о необходимости дальнейшего повышения цен. «Князь В. Н. Шаховской заявил, что вопрос о повышении предельных цен на нефть с его стороны не встречает никаких препятствии и, вероятно, будет решен в благоприятном смысле» ⁸³.

4 января 1917 г. вопрос о цене на нефть обсуждался в Особом совещании по топливу, где большинством голосов было принято решение повысить цену на 10 коп. за пуд. Нефтяные воротилы, входившие в бюро нефтяной секции, решили принять все меры, чтобы Особое совещание пересмотрело это решение, и в срочном порядке «сообщить министру свое по поводу указанного постановления Особого совещания мнение», сводившееся к тому, что цены надо повысить на 15 коп. за пуд ⁸⁴. 20 января 1917 г. вопрос о цене на нефть рассматривал Совет министров ⁸⁵, где также не было единодушия: меньшинство Совета стояло за повышение цены на 10 коп., а большинство, в том числе и министр торговли и промышленности Шаховской, — за 15-копеечную надбавку. Меньшинство приводило примеры большой доходности нефтяных предприятий, указывало, что крупным потребителем нефти является казна и большое повышение цены повлечет большие переплаты. Наконец, указывалось, что повышение цен на нефть неминуемо повлечет повышение цен на уголь и металл. Несмотря на эти доводы, большинство членов Совета министров и особенно министр торговли и промышленности продолжали настаивать на 15-копеечной прибавке.

Впрочем, с предельными ценами никто серьезно не считался. Они являлись довольно призрачным средством регулирования, так как распределение жидкого топлива оставалось на деле в руках нефтепромышленников.

Нефтяные продукты продавались с «премией» к твердым ценам, доходившей временами до 75% предельных цен. В 1917 г. «ордера нефтепроводных станций, расценивавшиеся в начале месяца с 24,5-копеечной надбавкой, к 15 февраля обращались с премией уже в 31 копейку. Затем расценка нефти несколько понизилась, а после 20 числа вновь начала подниматься; в самых последних числах месяца благодаря установленным на бирже новым предельным ценам премия быстро понизилась на сумму повышения цены и достигла всего лишь 14 коп. за пуд» ⁸⁶.

Так обстояло дело с твердыми ценами. На самом деле они были далеко не тверды, но очень выгодны для нефтепромышленников.

Упомянутый выше А. О. Гукасов признавал в своем докладе значительную дезорганизацию нефтяной промышленности к концу 1916 г. Основная причина этого крылась, по его мнению, в общем расстройстве промышленности. Рост заработной платы рабочих и мелких служащих в Баку, по признанию самого автора доклада, на 70% отставал от роста дороговизны, и, следовательно, требования рабочих о повышении заработной платы были вполне справедливы. Необходимый для промыслов материал исчез с рынка. Вместо назначенных 10 млн. пуд. металла на 1916 г. нефтяная промышленность получила лишь от 5 до 6 млн. пуд., т. е. 50% нормы; вместо запланированных 5500 вагонов под листовое железо было получено 2500. Примерно на 50% сократились на нефтяных промыслах подготовительные работы.

Как и монополисты Донбасса, нефтепромышленники говорили не об увеличении производства нефти, а о его возможном дальнейшем сокращении. «Развить темп работ при таких условиях, — говорил Гукасов, — или сохранить тот, который сейчас существует, не представляется возможным». Нефтяная промышленность поставлена сейчас в такие условия, где кроме краха, ей ничего другого не остается» ⁸⁷. Гукасов уже рисовал картину предстоящего краха нефтяной промышленности «от истощения». Нефтепромышленники не хотели идти на уменьшение своих прибылей и продолжать бурение, оправдываясь нехваткой металла. А между тем сам А. О. Гукасов признавал, что эта нехватка «выражается не в таком количестве, чтобы при желании нельзя было удовлетворить нефтяную промышленность, но дело, по его словам, хотя и замаскированно, но достаточно ясно заключалось в «нежелании» правительства «помочь» нефтяникам, т. е. помочь таким образом, чтобы прибыли нефтяных монополий не пострадали.

Возвращаясь к вопросу о регулировании распределения жидкого топлива, проводившегося главноуполномоченным по снабжению нефтью, следует указать, что оно было абсолютно необходимо в интересах военной промышленности, так как, пользуясь твердыми ценами и испытывая недостаток донецкого топлива, потребитель охотно покупал нефть, вследствие чего стал чувствоваться недостаток в ней и в мазуте на рынке. Борьбу с этим явлением вел специальный временный комитет при Особом совещании, выступавший посредником между «важнейшими потребителями и нефтяными фирмами». 4 мая 1916 г. были выработаны правила, вводившие разрешительную систему перевозок жидкого топлива как с места добычи, так и с волжских пристаней, куда нефть завозилась во время навигации. Наблюдение за выполнением этих правил было поручено упомянутому главноуполномоченному по обеспечению потребителей нефтью.

Одновременно при управлении железных дорог был создан Нефтяной комитет, ведавший выполнением плановых перевозок по заданию главноуполномоченного. Особое совещание по топливу приняло также ряд мер к перевозке в большем количестве нефтяных грузов по водным путям, что способствовало разгрузке железных дорог ⁸⁸.

Кроме месячных планов завоза жидкого топлива в июне 1916 г. впервые был выработан план его годового распределения, утвержденный Особым совещанием. С сентября 1916 г. перевозки нефтепродуктов совершались только по нарядам. Составлялся также план водных перевозок, был разрешен вопрос о прикреплении цистерн к железным дорогам, вводилась нефтяная инспекция на местах добычи и т. д. Регулирование распределения жидкого топлива потребовало создания особого аппарата не только в центре, но и на местах, который и следил за выполнением планов Особого совещания по топливу.

Борьба за казенные нефтеносные земли продолжалась и во время войны. Группа капиталистов разработала проект Паевого товарищества с участием казны в размере 33%. Первоначально имелось в виду передать товариществу 250—300 десятин нефтеносных земель, которые «П. О. Гукасов называл заповедными для поддержания Бакинского района» ⁸⁹. В последующей редакции проекта Паевого товарищества, выработанной Советом съездов представителей промышленности и торговли, уже предусматривалось получение земель в Сураханах, т. е. земель, наиболее нетронутых и «наиболее обещающих». По существу, проект имел в виду закрепить за старыми бакинскими фирмами разработку новых, самых нефтеносных земель. Именно поэтому он вызывал возражения со стороны той части буржуазии, которая не принадлежала к группе монополистов. «Во имя чего государство должно согласиться на подобную привилегию на разработку вновь открытой богатой нефтью площади?» — спрашивал в специальной статье некий Ильинский, выражавший интересы широких кругов буржуазии ⁹⁰. Опираясь на принцип «горной свободы», многие представители буржуазии, являвшиеся крупными потребителями нефти,— волжские судовладельцы, владельцы железных дорог, заводчики и фабриканты — стремились создать широкое товарищество, чтобы, войдя в него, получать дешевую нефть. Выражая их интересы, Ильинский прямо говорит, что передача земли Паевому товариществу является попыткой «культивировать особый тип монополистов-нефтедобывателей» ⁹¹.

Первые проекты Паевого товарищества не встретили особой поддержки, и нефтяная секция Особого совещания по топливу высказалась за организацию казенной нефтедобычи на участке в 105 десятин. Следовательно, новый проект Паевого товарищества предусматривал его существование параллельно с казенной нефтедобычей. Предполагалось, что при организации казенной нефтедобычи Министерство путей сообщения сможет добывать от 27 до 34 млн. пуд. нефти в год, а Министерство торговли и промышленности — 50 млн. пуд. Затраты на организацию промыслов планировались в размере 49 млн. руб.

Нефтяные монополии, как и ранее, выступали, конечно, против казенной нефтедобычи, видя в ней первый шаг к монополизации нефтяной промышленности государством. Поэтому они старались скомпрометировать эту идею расчетами о невыгодности затеваемого предприятия. Путем довольно сомнительных комбинаций доказывалась более высокая себестоимость казенной нефтедобычи по сравнению с частной, и наряду с этим нефтепромышленники утверждали, что вообще нет никакой нужды в организации казенных промыслов, так как-де и без них казна может при желании (т. е. если отдаст нефтяным монополиям новые нефтеносные участки) получить лишних 100—115 млн. пуд. «дешевой нефти». Однако все эти проекты остались на бумаге, характеризуя тенденции в политике нефтяных монополий и правительства в нефтяной промышленности накануне Февральской революции.

Другие виды топлива (дрова, торф)

Значение дров в топливном снабжении страны было чрезвычайно велико. С учетом домового потребления дрова занимали первое место в общем топливном балансе, достигая 55% от общего потребления всех видов топлива и составляя около ¼ (23,4%) всего технического потребления топлива ⁹². Существовало предположение, что до войны ежегодно расходовалось до 400 млн. куб. м. дров, которые в подавляющей части шли на отопление городских и сельских зданий. Однако учету поддавалось лишь около 10% заготовок. 35% всех поддающихся учету перевозок дров потреблялись пятью городами: Петроградом, Москвой, Киевом, Одессой и Харьковом. Промышленное потребление дров в некоторых районах было очень велико. Петроградский район, например, почти на ⅓ (31%) жил за счет дров, Волжский — на 26%, Уральский — на 76%. На Урале только горные заводы ежегодно потребляли до 18 млн. куб. м. дров ⁹³.

В связи с трудностями снабжения углем и нефтью в годы войны усилилось потребление дров и для промышленных целей. В Петроградском районе за первую треть 1917 г. потребление древесного топлива поднялось в 2,5 раза и достигло 41,1% общего потребления топлива. Таким образом, древесное топливо занимало в Петроградском районе первое место среди других видов топлива ⁹⁴.

Дрова приобрели не меньшее значение, чем уголь или нефть, для работы промышленности целого ряда районов и для железных дорог. По данным Особого совещания по топливу, потребление дров промышленностью в 8 районах, или в 48 губерниях, увеличилось с 3 млн. т. (в расчете на 7-тысячное калорийное топливо) в 1914 г. до 4,9 млн. т. в 1917 г. Отправление дров по железным дорогам в 1917 г. почти удвоилось сравнительно с довоенным годом. Удельный вес дров в водных перевозках также удвоился: в 1917 г. дрова занимали четвертую часть всех водных перевозок.

И все-таки промышленность и города испытывали большой недостаток в дровах. Частнокапиталистический торговый аппарат, сложившийся до войны, не справлялся со снабжением городов. В связи с этим заготовкой дров стали заниматься городские уполномоченные по топливу, заводы, а со второй половины 1915 г. — и уполномоченные Особого совещания по топливу и железные дороги ⁹⁵. Крупными потребителями дров являлись Петроград, Москва и ряд больших промышленных центров России. Москва получала перед войной 84,1 млн. пуд. дров в год, из них только 4 млн. пуд. шли гужом и водой, а свыше 80 млн. пуд. доставлялось по железным дорогам ⁹⁶.

Война сразу же отразилась на сокращении привоза дров. Уже в последние четыре месяца 1914 г. в Москву поступило дров на 16% меньше, а в первые три месяца 1915 г. — на 21% меньше по сравнению с соответствующими месяцами предыдущих лет, что, естественно, вызвало рост цен на дрова и их нехватку ⁹⁷.

Оценивая состояние заготовок дров в 1914/15 г., Особое совещание по топливу считало, что следующий отопительный сезон 1915/16 г. «должен будет протекать в крайне тяжелых условиях» ⁹⁸. Война нарушила обычный ход заготовок дров. Она сократила количество людей, занимавшихся рубкой леса, количество лошадей, занятых на подвозке дров к железным дорогам и пристаням, ухудшила снабжение лесоразработок провиантом и фуражом и изменила в худшую сторону условия транспортировки дров, особенно по железным дорогам. Все это привело к повсеместному сокращению заготовок дров, которые в районе только Мариинской водной системы уменьшились зимой 1915/16 г. на ⅓, а в следующую зиму «это сокращение заготовок предполагается еще в большей степени». В районе, прилегающем к Москве, сокращение заготовок оценивалось в 40%, «а местами и более». Для усиления заготовок с осени 1916 г. стал применяться труд военнопленных ⁹⁹.

Цена дров в Петрограде поднялась к декабрю 1916 г. до 120 руб. за вагон. Общее повышение цен на дрова, по сравнению с мирным временем, «достигало 200—300 и даже 400—500%» ¹⁰⁰. Наряду с частными лицами, общественными организациями, заводами и железными дорогами, заготавливавшими дрова, Особое совещание по топливу также вынуждено было вплотную заняться этим делом и выдать специальные кредиты, за счет которых по всей стране развернулись заготовки дров районными уполномоченными и городскими организациями.

На средства Особого совещания дрова заготовлялись для Петрограда, Москвы и еще для 30 губернских городов и большого количества уездных центров. На оборотные средства Особое совещание отпустило специальный кредит в 39 млн. руб. ¹⁰¹ К 1 сентября 1916 г. на средства Особого совещания предположено было заготовить и закупить 1057 тыс. куб. саженей дров стоимостью около 70 млн. руб., а к 1 января 1917 г. размер заготовок должен был возрасти до 1673 тыс. куб. саженей, что увеличило бы стоимость заготовок дров до 132,8 млн. руб., в счет которых уже было израсходовано 40 млн. руб. и требовалось дополнительно ассигновать 92 млн. руб. ¹⁰²

Особое совещание по топливу само признавало, что намеченное для заготовок количество дров не удовлетворяло потребности городов и промышленности. В обзоре деятельности Особого совещания в резкой форме подчеркивался разрыв между потребностями в дровах и размерами заготовок Особого совещания. «Общие причины: недостаток подвоза донецкого угля; усиление потребления дров железными дорогами, снимающими громадные запасы древесного топлива с рынка; увеличение потребления дров в населенных и промышленных центрах; необходимость обслуживания дровами воинских частей почти во всей Европейской России и т. д. сказались и сказываются в такой острой форме, что, сколько бы ни было заготовлено дров, количество их все же окажется недостаточным для покрытия все возрастающей нужды в топливе» ¹⁰³.

В плане заготовок Особого совещания были учтены потребности в дровах Южного района и Урала. Для них планировалось около 80 тыс. куб. саженей дров. Сюда, конечно, не входили заготовки для уральских горных заводов, размер которых был значительно больше, чем заготовки и закупки дров Особым совещанием по всей империи (2090 тыс. куб. саженей).

Практическая работа органов Особого совещания по выполнению намеченных планов была совершенно неудовлетворительна. К 1 декабря 1916 г. было заготовлено и закуплено всего лишь 547 тыс. куб. саженей, т. е. 32% от намеченного плана, а вывезено на станции и к пристаням лишь 314 тыс. куб. саженей, или 57% заготовленных дров. Во вторую половину зимы удалось закупить и заготовить еще некоторое количество дров, однако в конечном итоге план снабжения дровами удалось выполнить не более чем на ⅓. Это фактически означало полный срыв государственных заготовок и указывало не только на трудности, с которыми встречались органы, ведавшие этим делом, но и на их инертность и неспособность широко и продуктивно организовать работу по снабжению городов дровами.

Бо́льшая часть заготовленных и доставленных Особым совещанием дров падала на долю Петрограда и Москвы: 57% всех заготовленных и 70% всех вывезенных к станциям дров. До 1 мая 1917 г. в Петроград было доставлено 114 тыс. куб. саженей дров, заготовленных Особым совещанием главным образом в Финляндии, из них ⅔ водным путем, а ⅓ — по железным дорогам ¹⁰⁴. Разрабатывая дальнейшие планы заготовок, Особое совещание наметило для себя программу, сводившуюся к тому, чтобы потребность в дровах воинских частей, железных дорог и для домашнего потребления удовлетворить наполовину. Эта новая программа была основана на практическом опыте, который показал, что удалось заготовить всего лишь 36,5% намеченного плана, а вывезти 72% фактически заготовленных дров ¹⁰⁵.

Рассмотрим несколько подробнее, как удовлетворялись потребности столиц в дровах. На зиму 1915/16 г. потребность в дровах Петрограда, как и предполагалось, увеличилась; вместо обычных 480 тыс. куб. саженей потребовалось до 1050 тыс. куб. саженей, в счет которых поступило до 1 мая 1916 г. 786 тыс. куб. саженей. Это количество, видимо, полностью удовлетворило потребность города, так как на 10 мая 1916 г. дровяные запасы достигали 258,5 тыс. куб. саженей, т. е. на 206 тыс. больше, чем на то же число 1915 г. ¹⁰⁶ На следующую зиму (до 1 мая 1917 г.) было намечено доставить 823 тыс. куб. саженей дров, в счет которых к 1 сентября 1916 г. было доставлено 507 тыс. куб. саженей. Если учесть запасы, то наличность дров была близкой к норме. В сентябре 1916 г. была введена таксировка цен, установившая стоимость погонной сажени дров на складах города от 17 руб. (осина) до 22 руб. (береза) ¹⁰⁷.

Положение со снабжением дровами в Москве сложилось иначе, чем в Петрограде. Поскольку доставка донецкого угля в Москву за первые восемь месяцев войны сократилась более чем на 50% (46,5 млн. пудов), здесь наблюдался усиленный спрос на нефть и дрова. Это вызвало повышение цен и введение таксы на дрова. В сентябре 1915 г. станции Московского узла были забиты вагонами с дровами, около 1,5 тыс. вагонов стояли не разгруженными, что мешало подвозу новых партий дров. Вследствие этого Москва вступила в зиму без достаточного запаса дров.

Уполномоченный Особого совещания по Москве решил исправить положение путем отмены таксы на дрова и «органического вмешательства» государства в дровяную торговлю.

При 540 тыс. куб. саженей годовой потребности Москвы уполномоченным Особого совещания вместе с городской управой было заготовлено около половины этого количества, а другая половина поставлялась частными заготовителями. В общем, поступление дров в Москву удалось увеличить с 78 тыс. пуд. в 1913/14 г. до 108 тыс. пуд. в 1915/16 г., или на 30% ¹⁰⁸. Надо, однако, учесть значительный рост спроса на дрова для промышленности. К тому же в адрес уполномоченного Особого совещания поступило совершенно незначительное количество дров: 41 тыс. куб. саженей из 270 тыс. заготовленных. Как ни старался уполномоченный по топливу в Москве доказать положительные результаты своей деятельности, факты говорили обратное: осенью 1916 г. Москва осталась без дров, а цены на них поднялись до 500 руб. за вагон, увеличившись в течение одного года вдвое ¹⁰⁹.

Снабжение Москвы дровами наталкивалось на недостаточный подвоз их гужом и железными дорогами. В зиму 1916/17 г. вопрос о снабжении дровами в первую очередь упирался в недостаточную их вывозку. Несмотря на привлечение населения к гужевым перевозкам, количество невывезенных дров непрерывно увеличивалось, что создавало тревожную обстановку и свидетельствовало о растущем ухудшении дела дровозаготовок для городов.

По разным районам в 1916 г. осталось невывезенными от ⅓ до половины заготовленных дров, что, несомненно, обостряло топливный кризис в городах.

Лучше обстояло дело с заготовками дров для промышленных предприятий. В 1916 г. по 58 губерниям проводилась заготовка дров 956 предприятиями, насчитывавшими 875 тыс. рабочих. Ими было заготовлено 3166 тыс. куб. саженей дров, что составляло ¾ потребности этих предприятий в топливе (73,5%). В 1917 г. количество предприятий, заготовлявших дрова, уменьшилось до 883, но за счет увеличения численности рабочих количество заготовленных дров увеличилось до 3432 тыс. куб. саженей, что давало уже 79,7% потребности ¹¹⁰.

Еще более показательными являются следующие данные (также относящиеся к 58 губерниям) ¹¹¹. Около 3,5 тыс. промышленных предприятий заготовили в 1916 г. 3,5 млн. куб. саженей дров, большая часть которых (53,8%) поступала на заводы гужом, около 30% — по воде, а остальное — по железной дороге.

Крупнейшим потребителем дров были железные дороги, увеличившие потребление дров в 1917 г. почти на 1 млн. куб. саженей. В 1916 г. они израсходовали 1471,5 тыс. куб. саженей дров, а на 1917 г. увеличили заявку до 1618,7 тыс. куб. саженей, но ввиду нехватки угля и нефти было решено недостающее количество минерального топлива также заменить дровами. Это составило дополнительно 792 тыс. куб. саженей, а в общем итоге получался план дровозаготовок в 2,4 млн. куб. саженей вместо 1471,5 тыс. куб. саженей в 1916 г. За вычетом 420 тыс. куб. саженей, оставшихся в наличности на 1 января 1917 г., и 165 тыс. куб. саженей, поставлявшихся частными заготовителями, остальные дрова (около 1,8 млн. куб. саженей) должны были быть заготовлены самими железными дорогами. Для выполнения этой программы требовались ассигнования в 116 млн. руб., из них 30 млн. руб. для заготовок и 86 млн. руб. на увеличение оборотных средств железных дорог ¹¹².

На Урале успешная работа оборонных заводов целиком зависела от обеспечения их дровами и древесным углем. Заготовка древесного топлива являлась на этих предприятиях важнейшим делом, серьезной отраслью заводского хозяйства. В 1916/17 г. уральские заводы должны были заготовить 2103 тыс. куб. саженей дров и 4086 тыс. коробов угля ¹¹³. К 1 ноября 1916 г. программа заготовок была выполнена по дровам на 84%, а по древесному углю — всего лишь на 26%, т. е. дело с углем обстояло исключительно плохо; большинство домен имело запасы всего лишь на 7 дней, а некоторые — и того меньше. Заготовить и полностью вывезти в течение зимы (к 15 марта) недостающее количество угля (74% всей потребности) было уже невозможно. Хотя с дровами дело обстояло лучше, но и их в ряде округов было заготовлено только 40—50% от намеченного плана, и рассчитывать на то, что «зимой нынешнего года недостающее количество будет заготовлено и перевезено и, мало того, — просушено, невозможно» ¹¹⁴. При самых благоприятных условиях можно было надеяться, что заготовленные дрова будут годны к употреблению лишь к июлю 1917 г.

Вывозка огромного количества дров и угля на Урале требовала очень много гужевого транспорта. ⅔ дров и около 60% угля могли быть вывезены заводским транспортом. Тысячи возчиков-крестьян с лошадьми были прикреплены к заводам в радиусе 100 верст. Перевозка дров носила принудительный характер.

Положение уральских заводов с обеспечением топливом к зиме 1916/17 г. было значительно хуже, чем в предыдущие годы. Древесного топлива не хватало, и его надо было заменять сибирским и донецким каменным углем. Производительность уральских копей в 1916 г. достигла 91 млн. пуд. ¹¹⁵, и на следующий год было намечено увеличить добычу на 40%, но это было связано с большой программой предварительных работ. В общем Урал не мог в 1917 г. освободиться от подвоза донецкого и сибирского угля.

Рассмотрение вопроса о заготовках дров во время войны показывает, что этот вид топлива имел огромное и все растущее значение для работы промышленности и отопления городов. Условия заготовок и перевозки дров стали менее благоприятны, чем раньше. Государственные заготовки предназначались для столиц и играли небольшую роль, значительная часть дров оставалась невывезенной. Снабжение дровами городов проходило с большими перебоями. При помощи городских самоуправлений потребление древесного топлива для промышленных целей увеличилось, однако успешными оказывались лишь собственные заготовки промышленных предприятий. Сотни крупных заводов и фабрик центра и северо-запада России переходили на дрова и вынуждены были заготовлять их. Работа железных дорог планировалась с расчетом на большее потребление дров, но заготовка их еще не была организована. В зиму 1916/17 г. промышленность и транспорт вступали не обеспеченными древесным топливом. Намеченные Особым совещанием по топливу мероприятия не обеспечивали добычу и перевозку необходимого количества дров. Дрова явились главным резервом для работы промышленности, однако общий хозяйственный кризис страны захватил и область дровозаготовок.

Торфодобыча до мировой войны была сосредоточена в основном в трех промышленных районах: Московском (44% добычи), Владимирском (35%) и Нижегородском (12%). Большинство промышленных фирм заготовляло торф для своих нужд, и только 8—10% добычи поступало в продажу. Капиталы торфяной промышленности оценивались в 15 млн. руб. В Центрально-промышленном районе добывалось от 70 до 80 млн. пудов торфа. В топливно-промышленном балансе этого района (без Москвы) торф занимал второе место и шел после нефти, впереди угля ¹¹⁶. Во время войны вопросы торфодобычи не привлекали серьезного внимания правительства и даже не обсуждались в секции Особого совещания по топливу «с достаточной полнотой» ¹¹⁷. Все же летом 1916 г. торфяные разработки были признаны работающими для нужд «государственной обороны», а рабочим торфоразработок была предоставлена временная отсрочка по призыву в армию. Правда, количество военнообязанных среди этих рабочих было невелико и во всей империи не превышала 10 тыс. человек ¹¹⁸ из общего количества свыше 41 тыс. человек. Уже эта цифра дает представление об ограниченных размерах добычи торфа.

Несмотря на огромные запасы торфа в стране, составляющие 79% мировых запасов, добыча его была ограничена, и в общем топливном балансе он занимал незначительное место (в 1917 г., например, всего лишь 2%). Торговой добычи торфа почти не существовало. Из 102 промышленных предприятий Центрально-промышленного района, игравшего главную роль в имперской добыче торфа, лишь 28 предприятий добывали торф исключительно для продажи, но это были мелкие предприятия, дававшие всего лишь 8% всей добычи ¹¹⁹. Главная масса торфа добывалась в порядке хозяйственных заготовок для нужд фабрик и заводов. В 1916 г. уже было подготовлено болот вперед на 10 лет для ежегодной добычи торфа в количестве 200 млн. пуд. Реальная же добыча сухого торфа не достигала и половины намеченного количества, так как большая часть подготовленных болот не использовалась.

Добыча торфа велась уже при помощи механической силы. Только в Центрально-промышленном районе перед войной имелось 1200 элеваторных установок, в 1916 г. применялось 880 машин, из них 812 с механическими приводами (в том числе 92 электрических). Из 873 машин, имевшихся в Московском районе, 105 бездействовали из-за недостатка рабочей силы.

Среди предприятий по торфодобыче имелись очень крупные, насчитывавшие от 47 до 53 машин с добычей до 9 млн. пуд. торфа в год. Два соседних предприятия Владимирской губернии имели 104 машины и добывали 13 млн. пуд. торфа — больше, чем добывалось машинного торфа во всей Европе ¹²⁰. Число рабочих, занятых торфодобычей в Центрально-промышленном районе, поднялось с 29,3 тыс. человек в 1913 г. до 35,7 тыс. человек в 1916 г., однако добыча на одну машину упала с 134 тыс. пуд. до 101 тыс. пуд. Себестоимость одного пуда торфа поднялась с 7 коп. в 1914 г. до 21 коп. в 1916 г. ¹²¹. Производительность каждой машины за это время снизилась на 25% и каждого рабочего — на 27% ¹²². Уже в сезоне 1916 г., несмотря на огромную нужду в топливе, из-за недостатка рабочих не использовалась 131 машина.

Добыча торфа в Центрально-промышленном районе составляла 90% общеимперской добычи, которая в 1914 г. достигала 106 млн. пуд. Общий итог торфодобычи по четырем районам — Московскому, Воронежскому, Самарскому и Петроградскому — составлял в 1913 г. 90,3 млн. пуд., в 1914 г. — 99,5 млн. пуд., в 1915 г. — 86,8 млн. пуд. и в 1916 г. — 80,7 млн. пуд. ¹²³.

Приведенные данные показывают чисто местное значение торфодобычи, слабое использование машин и недостаточное количество подготовленных болот для увеличения разработок торфа, вследствие чего в 1916 г. произошло снижение добычи торфа на 20% по сравнению с 1914 г. Вопрос о замене торфом дефицитного привозного топлива хотя бы для отдельных районов страны правительством поставлен не был, ничего не было сделано и для увеличения торфодобычи. Более или менее в значительном количестве торф добывался только в Московском районе.

По сведениям о 30 губерниях ¹²⁴, в 1916 г. торфоразработки велись 149 предприятиями с 267,7 тыс. рабочих. На их долю приходилось 70,7 млн. пуд. всего заготовленного торфа, а в 1917 г. торф заготовляли 133 предприятия. По данным на 1 октября, предполагалось в течение года получить 92,5 млн. пуд. ¹²⁵. К этому времени вопрос об обеспечении торфоразработок рабочей силой приобрел такую остроту, что успех сезона 1917 г. связывался с направлением на торфоразработки 40 тыс. военнопленных. Рассчитывая на дальнепривозное топливо, буржуазия не особенно заботилась об увеличении добычи торфа, а местные городские управления предпочитали заниматься заготовкой дров.

Во время войны вырос спрос на торфяные машины со стороны фабрично-заводских организаций (179 машин), казенных учреждений и железных дорог (60 машин) и общественных организаций (27 машин). Министерство земледелия, в ведении которого находилось торфяное дело, получило от правительства кредит в 1 млн. руб., в счет которого и был сделан заказ на 72 комплекта машин, которые были изготовлены в 1917 г. и распределены следующим образом: казенные учреждения получили 38 машин, промышленные предприятия — 24 и общественные организации — 10 ¹²⁶.

В 1916 г. был создан Совет съездов торфяной промышленности Центральной России, а при Центральном военно-промышленном комитете — торфяная секция. Повторяем, однако, что все существовавшие организации — правительственные и частные — не использовали торфяные богатства страны для снабжения промышленности торфом и смягчения топливного кризиса. Реальные результаты торфодобычи опровергают содержащееся в докладе министра торговли и промышленности Шаховского царю утверждение, будто Особое совещание по топливу «приняло самые энергичные меры к поддержанию и усилению добычи торфа» ¹²⁷. В результате этих «энергичных мер» добыча торфа в 1916 г. снизилась по сравнению с предыдущим годом на 10%.

Вопрос о промышленной разработке нового вида топлива — сланцев — был поставлен на очередь, но не получил фактического разрешения. В декабре 1916 г. министр торговли и промышленности предоставил царю специальный доклад, из которого видно, что были проведены большие изыскательские работы. Мощные сланцевые залежи, «исчисляемые миллиардами пудов» с залеганием на небольшой глубине — в 1—3 аршина, были найдены вдоль Балтийской железной дороги. Лабораторное изучение вполне подтвердило их пригодность в качестве домашнего топлива и источника для получения светильного газа, а при некотором изменении топок — и как топлива для паровых котлов. Один пуд сланца мог заменить один пуд сухих дров. Зола сланцев могла идти на выработку цемента. Однако никаких практических шагов для промышленной эксплуатации такого ценного вида топлива до Февральской революции так и не было сделано.

---

¹ Г. Д. Бакулев. Развитие угольной промышленности Донецкого бассейна М., 1955, стр. 12, 143, В. И. Фролов. Война и нефтяная промышленность — «Война и топливо 1914—1917 гг.» М.—Л., 1930, стр. 97. В переводе на 7000-калорийное топливо дрова составляли 57,4%, каменный уголь — 33%, нефть — 7,8% и торф — 1,8% всего потребляемого топлива (там же). (стр. 500)

² Р. С. Лившиц. Размещение промышленности в дореволюционной России, М., 1955, стр. 233. (стр. 500)

³ П. И. Фомин. Горная и горнозаводская промышленность юга России, т. II, Харьков, 1924, стр. 144. Данные относятся к 1908 г. (стр. 500)

⁴ Там же, стр. 149. Экспорт русского угля за границу составлял в 1912 г. лишь 10 млн. пуд. В 1913 г. было вывезено 5,8 млн. пуд. (А. Ломакин. Внешняя торговля в России — «Годовые обзоры важнейших отраслей народного хозяйства в 1914 г.» (далее — «Народное хозяйство в 1914 г.») Пг., 1916, стр. 347. (стр. 501)

⁵ И. Корзухин. Каменноугольная промышленность в 1913 г. — «Народное хозяйство в 1913 г.» Пг. 1914, стр. 313. (стр. 501)

⁶ Там же, стр. 314. (стр. 501)

⁷ И. Корзухин. Нефтяная промышленность — Там же, стр. 337—338. (стр. 501)

⁸ Л. Б. Кафенгауз. Снабжение страны минеральным топливом во время войны — «Труды Комиссии по изучению современной дороговизны», вып. 2. М., 1915, стр. 234. (стр. 502)

⁹ И. Корзухин. Каменноугольная промышленность в 1913 г. — «Народное хозяйство в 1913 г.», стр. 304. (стр. 502)

¹⁰ И. Корзухин. Каменноугольная промышленность — «Народное хозяйство в 1914 г.», стр. 235. (стр. 502)

¹¹ Л. Б. Кафенгауз. Указ. соч., стр. 234. (стр. 502)

¹² К. В. Кирш. Состояние топливоснабжения России на 1 ноября 1917 года — «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 6, стр. 1. (стр. 503)

¹³ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу за первый год его существования», т. 1, Пг., 1917, стр. 3. По более поздним данным, доля импортного угля в 1910 г. составила 13,4%, в 1911 г. — 14%, в 1912 г. — 18%. (стр. 503)

¹⁴ П. Шелякин. Война и угольная промышленность — «Война и топливо 1914—1917 гг.», стр. 49. (стр. 503)

¹⁵ Л. Б. Кафенгауз. Указ. соч., стр. 237—238. (стр. 504)

¹⁶ М. Я. Гефтер. К истории топливно-металлического «голода» в России накануне первой мировой войны — «Исторический архив», т. VI. М—Л, 1951, стр. 68—71. (стр. 505)

¹⁷ «Докладная записка Совета съездов представителей промышленности и торговли «О мерах к развитию производительных сил России и к улучшению торгового баланса», Пг., 1914, стр. 54—55. (стр. 505)

¹⁸ Там же. (стр. 505)

¹⁹ П. И. Фомин в томе II своего труда «Горная и горнозаводская промышленность юга России» много внимания уделяет деятельности «Продугля». На том основании, что мелкие предприятия, не входившие в синдикат, развивались быстрее синдикатских, он делает вывод, что «Продуголь» не играл решающей роли в росте цен, так как «вряд ли при тогдашнем строе русской социально-экономической жизни они (т. е. «Продуголь» и «Продамета» — А. С.) могли осуществить эту задачу в сколько-нибудь серьезных размерах» (стр. 115). В работах Д. И. Шполянского («Монополии угольно-металлургической промышленности Юга России в начале XX в.» М., 1953) и Г. Д. Бакулева (Г. Д. Бакулев. Развитие угольной промышленности Донецкого бассейна, М., 1965) показана полная несостоятельность этой апологии монополий. Г. Д. Бакулев в своей монографии решительно утверждает, что «Продуголь» «в значительной мере определял конъюнктуру угольного рынка» (там же, стр. 171). Деятельность «Продугля» и «Продаметы» нашла защиту в правительственных кругах в лице министра торговли и промышленности С. И. Тимашева. Совет министров, обсуждавший сообщение Тимашева, признал 23 января 1914 г. «ненормальным» современное положение промышленности, которая «явно не удовлетворяет возросшим требованиям потребительного рынка» (М. Я. Гефтер. Указ. соч., стр. 78). Опубликованные М. Я. Гефтером документы имеют большое значение для правильного суждения по данному вопросу. Совет министров поручил министру торговли и промышленности образовать особую комиссию для выяснения влияния деятельности «Продугля» и «Продаметы» на положение внутреннего рынка. Это был верный путь похоронить все дело. (стр. 506)

²⁰ С. и Л. Першке. Русская нефтяная промышленность, ее развитие и современное положение в статистических данных. Тифлис, 1913, стр. 184. (стр. 506)

²¹ П. В. Волобуев. Из истории монополизации нефтяной промышленности дореволюционной России (1903—1914 гг.)—«Исторические записки», т. 52, стр. 98. (стр. 507)

²² Там же, стр. 87. (стр. 507)

²³ П. Шелякин. Указ. соч., стр. 28. (стр. 507)

²⁴ Этот важнейший документ для суждений о деятельности «Продугля» обнаружен и опубликован В. И. Бовыкиным («Исторические записки», т. 78). (стр. 507)

²⁵ ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 9, д. 171, лл. 27—36. (стр. 508)

²⁶ Я. И. Фомин. Горная и горнозаводская промышленность Юга России, т. II, Харьков, 1924, стр. 109. (стр. 508)

²⁷ Л. Б. Кафенгауз. Указ. соч., стр. 236. (стр. 509)

²⁸ Л. Б. Кафенгауз. Указ. соч., стр. 2. (стр. 510)

²⁹ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. 1, стр. 4. (стр. 510)

³⁰ П. Шелякин. Указ. соч., стр. 48. (стр. 510)

³¹ «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 2, стр. 136. (стр. 510)

³² Там же, стр 137 — В «Народном хозяйстве в 1914 г.» указано, что домбровский уголь потреблялся на территории б. Царства Польского на 95—96% (стр 254). (стр. 510)

³³ И. Корзухин. Каменноугольная промышленность — «Народное хозяйство в 1914 г.», стр. 239. (стр. 511)

³⁴ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. 1, стр. 5. (стр. 511)

³⁵ «Каменноугольная промышленность»— «Народное хозяйство в 1915 г.», Пг., 1918, стр. 264. (стр. 512)

³⁶ С. В. Коган-Бернштейн. Каменноугольная промышленность — «Народное хозяйство в 1916 г.», вып. III, Пг., 1920, стр. 63. (стр. 512)

³⁷ Л. Б. Кафенгауз. Указ. соч., стр. 241. (стр. 514)

³⁸ ЦГИА СССР, ф. 40, оп. 1, д. 71А, ч. 2, лл. 169—185. Всеподданнейшие доклады, 1915 г. (стр. 515)

³⁹ ЦГИА СССР, ф. 40, оп. 1, д. 71А, ч. 2, л. 109. Приложение к «Справке», представленной царю 23 ноября 1915 г. (стр. 516)

⁴⁰ 115 тыс. военнообязанных и 60 тыс. пленных из общего количества рабочих около 270 тыс. человек. (стр. 516)

⁴¹ ЦГИА СССР, ф. 40, оп. 1, д. 72б, ч. 1, л. 78 об. (стр. 517)

⁴² Там же, ф. 1276, оп. 20, д. 86, ст. 3725, лл. 5—9 об. Особый журнал Совета министров от 17 марта 1915 г. (стр. 517)

⁴³ Там же, д. 87, ст. 3823, лл. 131—134. Особый журнал Совета министров от 14 и 17 апреля 1915 г. (стр. 517)

⁴⁴ ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 20, д. 106, ст. 5178, лл. 75—76. Особый журнал Совета министров от 22 марта 1916 г. (стр. 518)

⁴⁵ Там же, ф. 40, оп. 1, д. 73, лл. 50 об.—51. Всеподданнейший доклад В. Н. Шаховского Николаю II от 20 февраля 1917 г. (стр. 518)

⁴⁶ «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 6. Статистика, стр. 12, Г. Д. Бакулев в своем труде указывает, что в 1916 г. общий прирост числа рабочих составил 41%, в то время как число подземных работ увеличилось всего на 15%, а забойщиков — только на 13,2% (Г. Д. Бакулев. Указ. соч., стр. 189). (стр. 519)

⁴⁷ ЦГИА СССР, ф. 40, оп. 1, д. 73 лл. 50—51. (стр. 519)

⁴⁸ ЦГИА СССР, ф. 32, оп. 1, д. 1983, т. 94. Журнал 14-го заседания ЦВПК. Доклад Л. Г. Рабиновича об обеспечении углем от 4 января 1916 г. (стр. 520)

⁴⁹ Там же, ф. 40, оп. 1, д. 73, л. 54. (стр. 520)

⁵⁰ П. Шелягн. Указ. соч., стр. 29. (стр. 521)

⁵¹ Г. Д. Бакулев. Указ. соч., стр. 188. (стр. 521)

⁵² Н. фон Дитмар. К чему ведет топливная политика железных дорог? — «Горнозаводское дело», 1917, № 10, стр. 15455. (стр. 521)

⁵³ Эта цифра согласуется с данными Г. Д. Бакулева (Указ. соч., стр. 181). (стр. 521)

⁵⁴ И. Росселевич. К характеристике промышленности Петроградского района — «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 7, стр. 3. (стр. 522)

⁵⁵ ЦГВИА, ф. 369, оп. 3, д. 177, лл. 11—14 об. Было проведено исследование потребления топлива 1248 предприятиями района, которое показало резкое сокращение потребления донецкого угля и рост потребления нефти. По Иваново-Вознесенскому району потребление нефти выросло в 3 раза, а потребление угля сократилось в 2,5 раза—с 61,8% всего топлива в 1914 г. до 24% в 1916 г. (стр. 522)

⁵⁶ П. Шох. Проблемы топливоснабжения по опыту мировой войны — «Война и топливо 1914—1917 гг.», стр. 16. (стр. 522)

⁵⁷ Доклад комиссии 41-го съезда горнопромышленников Юга России «О современном положении каменноугольной промышленности Донецкого бассейна, о снабжении потребителей топливом, о распределении его между потребителями и о его перевозках по железным дорогам». Харьков, 1916, стр. 7. (стр. 522)

⁵⁸ Нам представляется необоснованным заключение Г. Д. Бакулева о том, что «в первую мировую войну Россия лучше других стран (речь идет об Англии и Германии — А. С.) справилась с трудностями военного времени в области добычи каменного угля» (Указ. соч., стр. 193). Такой вывод автор делает только на основании сопоставления процентов выработки за военные 1914—1916 гг. с довоенными. При этом в России получается рост добычи, а в других странах — снижение Г. Д. Бакулев, однако, не учитывает того, в какой мере угольная промышленность удовлетворяла потребности промышленности и какова была динамика выработки и производительности труда на одного рабочего. (стр. 523)

⁵⁹ «Нефтяная промышленность в 1916 г.» — «Горнозаводское дело», 1917, № 38—39, стр 16380. Данные совпадают с цифрами «Народного хозяйства в 1916 г.», вып. III, стр. 94, но расходятся со сводными статистическими данными, опубликованными в вып. VII «Народного хозяйства в 1916 г.» (табл. 17, стр. 78), где приведены уменьшенные данные о выработке нефти. (стр. 524)

⁶⁰ Рост добычи в 1916 г. П. Шох полностью относит за счет увеличения добычи в Сураханах на 36,2 млн. пуд. и в Ново-Грозненском районе на 22,6 млн. пуд. при сокращении добычи в Старо-Грозненском районе на 8 млн. пуд. (П. Шох. Нефтяная промышленность — «Народное хозяйство в 1916 г.», вып. III, стр. 94). (стр. 524)

⁶¹ «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 6, Статистика, стр. 34. (стр. 524)

⁶² «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 2, стр. 110—116. (стр. 524)

⁶³ А. А. Гарараксин. К вопросу о «керосиновом голоде» — «Известия Особого совещания по топливу», 1916, № 1, стр. 49. (стр. 525)

⁶⁴ Там же, стр. 50. (стр. 525)

⁶⁵ В. Тимошенко. Указ. соч., стр. 111. (стр. 525)

⁶⁶ В. Тимошенко. Указ. соч., стр. 113, «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 6, стр. 1. (стр. 526)

⁶⁷ Г. Мерцалов. Указ. соч. (стр. 526)

⁶⁸ Вопрос о вывозе смазочных масел в Скандинавию возник еще в 1915 г. Имелись веские основания опасаться утечки их, в случае вывоза, в Германию. Но царскому правительству приходилось считаться с тем, что правительство Великобритании предложило провести поставку масел в Скандинавию из Америки с участием России. Совет министров дважды обсуждал этот вопрос 15 декабря 1915 г. и 5 января 1916 г. (ЦГИА СССР, ф. 1276, оп. 10, д. 284, лл. 44—45) и в принципе принял предложение Англии, но решил ограничиться «наименьшим», по возможности, количеством, не превышающим той части действительной потребности Швеции, Норвегии и Дании в минеральных маслах, которая останется не покрытою Америкою». Количество смазочных машинных масел для экспорта в 1916 г. было определено в 2,2 млн. пуд. Была сделана только одна оговорка чтобы не допускались к экспорту масла, «идущие на потребности подводных лодок». Экспорт был разрешен со второй трети 1916 г. (стр. 527)

⁶⁹ «VI Всероссийский съезд районных представителей по топливу, состоявшийся 19—22 июля 1917 г. в гор. Петрограде» — «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 5, стр. 159. (стр. 527)

⁷⁰ ЦГИА СССР, ф. 32, 1917 г., д. 309, лл. 67—68. (стр. 527)

⁷¹ ЦГИА СССР ф. 32, 1917 г., д. 309, л. 67 об. (стр. 528)

⁷² «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу), т. 1, стр 54—61. (стр. 528)

⁷³ Там же, стр 56. (стр. 529)

⁷⁴ Там же, стр 57. (стр. 529)

⁷⁵ Там же, стр 60. (стр. 529)

⁷⁶ П. Шох. Указ соч. стр. 103. (стр. 529)

⁷⁷ В. Фролов. О фиксации цен на нефть—«Нефтяное дело»), 1916, № 3, стб. 5 (стр. 529)

⁷⁸ В. Фролов. Четвертая четверть 1914 года в нефтяной промышленности — «Нефтяное дело», 1915, № 1, стб. 7. (стр. 530)

⁷⁹ В. Фролов. Четвертая четверть 1915 года в нефтяной промышленности — «Нефтяное дело», 1916, № 1, стб. 3, «Народное хозяйство в 1915 г.» дает более скромные цифры роста цен за 3 месяца, с октября по декабрь 1915 г. цены поднялись «более чем на 25%» (стр. 285). (стр. 530)

⁸⁰ С. А. Вышетравский. Нефтяное хозяйство России за последнее десятилетие, М., 1920, стр. 75. (стр. 530)

⁸¹ ЦГИА СССР, ф. 40, оп. 1, д. 72 А, ч. 2, лл. 117—120. (стр. 531)

⁸² В декабре 1916 г. в отделе по топливу Центрального военно-промышленного комитета А. О. Гукасов сделал доклад о положении бакинской нефтяной промышленности. В прениях по этому докладу другой Гукасов говорил о «предельных ценах» следующее: «Конечно, было бы абсурдом утверждать, что нынешние цены являются невыгодными для всех — такого положения и нет. Когда мы говорим о невыгодных ценах, мы говорим о средних величинах, но в данном случае я скажу больше: мы говорим о себестоимости при наименее выгодных условиях». («Положение бакинской нефтяной промышленности. (Прения по докладу А. О. Гукасова)» — «Нефтяное дело», 1917, № 2, стб. 8. Разрядка моя — А. С.). В действительности наименее выгодные условия складывались для более мелких фирм, вот почему всякое повышение цен являлось добавочной сверхприбылью для крупных монополистов. (стр. 531)

⁸³ «О повышении предельных цен на нефть» — «Нефтяное дело», 1917, № 1, стб. 33. (Разрядка моя — А. С.) В журнале заседания бюро нефтяной секции Совета съездов промышленности и торговли от 2 января 1917 г. говорится: «Краткий, но любезный прием встретили представители секции у министра торговли и промышленности». Министр заявил, что «в первых числах января вопрос (о повышении цен — А. С.) получит окончательное разрешение в Особом совещании по топливу». (ЦГИА СССР, ф. 32, оп. 1, д. 318, лл. 1—2). Еще раньше нефтепромышленники склонили на свою сторону директора Горного департамента Н. И. Разумова, который не считал необходимым выяснение даже средней себестоимости нефти, а являлся сторонником такой «предельной цены», которая была бы «выше рыночной». Во время приема у министра, где промышленники требовали установления «предельной цены» в 70 коп. за пуд, Разумов «отнесся вполне сочувственно к увеличению означенных цен, высказался за установление цены нефти в 60 копеек» и даже согласен был на 65 коп. (там же, л. 1). (стр. 531)

⁸⁴ ЦГИА СССР, ф. 32, оп. 1, д. 318, лл. 3—5. (стр. 532)

⁸⁵ Там же, ф. 1276, оп. 20, д. 126, ст. 6623, лл. 43—45 об. Особый журнал Совета министров от 20 января 1917 г. (стр. 532)

⁸⁶ Б. Львов. Обзор нефтяной промышленности в России за февраль и первые два месяца 1917 г. — «Горнозаводское дело», 1917, № 17, стр. 15687. (стр. 532)

⁸⁷ «Положение бакинской нефтяной промышленности» (доклад А. О. Гукасова в заседании нефтяной секции Отдела по топливу ЦВПК 21 ноября 1916 г.) — «Известия ЦВПК», № 181, 15 декабря 1916 г. (стр. 533)

⁸⁸ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. 1, стр. 98—103. (стр. 533)

⁸⁹ И. Ильинский. К вопросу о началах расширения действующей промысловой площади в Бакинском районе — «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 7, стр. 31. (стр. 534)

⁹⁰ Там же. (стр. 534)

⁹¹ Там же. (стр. 534)

⁹² К. Кирш. Указ. соч., стр. 1—2. (стр. 535)

⁹³ А. А. Апушкин. Война и древесное топливо — «Война и топливо 1914—1917 гг.», стр. 162—163. (стр. 535)

⁹⁴ П. Рисселевич. Указ. соч., стр. 2. (стр. 535)

⁹⁵ В 1916 г. управление железной дороги решило помимо дров, покупавшихся у поставщиков, самостоятельно заготовить 300 тыс. куб. саженей дров. Совет министров отпустил 3 мая 1916 г. аванс в 3 млн. руб. для того, чтобы приступить к заготовкам, которые оценивались в 15 млн. руб. (ЦГИА СССР, ф. 1276 оп. 20, д. 109, ст. 5365, лл. 37—39 об. Особый журнал Совета министров от 3 мая 1916 г.) (стр. 536)

⁹⁶ А. А. Фомин. Дрова — «Труды Комиссии по изучению современной дороговизны», вып. 2, стр. 279. (стр. 536)

⁹⁷ Там же, стр. 283. (стр. 536)

⁹⁸ Там же, стр. 294. (стр. 536)

⁹⁹ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. II, Пг., 1917, стр. 1—2. (стр. 536)

¹⁰⁰ Там же, стр. 4. (стр. 536)

¹⁰¹ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. II, стр. 4. (стр. 537)

¹⁰² «Отдел хозяйственных заготовок и закупок дров (Из последнего отчета)» — «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 2, стр. 63—64, «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. II, стр. 9—12. Если к указанным выше расходам прибавить оплату за распиловку леса и развоз дров потребителям, то общая сумма расходов поднималась до 148,4 млн. руб. (стр. 537)

¹⁰³ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. II, стр. 8. (стр. 537)

¹⁰⁴ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. II, стр. 17—19, 24. (стр. 538)

¹⁰⁵ «О положении заготовок и закупок дров на 1 марта 1917 г. » — «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 4, стр. 34. На 1 марта 1917 г. из плана в 2 млн. куб. саженей дров было заготовлено 953 тыс. куб. саженей, или 47,6%, из них вывезено 671 тыс. куб. саженей, или 70,4% заготовленных и закупленных дров (стр. 33). (стр. 538)

¹⁰⁶ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. II, стр. 87,104. (стр. 538)

¹⁰⁷ Там же, стр. 103, 104. (стр. 538)

¹⁰⁸ Там же, стр. 114, 117. (стр. 539)

¹⁰⁹ Там же, стр. 136. (стр. 539)

¹¹⁰ «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 6. Статистика стр. 15—16. (стр. 539)

¹¹¹ Там же, стр. 17—18. (стр. 539)

¹¹² «Об обеспечении железных дорог топливом в 1917 г. (Доклад Управления железных дорог Особому совещанию по перевозкам)» — «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 3, стр. 36—38. (стр. 540)

¹¹³ «Об обеспечении уральских заводов древесным горючим в 1916—1917 операционном году» — «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 3, стр. 42. (стр. 540)

¹¹⁴ Там же. (стр. 540)

¹¹⁵ «О снабжении уральских горных заводов каменноугольным топливом» — «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 3, стр. 39—40. (стр. 541)

¹¹⁶ И. И. Вихляев. Война и торфяное хозяйство — «Война и топливо 1914—1917 гг.», стр. 127—128. (стр. 541)

¹¹⁷ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. II, стр. 61. (стр. 541)

¹¹⁸ «Материалы по обзору деятельности Особого совещания по топливу», т. II, стр. 64. На торфоразработках было занято также небольшое количество пленных. (стр. 542)

¹¹⁹ К. Кирш. Добыча торфа в Центрально-промышленном районе — «Известия Особого совещания по топливу», 1916, № 1, стр. 55. (стр. 542)

¹²⁰ Там же, стр. 56. (стр. 542)

¹²¹ Там же, стр. 56—57. (стр. 542)

¹²² Там же, стр. 57. (стр. 542)

¹²³ Данные составлены на основе статьи К. Кирша («Известия Особого совещания по топливу», 1916, № 1) и доклада заместителя заведующего Техническим отделом петроградского уполномоченного «О разработке торфа в Петроградском районе», напечатанного в № 3 «Известий Особого совещания по топливу» за 1917 г., стр. 33—35. (стр. 543)

¹²⁴ В остальных губерниях фабрики и заводы заготовок торфа не вели. (стр. 543)

¹²⁵ «Известия Особого совещания по топливу», 1917, № 6, Статистика, стр. 31. Сведения о 1917 г. были предварительные (на 1 октября 1917 г.). (стр. 543)

¹²⁶ И. И. Вихляев. Указ. соч. — «Война и топливо 1914—1917 гг.», стр. 137—138 (стр. 543)

¹²⁷ ЦГИА СССР, ф. 40, оп. 1, д. 72А, ч. 2 л. 144. Всеподданнейший доклад кн. Шаховского Николаю II от 21 декабря 1916 г. (стр. 544)