Капитан Джордан из Большого Соедненного Цирка лениво и безнадежно щелкнул еще раз бичем. Тонкий хлыст змейкой скользнул по песку арены.
— Сюда, Раджа, — приказал он, заранее, впрочем, зная что его приказание не будет исполнено.
Около стальных брусьев тренировочной клети, занимавшей всю арену, в великолепном и полном пренебрежении к человеку стоял лев. Его желтые глаза были устремлены туда, где загнутая полотняная стенка позволяла видеть веселые, зеленые пятна освещенной солнцем травы и соблазнительную тень там — внизу, где долина подходила к самому ручейку...
Раджа был пойман щенком, и поэтому в нем не было привычки к клетке, которая у зверей, родившихся в неволе, заглушает всякий инстинкт и любовь к свободе. Его предки были свободными, и несмотря на долгую неволю и на то, что он провел почти всю свою жизнь в клетке, стремление к свободной жизни владело им до сих пор всецело. Пять лет прошло с тех пор, как он был перевезен в маленькой плетеной корзинке на борту парохода из Кэптоуна в Сан-Франциско. Торговец, которому он был доставлен, сразу же увидел в маленьком, трогательном львенке будущего великолепного зверя, и был уверен, что он со временем превзойдет красотой и силой лучшие экземпляры Нубийских львов. В течение пяти лeт, которые Раджа провел в царстве цирка, пророчества торговца сбылись. Он был на три сантиметра выше самого красивого льва Соединенного цирка. Его изящное, несмотря на грозную силу, тело было действительно царственным украшением стальной арены. Но один недостаток делал его совершенно непригодным для цирковой работы — он совсем не поддавался дрессировке. Два укротителя до капитана Джордана вынуждены были отказаться от него, и Джордан был приглашен дирекцией цирка в качестве последней надежды выдрессировать непокорное животное. Капитан Джордан был живой и славный парень, но его глaзa, весело блестевшие под низко надвинутым козырьком кепки, когда нужно было, загорались таким стальным блеском, которому до сих пор ни один, самый дикий хищник не в силах был противостоять. Он был известен, как очень хороший, хотя и «своеобразный» дрессировщик. Он, действительно, иначе обращался со зверьми, чем большинство его товарищей, но вопреки мнению людей, склонных к таинственному, в его системе не было ничего сверхъестественного. Его система была основана на понимании и на постоянном общении с животным, которое ему предстояло воспитать. Если к этому прибавить его бесстрашие, неистощимое терпение и уменье постепенно, день за днем, входить во все более опасную близость к сопротивляющемуся животному, то будет понятно, что доверие, которое он пробуждал к себе в звере, делало гораздо больше, чем могли сделать угрозы и бичи других дрессировщиков. Только раз капитан Джордан не достиг намеченной цели, и это было именно с Раджой. За все время он ни продвинулся ни на шаг, и единственный успех заключался в том, что капитан Джордан не был до сих пор разорван на части стальными когтями или сокрушительной челюстью Раджи. Опасение именно такого финала послужило причиной ухода двух предыдущих дрессировщиков.
— Сюда, Раджа, — повторил он в сотый раз за это утро. — Сюда, мальчик, ты, ведь, знаешь, чего я хочу, — сюда, Раджа.
Раджа просто не слышал — он даже, казалось, не сознавал его присутствия. Когда его шерсти коснуля осторожно, ласкающе, хлыст дрессировщика, Раджа — как бы отделываясь от надоевшей мухи — отмахнулся лапой. Наконец, приблизился час дневного представления, и нужно было освободить арену. Помощники подкатили клетку Раджи. Капитан Джордан усталым взглядом следил, как помощники вгоняли льва, потом молча, утомленный этой каждодневной бесполезной борьбой, вышел из цирка.
При еженедельном расчете капитан Джордан получил в эту субботу на 50 долларов меньше, чем в предыдущую.
— Мне очень обидно за вас, — сказал Джим Масон, управляющий. — Вы затеяли здорово рискованную игру и, кажется, проигрываете ее по всем статьям.
— Мне осталось еще четыре недели и, может быть, напоследок мне и посчастливится. Я заключил со стариком контракт — мы начали с 150 дoлл. в неделю при условии, что в 3 месяца я справлюсь с Раджой. После этого срока жалованье должно еженедельно уменьшаться — если, конечно, Раджа не сделает никаких успехов. С этой недели как раз я и должен начать получать меньше, пока не буду работать совсем даром. Но зато, если я справлюсь с ним в течение 2 лет — я сразу же перейду на 200 долларов в неделю и контракт на два года плюс 1.000 долларов наградных и возмещение всего недополученного за время дрессировки — как видите, игра стоит свеч.
Джим Масон сосредоточенно расматривал кончик карандаша. — Не думаю, — оказал он, наконец, — а как на все это смотрит ваша жена, капитан?
— Мэдж! — Дрессировщик пожал плечами. Его обычно веселое лицо приняло озабоченное выражение. — Да... Но мы знали, что это могло случиться. Мы шли на это с открытыми глазами.
Масон облегченно вздохнул.
— Значит, вы на это шли с согласия Мэдж?
— Конечно. Я никогда не решился бы на такой контракт без ее согласия. Старик предложил мне 80 долларов в неделю и контракт на пять лет, чтобы я занялся Раджой. Вот мы и решили рискнуть, и я предложил ему контр-условия, которые он и принял. Мэдж, ведь, знала Раджу раньше, когда она работала здесь до нашей женитьбы.
— Она все еще хромает?
— О, нет, — лицо капитана опять просветлело. — Мэдж теперь совершенно поправилась. Вы никогда не подумали бы, что это то самое разбитое, несчастное существо, которое мы подняли с вами в тот вечер — помните, когда она упала с высоты 68 футов.
— Да, это был ужасный случай. Единственный раз, когда они забыли проверить сетку... В сущности с тех пор в нашем цирке не было больше такой очаровательной канатной плясуньи, как она.
— Да... Я тоже не видел более прелестной цирковой артистки, — согласился Джордан. — Но она и сейчас очень хорошо выглядит. Падение не оставило на ней ни малейшего следа. Только... только о цирке она больше ничего не хочет слышать.
Пятью минутами позже капитан Джордан смешался с праздничной толпой, которая собралась до начала представления перед клетками зверинца 1). Мысли капитана Джордана были далеко не радостны. Оставалось еще четыре недели для того, чтобы выиграть ставку. После этого он должен будет два года работать бесплатно. С этими мыслями он остановился перед клеткой Раджи. В поведении льва, не было ничего для капитана Джордана утешительного. Великолепный, черногривый хищник был так же беспокоен, как всегда. Он был по прежнему одержим одной мыслью, одним желанием — свободы. Возмущение было в каждом его движении, нетерпение и ярость в каждом взгляде. Его недовольное рычание, когда толпа слишком приближалась к клетке, храп, который издавала его могучая глотка, предостерегающее ворчание, упорное повторение все тех же усилий вырвать, раздвинуть незыблемую сталь решетки, приковывали к себе каждый раз внимание капитана Джордана. И сегодня, как всегда, он еще долго, после того, как началось представление и зверинец опустел, стоял около клетки и не спускал с него восхищенного, почти восторженного взора.
— Разве ты не знаешь, мальчик, — сказал он тихо, — разве ты не понимаешь, что для тебя нет никакого смысла так жаждать свободы. Куда ты уйдешь отсюда. Что ты будешь, делать вне этой клетки, Раджа?
Когда лев услыхал свое имя, он слегка повернулся к капитану Джордану. Раджа знал своего воспитателя гораздо лучше, чем это можно было предположить по его обычному поведению. Капитан Джордан отдавал ему все свое время и, исключая вывода на арену и обратно в клетку, никто другой им не занимался. Капитан Джордан утолял его жажду и голод, наблюдал за чистотой его клетки и всегда беседовал с ним дружелюбно и спокойно. Где-то в самой глубине темной звериной души Раджи — это отношение дрессировщика будило некую почти несознанную ответную симпатию, но в его поведении этого не было совершенно заметно.
Прошло две недели, наступала третья — до конца испытательного срока оставалось дней 10. Капитан Джордан опять сидел в конторе Джима Маcoна.
— Я получил сегодня письмо от Старика, — прервал молчание Дж. Масон. — Он списался с Карроланским цирком и собирается продать им Раджу.
— Но у меня, ведь, осталось еще почти две недели, — воскликнул капитан Джордан.
— Да. Я знаю. Мы раньше его и не продадим. Но эта продажа вызвана вашей неудачей, капитан. Старик запросил за него 1.500 долларов.
— Это здорово дорого.
— Он стоил бы в пять раз дороже, если бы был дрессирован, — ответил Джим Масон. — Раджа — самый крупный лев в мире. Разве он не стоил бы всех этих денег и еще больше, если бы можно было поставить его на вершине пирамиды из 15 Нубийских львов.
— Да, я именно об этм всегда мечтал, — с грустью согласился капитан Джордан.
Капитан Джордан вернулся от управляющего в очень плохом настроении. Он пришел к себе, достал бумагу и чернила и сел писать письмо. В этом письме, адресованном Мэдж, ему с большим трудом удалось скрыть те переживания, которыми он был полон в ожидании близкой разлуки с Раджой. Он испытывал настоящее глубокое огорчение. Он вдруг осознал, что этот зверь, непокорный, безнадежно упрямый, с которым он никак не мог совладать, стал ему дорог. Нечто большее, чем уязвленное самолюбие дрессировщика, диктовало ему это письмо и заставляло часто останавливаться.
Через два дня капитан Джордан явился к Джиму Масон. Он был настроен очень решительно. После обычных приветствий он перешел к делу с необычайной для него поспешностью.
— Джим, мне кажется, что я имею не меньше прав на ваше внимание, чем Карроланский цирк, — спросил он, сильно волнуясь.
— Конечно, дружище.
— В таком случае, я предлагаю заключить сделку на продажу Раджи. Я покупаю его на условиях, которые вы предложили Карролайскому цирку, за исключением двух пунктов.
— Вы хотите купить Раджу. — Брови Масона вопросительно поднялись. — А что скажет Мэдж? Она знает об этом сумасшествии?
— Да, — вот телеграмма. — Капитан Джордан вынул и показал Джиму Масон телеграмму, — это ответ на мое письмо. Два дня тому назад я написал ей подробное письмо.
— Телеграфируйте ей, чтобы она обратидась к психиатру. Вы делаете одно безумие за другим с этим проклятым львом. Ну, а какие ваши дополнительные условия?
— Во-первых, что мне разрешат держать Раджу здесь при цирке, а во-вторых, в случае, если я его все-таки одолею — вступает в силу наше первоначальное условие — 200 долларов в неделю и контракт на 2 года без всякой надбавки.
— Если вы обязуетесь кормить его за свой счет и не требуете прибавки в случае успеха — я думаю, что Старик согласится.
Капитан Джордан схватил управляющего за руку.
— Джим, дружище, телеграфируйте ему сейчас же.
Через несколько дней капитан Джордан получил последний чек в 25 долларов. С этого дня он должен был работать на свой риск. Его сердце тоскливо сжалось — но сознание, что Раджа теперь его собственность — одержало верх, и он с чисто мальчишеской радостью направился в цирк. Но перемена владельца никак не отразилась на поведении Раджи — он оставался все таким же безнадежно непокорным. Неделя шла за неделей, и капитан Джордан имел полную возможность лишний раз убедиться в правоте Джима Масона и в собственной глупости, но отступать было поздно.
Эту зиму капитан Джордан отпуска не брал. Он провел всю зиму вместе с цирком — в горах, куда цирк уходил после конца летнего сезона. Зима тянулась мучительно долго. Каждодневные, заранее обреченные на неуспех упражнения утомили капитана Джордана. Весна также не принесла ничего утешительного. Прошел март. Наступили первые дни апреля и близилось начало циркового сезона. Все были в приподнятом, праздничном настроении. Все — кроме капитана Джордана — ему предстоящий сезон не обещал ничего отрадного.
Был конец дня. За огромными, цирковыми палатками сгущались вечерние тени. Цирк два дня тому назад переехал с гор. Утомленные помощники и рабочие уже давно ушли, и на тренировочной арене капитан Джордан остался один с Раджой. Сегодняшнее занятие ничем не отличалось от обычных. Капитан Джордан упрямо и устало повторял приказания, Раджа время от времени отмахивался от хлыста. Ничего нового во всем этом не было... Вдруг капитан Джордан застыл, пораженный. У входа в палатку мелькнула какая-то тень. Забыв про зверя, капитан Джордан бросил хлыст и подбежал к стальной решетчатой дверце клетки; выйдя, он снаружи поспешно завязал толстый, кожаный ремень, державший эту дверцу закрытой, и устремился навстречу своей жене.
— Мэдж! — воскликнул он, сжимая в объятиях любимую женщину. — Как ты решилась притти в цирк.
— Я была так одинока, что одиночество пересилило даже мою нелюбовь к этому месту. Кроме того, я очень хотела посмотреть, как идут твои занятия с Раджой — ты, наверное, совсем измучился с ним.
— Да... Мэджи, но об этом после. Мне нужно пойти в кузницу — а потом мы вернемся, и я покажу тебе все, что успел с ним сделать. Это будет очень жалкое зрелище — предупреждаю тебя.
Они вышли и направились к цирковой кузнице. Всюду шли последние приготовления к открытию сезона. Десятки цирковых рабочих вечерней смены сновали взад и вперед, укрепляли палатки, расчищали дорожки и убирали мусор. Некоторые из рабочих узнали бывшую артистку цирка и радостно приветствовали ее.
Вдали показалась плотная фигура Джима Масона. Он издали узнал Мэджи и сделал им знак остановиться.
Когда Раджа остался на «стальной арене» один — первым его ощущением была не столько радость, сколько растерянность. Это было в первый раз в его жизни, что он один занимал такое большое пространство и никто не следил за малейшим eгo движением. Постепенно, однако, он освоился и осторожно, сначала маленькими шагами — какими всегда ходил в своей клетке, — а потом большими — какими никогда не ходил за всю свою жизнь — он начал прохаживаться по арене. Он долго ходил по всем направлениям, повинуясь впервые своему собственному желанию. Вдруг свободный конец ремня, которым была закрыта дверь, привлек ero внимание. Раджа остановился перед ним, присел на задние лапы и передней прикоснулся к болтающемуся концу. Конец отскочил, Раджа ударил еще раз, и конец опять отскочил. Это неожиданное развлечение очень понравилось льву, но когти случайно впились в кожу, и маленькое усилие, которое он применил, чтобы освободить лапу, повлекло за собою звук разрываемой кожи, и ремень лопнул в нескольких местах. Раджа, удивленный, с ворчанием отступил на несколько шагов и замер. Потом, видя что ремень не проявляет больше никаких агрессивных намерений, он опять осторожно приблизился и, став на эадние лапы, начад покрывать злосчастный ремень сокрушительными ударами. Ремень, наконец, не выдержал и, превращенный в жалкие обрывки, упал с дверцы на песок арены. Довольный победой над врагом, Раджа возобновил свою прогулку — потом опять вернулся к ремню. Ремень лежал около самой дверцы, внутри клетки, и Раджа, развлечения ради, ударил его раз лапой. Размах был слишком сильный, лапа задела за дверцу, которая от этого удара — медленно, со скрипом открылась. Раджа, смущенный, с оскаленной пастью приблизился к ней, готовый защищаться или напасть на стальные брусья, которые сами двигаются...
За дверцей, через квадратное отверстие проделанное в полотняной стене цирка, Раджа увидел небо и свежую, зеленую листву рощи, которая окаймляла расположенный за городом цирк. Эта картина, неразрывно связанная с представлением о свободе, решила дальнейшие действия Раджи. Он пригнулся к земле, весь сжался и одним мощным и ловким прыжком «взял» дверцы и квадратное отверстие в стене...
Раджа был, наконец, свободен...
Раджа бежал крупной рысью, и скоро цирк остался далеко сзади. Раджа приблизился к берегу реки. Теперь он был среди тех деревьев, которые были так мучительно прекрасны из неволи железной клетки, на зеленой молодой траве, и чувство свободы, бесконечноrо удовлетворения овладело им. Собиравшиеся тучи предвещали грозу, и Раджа громким торжествующим рычанием отвечал на приближающиеся раскаты грома. Раджа за всю свою nредыдущую жизнь не видел столько чудес, сколько он видел сейчас. Было даже немножко жутко от шума реки, далекого грома и ярких вспышек молний. Раджа медленно двинулся дальше и вскарабкался на вершину каменистого берега. Никакой решеткой не ограниченный мир пробудил в нем почти атрофированный неволей извечный инстинкт самосохранения, и его движения сейчас были осторожны и осмотрительны. На вершине он остановился. Напряженный, как струна, и неподвижный, как мраморное изваяние. Там, внизу — на поляне — паслось небольшое стадо... eгo законная, испокон века добыча. Инстинкт хищника родился в нем. Его желтые, огомные глаза заблестели зловеще. Совершенно забыв всякую предосторожность, Раджа начал медленно, шаг за шагом, спускаться с утеса. Так он дошел до проволочной изгороди, подполз под нее и опять прежними, крадущимися шагами продолжал свой путь. Стадо — ничего не подозревавшее об опасности, продолжало ленивую жвачку. Издали доносились крики людей, которые бежали к ферме, предупрежденные покинувшим стадо пастухом. Но ни этих убегавших людей, ни другого человека, который бежал к нему навстречу с ружьем в руке, Раджа не заметил. Запах и вид стада, которое вдруг поняв страшную опасность, точно загипнотизированное, следило за его приближением, не двигаясь с места — пленил Раджу и лишил его всякой осмотрительности. В десяти шагах от стада он пригнулся к земле, подобрал под себя передние лапы, и все мускулы огромного тела напряглись. Молния опять сверкнула, и первые капли дождя оросили землю. Но в эту минуту ни гром, последовавший за молнией, ни сама молния не отвлекли его. Мысль передала приказание мускулам, и Раджа, точно стальная пружина, отделился от земли и в ту секунду, когда его тело описывало в воздухе полукруг, страшный, ослепительный свет вспыхнул перед его глазами. Грозное рычание, огласившее воздух, почти сразу перешло в жалобный вой, и тело, изменив первоначально взятому направлению, тяжело рухнуло на землю.
— Хватай его, — крикнул человек, опуская ружье. — Только осторожно — он может еще встать.
Но оглушеннюе животное не слыхало этих слов. Пуля, попавшая ему прямо в лоб, хотя и не смогла пробить череп, но причинила боль и на долго оставила его без движения. Раджа не был в ужасе. Он никогда не предполагал, что прыжок может вызвать такую мучительную боль... Придя в себя он начал быстро протирать лапой залитые кровью глаза, дико зарычал и пустился прочь от стада. Холодный дождь, пронизывающий ветер усилились. Лев с низко опущенной головой, отяжелевшей обвисшей гривой бежал по направлению к береговым утесам, в расщелинах которых он мог найти убежище. Наконец, он достиг уже знакомой вершины и усталый, продрогший, с ноющей раной, прикурнул в расщелине. Но Раджа не долго оставался там. Когда дождь усилился и начал заливать то место, где он лежал, Раджа покинул свое ложе. Была уже ночь. Лев пустился бежать без цели, без дороги. Ветер хлестал его, сломанные ветки оголенных бурей деревьев царапали его. Наконец, Раджа увидел впереди узкую белую полосу, на которой не было деревьев, Он устремился туда и оказался на прямой, как стрела, дороге, в конце которой мерцали какие-то огоньки. Огоньки придали Радже, бодрость. Он понесся к ним с удвоенной быстротой, и даже мысль, что эти огоньки обозначали для него неволю, не могла замедлить его бега. Скоро они вынырнули из густой завесы ночи и дождя совсем близко — Раджа остановился и, потрясенный, окончательно сбитый с толку, зарычал — протяжно и тоскливо.
Перед ним, тяжело и равномерно дыша, стояло огромное черное чудовище. В остановившемся перед закрытым семафором паровозе, Раджа увидел еще одного страшного врага из того таинственного царства свобооды, где все было так враждебно и загадочно. Из храбрости, рожденной отчаянием, Раджа зарычал еще раз и пригнулся, готовый к прыжку. Чей-то испуганный шопот прервал наступившую вслед за рычанием Раджи тишину.
— Это тот лев, который сбежал из цирка.
— Пусти на него пар, прежде, чем он прыгнет. Горячий пар eгo быстро успокоит, — ответил другой взволнованный голос.
Луч электрического факела пронзил темноту и осветил готового к прыжку лыва. Вслед за светом — раздалось какое-то шипение, и облако белого пара в мгновение окутало льва. Ничего не видя перед собою, ничего не понимая, Раджа в последнем страхе бросился на стальное чудовище... Но когти скользили по гладкой стали колес и ни малейшей царапины не осталось на них от отчаянных, безумных атак ошалевшего лыва. Когда семафор поднялся, паровоз медленно двинулся вперед, и Раджа отпрянул от передних колес. Еще секунда и он погиб бы под ними... Завизжав, больше от страху, чем от боли, Раджа ринулся в темноту промелькнувшего перед ним какого-то черного квадратного отверстия.
Свисток паровоза начал подавать короткие тревожные свистки. Через несколько минут два человека бежали к будке стрелочника, к телефону. По проводам полетели взволнованные отрывочные слова. Раджа забился в угол темного товарного вагона. Мучительно текло время. Вдруг, какой-то шум заставил его насторожиться. За шумом последовали звуки шагов. Кто-то вскарабкивался в вагон. Раджа сжался, заворчал, готовый еще раз отразить неопредеденную и от этого еще более страшную опасность, потом заворчал еще раз — но на этот раз совершенно иначе...
— Раджа, мой мальчик.
Лев еще раз зашипел и поднял голову. При свете электрического фонаря капитан Джордан еще раз позвал eго по имени и, не спуская глаз с морды льва, не теряя ни одного взгляда его огромных желтых глаз, он наблюдал, как реагировал Раджа на его зов. Потом капитан Джордан повернулся к стоявшему около входа в вагон человеку:
— Немедленно доставьте сюда клетку Раджи. Но непременно его собственную. Доставьте ее на грузовике на вокзал, а оттуда на дрезине сюда. Я пока постараюсь удержать eгo в вагоне.
Было почти утро когда капитан Джордан ворвался в комнату Мэджи поделиться с ней радостью, которой сам едва верил.
— Мэджи, я справился с ним.
— Да. Он уже стоял на табурете, делал маленькие круги и останавливался, где я eмy указывал. Для первого раза этого достаточно. Это кажется невероятным, правда. Но сегодня ночью, когда я его привел в цирк, был мой единственный шанс узнать, выйдет ли из него толк или нет. Как только я перевязал ему рану, я сейчас же взял его на арену. Он не успел, как следует придти в себя от пережитых приключений, и был кроток, как овечка. Он исполнял все, что я ему приказывал, и был похож на своенравного мальчишку, который вдруг сбросил свое упорство.
— А ты уверен, что от него не придется ждать каких-нибудь сюрпризов?
— Конечно, уверен.
— Даже если... если я буду работать в качестве твоей помощницы?
— Ты... Мэдж!
— Я, Том! Если Раджа мог с радостью вернуться в клетку, я думаю, что и мне будет не слишком неприятно вернуться на арену...
Во вторник утром Том Джордан послал Старику срочное, заказное письмо. В письме была коротенькая записка с приложенной к ней вырезкой местной газеты.
«Работа дрессировщика, капитана Джордана с самым крупным львом, который когда-либо видел наш город, поразила всех. Одной лаской, не прибегая ни к какому насилию или устрашению, он добился от этого огромного, величественного хищника трогательной покорности и послушания».
1) В журнале эта часть текста напечатана так:
с праздничной толпой, которая собралась до начала пред-
ничной толпой, которая собраласьтжбшсмвыгу тжбшряжс
ставления ...(прим. составителя) (стр. 17.)