В каждом большом китайском городе есть гостиница «Асторгауз». Пушистые ковры на лестницах, выдрессированная прислуга, обязательные фраки за табельдотом, уютные номера, в которых есть все от последнего слова западно-европейского комфорта; только окна, затянутые густыми зелеными сетками от москитов и всюду легкий все проницающий запах бобового масла, запах, от которого в Китае не уйти никуда, напоминают Восток.
В Шанхае есть свой «Асторгауз». Внизу шумит Нанкин-Роод и ночью, когда зажгутся огни гигантских витрин магазинов и вспыхнут электрические рекламы, немного нужно фантазии для того, чтобы вообразить себя в большом американском центре. Так непохож этот город на весь остальной разбросавшийся от Aмypa до Тибета деревенский нищий Китай.
Мистер Каттоу припал к телефону. Ни одного визита, все по телефону. Для всех не посвященных, он только скромный журналист большой Лондонской газеты, интересующийся китайским вопросом. Мало-по-малу короткие разговоры, в которых больше нaмеков, чем ясных фраз, вводят его в круг положения вещей.
Шанхай тревожен. Фронты все ближе, и перед ними идет невидимая, но напряженная волна нервности и выжидания. То тут, то там она показывает на минуту свое лицо для того, чтобы опять облечься в туман предчувствий, скрывая свои истинные черты. У входов в «иностранныЙ квартал» усиленные патрули, огpомные мотки колючей проволоки; — чувствуется, что в любой момент целые кварталы могут стать крепостью и на людных торговых улицах заговорит пулемет. Город наводнен иностранными солдатами всех рас, форм и флагов. Китайские солдаты из шандуньской гвардии смешались с маленькими черными аннамитами, с высокими смуглыми сипаями, шотландской гвардией и американской морской пехотоЙ.
Беспокойно и на фабричных окраинах Шанхая. Без достаточных экономических поводов вспыхивают забастовки. Толпа рабочих особенно шумлива на улицах, и взоры, которые кидают эти измученные тяжелыми условиями жизни люди, говорят о том, что в грязных и мрачных предместьях накапливается страшная сила ненависти, готовая вылиться в грозу и бурю.
На другой день, поздно вечером, явилось доверенное лицо, указанное Каттоу по телефону. Оставшись потом наедине, мистер Каттоу очень долго, для сдержанного англо-сакса даже слишком долго, смеялся, дивясь изобретательности своих соотечественников. Доверенное лицо оказалось священником англиканской церкви, одним из миссионеров, в таком большом количестве обслуживающих «погибающий во тьме язычества» Китай.
Аббат Инего Джонс долго и плаксиво повествовал мистеру Каттоу о всех бедствиях, которые он претерпел за последние недели, когда этот Китай восстал, взбесился, словно укушенный бешенным москитом. Деятельность достопочтенного сэра Джонса протекала на границе провинций Хубей и Сы-Чуани. Его небольшая церковь была «одним из ананпостов христианской религии и европейской культуры». Ах, ему жилось там не плохо! Маленький скромный домик, утонувший в тени густого парка, кругом дети, милые, славные детки, в особенности девочки, — они такие доверчивые, — хороший доход, что еще нужно? Он приносил только добро этому неблагодарному народу. Увы, ему пришлось бежать с одним чемоданом, с небольшим количеством белья. Он боится, что теперь все его имущество разграблено и ему, может быть, даже не придется вернуться на старое насиженное пепелище.
Через полчаса оба англичанина разговорились о совместной поездке «куда нибудь отдохнуть» и еще через час аббат принял совершенно штатский вид. Оба они сели в маленькие легкие колясочки, и рикши в припрыжку, идя рядом, так что они могли продолжать свой разговор, побежали по людным освещенным улицам Шанхая.
Всю ночь из переулка в переулок путешествовали новые знакомые. Они побывали в фешенебельных pестоpaнax, напоминающих лучшие кабаки Гамбурга и Сан-Франциско. Они посетили чайные домики, где женщины глядят во двор-колодец с высоты трех-четырех этажей крашеных красным лаком балконов, где поят чаем и так заботливы уродливые старые обезьяны — амы, и шестнадцатилетние девушки, в угоду посетителям, плохо подражают своим подругам из европейских и американских притонов. Они побывали у японских гейш и у «русских леди», где самая некрасивая девушка была графиней, а подруги ее блистали титулами княгинь и великих княжен.
За долгую ночь, проведенную в угаре кабаков, они успели все же сговориться о том, что им следует ехать в Нанкин и там на месте подготовлять «дело». Хорошо проспавшись, поздно вечером они покинули Шанхай и на другой день утром уже были в древней китайской столице Нанкине.
Когда Лао добрался до центра города, шандуньцы уже покидали Нанкин. Из уст в уста передавался слух о том, что кантонцы уже под стенами, а в городе организуются рабочие отряды. Лао попытался было пойти к знакомому железнодорожнику, члену Гоминдана, но дома его не застал, и пошел на высокий берег реки.
Перед ним расстилалась величественная панорама Ян-Цзе-Цзяна. На противоположной стороне виднелся небольшой городок Пукоу, конечный пункт железной дороги, идущей из Тян-Цзина. Красное здание вокзала, дымки многочисленных паровозов. Через широкую реку почти непрерывно цепью шли пароходы и джонки, перевозившие войска и обозы с южного берега на северный. У перевозов творилось нечто невообразимое. Шум долетал сюда до слуха Лао. Иногда где-то гремели выстрелы. Немного ниже перевоза, на середине реки, выделяясь серыми зловещими массивами, стояло несколько военных судов под английским, американским и японским флагами. Видно было, что они в полной боевой готовности. Жерла орудий грозно глядели на Нанкин.
Недалеко от Лао на высоком холму несколько в стороне от перевоза стояли войсковые части иностранцев: американская морская пеохота и батальон английских стрелков. Между этим холмом и военными судами все время сновали моторные лодки с широкими флагами иностранных держав. На холм из всех частей города, под прикрытие европейских штыков, собирались европейцы с семьями, в страхе покинув помещения консульств, банков и контор, а вслед за европейцами потянулась китайская буржуазия.
Кантонцы крепким полукольцом обходили места у перевозов, желая захватить обозы и артиллерию, оставшиеся на южном берегу. Орудийным огнем они разорвали цепь перевозочных судов между Нанкином и Пукоу. Вот потонула джонка под четырехугольным, словно деревянным парусом. Тонет баркас, переполненный солдатами. Прочие суда спешат скрыться в разные стороны И, главным образом, по направлению к английским и американским крейсерам. Артиллерийский огонь навис над рекой, но не распространялся в стороны, чтобы не задеть иностранные флоты. Какая-то тяжелая батарея начала обстрел Пукоу, и снаряды один за другим рвутся над рекой, оставляя гулкий след в небе, и белые облачки над вокзалом показывали, что снаряды достигли цели.
Далеко отступя от занятой иностранцами вершины холма, таким же железным полукольцом залегла другая молчаливая цепь кантонцев. Со своей удобной высокой позиции Лао видел, что задачей этой цепи являлась, повидимому, охрана этого участка от всяких неожиданностей. Солдаты беспрекословно пропускали иностранцев и всех желавших пройти на холм, обратно же не пускали никого.
Из узких переулков к самой цепи подходили мужчины, женщины, в первую очередь молодежь и глазами полными злобы, смотрели на вершину холма. Крики ненависти, угрозы то и дело оглашали воздух. Но кантонцы еще крепче смыкали ряды, не пропуская толпу к подножию холма.
Вот мимо Лао, не очень стройными рядами проходит какая-то кантонская часть. Впереди ее — командир. Она идет прямо на Лао, очевидно, также к подножию холма, занятого иностранцами. Лао весело оскалил зубы навстречу друзьям, он машет рукой командиру, и вдруг, вместо ответа на дружеское приветствие, получает удар кулаком по лбу.
Больше от удивления, чем от боли, Лао сел на землю. Со злым смехом проходят мимо него солдаты. Кантонские солдаты, несущие с собой освобождение! Лао долго не мог понять, что произошло. Вот отряд весь прошел мимо. Вот он занял выход одного из переулков у подножия холма. Вот один из солдат мчится обратно. Он заворачивает за угол. Лао внимательно следит за ним, — он видит, как за углом солдат сворачивает к небольшому дому-особняку, в котором, повидимому, живет иностранная семья.
— Странно! — подумал Лао.
Через минуту солдат вернулся обратно, но уже другой солдат бежал туда же, и тоже через минуту вернулся к своим рядам.
Удивление Лао возрастало. Медленно, походкой ленивого бездельника, он прошел к европейскому особняку. В это время еще два кантонских солдата быстрыми шагами подошли ко входу. Они громко постучали в дверь, и Лао увидел, как они затеяли разговор с каким-то человеком с лицом европейца. Еще более удивленный Лао перешел на другую сторону и прошел у самой калитки.
— Вы теряете золотое время! — раздраженно говорил, почти кричал иностранец на скверном китайском языке. — Стрелять немедленно!
Солдаты что-то сказали в ответ.
— А-а, какая беда! — громко ответил иностранец. — Убьете, так yбьете. Но лучше, конечно, чтобы не было жертв среди войск. Во всяком случае вы отвечать не будете.
Солдаты бегом бросились к своей части. Калитка захлопнулась. Через несколько минут Лао увидел, что в слуховом окне, на крыше появилось белое лицо, упорно смотревшее в большой бинокль на холм, занятый иностранными войсками. Но в ту же минуту слух Лао был отвлечен дикой шумной стрельбой, начавшейся у самого подножья холма. Лао со всех ног бросился на выстрелы. Неожиданная картина внезапно предстала его глазам.
Прошедшая мимо Лао кантонская часть внезапно подняла ураганный обстрел холма. На вершине холма поднялась невообразимая паника. Иностранные солдаты залегли в цепь и открыли беспорядочную стрельбу во все стороны. На мачте взвились какие-то сигнальные флаги, и вот — Лао замер от ужаса, — длинные жерла серых пушек на английских и американских крейсерах повернулись к городу, и тяжелый гул морских орудий покрыл частую мелкую винтовочную и пулеметную стрельбу.
Флот союзников начал обстрел Нанкина.
Тяжелые снаряды рвались, разрушая целые дома. Гигантские столбы взрывов поднимались к небу нaд низкими строениями города-муравейника. Население металось на улицах, женщины на крошечных ножках, нагруженные выводками детей, бежали и падали у заборов, в воздухе стоял невообразимый крик миллионной толпы, и только мерные, по военному точные, звуки выстрелов и разрывов заглушали этот отчаянный вопль сотен тысяч больших и маленьких глоток.
С широко раскрытыми глазами сидел Лао, наблюдая эту гигантскую дикую панораму.
Он пришел в себя только тогда, когда мимо него один за другим побежали в город кантонские солдаты из отряда, поднявшего стрельбу. Они бежали куда-то в тыл, минуя европейский особняк. Только один из них в форме командира опять гpoмко постучал в дверь. На стук его никто не ответил, он заколотил в дверь изо всех сил рукояткой револьвера.
В это время Лао уже был против особняка. Он смотрел в сторону, но слышал, как оттуда прежний голос прокричал.
— Идите, идите скорей и скрывайтесь! Сюда не пущу никого!
Выругавшись, кантонский командир побежал в город.
Как ни мало искушен был Лао в приемах завоевателей, он понял, что на его глазах разыгралась гигантская провокация. Какие-то люди, переодетые в кантонскую форму, обстреляли холм, так бережно охранявшийся кантонцамм, вызвали панику и дикий разгром огромного города тяжелыми морскими орудиями. Ими руководил какой-то иностранец из европейского домика. И вдруг вся зло6а, поднявшаяся в сердце Лао, обратилась на этого европейца.
Сжав в руке револьвер, Лао упорно сидел против входа в особняк. Только через пару часов, когда бомбардировка почти замолкла, в калитку высунулось бледное бородатое лицо.
Лао сидел недвижно. Увидев, что улица пустынна, иностранец высунулся из калитки, а потом шагнул на панель, засунув руки в карман.
Лицо его выражало довольство.
Лао поднял руку и, хорошо прицелившись с внезапно охватившим его спокойствием, спустил курок. Европеец со стоном упал на мостовую, держась обеими рукамм за лицо. Пуля попала eмy между глаз, и через минуту конвульсии большого тела прекратились — он умер.
Так внезапно закончилась жизнь аббата Инего Джонса, в глухом переулке Нанкина.
Ровно через полчаса разговор в столовой затих.
Разведчики поняли, японский порошок подействовал, и Каттоу уже спит.
Мисс Эвелин прошла мимо двери Цзин-Мао1), остановилась, прислушалась, и прошла в коридор, в котором притаились агенты японца.
Вскоре она вернулась обратно, остановилась у выключателя, и друзья увидели, как погас свет в узкой щели двери, выходящей в коридор.
Вслед затем, стараясь не шуметь, пришли еще два человека. Тогда Андрей и Ли, в свою очередь, поднялись и, сжимая в руках маузер, прошли в коридор.
Японские агенты и сама мисс Эвелин находились в это время уже в столовой. Там тоже погас свет и вслед затем раздался шум передвигаемых стульев и какое-то тяжелое тело упало на диван так, что слегка запели тугие пружины.
Андрей и Ли подошли к самой двери столовой и притаились у стены.
— Пакет должен быть при нем! — услышал Андрей. — Ищите в пижаме! — Вся работа происходила в темноте.
— Есть! — услышал Андрей.
— Мы уходим! — продолжал тот же голос. — Советуем вам исчезнуть из Ханькоу. Англичане не простят вам этой кражи.
Один из японских агентов вышел в коридор и повел рукой по стене, очевидно, нащупывая выключатель.
Андрей осторожно — глаза его уже привыкли к темноте — набросил на голову японца заранее приготовленный толстый мешок и могучие руки сдавили глотку шпиона так, что тот успел только пробурчать что-то неясное.
Ли подхватил полубесжизненное тело и унес его стараясь ступать неслышно в комнату Цзин-Мао. Там он быстро обвязал ему руки и, покрыв грудой одеял, оставил лежать.
В это время Андрей уже набрасывал второй мешок на другого шпиона, который вышел в коридор с вопросом.
— В чем дело? Почему ты не зажигаешь свет?
Накинуть на него мешок так же неслышно не удалось: он, очевидно, слышал какой-то шум в коридоре и был настороже.
Произошла короткая борьба. Увидав, что с мешком ничего не выходит, Андрей отбросил его в сторону и нанес шпиону сокрушительный удар по черепу. Японец застонал и выпустил из рук револьвер. Маленький браунинг упал на пол и услышав стон и стук, мисс Эвелин бросилась к выключателю со словами.
— Что такое, в чем дело?
Маленький дамский браунинг заблестел в ее руке.
Видя, что терять время не приходится, Андрей схватил японца за ворот и со страшной силой ударил головой о стену. Бесжизненное тело согнулось у него на руках и он опустил японца на пол. Подхватив лежавший на полу револьвер и положив его в карман, Андрей бросился в уже освещенную гостинную.
Прямо против него стояла мисс Эвелин. Ее глаза были расширены от испуга и маленький браунинг дрожал в крошечной наманикюренной руке.
Грянул выстрел, но Андрей успел нагнуться, а в следующий момент тяжелый стул полетел в стенное бра, в котором горела одинокая лампочка. Комната опять погрузилась в мрак. Прогремел второй выстрел, выпущенный наугад, но Андрей уже подполз к англичанке. Револьвер почти без всякой борьбы оказался у него в руках, а англичанка через минуту лежала на диване со связанными руками и покрытым лицом. Теперь уже Андрей сам зажег свет в большой люстре, спускавшейся с середины потолка.
При помощи Ли, он, не развязывая глаз, освободил шпиона, лежавшего в комнате Цзин-Мао, из-под груды одеял. Не спеша друзья перевязали ему руки покрепче и положили в коридоре на полу.
Такую же процедуру совершили и со вторым шпионом, который был жив и только потерял сознание, англичанку же оставили лежать на диване, эакрыв ей лицо куском легкой материи.
Комната Цзин-Мао была приведена в порядок, а сама Цзин-Мао также была связана и положена на кровать с закрытым лицом. Это было сделано для того, чтобы на нее не пало подозрения в участии в происшедших ночью событиях.
Все произошло так, как хотели разведчики, и у трех человек, лежавших в доме с закрытыми глазами и связаными руками, вероятно, осталось впечатление, что произошло какое-то странное чудо, причем, ни у одного из них, кроме мисс Эвелин, на секунду видевшей Андрея, не было ни малейшего представления о тех, кто совершил на дом ночное нападение.
Мисс Эвелин немедленно удалила освободившую ее от уз прислугу, за исключением Цзин-Мао, и обе женщины принялись будить англичанина. Это удалось не сразу. Только после долгих усилий мистер Каттоу пришел в себя, и первым делом спросил, с дрожью в голосе: «Где его пижама и что произошло».
Мисс Эвелин только растерянно разводила руками. Рыкая, как раздраженный зверь, англичанин носился по комнате, и, наконец, увидел лежавшую почти на пороге пижаму он схватил ее, но сейчас же отбросил в сторону: в кармане не было ни пакета, ни бумажника.
— Это вы, это вы устроили мне ловушку? — закричал он, подходя с сжатыми кулаками к мисс Эвелин.
Несчастная лэди не знала, что ответить этому взбешенному человеку. Она не знала, с чего начать. В конце концов, не вся вина падала на нее, но как это объяснить, как отделить ее участие в этом деле от налета неизвестных ей самой врагов.
Англичанка сжимала руки, ломала пальцы, глядела встревоженными большими глазами, но не могла сказать ни слова.
— Да отвечайте-же, чорт возьми! — кипятился мистер Каттоу.
— Я ничего, ничего не понимаю! — пробормотала англичанка, и в голосе ее звучала нотка искрeнности.
Если не в первой, то во второй части ночной драмы, она, действительно, ничего не понимала.
Мистер Каттоу задумался, но только на одну десятую долю секунды. Он вспомнил свои подозрения, индийского полковника на «Рояль-стар», и, наконец, странную, почти таинственную загадочность завязки их общего романа.
— Вы лжете! Вы шпионка, я все время видел, что вы следите за мной. Вы низко обманывали меня, вы торговали любовью, гадина!
Поняв, что ей больше никогда больше не удастся разубедить этого человека, к которому она невольно привязалась за эти месяцы, мисс Эвелин внезапно нашла в себе силы. Она выпрямилась и показала пальцем на дверь.
— Мистер Каттоу, вы забыли, что, перед вами женщина! Я прошу вас оставить мой дом... навсегда!
Эти слова были слишком неожиданны для англичанина; он посмотрел на мисс Эвелин внимательным взглядом, затем, вспомнив, что бумажника и документов все же нет, не торопясь закончил свой туалет и вышел через парадную дверь, которую открыла ему Цзин-Мао, как будто ничего не случилось.
На улице он подозвал такси и помчался в консульство.
Вечером того же дня мисс Эвелин взяла с собой Цзин-Мао, и они обе поехали по шумным освещенным улицам в торговый квартал.
С фешенебельной улицы рикши вскоре свернули в узенький переулок, и здесь пошли шагом.
Что может быть пестрее и красочнее торгового квартала в большом китайском городе? Переулочки, в которых едва могут разминуться двое рикшей, где им приходится уже не бежать, а идти шагом, то и дело поднимая оглобли, чтобы пропустить кого-нибудь из прохожих; эти узкие проходы переходят то в крытые коридоры, то вонзаются вглубь зданий, то вдруг вновь выходят в узенькие улицы, и все время справа и слева, тесно прижавшись друг к другу, отделенные тонкой стеной, а то и совсем без стены, идут магазины. Окна сверкают светом, золото и черный цвет переплелись на узких лентах падающих сверху вниз вывесок, красные лакированные доски, покрытые черными иероглифами, стоят на окнах, висят над дверьми. Многоголосый шум толпы стоит в этих кварталах весь день, и птичье пение и крики пересмешников из клеток, повешанных у входов в магазин, спорят с шумом человеческой толпы. В магазинах в светлоголубых халатах, строго по старшинству, у прилавка направо и налево от хозяев, стоит армия приказчиков, и когда приходит почетный посетитель, ему подают горячий чай и полотенце, опущенное в горячую воду, чтобы вытереть вспотевшие лицо и руки.
Покупатель усаживается, и услужливый хозяин представляет почти вплотную к его лицу электрический пропеллер, производящий ветер, который на минуту освежает удушливую, почти невыносимую для европейца, атмосферу этих кварталов.
Мисс Эвелин вошла в магазин торговца изделиями из слоновой кости, веерами, картинами и прочими предметами изящных искусств.
Хозяин также вежливо приставил к ее лицу электрический фен, но не предложил чаю, и глаза его сверкали каким-то особенным огнем. Между ними начался тихий разговор, почти шепотом.
—Зачем вы пришли сюда?
— Я хочу спросить у вас, что случилось?
— Это мы могли бы спросить у вас что случилось, но мы не спрашиваем. Вы стали для нас безразличны. Мы считаем, что с прошедшей ночи вас уже нет.
— Но ведь если вы все знаете, то вы же знаете, что я не виновата.
— Нам нужны только успешные действия. Мы даем нашим сотрудникам все необходимое для успеха. Впрочем, я предпочел бы закончить наш разговор, здесь слишком много посторонних.
— Тогда давайте встретимся в другом месте, назначьте мне, я боюсь, что вы поспешите. Я еще хочу жить.
— Завтра для вас уже будет безразлично, кто и что будет думать о вас, Это решено!
— Но ведь это же жестоко! Неужели вы звери?
— Вспомните, мисс, что вы играли, однажды, вашим маленьким серебряным браунингом в Монте-Карло. Вы уже считали себя вышедшей из игры. Мы спасли вас. Вы оказались неблагодарны. Пеняйте на себя!
— И это все, что вы можете мне сказать?
— Все!
— И никакие оправдания не будут приняты?
— Нет!
И он отодвинул кусок блестящего шелка, который он разворачивал перед лэди.
Мисс Эвелин поднялась, и нетвердой походкой отправилась к двери. Не видя ничего, она села в легкую бамбуко&ую коляску, и рикша побежал к выходу из торгового квартала и дальше к особняку, откуда вышла мисс Эвелин.
В свой будуар англичанка прошла с таким же невидящим взглядом, подошла к секретеру художественной работы, с богатой резьбой из бамбука и палисандра, и из маленького тайного ящика вынула крошечную коробку, в которой в белоснежной вате лежала маленькая ампула. Англичанка, не колеблясь ни минуты, оторвала головку крошечного сосуда и выпила содержимое.
Она предпочитала не ждать...
1) Цзин-Мао — девушка-китаянка, сестра Ли находящаяся в услужении у м-сс Эселин. Ли и Андрей — главные герои повести, ведущие борьбу с организацией английских и японских шпионов. (стр. 6.)