Л. НИКУЛИН
В ШЕСТЬ—семь часов утра ночные шоферы кончают работу, и черные каретки такси стягиваются в Левалуа-Пере — город гаражей, механиков и шоферов. Левалуа-Пере — предместье Парижа, но это в некотором роде особый город, с собственным мэром, муниципалитетом и лицом. Небольшой мост соединяет Левалуа с Парижем; на мосту стоит таможенная будка, и таможенный чиновник раздает шоферам ярлычки на бензин, вывезенный из Парижа. Это — все тот же знаменитый закон, запрещающий ввозить бензин из провинции в Париж. Тысячи автоматов, бензинных колонок рассеяны по всем дорогам Франции. На каждом — небольшая табличка, и на ней — цена за литр. Цены — от 10 франков 75 сантимов до 12 франков за литр. Как видите, спекулировать на бензине не стоит. Таможенные чиновники поняли это очень давно, и потому обмер бензина превратился в фикцию, игру в ярлычки.
Таможенный досмотр бензина на всех парижских заставах, повидимому, имеет связь с правительственной монополией на бензин. Но, пока автомобилисты пожирают километры на гоночных и прочих машинах, законы Франции передвигаются со скоростью дилижанса прошлого века. Один спортсмен-автомобилист устроил заговор против ненужного таможенного чиновника и его ярлыков. Он собрал две—три дюжины машин своих приятелей и во главе этой колонны приехал к заставе. Он хотел заставить чиновника действительно измерить количество бензина во всех машинах. Это отняло бы полчаса. За эти полчаса у заставы собралось бы не менее двухсот машин. Был праздничный день. Пока спортсмен спорил с чиновником, собралось не двести, а пятьсот машин. Это был хаос. Гудели автомобильные гудки, шоферы ругались, ругался чиновник. Он не желал мерить бензин. Его дело — дать ярлычок при выезде и отобрать при в'езде, а не мерить бензин. Он хотел выполнить традицию, условность, обозначающую предписанное законом действие. Так делали до него и так будут делать. Спортсмен же хотел уничтожить традицию. Он был чуть ли не революционер, итальянский забастовщик, — он саботировал власть; и власть, в лице двух полицейских, немедленно вмешалась. Полицейские очень неделикатно намяли бока блестящему спортсмену и заставили его друзей взять ярлычки. Обо всем этом спортсмен написал в газете, кто-то поддержал его громовой статьей, но неизвестно для чего существующий закон победил, и чиновники по-прежнему раздают ярлычки о количестве имеющегося в баке бензина выезжающим за парижские заставы и отбирают их у в'езжающих в город.
Левалуа — город гаражей и таксомоторов. Грузовик с лебедкой тянет за собой разбитый такси.
Передние колеса такси подтянуты лебедкой кверху, и такси и грузовик похожи на сцепившихся жуков. Повидимому, произошел "аксидан". Машине смяли подножку — "аксидан". Столкновение двух курьерских поездов с сотней убитых и раненых — тоже "аксидан". В городе сто пятьдесят тысяч машин, из них двадцать тысяч толкутся каждый день в одном и том же месте вокруг площади Оперы, и удивительно только то, что "аксиданов" гораздо меньше, чем следовало ожидать.
Когда же идет дождь, осторожные парижане, нанимая такси, трогательно уговаривают шофера ехать возможно тише. Несколько минут спустя вы понимаете, что это значит. На мокром, отполированном, как зеркало, асфальте машины делают удивительные и неожиданные туры. Тут же можете полюбоваться смятым, как спичечная коробка, кузовом дорогой машины. Машина ударилась о газовый фонарь и сломала его, как тонкую березку. И через полчаса к машине под'едет погребальный грузовик, катафалк с лебедкой, зацепит ее и потащит в ремонт, или прямо на кладбище. Если при этом были жертвы, то о них вы можете узнать у ближайшего полицейского. Он составлял протокол.
В свободную минуту за стаканом вина в своем городе Левалуа шоферы рассказывают вам о замечательных "аксиданах". Например, недавно в Отейе сильная, дорогая машина на перекрестке налетела на такси и буквально пробила его насквозь, проехала сквозь него без малейшего для себя повреждения. Такси был разбит вдребезги, пассажиры убиты, шофер, кажется, выжил. С какой же быстротой надо было ехать, чтобы без вреда для себя буквально проехать через такси!
Вот тут и заключается странность правил автомобильного движения в Париже. Закон, повидимому, не определяет предельной скорости. Скорость зависит от обстоятельств. Если впереди вас дорога свободна на пятьсот метров, вы можете бросить машину вперед с поистине чудовищной для городской езды скоростью. Дальше машина втянется в колонну автомобилей, и следующие пятьсот метров она будет двигаться черепашьим шагом или просто стоять в заторе. Однако, если полицейскому покажется, что машина идет быстрее, чем нужно, он дает сигнал, и машина обязана остановиться у его поста. Если шофер развил слишком большую скорость, не сможет затормозить и проскочит мимо, его остановят и оштрафуют на один франк. К франку полагается еще семьдесят девять франков издержек, т.-е. это стоит шоферу однодневного или двухдневного заработка.
У нас любят "лихую" езду. Именно лихую, и потому при скромном количестве автомобилей у нас достаточно "аксиданов". Парижские шоферы — гении. Другого определения я найти не могу. У них нет никакой лихости и шика, которыми любят блеснуть наши, но они лавируют в заторах, учитывая каждый свободный сантиметр, они втискиваются в любую щель между машинами и внезапно, когда открываются свободные сто метров пути, они дают совершенно сумасшедшую скорость и тормозят с таким расчетом, чтобы радиатор машины буквально вплотную уперся в машину впереди. Все это делается для того, чтобы выиграть во времени и доставить вас на место с наибольшей скоростью, возможной при этой автомобильной толчее1). Помять машину, это — не страшно: каждый автомобиль застрахован, полицейский составит протокол, и страховое общество вернет убытки. Гораздо опаснее переехать человека. За это отнимают "карт гри" — серый билет — разрешение на право езды.
Ко всему можно отнестись с веселым безразличием, кроме запрещения ездить, над всем можно смеяться с приятелями. Например, молодой шофер выехал в первый раз и на площади Оперы свалился со своей машиной прямо в зев метрополитена. Надо себе представить станцию метрополитена, парижскую толпу и такси, свалившийся в метро. Шофер, собственно, не свалился а, не удержавшись, тихо с'ехал по ступеням вниз к самому турникету и кассе. Пассажиры надрывались от смеха, кассирша удачно сострила, предлагая шоферу билет, контролер у турникета гостеприимно повернул вертушку. Даже полиция оценила юмор положения. Шофера немедленно засняла вечерняя газета и сделала из этого события веселый столбец "Такси в метро, или что-же случилось сегодня в половине второго". Все кончилось благополучно, но не всегда все кончается благополучно в этом городе. "Знаете ли, мосье, — говорила жена одного приятеля, — иногда он запаздывает, и я сижу внизу у консьержки и дрожу от страха. Все может случиться... "Аксидан". Бандиты. На прошлой неделе опять убили шофера в Булонском лесу". Нет границ человеческой подлости и подлости бандита, когда он стреляет в спину шоферу и отнимает жалкую дневную выручку — восемьдесят, сто пятьдесят франков — восемь, пятнадцать рублей.
Кроме этих романтических опасностей, рядовая будничная работа на такси — беспокойная и утомительная работа. На бульварах и улицах стоянки машин расположены на середине. Стоянка вмещает двадцать, тридцать машин. Но в Париже тысячи, десятки тысяч такси. Свободные такси не могут загромождать улицы; поэтому они должны быть в движении, иногда в постоянном движении, шофер должен ловить взгляд, жест прохожего. Надо быть всегда под рукой, в любое мгновение надо остановить машину и гостеприимно открыть дверцу.
Впрочем, по части открывания дверцы у театров и больших ресторанов работают специальные люди. Они же разыскивают свободные машины в проливной дождь или в сутолоке театрального раз'езда. Рабочий день для шофера такси, в общем, не ограничен. Чем больше ездят, тем больше шансов найти "бон курс", или по крайней мере несколько хороших курсов. Зимой, ночью, когда дует пронизывающий ветер, на пустынных обледеневших улицах дежурят только шоферы такси, ночные девицы и полицейские. Только они — необходимая принадлежность парижской улицы в такую зимнюю ночь. Несколько лучше устроились шоферы больших таксомоторных гаражей, шоферы красных громоздких карет "Рено" и белых лимузинов "Ситроена", придумавшего даже особую форму для своих шоферов. Но большая часть шоферов работает именно здесь, в Левалуа, у мелких владельцев машин.
Мосье Поль имеет двадцать две машины на ходу и несколько машин в ремонте. Мосье Поль — замечательная личность. Он стоит отдельного и обстоятельного описания. Ему шестьдесят два года. Вес мосье Поля — семь с половиной пудов. Живот, плечи и затылок мосье Поля подавляют. Это — гора мяса, жира и мускулов. Он поднимает машину за заднее колесо. День мосье Поля начинается на рассвете в гараже, продолжается в бистро на углу и оканчивается тоже в гараже. Нельзя определить количества литров выпитого им за день вина. Контора мосье Поля помещается здесь же, за столиком бистро, бухгалтерия — в боковом кармане его пиджака. За графином вина он принимает отчеты своих шоферов. Заслуженных он тут же чествует рюмкой крепчайшей сумасшедшей водки "кальвадос". Принимая отчеты, он философствует, спорит, говорит о политике.
— А, дорогой мой! Сорок процентов, — на сорок процентов выручки можно жить. Конечно, я беру у тебя шестьдесят, но чем ты рискуешь, чорт возьми, а чем рискую я?... Бензин! Ты покупаешь бензин! Конечно, коммунистам это не нравится, но скажи, пожалуйста, что у нас нравится коммунистам? Социалисты тоже хороши! Дорогой мой, все это очень мило. Разделить все поровну и жить, как голуби. Но почему же начинать с меня?! Начните с Моргана, чорт бы его драл, или с Ситроена!
— Социалисты, — гремит дядя Поль, — социализм, коммунизм, что тут плохого! Разве я за Ситроена или Рено? Они мешают мне жить так же, как и вам! Если он будет выпускать свои свадебные белые каретки, я буду нищим, клянусь тебе, я буду нищим через два года. Его дело строить машины, а не заводить таксомоторы и отбивать хлеб у нас, честных тружеников. В таком случае я за социализм и коммунизм. Все мы за социализм!
— И мосье Чиап тоже?
Так как мосье Чиап — префект полиции, то хохот грозит заглушить даже мосье Поля. Затем мосье Поль произносит речь против попов и монахов и об'являет себя масоном. Часы идут, неиссякаемым ключом бьет из бочек белое вино "ординер". В девять часов вечера мосье Поль кончает обед, но только к десяти мосье Поль возвращается в гараж. Приходят ночные шоферы и принимают машины от дневных. Нельзя терять времени! Машина должна работать круглые сутки. Допустим, ее заездят вконец, — она себя оправдала, капитальный ремонт не всегда выгоден. Мосье Поль живет тут же, в гараже. Работать ему трудно. Мешает живот и вес, но работать он умеет, он — разбогатевший механик.
Такси возвращаются в гаражи. Такси покидают гаражи. Вечное движение. Возвращаются усталые, утомленные работой и бессонной ночью ночные шоферы. Мысленно подсчитывают выручку и чаевые. "Принимая на чай, ты унижаешь свое человеческое достоинство" — лозунг, в парижских условиях неприменимый. Нельзя не "унижать свое человеческое достоинство", если шестьдесят процентов выручки получает хозяин, а из сорока остающихся процентов надо покупать бензин. Чаевые, стало-быть, узаконены.
Кто они, шоферы такси? — Бывшие солдаты, рыбаки, крестьяне и тысячи русских эмигрантов. Белый полк, — волею истории, — полк, включенный в армию пролетариев. Выше их на общественной лестнице поставлены шоферы собственников машин. Вероятно, им живется легче и беззаботнее. Во Франции более миллиона машин. Во Франции дивизии, корпуса, армия шоферов, армия шоферов в миллионном фронте пролетариев. Одна из баз этой армии — Левалуа-Пере. Левалуа-Пере входит в знаменитый красный пояс парижских предместий. В Левалуа-Пере — коммунистический муниципалитет!
1) Об этом см. очерк "Жулье" в №5 "За Рулем", стр. 20. Ред. (стр. 33)