Если исходить из соображений необходимости театрализовать по радио исполнение художественных программ, повышать эмоциональный тонус исполнения, тогда невольно встает вопрос о характере и форме привившихся в жизнь города концертов, составленных из произведений разных авторов, в разнообразных инструментальных и вокальных исполнениях.
Что представляют эти наши концерты и насколько такой музыкально-художественный жанр отвечает радио и его миллионным слушателям?
Если покопаться в прошлом, то окажется, — и это очень любопытно, — что возникновение таких концертов прямыми нитями связано c эпохой утверждения буржуазного строя в широком смысле слова, буржуазной композиции жизни, так сказать, — эпохой Великой французской революции.
С возникновением Национальной музыкальной школы (Парижской консерватории) правительством был издан в 1792 г. декрет об обязательном ежегодном показе своего искусства учениками Национальной музыкальной школы. Через четыре года эти «ежегодные» показы превратились в «ежемесячные» (по декрету 1796 г.), и уже в 1797 году ученики Национальной музыкальной школы, консерватории дают в Одеопе большой публичный концерт. После этого они организуются в целые общества, выпускающие абонементы для публики с конца 1801 года (1-й концерт 21 ноября) и систематически устраивают концерты в театре Олимпия под названием «Французских концертов». Через шесть лет «Общество французских концертов» устраивает концерты из произведений Бетховена (1807—1814). С этого времени произведения Бетховена составляют обычную принадлежность концертных программ. После некоторого перерыва, когда «Общество» было закрыто правительством из боязни революционной пропаганды, оно возобновляется декретом в 1828 году (по инициативе музыканта Габенека и по представлению ходатайства от Керубини, в то время директора Парижской консерватории). Но и программы, и исполнители совершенно меняют свой облик, отражая самым явным образом правительственную реакцию. В программах доминируют духовные произведения, среди же исполнителей — фамилии наполеоновской аристократии — маркизы, графы, графини и т. п.
Концерты такой формы имеют все большее распространение и организуются тем же слоем буржуазного общества — новой аристократией. Так, генерал Ней, блестящий наполеоновский соратник, прозванный в Париже за войну в 1812 году («нашу отечественную») «московским», организует новое «Общество вокальной, религиозной и классической музыки», которое в 1843 году становится в центре внимания буржуазного общества и в течение ряда лет насыщает свои программы произведениями композиторов разных стран, начиная с французов и кончая испанцами.
В списке членов учредителей этого общества центральной фигурой оказывается опять все та же расфуфыренная буржуазная знать наполеоновской Франции.
На этом моменте приходится задержаться потому, что самая форма музыкально-художественной жизни, самая настройка этой эпохи отлично вскрывает психологию и интересы буржуазного общества, простирающего свое господство на все области жизни во все уголки быта. Таким образом, буржуазное общество со времени своего возникновения породило новые формы и в области художественно-музыкальной: концерты типа «французских концертов». На них культивировалась сложная музыка, новые музыкальные творения, доступные не всем, доступные людям «избранным», умеющим «разбираться в музыке», «знатокам», «имеющим право» судить и оценивать их. Разумеется, всякому посетителю было лестно попасть в число «знатоков». Состав публики таких концертов хорошо представлен знаменитым английским графиком—сатириком Бербслеем в рисунке «Поклонницы Вагнера». Можно допустить типичность этой карикатуры вообще для всех любителей концертов буржуазного типа.
Но позволительно задать вопрос: пригодна ли созданная буржуазным обществом такая концертная демонстрация музыкальных произведений для нашего общества, базирующегося не на господстве капитала и капиталистов, а на пролетариате и социалистической конституции, т. е. диаметрально противоположном капитализму принципе? Может ли социалистическая цель пользоваться не социалистическими средствами? Ведь, социализм предполагает вовлечение масс в строительство нового общества, а не отбор «знатоков». Массы должны наверстывать культуру, которой до сих пор были лишены, чтобы на основании полученного опыта изобретать новые формы общения, новые формы познания жизни. Поэтому форма художественно-музыкальной культуры вообще, — в частности же концертная форма, созданная господством буржуазии, — представляется мало отвечающей задачам социалистической культуры. Значит, надо искать новые формы, изобретать, делать опыты, эксперименты. Делается ли у нас что-либо в этом направлении? Можно твердо ответить: нет.
Форма, установленная «Обществом французских концертов», принята нами по наследству, как некая художественная давность, такие концерты устраиваются в рабочих районах, колхозах, провинциальных и фабричных городах, и ни у кого не возникает мысли: достигается ли такими концертами тот результат повышения культуры в массах, на который мы рассчитываем?
Разумеется, влияние музыки самой по себе на человеческую психику бесспорно. Однако, насколько всякая музыка способна организовать психику — это еще вопрос.
Художественная культура не может быть достигнута одной музыкой, ибо действие музыки все же односторонне. Живопись действует силой не только красок, но и рисунка, создающего внешний образ, т. е. конкретизируя в красках некоторый зрительный момент для зрителя, и, тем самым, становится доступнее восприятию большей массы людей, чем музыка, требующая некоторого наличия музыкального интереса у слушателя. Зрительные образы потому доступнее для всякого восприятия, что художественная культура человечества строилась главным образом на культуре и воспитании видения. К зрительным восприятиям культуры относится большинство видов искусства: архитектура, скульптура, живопись. К слуховому, соединенному со зрительным — музыка и художественное слово. К чистому же слуховому — новый вид восприятия — радиовосприятие слепого слушания. Разумеется, последний вид восприятия чрезвычайно суживает возможность приобретения художественной культуры, и поэтому радиоискусство, имеющее такое необозримое поле действия, также необъятную аудиторию, нужно рассматривать лишь как первоначальный путь проникновения культуры, в частности художественной культуры, в массы, как первый момент культурной акцептации (приятия) в массы, за которым должно последовать более широкое приобщение ее к культуре всех прочих видов, основанных на зрительном восприятии.
Еще не произведены опыты над тем, каковы результаты в восприятии массой художественной культуры, прививаемой по радио, еще не имеется ни одного психологического исследования на эту тему.
Все стремления Радиоуправления наладить дело «изучения восприятия радиослушателя» пока остаются без осуществления. И это понятно, так как совсем не ясно, и никому не ясны способы и методы такого изучения. Нельзя же считать таким изучением разборку анкетных карточек, рассылаемых радиослушателям и составленных со школьной добросовестностью и такой же наивностью, карточек, предполагающих «научное выявление» слушательских восприятий», подменяемых часто «интересами» последних. Статистические данные анкет, даже если бы они доходили до миллионной цифры, не в состоянии представить живую картину результатов восприятия слушателей, так как заполнение анкет является актом опосредствованным, отделенным от самого акта восприятия, самоучетом восприятия, предполагающего наличие навыка у заполняющего анкету, некоторую надуманность, во всяком случае акт рассудочности, а не отражающим непосредственно эмоционального воздействия художественного произведения на слушателя.
С. Лопашов