В Москве арестовывается Эрбе, при нем найдены адские машины и зашифрованная записка. Шифр — двойного обозначения. Следователь Костин раскрывает его. Нити дела тянутся из-за рубежа. Андрей и Сергей направляются следователями в Батум. Они едут как представители Эллинского общества. Дорога полна приключений. Встречают английский миноносец, открывают берега Пиленково, где вместо Поти белые; в Поти Сергея арестовывают, но он освобождается. В Батуме Андрея узнают, он бежит. В Тифлисе Сергею удается посредством бокса освободиться от офицеров и бежать на автомобиле. Шоффер, Саша Стуков, оказывается «своим».
В Батуме Андрей по газетной статье узнает коммуниста. Осторожный разговор между ними, и Андрей знакомится с подпольем. В тот же день ему удается подслушать разговор двух бывших офицеров — и он вербует их себе в работники.
За большим столом сидело 9 человек. Запах крепких сигар. Бутылки вина. Икра анчоусы, фрукты... Проявляли признаки нетерпенья. Кого-то ждали. Высокий мужчина с татарским носом, черными откинутыми волосами, сросшимися бровями и неприятными, как ножницы режущими, глазами, вполголса говорил с хрупкой блондинкой, как бы снятой с портрета Боттичели. Рядом сидели два офицера со знаками отличия на груди и обсуждали план какой-то боевой операции. Остальная публика состояла из штатских, прилично одетых, пожилых, за исключением черного юноши, типа музыканта. Последний чувствовал себя неловко.
— Полковник Войтинский, — пронеслось вдруг вдоль стола. В комнату вошел — молодой еще — человек, с энергичным польским лицом. Чуть сгорбленный нос придавал ему вид хищной птицы. Стальной упор глаз и синие круги под ними. Военная выправка.
Рис. М. Ягужинского.
По тому вниманию и вместе с тем почтению, с каким его встретили, видно было, что это его ждали с большим нетерпеньем.
— Теперь мы можем приступить с совещанию, — тихим голосом начал высокий мужчина: — Раньше всего, я хотел бы Вам представить нового товарища и соратника в нашем славном историческом деле. Долго о нем говорить не буду. Его рекомендовал Эрбэ, рекомендую и я. Отца его расстреляли большевики. В Советской России он пользуется хорошей репутацией, как музыкант. Приехал сюда из Парижа. Человек энергичный и со связями. Предлагаю его кооптировать, в члены комитета. Зовут его Вацлав Иоаннович Янкович.
Нервный молодой человек протянул руку, которую поочередно жали все присутствующие. Он еще больше смутился.
— Разрешите мне сделать внеочередное, очень важное заявление, — властным голосом сказал Войтинский.
— Просим.
— Сегодня утром я получил известие, что к нам из Новороссийска через Поти направились два большевистских комиссара с важным поручением. Один из них был арестован грузинскими властями в Поти и затем освобожден. Другой прибыл сюда утром. Одет в синее пальто и котелок. Маскируется греком. Зовут его Андрей. Ему лет 25—26. В Новороссийск прибыл из Москвы. С ним ехал человек, посланный Киракопуло, который из Поти отправил мне телеграмму. Я сообщал английской контр-разведке, но задержать его не удалось. Не имею представления, как ему удалось скрыться. Как видите, парень ловкий и привычный. Мною уже приняты меры через штаб генерала Драценко к задержанию.
Сегодня же я получил от полковника Вороновского письмо, в котором он просит меня прислать нескольких политических руководителей и военных организаторов. Иначе — пишет он — дело зеленых на побережье прогорит. Я, со своей стороны, настаиваю, чтобы Виктор Александрович, еще с кем нибудь немедленно ехали в Гагры. Двух инструкторов я уже отправил.
Виктор Александрович, маленький, толстый, в пенснэ, присяжный поверенный, стал с неожиданной для него энергией возражать. Он, мол, работник городского масштаба. О крестьянах знает только по книгам. Вообще он — теоретик. Да и наружность его как то не подходит.
Угрюмов — так называли высокого мужчину — поддержал Виктора Александровича.
— Господин Войтинский, Вы не беспокойтесь. Людей я найду и завтра же вам предложу, а Виктор Александрович нам еще пригодится.
Затем Войтинский начал свой доклад о Москве.
— Все сведения о ранении Троцкого оказались вымышленными. Соболеву удалось в Туле взорвать склад, но после этого о нем ни слуху, ни духу. От Эрбэ ожидаю многого. У него опыт. Он настоящий революционер. Но предупреждение. Эрбэ не дорос до принятия политических перспектив. Он не знает о нашей связи с белыми и Антантой и для пользы дела нужно от него это скрыть. В последнее время от Эрбэ сведений нет. И вообще неналаженность связи — полная. Я полагаю, что хорошо бы направить туда Катю. Она кого угодно проведет и сможет связать, как отдельные тройки между собсй (а это, в виду расширившегося масштаба работы — необходимо), так и нас с ними. Кстати — о провале Нюрина. Беспокоиться нет оснований. Он был убит при преследовании. Вместе с Катей я предлагаю послать нашего нового товарища г-на Янковича. У него, оказывается, дядюшка работает во Всероглавштабе. Я думаю, — он сможет быть нам полезным. В особенности вам, полковник.
— Все-таки вы слишком мало сделали, вернее сказать, почти ничего не сделали, если соразмерить вашу работу с той суммой, которую вы получили, — вырвался вдруг голос молодого офицера со знаками отличия на груди. — Нас совершенно не интересуют ваши политические комбинации, и все эти фразы — «о настроении среди масс» — мы уже слышим не первый год. Нам дело подавайте. Мы — люди военные.
— Успокойтесь, Александров, — хитро улыбнулся Войтинский. — Во-первых, впереди еще время, во-вторых, и настроения важны: нужно пропитать массы враждой к большевикам под каким бы то ни было соусом. А в третьих, среди друзей такой тон бесед не годится. Все мы раньше всего подчинены одной идее — сломить ненавистных большевиков. А дальше — сговоримся.
Все же доклад встретил сильные возражения среди военных. Подчеркивалась штатская расхлябанность, преобладание политических моментов над военными. Было внесено предложение ввести двух военных в комиссию по «московским делам». Поднялся шум и неразбериха.
— Вы забываетесь, — возвысила вдруг голос женщина. Ее синие глаза горели негодованием. Все смолкли.
— Вы забываете, что это не митинг 17-го года, а конспиративное собрание. А вы, — обратилась она к офицерам, — забыли наше изначальное соглашение. Вы нам помогаете в работе «московской», а мы вам в работе «южной». Когда дело дойдет до вооруженного выступления — мы в вашем распоряжении, теперь же подпольная, политическая работа. У нас большой опыт и большой импульс. У нас и больше прав. Не может быть никакого другого решения. В конце концов, мы можем отказаться от вашей помощи, ибо золотые источники и нам известны.
Угрюмов не сводил глаз с Кати, как называли ее товарищи, и гордо улыбался.
— Я вполне согласен с m'lle Катей, — заявил Войтинский, — сейчас не время изменять наше соглашение. Временные неудачи ничего не доказывают и смею вас уверить, что с приездом Кати в Москву дела сразу изменятся к лучшему.
— Я хотела бы вам сообщить одну новость, — продолжала Катя. — Это касается вас, г-да офицеры; мне давно уже известно, что профессиональные союзы, в особенности союз моряков, довольно удачно чинили вам препятствия в ваших сношениях и делах с Крымом. Вчера я беседовала с английским генералом Кук-Коллисом по этому поводу и могу вас обрадовать. В течение ближайших дней главные руководители профсоюзов — коммунисты будут арестованы и увезены англичанами в Константинополь. Я предлагала сразу расправиться с ними, но Кук-Коллис колеблется. Он боится волнений и нагоняя сверху.
Опять поднялся шум, но на этот раз радостный, и опять Кате пришлось напомнить о конспирации.
Инцидент был ликвидирован. Началось обсуждение текущих дел. Затем Войтинский дал военный обзор.
— Каждый день мы можем развить из Крыма наступление. Как только получим нефть от англичан, мы широко применим метод дессантов. Дела сейчас, как никогда, хороши. Дух войск — отличный. Технически армия вооружена, как любая западная. Танки, пулеметы, орудия, воздушный флот — всем этим союзники снабдили нас вдоволь. Скоро, скоро будем в Москве. И вам, Николай Николаевич, — он благожелательно улыбнулся Угрюмову, — больше всех нужно подумать над этим, так как только тогда начнется ваша работа — и уже не боевая, подпольная — а мирная созидательная в масштабе русского государства.
Часам к 12 стали расходится по одному, по два, пока, наконец, остались только Угрюмов, Катя и Войтинский.
— Ну что, Екатерина Павловна, были у Драценко? — спросил Войтинский.
— Была. Чрезвычайно милый генерал. Он был очень обрадован, когда узнал про Янковича. А Янковича в оборот я возьму. Он уже, кажется, влюблен в меня. Работы будет много. Вы знаете, что сейчас многие важные дела в Москве сосредоточены в руках Костина. Его ближайший сотрудник — мой бывший обожатель — Сергеев. Думаю, удастся как-нибудь из'ять Костина со всеми делами. Больше всего меня волнует молчание Эрбэ. Боюсь, что арестован. Тревожит также ваше сообщение о комиссарах. Есть предчувствие, что приезд их связан с молчанием Эрбэ. Нужно во чтобы то ни стало заполучить их и хорошенько допросить, как помните, Гумидзе, — по ее тонкому, текучему рту скользнула хищная улыбка...
Угрюмов молча допивал вино.
— Пора, полковник, идем.
Квартирный вопрос разрешался с чрезвычайной быстротой. Андрей недаром радовался в духане. Просматривая карту Батума, он сообразил вдруг, что Мария 14—I есть просто-напросто Мариинская, одна из главных улиц города. Направил Валико по этому адресу, и тому удалось снять комнату в первой квартире 14-го номера, где жил присяжный поверенный Угрюмов. Такая квартира чего-нибудь да стоит
Рис. М. Ягужинского.
Помимо того, ориентация на греков опять увенчалась успехом. В передней д-ра Потманиди к нему подошел рыжий грек, тот самый, что сперва предупредил Андрея о розысках, а потом сам искал его. Из двухминутного разговора Андрей узнает, что грек служит в английской контр-разведке, пользуется там доверием, обременен семьей, отнюдь не заработками, не прочь с'ездить в Новороссийск с камешками, но с тем, чтобы вернуться живым обратно, и, в заключение, грек предлагает комнату у себя, вполне застрахованную от обысков, а Потманиди готов ответить головой за грека. И вот первый результат: грек вручает Андрею список агентов, служащих в английской контр-разведке.
Лежа на гальках и просматривая газету, в конце страницы. Андрей заметил петитом напечатанное:
— «Даю уроки бокса. Ученик знаметитого боксера Костина. Цены по соглашению. Видеть с 12-ти до 2-х. Спросить Сержа. Городок III Просека, 18, кв. 9».
Но тут начинаются затруднения. Тупая физиономия со шваброй вместо усов и с маузером на ремешке, — вместо выражения на лице (что означает: «я — есмь грузинский шпик», ибо другим маузеры запрещено носить), вменяет себе в обязанность быть молчаливым спутником Андрея. Андрей стремится в Городок, но и грузина обуяло это желание. Тогда Андрей заходит в павильон и ждет. Через пол-минуты входит грузин, садится против, заказывает мороженое. В то время, как барышня подносит ему порцию, Андрей спокойно встает и уходит. Грузин давится мороженым: ему расплачиваться.
Едва ликвидируется первое затруднение, как возникает другое. Навстречу Андрею выходит парень, нисколько не похожий на Сергея.
— Вам кого?
— Боксера Сержа.
— Это я.
Андрей бросает взгляд на молодца. Физиономия понравилась. Неужели ошибка?
— Пришел по об'явлению. Однако, уроки мне не нужны. Я сам не плохой боксер.
— Очень приятно. Рад встретиться в любое время на любое количество рундов.
— Не в том дело. Я ученик Костина. Как поживает старичок?
Андрей произносит это так трогательно, что на этот раз у Саши Стукова мелькает — неужели ошибка?
— Мы, вероятно, о разных Костиных говорим.
— И мне это кажется, м-р Сергей.
И вдруг оба партнера заливаются хохотом. В это время сзади доносится сухой голос.
— Где тут живет боксер?
Оба весельчака переглядываются и оборачиваются.
— Вы не ошиблись адресом. Боксер — я.
Высокий военный смотрит в упор подозрительно и говорит:
— Я имел другое представление о вашем сложении.
— Вы думали встретить атлета, а не боксера? — с иронией спрашивает Стуков.
— Нет. Но Костин, как я помню, придавал сложению первостепенную роль.
— Простите, — перебивает Андрей, — вы говорите об Андрее Костине, или о Петре?
Этот неожиданный вопрос ставит военного втупик.
— А что? Разве и вы Костина знаете?
Андрей смеется.
— Видите, я сам Костин. Федор Костин.
— Тоже боксер?
— Вот именно.
Рис. М. Ягужинского.
С неприятным смешком:
— Вероятно, Костины взяли себе патент на боксерство, или же, наоборот, так называемые боксеры взяли
патент на Костиных?
— Милостивый государь, вы забываетесь... — вспыхнул Андрей.
В следующий момент противники, нащупывая, обходят друг друга. Через минуту военный с синяками под глазами и расшибленным носом лежит на земле.
Серж считает до десяти и затем заявляет.
— Чисто сработано. Чувствуется школа старичка.
Военный поднимается, обтирает кровь с носа и подает руку Андрею.
— Благодарю за урок.
После этого Андрей, отвесив поклон, входит в корридор, подымается по лестнице, отыскивает 9-ый номер и попадает в об'ятия Сергея.
— Смотри, смотри!.. — указывает Сергей в окно.
С противоположной стороны улицы, у забора стоят франтоватый грек и несколько грузин из особого отряда. Но вот грек отделяется от грузин и входит во двор. Внимательно осматривает Стукова и отрицательно качает головой. Затем военный прощается со Стуковым и вместе с греком уходит. Стуков, смеясь, вбегает наверх и сообщает нашим друзьям, что в пятницу у него начинаются уроки бокса.
Таким образом, честь 3-ей квартиры Андрей отстоял кулаком.
Андрей и Валико тщетно прикладывали уши к дверям. Все щели были заложены, к тому же стена была задрапирована. До них доносился шум голосов, но слов разобрать нельзя было. Ясно было только, что присутствовала женщина с правом голоса, да еще властного, и, судя по звону шпор — военные. Часам к 12-ти стали расходиться. Валико горел от нетерпения.
— Андрей, зачем медлить? Нужно проследить этих птиц. Быть может, удастся подслушать.
— Важные птицы улетают последними.
Через несколько минут снова послышался легкий шум голосов.
— Мы не ошиблись. Женщина осталась. Помните, Валико: в нашем деле женщина это все.
Наконец, говор смолк. Послышались шаги. Хлопнули дверью.
— Теперь айда за ними!
Трое: офицер, штатский и дама направлялись в сторону бульвара.
Двое: Андрей и Валико следовали за ними.
На углу остановились.
— Значит, до моего от'езда в Москву, вы еще зайдете ко мне, полковник!
— Непременно. Непременно.
Попрощались. Офицер пошел в одну сторону, штатский с дамой — в другую.
— Валико, — шепнул Андрей, — проводите офицера.
На бульваре дама прижалась к штатскому и стала что-то шептать; вдруг она нервно подняла голос:
— Мне жутко, Коля, ехать в Москву. Я не боюсь казней Ч. К. и других опасностей. Но почему то Костин внушает мне страх... И эта история с боксером. Так странно! Так странно!..
Затем опять шопот. Последняя фраза, которую услышал Андрей, была произнесена совсем истерично:
— Я его сама буду допрашивать, понимаешь...
Придя к себе на новую квартиру, Андрей застал Валико.
— Этот полковник весьма близок к генералу Драценко. В такое позднее время к нему жалует.
— Ах, вот как. Значит, штатские люди непосредственно связаны с белым штабом. Интересно.
— Господин Серж, профессор бокса, в обществе которого я получил знаменательный урок, — представил со смехом Войтинский Сашу Стукова молодой интересной даме, сидевшей у него в кабинете.
— Рад познакомиться. Однако, ваши синие глаза острее шпаги, — заметил Стуков, смотревшей на него в упор, даме.
Катя вздрогнула.
— Благодарю за комплимент. Мы с вами как будто где-то встречались?
— Увы. Положение мое было невыгодно. Вы были пассажиркой, соседкой генерала Кук-Коллиса, я же — всего только его
шоффером.
— А относительно Костина, вашего учителя, он, кажется, теперь занимается следственными делами. Что, он здоров?
Войтинский выходит на середину комнаты.
— Ну, шутки в сторону! Вы влопались! Умейте держать ответ — и все обойдется благополучно.