А. П. Щапов. Сочинения, т. I, 1906 г., стр. 451-472

Земство и расколъ ¹)

(Важное примечание)

I.

Земская рознь великорусскихъ областныхъ общинъ, въ смутное время, по согласiю всѣхъ мѣстныхъ земскихъ совѣтовъ, кончилась общимъ рѣшенiемь ихъ — быть въ любви, въ совѣтѣ и въ соединенiи; кончилась, слѣдовательно, земско-областной федерацiей. Результатомъ федерацiи областей и взаимнаго согласiя всѣхъ областныхъ земскихъ совѣтовъ былъ сборъ всей земли, сходъ всѣхъ городовъ подъ Москву. Вѣнцомъ, результатомъ общаго согласiя всѣхъ областныхъ земскихъ совѣтовъ, схода всѣхъ городовъ, сбора всей земли подъ Москву, былъ совѣтъ всей земли, земскiй соборъ 1613 года. На этомъ соборѣ избранъ былъ царь всею землею, по записи, какова уложена была по совѣту всей земли. «И возрадовались — по словамъ государственной книги о земскомъ соборѣ 1613 года — и возрадовались всякихъ чиновъ люди московскаго государства, и выборные, и не выборные, всѣ земскiе люди, отъ мала до велика, что у всѣхъ Богъ вложилъ въ сердца одну мысль».

Къ прискорбiю народному, недолго продолжалась эта радость земская. Черезъ пять лѣтъ обнаружилась скорбь конечная. Общинно-областной челобитный голосъ народный скоро дошелъ до слуха новоизбраннаго царя и побудилъ его, въ 1619 году, созвать соборъ для обсужденiя различныхъ вопросовъ о земскомъ устроеньи и о многихъ статьяхъ, чтобъ въ государствѣ многiя статьи попровить кь покою и къ строенью людямъ. На этомъ соборѣ самъ царь изобразилъ печальное состоянiе народа въ такомъ видѣ: «Судьбами божiими, а за грѣхъ всего православнаго крестьянства, московское государство разорилось и запустѣло; а подати всякiя и подмоги ямскимъ охотникамъ берутъ съ однихъ по писцовымъ книгамъ: однимъ тяжело, а другимь легко; а дозорщики, которые послѣ московскаго разоренья посланы были по городамъ, дозирали и писали по дружбѣ, за иными легко, а за другими, по недружбѣ, тяжело. И отъ того всякимъ людямъ московскаго государства скорбь конечная... Изъ нѣкоторыхъ заукрайныхъ городовъ посадскiе и всякiе люди бьютъ челомъ о льготѣ; а иные многiе люди бьютъ челомъ на бояръ и всякихъ чиновъ людей въ насильствѣ и въ обидахъ, чтобъ ихъ пожаловать велѣть отъ сильныхъ людей оборонить». Такимъ образомъ, тяглые земскiе люди, на первой же порѣ, послѣ избранiя царя, почувствовали скорбь и тяготу отъ тягла государевой казны, отъ злоупотребленiй государевыхъ чиновниковъ, писцовъ и дозорщиковъ, отъ насилiя бояръ. На первой же порѣ они подали и голосъ свой объ этомъ. Мощь, энергiя юной, кипучей, свободной жизни народа не терпѣла насилiя, произвола и сдержки. А избранiе царя волей народа, всею землею, по записи совѣта всей земли, жизненная народная потребность новаго соединенно-областнаго земскаго строенья, на свободныхъ, излюбленныхъ самимъ народомъ началахъ любви, совѣта и соединенiя, естественное, жизнью народною требуемое и выработанное, право на мѣстные земскiе совѣты и на общiе земскiе соборы, наконецъ изстаринное, жизненно-народное право общинно-областной земской челобитной гласности передъ правительствомъ — все это, естественно, неотъемлемо уполномочивало областныя общины смѣло вопiять къ избранному народомъ царю, протестовать противъ произвола, насилiя и стѣсненiй; представлять различные интересы и потребности мѣстной областной жизни; сообщать мѣстно-областные, жизненно-народные матерiалы для законодательства; подавать мѣстно-областные совѣты общему земскому совѣту и царю; требовать на живые, свободные, прямые вопросы жизни прямыхъ, свободныхъ, живыхъ отвѣтовъ царя, правительства.

И вотъ, областныя общины, втеченiи всего XVII столѣтiя, неумолчно и смѣло вопiяли къ царю въ своихъ общинныхъ, земскихъ челобитныхъ. Смѣло и неумолчно высказывали онѣ всѣ разнообразныя, земско-областныя неустройства, разладицы свободы земства съ приказнымъ произволомъ, свободы земскихъ животовь и промысловъ съ запросами и прибылью государевой казны, льготы съ тягломъ, свободы торговли съ таможенными сборами и заставами, и проч. Всѣ великорусскiя областныя общины по изстаринному, выработанному общинною жизнью принципу земско-областной, общинной гласности и требовательности, смѣло и откровенно высказывали въ своихъ земскихъ, общинныхъ челобитныхъ всѣ неудовольствiя, страданiя, протестацiи, нужды и просьбы, сообщали правительству мѣстно-жизненные матерiалы для земскаго строенiя. По временамъ, голосъ земства смѣло раздавался и на земскихъ соборахъ.

При обилiи и разнообразiи вопросовъ новаго соединенно-областнаго земскаго строенiя, и самыя земско-областныя челобитныя были почти безчисленны и повсемѣстны, и вопросы, ими поднимаемые, чрезвычайно-разнообразны, какъ разнообразны были мѣстныя особенности и интересы областныхъ общинъ. Повсюду, въ областяхъ, волостные и городскiе люди, тогда еще жившiе земско-общинною жизнiю, по изстаринной колонизацiонной связи, по нераздѣльности и свободной выборности городского или сельскаго поселенiя и промысла, по общинности и тожественности быта и интересовъ — повсюду, говоримъ, въ областяхъ, городскiе и волостные люди, посадскiе и крестьяне, вмѣстѣ сходились на земскiе совѣты въ города. Здѣсь они составляли общинно-областныя челобитныя, выбирали излюбленныхъ, довѣренныхъ ходоковъ во всѣхъ мѣсто, и посылали ихъ съ челобитными въ Москву, къ царю. Акты XVII вѣка наполнены этими общинно-областными челобитными, такъ же, какъ ими наполнены были московскiе приказы, и въ особенности, нарочно для того устроенный въ XVII вѣкѣ Челобитный Приказъ. И сколько въ этихъ земскихъ челобитныхъ высказалось энергiи народной жизни, смѣлой протестацiи и требовательности, жизненной правды и прямоты народной думы, наконецъ, практической способности областныхъ общинъ къ представительству свихъ мѣстныхъ нуждъ и интересовъ, къ подачѣ практическихъ, жизненныхъ совѣтовъ правительству въ дѣлѣ земскаго устроенiя. Вотъ, напримѣръ, ямскiе охотники, поселившiеся отъ Перми до Верхотурья, для отправленiя государственной ямской гоньбы, для перевозки припасовъ, колонистовъ и приказныхъ людей въ Сибирь, безпрестанно шлютъ къ царю челобитныя во всѣхъ мѣсто. Они сильно протестуютъ противъ неправильнаго распредѣленiя ямовъ, пространства ямскихъ разгоновъ, противъ несообразности ихъ съ мѣстными топографическими условiями, откровенно выставляютъ правительству на видъ его несообразительность съ мѣстными областными условiями и даже совершенное незнанiе этихъ мѣстныхъ особенностей; раскрываютъ правительству, какъ лучше, удобнѣе, сообразнѣе съ мѣстностью устроить отправленiе ямской гоньбы; чрезвычайно изобразительно описываютъ неисправность, неудобства дорогъ и мостовъ, жалуются на крайнюю обременительность и разорительность для нихъ ямской гоньбы, вопiютъ, что она «не въ мочь имъ и ихъ лошадямъ, которыя на дорогахъ издыхаютъ», что, просто, имъ остается только брести врознь. Вотъ, земскiе люди древней вольной новгородской колонiи, земли важской, шлютъ въ Москву съ земско-областной челобитной мiрскихъ посыльщиковъ «во всѣхъ важанъ — шенкурской, кокшенской, подвинской и верховажской чети — крестьянъ мѣсто». Жалуются, протестуютъ они противъ того, что царскiе приказчики и ихъ тiуны завели у нихъ на Вагѣ никогда небывалую прежде пошлину, не даютъ имъ свободно ѣздить въ Холмогоры съ хлѣбомъ, сермяжными сукнами, съ овчинами и съ масломъ, а назадъ не даютъ свободнаго проѣзда съ солью, — берутъ съ нихъ, съ хлѣба, съ скотины и со всѣхъ товаровъ пошлину на Вагѣ, во всѣхъ четвертяхъ и по волостямъ, и оттого-де у нихъ и промыслы стали; никто, затѣмъ, ни откуда, ни съ какими товарами къ нимъ не ѣдетъ, и имъ остается только всѣмъ брести врознь. А тамъ, другiя областныя общины шлютъ къ царю челобитныя на воеводъ и приказныхъ людей, прямо протестуютъ противъ приказнаго управленiя, во имя земскаго самоуправленiя и самосуда. Они, сожалея о старинномъ правѣ излюбленнаго самоуправленiя, требуя возстановить его, пишутъ царю, что у нихъ, въ областяхъ, до московскаго разоренья, приказныхъ людей не бывало, а судили ихъ мiрскiе выборные судьи, и жалуются, что съ тѣхъ поръ, какъ стали у нихъ быть приказные люди, имъ отъ тѣхъ приказчиковъ причиняются большiе налоги, убытки, въ посулахъ и кормахъ продажи страшныя — и отъ тѣхъ посуловь, налоговъ и насильствъ отъ приказныхъ людей они, посадскiе и крестьяне, оскудѣли, не имѣютъ чѣмъ платить царскихъ податей и хотятъ брести врознь. Областныя общины готовы были ежегодно платить казнѣ откупу отъ приказныхъ властей рублей по 1,000 и болѣе, только требовали, чтобъ царь освободилъ ихъ отъ приказнаго начальства и предоставилъ имъ право излюбленнаго мiрскаго выборнаго самоуправленiя и самосуда. А вотъ еще областныя общины шлютъ челобитныя къ царю, протестуютъ противъ приказно-правительственной писцовой отписи или приписи одной мѣстной общины къ другой, для совокупнаго отправленiя государственныхъ податей и повинностей, требуютъ земской, территорiальной и мiрской, общинной особности и самораспорядительности мiрскими розметами и розрубами; выставляютъ правительству на видъ мѣстную географическую несообразность, неестественность, неудобность писцовой отписи или приписи; жалуются, что такая насильственная припись или отпись нарушала изстаринный, естественно-историческiй жизненно-народный колонизацiонный строй областной общины, и т. п. И безчисленное множество подобныхъ общинно-областныхъ челобитныхъ, оглашало слухъ царя въ XVII вѣкѣ. Всего же чаще, общинныя областныя челобитныя были протестацiей земства противъ воеводъ и другихъ приказныхъ властей, и воплемъ мѣстныхъ хозяйственныхъ интересовъ и нуждъ противъ централизующей, всепоглощвющей прибыли государевой казны. Вопiяли, вопiяли такимъ образомъ земскiя общины, и въ концѣ каждой своей челобитной, какъ-бы стращая государя, прибавляли: «и оттого земскiе люди обнищали и оскудали до конца, домы свои бросаютъ и бредутъ врознь».

Вопiя разнообразными областными челобитными, земскiя общины, по временамъ, — какъ мы сказали, — выражали свои протестацiи и требованiя на земскихъ соборахъ. Такъ на земскомъ соборѣ 1642 года, выборные отъ нихъ громко, сильно вопiяли противъ приказныхъ царскихъ дьяковъ, разбогатѣвшихъ на счетъ посуловь, взятокъ съ народа, построившихъ на счетъ жалованныхъ имъ земель и деревень «палаты каменныя такiя, что неудобь сказаемыя»; вопiяли противъ лежачей домовой казны патрiарховъ, митрополитовъ, архiереевъ и монастырей; вопiяли противъ царскихъ дворовыхъ приказчиковъ, разбогатѣвшихъ, въ ущербъ тяглымъ людямъ, отъ жалованныхъ вотчинъ, отъ приказныхъ службъ, отъ разныхъ поборовъ съ народа; вопiяли противъ всѣхъ привилегированныхъ чиновъ, разбогатѣвшихъ и отяжелѣвшихъ отъ богатства, на счетъ жалованныхъ имъ земель и крестьянскихъ деревень. Вопiяли общинно-областные выборные на земскомъ соборѣ противъ всѣхъ этихъ жалованныхъ привилегированныхъ властей и чиновъ, и требовали, чтобы и на нихъ на всѣхъ наложены были государственные сборы, наравнѣ съ тяглымъ земствомъ. Далѣе, земскiе выборные вопiяли на соборѣ и противъ безпрестанныхъ и разныхъ приказныхъ службъ городовыхъ, отвлекавшихъ торговыхъ и промышленныхъ людей отъ торговъ и промысловъ; вопiяли противъ разныхъ обременительныхъ сборовъ и повинностей, противъ разныхъ казенныхъ работъ и дѣлъ, и почти отказывались отъ новыхъ ратныхъ сборовь; вопiяли противъ безотчетнаго употребленiя и расточенiя на мѣстѣ народныхъ податей и сборовъ, и требовали мѣстнаго контроля надъ казной выборными отъ тяглыхъ земскихъ людей.

Наконецъ, особенно сильно вопiяли на соборѣ гости всѣхъ сотенъ и торговые люди всѣхъ городовъ противъ воеводскаго управленiя въ городахъ, противъ ихъ вреднаго вмѣшательства въ дѣла торговли и промысловъ; прямо говорили царю: «а въ городахъ всякiе люди обнищали и оскудали до конца отъ твоихъ государевыхъ воеводъ; а торговые люди, которые ѣздятъ по городамъ для своихъ торговыхъ промысловъ, отъ ихъ же воеводскаго задержанья и насильства въ проѣздахъ, торговъ своихъ отбыли». Протестуя противъ воеводъ, выборные отъ городовъ напоминали царю про свое прежнее городовое право самоуправленiя и самосуда, говорили: «а при прежнихъ государяхъ, въ городахъ вѣдали губные старосты; а посадскiе люди судилися сами промежъ себя, а воеводъ въ городахъ не было». Вопiяли, вопiяли такимъ образомъ на земскомъ соборѣ тяглые земскiе люди, и въ заключенiе своихъ рѣчей, опять говорили вслухъ царя: «и отъ тѣхъ твоихъ государевыхъ безпрестанныхъ служебъ и сборовъ всякiе тяглые люди оскудѣли и обнищали до конца, и отъ той большой бѣдности многiе тяглые люди разбрелися розно, и дворишки свои бросаютъ». И дѣйствительно, во второй половинѣ XVII вѣка, бѣглыхъ, гулящихъ людей, избылыхъ отъ тягла, бродившихъ врознь, обнищалыхъ, оскудѣлыхъ до конца въ великорусской землѣ стало множество. Акты этого времени наполнены грамотами о сыскѣ бѣглыхъ, также какъ ими наполнены были и Приказъ Сыскныхъ Дѣлъ и Приказъ Разбойный.

На земскомъ соборѣ 1648 года выборные отъ областныхъ общинъ еще разъ подали царю земскую челобитную. Въ челобитной этой они сильно протестовали противъ экономическаго неравенства, розни между тяглыми и льготными классами земства; требовали равенства государственно-экономическихъ правъ для всего земства; требовали, чтобъ «всякiе торговые и промышленные люди — и владычни, и боярскiе, и княженецкiе, и кабацкiе откупщики — всѣ были въ тяглѣ и въ свободахъ или льготахъ вмѣстѣ равно съ тяглыми черными общинами, — чтобъ во всемъ народѣ мятежа и розни не было.

На вопль земскихъ общинно-областныхъ челобитныхъ, на голосъ земскихъ соборовъ вторили тоже и частные люди, помышлявшие о земскомъ устроенiи, о недостаткахъ и потребностяхъ земства. И они заступались за права и потребности массы народной. Такъ напр., въ Словѣ о правдѣ, приписываемомъ духовнику царя Алексѣя Михайловича, протопопу Стефану Вонифатьеву, читаемъ: «Если царь нашъ вѣрою правъ, то онъ долженъ нелѣностно изыскивать и разсматривать все, что относится къ общему благополучiю всѣхъ его подданныхъ. Не о благѣ однихъ вельможъ пещись, но и о всѣхъ до самаго послѣдняго. Ибо вельможи нужны; но они никогда не удовольствуются одними своими трудами. Прежде же всего нужны земледѣльцы: отъ ихъ трудовъ производится хлѣбъ; а хлѣбъ главизна всѣхъ благъ. Земледѣльцы безпрестанно переносятъ различныя работныя бремена: то даютъ денежные оброки, то ямскiе сборы, то другое что-либо, А эти люди (вельможи), если когда бываютъ посланы за царскими сборами, то сверхъ царскаго указа и себѣ много собираютъ съ земледѣльцевъ; также и тѣ, которые посылаются для прокорма коней; на ямскiе расходы много серебра выходитъ. Много также обиды бываетъ земледѣльцамъ и отъ того, что когда царскiе землемѣры-писаря ѣздятъ по своему землемѣрному дѣлу, то отмѣриваютъ царскимъ воинамъ землю и всякому полагаютъ землю врознь, и отъ того много медлятъ и много корму у крестьянъ съѣдаютъ. О многихъ царствахъ мы читали, а такого злоупотребленiя не знаемъ. Ямской порядокъ должно устроить весь подробно по росписанiю — отъ города до города. И тѣмъ, которые въ городахъ торгуютъ, скупаютъ и прикупами богатѣютъ, и имъ должно носить этотъ яремъ между всѣми городами: ибо владѣютъ бо́льшими прибытками. Кромѣ же этого ярма, никакимъ другимъ лишенiямъ да не подвергаются, но пусть во всѣхъ городахъ безъ всякихъ воздаянiй покупаютъ и продаютъ. Такимъ образомъ всякiй мятежъ земскiй умалится и писаря уменьшатся, сборы сократятся и взятокъ не будетъ» ²). Извѣстно также, въ какомъ поучительномъ видѣ изобразилъ состоянiе Московскаго государства Котошихинъ. Извѣстно, равнымъ образомъ, и замѣчательное политико-экономическое сочиненiе «О Московскомъ государствѣ» Юрiя Крыжанича, въ которомъ онъ подробно изобразилъ недостатки и потребности всего земства — торговцевъ, посадскихъ и крестьянъ; смѣло говоритъ, между прочимъ, о поправленiи тиранства и злаго владѣнiя; указываетъ средства для этого въ политической свободѣ, или, какъ онъ выражается, въ слободинахъ, то-есть въ льготахъ и вольностяхъ народныхъ; сильно нападаетъ на лакомость или людодерство приказнаго начальства, жившаго, — по его словамъ, — отъ продаванiя правды, и проч.

И дѣйствительно, нельзя было не вопiять земскимъ людямъ въ XVII вѣкѣ, особенно со второй половины этого столѣтiя. Московская централизацiя начинала сильно поглощать, сдавливать стягивать областную жизнь. Повсюду въ областяхъ введено было воеводское управленiе, вмѣсто прежняго выборнаго самоуправленiя и самосуда. Вольнонародная колонизацiя и свободное самоустройство городскихъ и сельскихъ общинъ окончательно замѣнились приказно-правительственной, преимущественно военно-стратегической колонизацiей, казеннымъ городовымъ дѣломъ, указнымъ устройствомъ городовъ, остроговъ, и т. п. Равноправное, свободное экономическое саморазвитiе земства сильно подрывалось несправедливымъ, вопiющимъ разъединенiемъ земства на тяглыя и льготныя общины; неравныя государственныя условiя экономическаго состоянiя общинъ и частныхъ людей, порождали вопiющее экономическое неравенство въ народѣ: порождали множество голутвенныхъ, обнищалыхъ, оскудѣлыхъ до конца людей рядомъ съ отяжелѣвшими отъ богатства привилегированными людьми. Экономическiе интересы земства поглощались интересами и прибылью государевой казны; доходы народные стягивались тягломъ, податями, или тяглами и разными сборами въ государеву казну. Сильно развивалась монополiя казны, напр. въ кабацкихъ откупахъ, во многихъ промыслахъ, особенно сибирскихъ и поморскихъ. Господствующимъ мотивомъ, принципомъ казны въ распоряженiи земскими доходами стало правило: какъ бы государевой казнѣ было прибыльнѣе. Истязательность, запросливость казны доходила до такого воззванiя къ земскимъ людямъ: «хотя нынѣ промысловъ своихъ убавьте, да дайте денегъ казнѣ». Народъ, недовольный кабацкими откупами и сборами въ пользу казны, переставалъ иногда пить царское вино, такъ что кабацкiе головы и цѣловальники, по причинѣ малыхъ кабацкихъ сборовъ, доносили царю: «а въ твоихъ, государь, царскихъ кабакахъ питуховъ мало»; а царь строго упрекалъ воеводъ за недостатокъ кабацкихъ сборовъ въ такомъ, напримѣръ, тонѣ: «вамъ бы гдѣ искать передъ прежнимъ прибыли, а вы кабаки хотите отставить, чего прежде не бывало». Началась, дальше, сословно-записная, или сословно-разъединительная систематизацiя и разсортировка земства. Вольныя народоправныя черныя волости, къ концу XVII вѣка, окончательно раздѣлены были на классы крестьянъ — помѣщичьихъ, казенныхъ и дворовыхъ. Систематически совершалось сословное и хозяйственно-бытовое раздѣленiе; различiе между горожанами и поселянами, между городами и селами, между городскимъ торгово-ремесленнымъ и сельскимъ земледѣльческимъ трудомъ. Крестьяне окончательно прикрѣплялись къ сельской государевой и помѣщичьей землѣ, посадскiе — къ посадской, городской землѣ. Крестьянамъ запрещалось имѣть осѣдлость въ городахъ, на посадахъ, устраивать, покупать и нанимать лавки въ рядахъ, и позволялось только наѣздомъ продавать свои товары, съ возовъ и струговъ, на гостиномъ дворѣ. Крестьянъ, свободно, самовольно селившихся въ городѣ, на посадѣ, для промысла или торга, велѣно свозить въ деревни; посадскихъ, свободно, самохотно селившихся въ селахъ и деревняхъ, велѣно свозить на посады, кто гдѣ жилъ. Вмѣстѣ съ начаткомъ постояннаго, регулярнаго войска, начало организоваться и военное сословiе, солдатство. Вслѣдствiе признанiя преступленiемъ прежняго свободнаго поставленiя въ попы и дьяконы земскихъ людей, крестьянъ и даже рабовъ, вслѣдствiе строгихъ указовъ о ставленникахъ и «записныхъ книгъ новоставленнымъ попамъ и дьяконамъ» совершалось сословное прикрѣпленiе духовенства къ церкви, систематическое отдѣленiе, обособленiе его отъ земства, какъ особой сословной касты. Вслѣдствiе раздѣленiя земскаго и церковнаго элемента духовенство теряло нравственную силу и влiянiе на земство, нравственно падало; земство отдѣлялось, обособлялось отъ духовенства, предавалось больше умственному и религiозному влiянiю своихъ народныхъ грамотниковь, чѣмъ попамъ ³) и монахамъ. Наконецъ, образовалось особое сословiе служилаго и приказнаго городоваго дворянства. Бояре, дѣти боярскiе и приказные люди въ приказныхъ службахъ и въ помѣстьяхъ владычествовали надъ народомъ, обогащались на счетъ народа; боярство стремилось прiобрѣсти перевѣсъ надъ земствомъ. Московскiе знатные бояре дѣлались временщиками при дворѣ царя. «Царь молодой — говориля тогда нѣкоторые земскiе люди — смотрѣлъ все изо рта бояръ Морозова и Милославскаго». Такимъ образомъ, земское устроенье къ покою людямъ, обѣщанное царемъ Михаиломъ Ѳедоровичемъ на соборѣ 1619 года, не ладилось, или ладилось большею частью не въ духѣ земства. Произошло даже раздѣленiе между государевымъ, царственнымъ и народнымъ, земскимь дѣломъ, — раздѣленiе офицiальное, высказанное самимъ царемъ Алексѣемъ Михайловичемъ. Этотъ царь не далъ и той записи, какова учинена была по совѣту всей земли на земскомъ соборѣ 1613 года: по словамъ Котошихина, «государство свое правилъ по своей волѣ, и того ради писался самодержцемъ; въ его волѣ, чего хотѣлъ, то и могъ сдѣлать». Издавъ «Уложенiе», онъ дозволилъ выборнымъ земскимъ, въ числѣ 315 человѣкъ, только выслушать его, да подписать. Въ «Уложенiи» (скажемъ словами графа 3авадовскаго) написаны были законы не для свободныхъ гражданъ, а для рабовъ: кнутъ, избранное орудiе во исправленiе судей и тяжущихся и ко извлеченiю по дѣламъ истины, полагаемъ, былъ дѣйствительнѣйшею принадлежностью суда. Для поддержанiя суевѣрiя установлены тамъ нелѣпыя предписанiя, и для праздныхъ людей и обитающихъ въ печальныхъ изувѣрства убѣжищахъ, узаконены за учиненную ими самомалѣйшую обиду пени, часто приводившiя въ нищету неимущихъ и обогатившiя отрекшихся отъ мiра». Неудивительно послѣ этого, что до 160-ти человѣкъ протестовали противъ «Уложенiя» и заточены были въ Соловецкiй монастырь.

Вмѣсто земскаго строенья, въ духѣ народномъ, по волѣ, по общинно-областнымъ, земскимъ челобитнымъ народнымъ, царь Алексѣй Михайловичъ всякiя дѣла, великiя и малыя — по словамъ Котошихина, — по своей мысли учинялъ, какъ хотѣлъ; первый, больше всѣхъ своихъ предшественниковъ — московскихъ государей, сталъ вводить, какъ тогда говорили, иноземскiя измѣненiя, нѣмецкiе обычаи и поступки, нѣмецкiе чины иночиновны, нѣмцевъ и прочiе языки, яко благодѣевъ, принималъ и честiю велiею почиталъ. Это учиненiе по мысли и волѣ царя Алексѣя Михайловича, безъ совѣта съ земскими думными людьми, вопреки естественно-историческимъ, жизненно-народнымъ, изстариннымъ началамъ земскаго строенья, — это учиненiе чиновъ и судовъ и обычаевъ иночиновныхъ, нѣмецкихъ, сильно возмущало земскихъ людей. Они не были врагами собственно-иностранцевъ, европейцевъ; напротивъ, гости, торговые русскiе люди сами ѣздили въ XVII вѣкѣ за границу, въ Голландiю и Англiю; немного спустя, даже между расколо-учителями были ученые иноземцы, хорошо знавшiе люторскую вѣру, французскiй и нѣмецкiй языки. Но русскiе земскiе люди возмущались этимъ нѣмецкимъ учиненiемъ русскаго земскаго строенья, не сочинявшагося отвлеченно, а создававшагося жизнью всего народа, цѣлаго земства, своеобразно развивавшагося изъ духа народнаго. Вотъ почему, — по словамъ одного хронографа, — въ 1665 г. къ царю Алексѣю Михайловичу приходилъ какой-то мужъ мудрый и совѣтовалъ ему «не вводить, не учинять въ гражданствѣ иноземскiе обычаи, чины и суды иночиновны». — «Что будетъ въ гражданствѣ?» спросилъ его царь. «Въ гражданствѣ, — отвѣчалъ мужъ мудрый: — будутъ тайныя похищенiя скипетровъ людей; вельможныхъ будетъ постигать, какъ естественная, такъ и напрасная смерть. Затѣмъ послѣдуютъ великiя молвы, смущенiя и различныя постановленiя уряду городскаго, послѣдуютъ ненавистныя, въ поношенiе и укоризну учиненныя, законоположенiя, добрыхъ обычаевъ смущенiя и мерзкихъ прозябенiя. А изъ-за этого, будутъ великiя скопища, сходы многонародные чувствительные. Богъ да избавитъ, чтобъ не выскочило оттуда какое-нибудь зло опредѣленное. Тогда вельможамъ, боярамъ, начальникамъ пагубно будетъ; гдѣ будетъ судъ и правда, тамъ и бранямъ не будетъ конца! Подданные возстанутъ противъ правителей за то, что сердца ихъ сильно опечалены и тоскою наполнены. Хотя нѣкоторые вельможи и помыслятъ объ упокоенiи уставительномъ, и всяку жилу натянутъ, чѣмъ бы колеблимый народъ могъ успокоиться, но мало помогутъ. Притомъ, будутъ сборища, казна истощится, и мучители, которые сильно возсвирѣпѣютъ, погибнутъ».

Наконецъ, въ добавокъ къ общимъ мотивамъ недовольства, простой народъ отягощенъ и раздраженъ былъ, въ началѣ царствованiя Алексѣя Михайловича, повышенiемъ акцизной пошлины на самую жизненную потребность — на соль. Безсовѣстные чиновники, въ родѣ главнаго судьи въ Земскомъ приказѣ, Плещеева, и управляющаго Пушкарскимъ приказомъ, Траханiотова, страшно обижали и притѣсняли простой народъ до крайняго разоренья. Бояре задерживали народныя челобитныя. Въ приказахъ судныхъ не было правосудiя, а къ царю простой народъ не допускали.

Все это вызывало громкiй челобитный вопль земства, а за воплемъ — недовольство, раздраженiе и возстанiя. Вопiяли, вопiяли, такимъ образомъ, земскiе люди и на земскихъ соборахъ, и въ общинно-областныхъ, земскихъ, и въ частныхъ челобитныхъ. Не услышали они жалованнаго слова; не получили успокоительнаго отвѣта на свои челобитныя; не получили правильнаго, цѣльнаго и прочнаго земскаго строенья. И вотъ, вслѣдствiе разъединенiя, раздѣленiя государева и земскаго дѣла, вслѣдствiе нестройности, неладности земскаго устроенья, — въ земствѣ произошелъ разладъ и расколъ. Начались народныя движенiя, бунты, ознаменовавшiе царствованiе Алексѣя Михайловича и почти всю вторую половину XVII-го столѣтiя. Весьма многiе земскiе люди съ этого времени часто «государеву указу и повелѣнiю учинялись противны, и, преступя его крестное государево цѣлованье, про него, великаго государя, износили непристойныя рѣчи, чего и помыслить страшно, и его государевъ указъ ни въ чемъ не слушали...» А тамъ, далѣе, ужъ глухо слышалось страшное слово: «Антихристъ!»

Взбунтовались сначала въ Москвѣ земскiе люди всею землею, «1648 года мѣсяца мая въ 25-й день — сказано въ дворцовыхъ разрядахъ, — грѣхъ ради нашихъ учинилося междоусобство отъ земскихъ людей: просили у государя Земскаго приказа судью Леонтья Степановна сына Плещеева, и государь указалъ имъ Леонтья Плещеева по ихъ по прошенью отдать, и они междоусобствомъ учинялись быть въ непослушаньѣ, а Леонтья Плещеева убили, и Посольскаго приказа думнаго дьяка Назарья Чистаго убили, и домы ихъ разграбили, и иные многiе боярскiе домы, и стольниковъ, и гостиные разграбили. И на завтрея, мая въ 26-й день учинилась большая смута, и учали всею землею просить у государя убить окольничаго Петра Траханiотова. И Петра Траханiотова велѣлъ государь имъ отдать, и они на площади Петра казнили.» Разъяренный народъ останавливаль самого государя на поѣздѣ, схватывалъ за узду его лошадь, держалъ царя за пуговицы, и кричалъ: «На кого же намъ надѣяться, какъ не на тебя, царь!» Отъ разъяренности массы, — по словамъ Котошихина, — «и царица, и царевичи, и царевны запершися сидѣли въ хоромѣхъ въ великомъ страху и боязни».

Вслѣдъ за московскимъ бунтомъ — бунтъ коломенскiй, бунтъ въ Псковской землѣ, бунтъ въ Новгородской землѣ, бунтъ въ Устюгѣ, бунтъ въ Сольвычегодскѣ... Словомъ, мiръ весь закачался — какъ говорилъ тогда одинъ изъ бунтовщиковъ. Бунты произошли во многихъ городахъ. По словамъ одного акта, «учинилась на Москвѣ и по городамъ брань междоусобная, и донынѣ по городамъ мятежъ».

По географической раздѣльности областей, по разрозненности мотивовъ, разрозненные мѣстные бунты не могли объединиться въ одну общую оппозицiю недовольнаго земства. Потому они скоро, одинъ за другимъ, были прекращены... И, казалось, настало безмятежное, мирное время.

Въ это время, въ тиши, на московскомъ книгопечатномъ дворѣ, возникаетъ первый толкъ, первое согласье раскола.

Никто тогда не думалъ, не гадалъ, что это будеть могучая, страшная общинная оппозицiя податнаго земства, массы народной противъ всего государственнаго строя — церковнаго и гражданскаго. Никто тогда не думалъ, что этотъ расколъ возникъ для объединенiя, для обобщенiя всѣхъ бывшихъ дотолѣ и будущихъ разрозненныхъ мѣстно-областныхъ народныхъ движенiй въ одно общее оппозицiонное согласiе недовольнаго земства, для обобщенiя всѣхъ неудовлетверенныхъ, челобитныхъ воплей, желанiй, стремленiй, недовольствъ, антипатiй, протестацiй и вѣрованiй массы народной въ одну оппозицiонную общинно-согласную, церковно- и гражданско-народную доктрину, съ подраздѣленiемъ только на разные частные толки и согласiя. Тогда многiе недовольны были только тѣмъ, что, напримѣръ, Никонъ исправилъ по греческимъ церковнымъ книгамъ своеобразныя великорусскiя мѣстно-областныя разногласiя, особенности въ славяно-русскихъ церковныхъ книгахъ и въ старинныхъ народныхъ религiозныхъ обычаяхъ. Равнымъ образомъ, многiе негодовали на то, что царь Алексѣй Михайловичъ вводитъ въ старинное великорусское земское строенiе — иноземное, нѣмецкое учиненье, нѣмецкiе обычаи и чины. Но никто тогда не зналъ, что съ тѣхъ поръ, со временн патрiарха Никона и царя Алексѣя Михайловича, расколъ будетъ вѣковымъ отрицаньемъ греко-восточной, никонiанской церкви и государства, или имперiи Всероссiйской, съ ея иноземскими нѣмецкими чинами и установленiями. Наконецъ, никто тогда не думалъ и не зналъ, что со времени раздѣленiя государева и земкаго дѣла, расколъ возьметъ на себя земское дѣло продолжать, развивать, по мѣрѣ возможности, помимо государева дѣла, великорусское земское смроенье новыхъ общинъ, согласiй, сходовъ, совѣтовъ, соборовъ, по изстариннымъ своенароднымъ началамъ, путемъ новой колонизацiи, путемъ новой религiозной пропаганды.

А изъ малаго зерна началось развитiе раскола. Сначала небольшое согласье великорусскихъ, московскиъ протопоповъ и поповъ возбудило клерикально-iерархическое, поповщинское движенiе противъ греко-кiевскаго исправленiя старыхъ великорусскихъ церковныхъ книгъ и противъ суроваго, строгаго патрiаршества Никона. Многiе попы, дьяконы, дьячки, особенно такъ называемые тяглые, съ радостью приняли новое поповщинское ученiе.

Вопросъ о старыхъ церковныхъ книгахъ, по которымъ народъ издревле учился грамотѣ въ своихъ земскихъ училищахъ, которыя предки завѣщевали дѣтямъ, скоро сталъ вопросомъ народнымъ, земскимъ. Это тѣмъ скорѣе, что изстари вопросы и дѣла церковныя на Руси считались столько же земскимъ дѣломъ, сколько и церковнымъ. Областныя общины, какъ, напримѣръ, въ смутное время, сами собою, по согласiю своихъ земскихъ совѣтовъ, дѣлали религiозныя распоряженiя, постановленiя. Даже сельскiя общины, по мiрскому уложенью, сами собою устанавляли для себя религiозныя заповѣди, узаконенiя; новгородско-поморскiя общины, вмѣстѣ съ псковскою, особенно отличались этимъ общиннымъ земскимъ вмѣшательствомъ въ церковныя дѣла. На этомъ основанiи, и вопросъ, поднятый расколомъ, сталъ вопросомъ земскимъ. И тѣмъ болѣе онъ получилъ земское значенiе, что расколъ скоро представилъ передъ народомь царя Алексѣя Михайловича — Антихристомъ; отвергъ «Уложенiе», по многимъ узаконенiямъ тяжкое для земства, и сталъ за изстаринные великорусскiе земскiе обычаи противъ иноземскихъ, нѣмецкихъ нововведенiй. При томъ же, одинъ изъ сильныхъ расколоначальниковъ, духовникъ царя, протопопъ Стефанъ Вонифатьевъ, — какъ мы видѣли, — заступался за массу земства, за крестьянъ, защищалъ ихъ отъ вельможей, бояръ, писцовъ, ямскихъ сборовъ и расходовъ.

Проникнувъ въ массу земства, вопросъ, поднятый расколомъ, глубоко затронулъ грамотниковъ народныхъ. Начались толки грамотниковъ и стали появляться разные толки раскола, комбинируясь, обобщаясь въ согласья. Грамотниковъ этихъ, какъ своихъ народныхъ учителей, съ полной вѣрой слушалъ весь простой народъ: слушали земскiе люди, гости, купецкiе и посадскiе люди, крестьяне, стрѣльцы, казаки, и обращались въ согласья раскола. И сталъ расколъ, такимъ образомъ, ученьемъ, толкомъ, согласьемъ земскимъ, народнымъ, жизнью и исторiей массы народной. Старина религiозная и мiрская, гражданская, была основой этого ученья.

Изъ Москвы, изъ столицы древняго московскаго государства, царства, расколъ быстро распространился по всѣмъ великорусскимъ областямъ и сталъ принимать областное направленiе и устройство. Онъ сталъ осѣдаться, установляться, путемъ новой колонизацiи пустынныхъ мѣсть, лѣсовъ — въ новые областные скиты, общины поморскiя: стародубскiя, донскiя, керженскiя, казанскiя, сибирскiя, саратовскiя, и т. д. по изстаринному обычаю, называя московскую раскольничью общину Москвою. Главнымъ центромъ и исходнымъ пунктомъ децентрализацiи, областности, мѣстнаго земско-общиннаго, религiознаго и гражданскаго саморазвитiя раскола, была Поморская область — древняя колонiя вольнаго Великаго-Новгорода, боярскихъ фамилiй, боровшихся съ Москвою за областную свободу, колонiя вольныхъ казаковъ и бобылей, средоточiе народоправныхъ черныхъ волостей. Въ ней возникло демократическое ученье — не молиться за московскаго государя-царя. Въ поэзiи поморскаго раскола изображается борьба Поморья съ Москвой.

Изъ московской клерикально-iерархической поповщины, проникнувъ въ массы земства, въ городскiя и сельскiя общины, сдѣлавшись, помимо поповъ, безъ поповъ, толкомъ грамотниковъ народныхъ, расколъ скоро сталъ безпоповщиной. И это направленiе онъ выразилъ опять прежде всего тамъ же, на сѣверѣ, въ Новгородско-поморской области, гдѣ давно стали появляться безпоповщинскiя ученiя; гдѣ земскiе люди изстари привыкли жить безъ поповъ, ограничиваясь мiрскою часовенною религiозностью: почему въ писцовыхъ книгахъ XVI и XVII вѣка постоянно означались дворы поповы пусты. Притомъ, поморскiя черныя волости изстари имѣли псковско-новгородскую привычку къ мiрскому общинному самораспоряженiю церковными дѣлами, и кромѣ того, съ XVI-го вѣка находились подъ влiянiемъ протестантскихъ идей, шведскихъ перебѣжчиковъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, сдѣлавшись великорусскимъ народнымъ ученьемъ, расколъ сталъ отрицаньемъ грецизма, или того, что называется византизмомъ. Это потому, что съ ХV-го вѣка, со времени паденiя Византiи, въ Великороссiи стали ненавидѣть, гнать грековъ. Извѣстна печальная участь ученыхъ грековъ, начиная отъ Максима Грека и до Арсенiя Грека, противъ котораго московскiе расколоначальники особенно вооружились, такъ же, какъ и противъ малороссiйскихъ кiевскихъ ученыхъ, такъ что въ имени Арсенiя Грека, вмѣстѣ съ именами Никона и царя Алексѣя Михайловича, находили число антихристово — 666. По словамъ одного раскольничьяго сочиненiя, про грековъ въ половинѣ XVII-го вѣка даже простой народъ съ насмѣшкою говорилъ, что имъ же нужно учиться у русскихъ, а не учить русскихъ.

Съ того момента, какъ расколъ сталъ толкомъ, ученьемъ массы народной, во всѣхъ классахъ ея появились расколоучители. Богатые гости, купецкiе и посадскiе люди, не только сами распространяли расколъ, но и своими капиталами поддерживали, усиливали и устроивали раскольничьи общины, согласья. Таковъ, напримѣръ, былъ великолуцкiй купецъ Иванъ Дементьевъ, ученикъ главнаго расколоучителя псковскаго и новгородскаго, протопопа Варлаама. Разъѣзжая по торговымъ дѣламъ по Новгородскому краю, купецъ этоть, — по словамъ Денисова, — «всебогатый, преизобильный плодъ усугубилъ не въ тридесять токмо и шестьдесятъ, но и во сто прозябаемый, яко и во градѣ, и въ селахъ, и въ весяхъ, и во всѣхъ предѣлахъ новгородскихъ нелѣностно слово простираше. Откуду убо пребогато показа подвизанiе свое. Колики убо утверди въ древне-православномъ стояти благочестiи! Колики научи новопреданныхъ блюстися догматъ! И не простiи токмо люди, но и честныя и благородныя персоны, и фамильныя и славныя лица въ древнемъ благочестiи всекрѣпко утверди быти». Таковъ точно былъ новгородскiй купецъ Лаврентiй, «иже — по словамъ Денисова — харчевыми припасами куплю дѣяше: аще и неученъ бяше книгамъ, но книги въ дому имѣя, отовсюду собираше человѣки на книгочтенiе и спасительныя о словесѣхъ божiихъ бесѣды». Таковъ же былъ въ Олонцѣ богатый купецъ Александръ Гуттоевъ, «имѣнiемъ — по словамъ Денисова — изобильный и многихъ утвердившiй въ благочестiи, откуда слава о ревности онаго происхождаше». И множество, во всѣхъ городахъ, явилось подобныхъ купецкихъ и посадскихъ людей-расколоучителей.

Крестьяне, въ родѣ восхваляемыхъ Андреемъ Денисовымъ, Василья Лисицына, изъ села Крестецкаго, Евсевiя Простаго, каргопольскаго Леонтья и другихъ, также «свободнымъ языкомъ похваляли древнюю вѣру, аще въ бесѣдахъ, аще на торжищахъ, во градѣ, въ селахъ, или гдѣ случалось, ясно разглагольствовали, и прочихъ сосѣдовъ и окрестножителей всежелательно и братолюбно, доброревностно научали новинъ и Никоновыхъ новоправленiй весьма отбѣгать».

Дошло до сельскихъ грамотниковъ сильно распространившееся тогда мнѣнiе, «яко бы по тысящѣ лѣтъ Римъ отпаде, яко же книга о вѣрѣ глаголетъ, а по 600 лѣтѣхъ Малая Русь отступи къ Риму, а по 60 лѣтѣхъ и Великая Русь превратися въ разныя нечестiя и пестроты многи; послѣднее отступленiе третiяго Рима при Никонѣ подвижеся». И вотъ сельскiе, крестьянскiе грамотники по своему взяли это мнѣнiе въ толкъ, будто «вѣра отпадала триста лѣтъ и, наконецъ, въ ихъ время, отпала». И стали они измышлять свою, новую, русскую крестьянскую вѣру, такъ какъ и греческая вѣра прежде въ актахъ часто называлась крестьянскою вѣрою. Христiанства, въ его подлинномъ, полномъ ученiи, въ греко-восточныхъ преданiяхъ, крестьяне большею частью не знали, да и знать не могли, потому что они, — по словамъ псковскаго архiепископа Маркелла, — какъ «люди зѣло простые», отъ временъ Владимiра и до XVII вѣка научились только именамь: Христосъ, Богородица, въ молитвахъ своихъ только и произносили эти имена, и молились всякъ по своему разумѣнью, «елико кто что умѣюще». Притомъ, самая большая часть великорусскаго народа была не что иное, какъ крещеная, обрусѣлая Чудь, Финны: слѣдовательно, эта половина крестьянскаго населенiя еще менѣе могла познакомиться съ христiанствомъ по греко-россiйскимъ церковнымъ книгамъ. По этимъ причинамъ, нѣкоторые изъ раскольниковъ при допросахъ на судѣ прямо сознавались: «прямаго-де христiанскаго ученья, какъ проповѣдуетъ восточная Церковь, и отъ рожденья своего они не слыхали». И вотъ, зная только имя Христа, да слыша изъ апокрифическихъ народныхъ сказанiй, будто Христосъ иногда ходитъ по землѣ, является людямъ даже на поляхъ, нѣкоторые крестьяне стали искать Христа, чтобъ онъ показалъ имъ себя видимо.

Сiяла вѣра много лѣтъ
И стала вѣра отпадать
И отпадала триста лѣтъ.
И изъ тѣхъ людей — были люди умные,
И, соединясь между собою тѣсно,
Послали людей на святое мѣсто.
И пришли тѣ люди
Подымать стали руки на небо.
Сзывать Бога съ неба на землю:
"Господи, Господи, явися намъ.
Въ крестѣ или въ образѣ
Было бъ чему намъ молиться и вѣрити".
И бысь имъ гласъ изъ-за облака:
"Послушайте, вѣрные мои:
Сойду я къ вамъ, Богъ, съ неба на землю,
Изберу я плоть пречистую и облекусь въ нее,
Буду я по плоти человѣкъ, а по духу Богъ.
Приму я распятый крестъ,
Въ рученьки и въ ноженьки гвоздильницы желѣзныя.
Пролью слезы горючiя.
Станете ли ко мнѣ въ темницы приходить,
И узы съ меня снимать,
Десятую денежку подавать?"

И вотъ, какъ легко въ XVII вѣкѣ демократизмъ массы разъигрывался игрой въ самозванцы-цари, такъ точно, простой крестьянинъ Владимiрской губернiи, Муромскаго уѣзда, Стародубской волости, Иванъ Тимоѳеичъ Сусловъ, явился религiознымъ самозванцемъ, антропоморфически назвалъ себя Господомъ-Христомъ. И съ тѣхъ поръ самозванцевъ-Христовъ явилось нѣсколько.

Сошелъ Господь съ неба на землю
И рожденье ему было въ стародубской сторонѣ.
А житiе его было въ бѣлокаменной Москвѣ.
Спознали про него Iудеи на землѣ,
Предали его на муку, на страданье ⁴).

Нельзя видѣть въ этомъ религiозномъ самозванцѣ грубаго богохульства. Скорѣе тутъ выразился миѳологическiй антропоморфизмъ. Въ то время, когда вмѣстѣ съ прикрѣпленiемъ крестьянъ къ землѣ помѣщиковъ и съ появленiемъ иночиновныхъ званiй, отличiй и чиновъ, съ усиленiемъ вельможества, боярства, личность крестьянина теряла свободу и старинное юридическое равенство съ высшими городскими классами земства, какое неотъемлемо принадлежало свободнымъ крестьянамъ до XVI-го вѣка, — въ то время расколъ, во имя религiознаго и гражданскаго характера своего, возвышалъ личность крестьянъ. Расколъ прославлялъ, возвеличивалъ простыхъ поселянъ, невѣждъ въ поселянахъ, въ родѣ Евсевiя Простаго; возводилъ ихъ въ святые, такъ же, какъ до XVII вѣка, дѣти крестьянъ, наравнѣ съ дѣтьми князей и бояръ, достигали самаго высокаго почета, прославлялись святыми, чего съ XVII, и особенно съ XVIII столѣтiя, крестьяне не сподоблялись. Только расколъ возводилъ личность крестьянъ до апотеозы. Впослѣдствiи, когда личность крестьянская сильно была подавлена, порабощена крѣпостнымъ правомъ, окончательно нарушено было старинное юридическое равенство крестьянъ съ высшими городскими классами земства; когда народныя ученiя назывались дурацкимъ расколомъ, слово мужикъ и дуракъ стали синонимическими и образовалась поговорка: мужикъ-дуракъ; когда, вообще, простой народъ назывался подлымъ народомъ — тогда это религiозное самозванство христами-искупителями, такъ называемыя христовщины, выражали не что иное, какъ миѳическую, религiозно-антропоморфическую персонификацiю крестьянскаго народовластiя, миѳическое возвышенiе нравственнаго человѣческаго достоинства крестьянской личности, миѳическое возведенiе ея до апотеозы. Эта мысль выражена въ слѣдующемъ народномъ стихѣ:

Дураки вы, дураки,
Деревенски мужики.
Какъ и эти дураки,
Словно съ медомъ бураки:
Какъ и въ этихъ дуракахъ
Самъ Господь Богъ пребываетъ.

Расколъ затронулъ, возбудилъ своебразную, русскую простонародную фантазiю и мыслительность. Вѣздѣ, по городамъ, селамъ и деревнямъ, на улицахъ, на торжищахъ, въ хоромахъ купецкихъ, въ избахъ крестьянскихъ шли толки о послѣднемъ времени. Словно наступала новая эпоха въ жизни, въ судьбѣ массъ. Сходились на пиръ, на бесѣду, и здѣсь толковали о послѣднемъ времени. И было, впрочемъ, о чемъ толковать, когда началось страшное гоненiе на расколъ.

Какъ у насъ было на семъ свѣту — во святой Руси,
Во славной матушке каменной Москвѣ.
Во мѣщанской третьей улицѣ,
Не два солнышка сокатилися —
Тутъ два гостя ликовалися:
Гость Данило Филипповичъ,
Гость Иванъ, сударь Тимоѳеевичъ.
Въ одно они мѣсто съединилися,
Друг другу они поклонилися.
Поклоняется Иванъ Тимоѳеевичъ
Дорогому гостю богатому,
Данилъ Филипповичу:
"Ты добро, сударь, пожаловать
Въ мою царскую палатушку!
У меня все, сударь, приготовлено,
И столы, сударь разставлены,
На столахъ скатерти накрытыя,
Изготовлены яствы сахарныя
Со нивами со медвяными.
Добро, сударь, пожаловать,
Хлѣба съ солью покушати!
И я радъ твоихъ глаголовъ слушати
Про твое время послѣднее
И про твой божiй престрашный судъ".

Начались гоненiя на расколъ. Стали раскольниковъ вездѣ отъискивать и ловить.

И когда то времячко пришло.
То до праведныхъ дошло.
Стали праведныхъ ловить,
Въ города возить стали и ковать,
Вязать, въ земляны тюрьмы сажать,
Караулы приставлять.

Богатые гости, купцы не щадили денегъ на выкупъ своихъ единомышленниковъ изъ тюремъ и изъ темницъ.

Ужъ какъ по морю, по морю, по синему морю.
По Хвалынскому и житейскому,
Плыли, выплывали гости корабельщики,
Изъ дальнихъ городовъ—израильскихъ родовъ.
Приплывали гости
Къ Ерусалиму граду — каменной Москвѣ.
Приходили они къ земляной тюрьмѣ:
"Ай вы, гой еси, караульщики!
Что́ это у васъ за темницы стоятъ?
Что́ въ темницахъ за невольники сидятъ?
Про что вы ихъ бьете, про что мучаете?
Что́ на нихъ пытаете, чего спрашиваете?"
Тутъ отвѣтъ держатъ караульщики:
"Ахъ вы, братцы, корабельщики!
Ихъ про вѣру бъютъ божью истинную,
На нихъ спрашиваютъ самого Бога Христа."
Стали гости между собою оглядываться.
Выкупать стали, выручать.
И на волю выпущать.

Между тѣмъ, какъ вь земствѣ усиливался расколъ, то-есть отпаденiе земскихъ людей, какъ тогда говорилось, отъ государева московскаго государства, и началась энергическая, рѣшительная борьба раскола съ силой правительственной, на югѣ, въ степяхъ Донской Украйны, на Волгѣ, собирались народные борцы — казаки и всѣ недовольные царствованiемъ Алексѣя Михайловича. Собирались всѣ тѣ обнищалые, оскудѣлые до конца и разбродившiеся врознь люди, которые такъ долго, неумолчно и напрасно вопiяли, въ своихъ земскихъ общинно-областныхъ челобитныхъ; противъ государственно-экономическаго неравенства земскихъ общинъ и людей. Собирались тѣ голутвенные, обнищалые люди, которые протестовали противъ исключительной привилегированности и льготы отъ тягла однихъ богачей, обогатѣвшихъ отъ жалованныхъ имъ вотчинъ, на счетъ тяглаго земства, отяжелѣвшихъ богатствомъ многимъ отъ лежачей домовой казны, и построившихъ на посулы, на счетъ жалованныхъ крестьянскихъ деревень, на счетъ служебнаго приказнаго кормленья, каменныя палаты, такъ-что неудобь сказаемыя. Собрались всѣ эти голутвенные люди на Донскую Украйну, выбрали атаманомъ Стеньку Разина, и пошли съ этимъ могучимъ предводителемъ вверхъ по Волгѣ, противъ Москвы. И стали они избивать князей, бояръ, воеводъ, всѣхъ приказныхъ людей, всѣхъ богачей, разжившихся на счетъ льготъ и привилегiй. Стенька Разинъ объявилъ массамъ: «Я не хочу быть царемъ, а иду только избить всѣхъ князей, бояръ, воеводъ и приказныхъ людей, и хочу сделать васъ всѣхъ равными!»

Тутъ, въ бунтѣ Стеньки Разина, расколъ явился ужъ объединяющей силой, душой движенiя. Бунтъ Стеньки Разина былъ уже вмѣстѣ и бунтомъ раскола, первымъ явнымъ народнымъ движенiемъ его, такъ-какъ донское казачество тогда уже обратилось въ раскольничью общину и возводило даже свои казачьи рады, круги до религiозной санкцiи въ образѣ религiозныхъ радъ или радѣнiй и святыхъ круговъ. Въ честь своего вождя-освободителя отъ князей, боярь, воеводъ и приказныхъ людей донскiе казаки въ своемь кругу воспѣвали пѣснь:

Ай у насъ на Дону
Самъ Спаситель во дому,
Ходитъ съ нами
Во святомъ онъ во кругу.

Взбранный воевода, нашъ сударь, батюшка!
Плыветъ по Сладимъ-рѣкѣ да царскiй корабль,
Вокругъ царскаго корабля легки лодочки.
Во лодочкахъ вѣрны царски дѣтушки,
Пловцы, бѣльцы, стрѣльцы, донскiе казаки!

Древнее астраханское царство Стенька Разинъ хотѣлъ сдѣлать, въ противоположность Москвѣ московскому государству, царствомъ казачества и раскола, къ чему и послѣ, со второй половины XVIII столѣтiя, стремились раскольники, особенно бѣгуны. Въ религiозно-общинномъ раскольничьемъ духѣ, Стенька Разинъ свирѣпо убилъ астраханскаго архiепископа и также покушался поступить и съ астраханскимъ воеводой.

Изъ Украйны Донской, изъ царства казачества, расколо-казачье движенiе отозвалось въ Сѣверно-Поморской области, въ средоточiи религiознаго и гражданскаго раскола. Тамъ казаки-раскольники, вмѣстѣ съ монахами соловецкими, — по словамъ митрополита тобольскаго Игнатiя — «начали быть во всемъ противны не только хулами св. церкви, но и благочестиваго царя не захотѣли признать своимъ государемъ». «Воры-сотники — читаемъ далѣе, въ дѣлѣ о соловецкомъ бунтѣ, — про великаго государя говорили такiя слова, что не только написать, но и мыслить страшно». Соловецкiй бунтъ былъ раскольничьимъ протестомъ, антагонизмомъ Поморской области противъ Москвы. Потому онъ и изображается въ одномъ раскольничьемъ стихѣ, какъ борьба Поморья съ Москвою, съ московскимъ государствомъ.

Бунтъ Стеньки Разина, бунтъ соловецкiй, также какъ и поморскiя пудожскiя движенiя Емельяна Иванова, Власки «лихаго вора» и другихъ, были прекращены... Но расколъ остался и живучъ и силенъ. Въ бою казачьемъ, въ бунтахъ народныхъ онъ еще больше укрѣпился, закалился, такъ-сказать, слился съ кровью массъ.

Между тѣмъ горе народное скоплялось все больше и больше. «Сердца народныя были сильно опечалены и тоскою наполнены». Недаромъ къ XVII столѣтiю относятъ многознаменательную народную повесть о горѣ-злосчастьѣ. Съ XVII столѣтiя, въ одно время съ умноженiемъ голытьбы кабацкой, простой народъ особенно позналъ горе-злочастье и выразилъ его въ своихъ многочисленныхъ и разнообразныхъ челобитныхъ. Ото всего онъ разбродился врознь, убѣгалъ, но отъ горя-злочастья, по словамъ пѣсни, не могъ укрыться «ни въ чистомъ полѣ, ни въ лѣсахъ темныхъ, ни въ синемъ морѣ».

«Въ лѣто 1682 — читаемъ въ хронографѣ — во время зимнее, начали люди сильно тужить по причинѣ нѣправдъ и нестерпимыхъ обидъ. Особенно начали злобиться на временщиковъ, главныхъ судей, за то, что они мздоимствомъ ослѣпили себѣ очи. Повсюду тогда, не только между мужчинами, но и между женщинами, шли рѣчи объ обидахъ, о неправомъ рѣшенiи дѣлъ. А тѣ, ближнiе предстатели царя, только вымышляли мниморазумное сами собой, а не на совѣтѣ многихъ людей, презирая людей искусныхъ, мудрыхъ и старцевъ, покусились вводить въ государствѣ всякiя новыя дѣла, въ гражданствѣ — чины для дарованiя чести и суды иночиновные, подражая обычаямъ иноземскимъ. Забыли они писанное, что отнюдь не слѣдуетъ вдругъ вводить вновь иностранные обычаи, чины предсѣдательства, отличiя, почести, званiя, неслыханныя въ своемъ государствѣ, также перемѣну въ одеждахъ, въ обувяхъ, въ пищѣ и питьѣ, и — въ совѣть о государственныхъ дѣлахъ не пущать иноземцевъ, потому что отъ перемѣнъ и необычныхъ дѣлъ въ государствѣ бываютъ большiя и страшныя смуты... Не для того не слѣдуеть принимать иноземцевъ въ думу или въ совѣтъ, чтобъ отнимать у нихъ честь, или чтобъ ихъ ненавидѣть, но для того, чтобы по совѣту иноземцевъ не произошли въ государствѣ перемѣны по обычаямъ и дѣламъ ихъ страны, перемѣны несогласныя съ нуждами государства. Больше же всего надобно беречься того, чтобъ отъ обычаевъ иноземныхъ не произошли въ житьѣ народномъ, т. е. въ яствахъ и платьѣ, проторы и убытки. Ибо если какое дѣло скоро входитъ въ государство, и за то дѣло примутся люди, то уже большое происходитъ зло, а затѣмъ слѣдуютъ страшныя ненависти, является жадность къ чужому имѣнью. А когда эта жадность дотронется до чужихъ животовъ, тогда не будетъ единомыслiя и любви между житейскими людьми. Тутъ ужъ происходитъ въ государствѣ смута и мятежъ».

«Вотъ и въ это время — продолжаетъ хронографъ — голось народа такой раздавался: какъ можетъ быть въ мiрѣ многое множество людей, когда въ судахъ нѣтъ правосудiя, и, если правосудiя не будетъ, то, конечно, въ государствѣ предстоитъ переворотъ... Ибо вотъ уже, въ царствующемъ городѣ началъ возгораться гнѣвъ Божiй отъ налоговъ начальническихъ и неправедныхъ судовъ, а отъ того и мысли у людей начали возмущаться... Огонь ярости на начальниковъ, на обиды, налоги, притѣсненiя и неправосудiе больше и больше умножался, и гнѣвъ, и свирѣпства воспалились.

Такъ было до 15 мая 1682 года.

Мрачный и бурный былъ этотъ день въ Москвѣ. Сильный вѣтеръ подулъ съ страшнымъ воемъ и визгомъ. Все небо подернулось темными тучами. Загремѣла гроза... И, въ это время, раздался ударъ въ большой кремлевскiй колоколъ. Забили въ набаты и барабаны. Стрѣльцы взбунтовались. Поднялись полки всѣхъ приказовъ, вмѣстѣ съ бутырскими солдатами, и двинулись въ Кремль, «воинскимъ строемъ», съ знаменами и барабанами, съ мушкетами, съ бердышами и съ копьями и даже съ нѣсколькими пушками, сбивши съ Ивановской площади боярскiе кареты вмѣстѣ съ лошадьми... Начались стрѣлецкiе бунты, ознаменовавшiе конецъ московскаго государства и начало всероссiйской имперiи.

Расколь и тутъ поднялъ свое знамя. Онъ воодушевлялъ, возбуждалъ всѣ стрѣлецкiе бунты. Стрѣльцы, какъ и казаки, большею частью были раскольники. «Тогда объявились въ стрѣльцахъ — пишетъ Матвѣвъ въ своихъ запискахъ — многiе раскольники, и, получа своему зломыслiю удобное время, начали совѣтовать, какъ бы имъ расколъ свой вновь утвердить и противную имъ православную церковь разорить. Для того избрали они себѣ предводителемъ Никиту-роспопа, прозваньемъ Пустосвята». Въ Грановитой Палатѣ, гдѣ нѣкогда бывали и земскiе соборы, въ присутствiи правительницы Софьи, на соборѣ высшей и низшей iерархiи церковной, всего царскаго синклита, бояръ, окольничихъ, думныхъ дьяковъ, стольниковъ, дворянъ и выборныхъ людей изъ всѣхъ полковъ, расколъ, вооруженный силою стрѣльцовъ, въ послѣднiй разъ торжественно объявилъ борьбу и споръ съ верховною властью и съ архiереями грекороссiйской церкви. Въ послѣднiй разъ, въ челобитной своей на соборѣ, онъ торжественно провозгласилъ свой догматъ, съ тѣхъ поръ неизмѣнный: «цари изнемогоша, архiереи падоша!» Далѣе, стрѣльцы, подобно казакамъ, возстали, подъ знаменемь раскола, во имя равенства, противъ князей, бояръ и начальныхъ людей. По собственнымъ словамъ ихъ, они шли казнить бояръ и вельможъ, уничтожать чины, званiя и отличiя. Раскольничьи попы съ образами ободряли имъ въ этомъ движенiи. Наконецъ стрѣльцы, вмѣстѣ съ расколомъ, возстали противъ нѣмцевъ и нѣмецкихъ нововведенiй: они шли взять слободу нѣмецкую, истребить ее до тла, передушить и перерѣзать иностранцевъ. Всѣ эти движенiя стрѣлецкiя расколъ сдѣлалъ движенiями народными. По словамъ Крекшина и Матвѣева, раскольники, «видя стрѣлецкое смущенiе въ государствѣ, начали простой народъ возмущать, подговорили въ свой совѣтъ много народу, купцовъ, посадскихъ людей, промышленниковъ и чернь, и возжегся едва не весь народъ»...

И стрѣлецкiе бунты, наконецъ, были подавлены, и самые даже стрѣльцы были уничтожены. Но расколъ остался живучъ и силенъ, и сталъ еще сильнѣе.

Въ то время, когда въ Москвѣ совершалась надъ стрѣльцами страшная казнь въ восьмидневныхъ кровавыхъ актахъ мучительнѣйшихъ побоищъ, отъ 10-го до 31-го октября 1698 года... въ то время въ Сѣверномъ Поморьѣ, въ области древняго вольнаго Новгорода, собирается новое народное согласiе раскола. Оно возводитъ въ догматъ: «не молиться за царя и быть всѣмъ равными». Это — согласiе поморское, выгорѣцкое, даниловское. Съ тѣхъ поръ на вопросъ: «Кто вы?» послѣдователи этого согласья даютъ отвѣтъ вопрошающимъ: «Мы христiане евангельскаго проповѣданья... священства не имѣемъ и бѣглыхъ поповъ, не прiемлемъ... За царя Бога не молимъ... всѣ равны и особенныхъ наставниковъ не имѣемъ... единаго же согласiя Данилова поморскаго».

Какъ живучъ былъ въ стрѣльцахъ, до послѣдней капли крови, духъ возстанiя, какъ въ кустахъ обезглавленныхъ тѣлъ стрѣлецкихъ на кремлевской площади, — по словамъ очевидца Корба, — долго трепеталась жизнь въ ужаснѣйшей агонiи, такъ живучъ былъ жизнью раскола стрѣлецкiй духъ демократическаго антагонизма. Онъ пережилъ самихъ стрѣльцовъ. Бѣглый стрѣлецъ Филиппъ основалъ новое религiозное и гражданское согласье, доселѣ живущее. Это согласье, гораздо упорнѣе, рѣшительнѣе Даниловцевъ, возвѣстило догматъ — не молиться за царя, отрицать всѣ повелѣнiя и установленiя власти; лучше сожигаться, чѣмъ покоряться Антихристовой волѣ. Изь-за этого собственно догмата стрѣлецъ Филиппъ и основалъ свое особое согласье.

Такимъ образомъ, изумительно, загадочно и многознаменательно, какое «непостоянство большое», по выраженiю русскихъ людей XVII вѣка, совершилось въ образѣ мыслей большей части массы народной, въ Москвѣ и по всѣмъ областямъ, послѣ всенароднаго согласья на земскомъ соборѣ 1613 года. Во второе десятилѣтiе XVII вѣка избранъ былъ царь по согласiю всей земли, а съ послѣдняго десятилѣтья XVII вѣка стали возникать и сильно распространяться въ массѣ народной противоположныя согласья, — началось непризнанiе, отрицанiе царя...

Такъ кончилась древняя Россiя. «Здѣ бо бысть послѣдняя Русь: здѣ бо, отъ сего часа, на горшая измѣненiя будетъ превосходити Русь царьми неблагочестивыми». Съ такой печальной, панихидной рѣчью расколъ шелъ за старою Россiею, на кровавыхъ похоронахъ ея, совершавшихся Петромъ Первымъ.

Непрерывнымъ рядомъ народныхъ бунтовъ ознаменовался конецъ старой московской и земско-областной народной Россiи. Ужасами кровавой народной борьбы отмѣтилось въ лѣтописи народной введенiе старой народной Россiи во Всероссiйскую имперiю. Первому новоизбранному всею землею царю народъ мирно, громогласно высказалъ въ своихъ общинно-областныхъ челобитныхъ всю свою правду, всѣ вопросы жизни; далъ всѣ жизненно-народные, общинно-областные матерiалы для земскаго строенья, для реформъ. Громко сталъ высказывать онъ то же и второму царю новоизбранной династiи. Но когда царь Алексѣй Михайловичъ не далъ записи, какова учинена была по совѣту всей земли на земскомъ соборѣ 1613 года; когда рѣшенье вопросовъ народной жизни и земское строенье пошло по его одной волѣ, — какъ говоритъ Котошихинъ, — и по иночиновному учиненью, а не по народнымъ земско-областнымъ челобитнымъ; когда сердца народныя были сильно опечалены и тоскою наполнены, когда появилось горе-злочастье, тогда вспыхнули бунты городовые, особно-областные, угрожавшiе было новою рознью областей, и земскiе люди учинились сильны и непослушны государю, явился Стенька Разинъ и пошелъ противъ царя Алексѣя Михайловича, и противъ князей, бояръ, воеводъ и всѣхъ приказныхъ людей — явился расколъ и возопилъ: «Антихристъ!..» Кровь старой народной Россiи полилась рѣкою... Расколъ все недовольство народное, все горе-злочастье ⁵), всѣ элементы бунтовъ народныхъ, возвелъ въ вѣковой народный заговоръ, въ согласья, въ доктрину. Духъ Стеньки Разина, духъ стрѣльцовъ, воплотился въ живучую, неумирающую, вѣковую оппозицiю раскола.

И чѣмъ такъ изумительно-живуча, могуча энергична была старая народная Россiя, когда богатырски, героически умирала въ Москвѣ съ Стенькой Разинымъ, когда была вѣшана, рѣзана, изрубляема, сжигаема, распинаема... въ эту адскую годину стрѣлецкихъ побоищъ, и все-таки осталась живою въ расколѣ? Что́ хотѣла завѣщать намъ, воспитанникамъ новой, петровской Россiи, старая народная Россiя, когда послала по всѣмъ концамъ, по всѣмъ областямъ свою могучую, живучую пропаганду религiозныхъ и граждански-народныхъ согласiй? Какое добро или зло она завѣщала низшимъ массамъ земства — крестьянству, мѣщанству, купечеству, солдатству, когда завѣщала расколу уловлять въ свои согласiя эти массы народа и, по началамъ изстариннаго земскаго строенья, развивать въ согласiяхъ братство, совѣты, сходы, соборы, выборное самоуправленiе, принципъ сводныхъ браковъ, общиннаго употребленiя капиталовъ и проч.? Что́ дорогаго, святаго было для огромной массы народа въ старой Россiи, когда она въ расколѣ возвела до святыни, до апотеозы старину, и, подъ знаменемъ раскола, подняла вѣковую народную оппозицiю, «брань съ Антихристомъ»?

Теперь намъ не рѣшить всѣхъ этихъ вопросовъ, пока расколъ самъ не раскроетъ свою таинственную, заколдованную, мистико-апокалипсическую тайну, завѣсу, которою прикрыто его полножизненное, горько-думное, горько-слезное прошедшее и невѣдомое будущее. А если бы разрыть могилы — архивы старой народной Россiи; еслибы разгадать, чего хотѣлъ, что́ закладывалъ, слагалъ въ своемъ свободномъ земскомъ строеньи въ былыя вѣчевыя времена, что́ пережилъ и что́ дважды хоронилъ и подъ конецъ съ горемъ-злочастьемъ схоронилъ земскiй великорусскiй мiръ — народъ въ своей старой народной земско-областной Россiи, то, быть-можетъ, поняли бы мы отчасти эту могучесть, энергiю и жизненность борьбы народной, выразившейся въ расколѣ. Видно, много ужъ неволи и горя прожилъ народъ, когда онъ читалъ въ XVII вѣкѣ повѣсть о горѣ-злочастьѣ, когда сталъ обращаться въ расколъ. Сначала онъ лишился самородныхъ принциповъ, зачатковъ особно-областной свободы и федеративнаго устройства, мiрскаго и вѣчеваго самоуправленiя и саморазвитiя, послѣ вѣковаго богатырскаго труда колонизацiоннаго самоустройства среди Чуди, Лопи дикой, среди черныхъ дикихъ лѣсовъ. Потомъ лишился онъ зачатковъ свободнаго, соединенно-областнаго, федеративнаго саморазвитiя и самоуправленiя въ любви и въ совѣтѣ, лишился свободныхъ мiрскихъ сходовъ по селамъ и волостямъ, свободныхъ людскихъ собранiй или сходовъ на думы по городамъ, свободныхъ сходовъ городскихъ волостныхъ людей вмѣстѣ или областныхъ земскихъ совѣтовъ и земскихъ соборовъ — и лишился всего этого онъ въ самой первоосновѣ, закладкѣ — въ эпоху появленiя постоянныхъ указовъ, въ эпоху учрежденiя до 100 приказовъ, до 40 воеводствъ, а тамъ — въ концѣ XVII и въ началѣ XVIII столѣтiя — и губернiй. Наконецъ, лишился онъ, ни за что, многихъ талантливыхъ, удалыхъ и добрыхъ молодцовъ, сложившихъ головы за народное, земское дѣло... И вотъ, позналъ онъ въ XVII вѣкѣ горе-злочастье, и пошелъ со голытьбою со кабацкою за Стенькой Разинымъ, а со стариной народной — въ расколъ... И съ тѣхъ поръ великорусскiй расколъ также плакалъ и плачетъ о мiрскомъ смущенiи, или о разстройствѣ великорусскаго земства, мiра, о великорусской старинѣ, о старинныхъ уставныхъ правахъ городскихъ и старинныхъ соборахъ, какъ Украйна плакала надъ своей «розрытой могилой» исторической. Расколъ, вспоминая старину, вопiялъ и вопiетъ:

Не могу быть безъ рыданья.
Страхъ Антихристовъ мiръ устрашилъ,
Милость съ лестiю въ мiръ пометалъ.
Законы градскiе всѣ истребилъ,
Временны соборы въ конецъ низложилъ...
Вѣрныхъ соборы истреблены.
Сонмы мерзостей умножены.
Неокентавры завладѣли нами.
Въ сластолюбiи которые, — тѣхъ почтили всѣхъ,
На сѣдалищахъ первыми учинили.
А соборъ нищихъ возненавидѣли...
Лихоимцы всѣ грады содѣржатъ,
Немилосердые — въ городахъ первые.
На мѣстахъ злые приставники...
Ко обычаямъ странъ поганыхъ всѣ преклонилися...
Взирай, душе, къ горамъ, равно облакамъ.
Постизай соборъ малъ оставшихъ христiанъ...

Какъ бы ни была дорога большей части народа старая Россiя, прошла и она, похоронена Петромъ Первымъ. Но расколь остался, и живучъ и силенъ, и по своему встрѣчалъ XVIII столѣтiе.