У меня сохранилось смутное воспоминание, что мой приятель Эдуард Мэлоун из «Газеты» как-то говорил при мне о профессоре Чэлленджере, с которым он вместе участвовал в каких-то замечательных приключениях. Однако, я так поглощен своей профессией и моя фирма так загружена заказами, что вне моих собственных специальных интересов я мало осведомлен о всем происходящем в мире. У меня осталось лишь общее воспоминание о_ том, что Чэлленджера описывали, как необузданного гения с буйным и нетерпимым характером. Я был крайне изумлен, получив от него деловое сообщение, составленное в следующих выражениях:
«14(бис). Инмор Гарденс,
Кенсингтон.Сэр!
Мне необходимо обратиться к услугам эксперта по артезианским бурениям. Не скрою от вас, что я не высокого мнения об экспертах. Я обычно находил, что человек с хорошо оборудованным, как у меня мозгом, обладает более здравым и широким взглядом, нежели человек, имеющий cпeциaльныe познания (которые, увы, так часто являются пpocтой профессией), а следовательно ограниченный в своем кругозоре. Тем не менее, я намерен дать вам возможность проявить свои знания. Когда я просматривал список артезианских авторитетов, мое внимание привлекла некоторая странность, чуть было не написал aбcypдноcть, вашего имени. Наведя справки, я обнаружил, что мой молодой друг м-р Эдуард Мэлоун, хорошо знаком с вами. Поэтому сообщаю, что буду рад nобеседовать с вами и, если вы удовлетворите моим требованиям, а мой критерий не из низких, может быть, я склооюсь к тому, чтобы передать в ваши руки одно очень важное дело. Пока что не могу вам больше ничего сказать, так как дело это крайне секретное и его можно обсудить только с глазу на глаз. Поэтому прошу вас тотчас же отложить всякое другое приглашение, если таковое у вас есть, и посетить меня по вышеуказанному адресу в 10.30 утра ближайшей пятницы. У входной двери имеется скребок и половик, а м-сс Чэлленджер на этот счет крайне требовательна.
Остаюсь, cэр, как я и начал,
Джордж Эдуард Чэлленджер».
Я вручил это письмо для ответа моему главному клерку и тот уведомил профессора, что м-р Пирлес 1) Джонс охотно встретится с ним в указанном месте. Это была крайне вежливая деловая записка, но начиналась она фразой: «Ваше письмо (без даты) было получено»..., что вызвало второе послание профессора.
«Сэр! — писал он, и его почерк походил на колючую проволочную изгородь. — Я замечаю, вы порицаете то пустячное обстоятельство, что мое письмо не было датировано. Могу я обратить ваше внимание на тот факт, что отчасти в возмещение чудовищного обложения наше правительство имеет привычку ставить на внешней стороне конверта маленький круглый знак или штемпель, указывающий дату отправки. В случае отсутствия или неразборчивости этого знака, вам следует обратиться с вашей претензией к почтовым властям. А пока что, попросил бы вас ограничить ваши замечания обстоятельствами, касающимися того дeлa, по которому я обращаюсь к вам за советом, и перестать критиковать ту форму, в которую могут облекаться мои собственные письма».
Мне стало ясно, что я имею дело с сумасшедшим. Поэтому счел за лучшее, прежде чем предпринять дальнейшие шаги в этом деле, побывать у моего приятеля Мэлоуна, которого я знал со школьной скамьи. Он остался все тем же жизнерадостным ирландцем и его очень позабавило мое первое столкновение с Чэлленджером.
— Это еще пустяки, дружище — сказал он. — Пробыв с ним пять минут, ты чувствуешь себя так, словно с тебя живьем содрали кожу. Он умеет оскорблять, как никто в мире.
— Но почему же люди терпят его издевательства?
— Отнюдь нет. Если ты подсчитаешь все жалобы, все скандалы и все полицейские протоколы...
— Полицейские протоколы?
— Будь спокоен, он не задумается спустить тебя с лестницы, если ты не поладищь с ним. Он — примитивный пещерный человек в современном платье. Так и представляю его себе с дубинкой в одной руке и с зазубренным обломком камня в другой. Некоторые люди опаздывают родиться на столетие, он же ухитрился опоздать на целое тысячелетие. Словом, он относится, приблизительно, к раннему неолитическому периоду.
— Но ведь он профессор!
— В этом-то и все чудо! Это величайший ум в Европе и с такой скрытой в нем движущей силой, которая может превратить все его мечты в действительность. Его коллеги ненавидят его, как яд, и поэтому делают все возможное, чтобы тормозить его деятельность, но с таким же успехом отряд траллеров может задержать дредноут. Он просто игнорирует их и на всех парах прокладывает себе путь.
— Для меня ясно одно, — сказал я. — Я не желаю вести с ним никакого дела и откажусь от его приглашения.
— Ни за что! Будь точен до одной минуты и помни, именно до одной минуты, а иначе тебе попадет.
— Но с какой стати?
— Вот что я тебе скажу. Прежде всего, не относись слишком серьезно к тому, что я тебе говорил про старика Чэлленджера. Каждый, кто узнает его поближе, полюбит его. Старый медведь, по существу, вовсе не злой. Припоминаю, как он добрых сто миль тащил на своей спине из глубины страны к реке Мадера индейского младенца, больного оспой. Он велик во всем. И не обидит тебя, если ты с ним поладишь.
— Я и не собираюсь предоставить ему этой возможности.
— Ты будешь дураком, в таком случае! Слыхал ты когда-нибудь про тайну Хенджист Доуна, про эти буровые работы на южном побережье?
— Полагаю что это какая-то секретная эксплоатация угольных залежей?
Мэлоун лукаво подмигнул мне.
— Можешь ее так рассматривать, если тебе нравится. Видишь ли, я пользуюсь доверием старика и не могу ничего сказать, пока он не разрешит мне этого. Но сообщу тебе то, что уже появилось в печати. Некий человек, по имени Беттертон, наживший деньги на торговле каучуком, несколько лет тому назад оставил все свое состояние Чэлленджеру с условием, чтобы оно было использовано на научные цели. Оказалось, что это огромная сумма — несколько миллионов. Тогда Чэлленджер купил недвижимость в Хэнджист Доун, в Суссексе. Ничего не стоющую землю, на северной границе меловой местности, большой участок, который он обтянул проволокой. В середине участка был глубокий ров. Там он и начал делать раскопки, заявив, — здесь Мэлоун снова подмигнул, — что в Англии есть нефть и он намерен это доказать. Он построил маленький образцовый поселок-колонию для хорошо оплачиваемых рабочих, которые все поклялись держать язык за зубами. Ров, как и все поместье, огражден проволокой, а сама местность охраняется сторожевыми псами. Из-за этих сварливых созданий, несколько представителей прессы едва не поплатились жизнью, не говоря уже о задней части их брюк. Это — крупные работы и находятся они в руках фирмы сэра Томаса Мордена, но те тоже поклялись хранить тайну. Очевидно, подошло время, когда им понадобилась помощь специалиста по артезианскому делу.
Неужели ты будешь дураком и откажешься от такой работы, которая сулит и интерес, и опыт, и жирный чек по ее окончании, не считая уже того, что ты близко познакомишься с самым удивительным человеком, которого когда-либо встречал или можешь встретить?
Доводы Мэлоуна убедили меня, и в пятницу утром я был уже на пути в Инмор Гарденс. Я так старался прибыть туда во-время, что оказался перед дверью профессора на двадцать минут раньше назначенного срока. Пока ждал на улице, вдруг узнал стоявший у двери Ройль-Ройс с серебряной стрелой-маскотой. Он несомненно принадлежал Джеку Девоншайр, младшему участнику крупной фирмы Морден. Я всегда считал его самым вежливым человеком, а потому был немало потрясен, когда он внезапно появился из дома, остановившись за дверью, поднял руки к небу и со страстным пылом произнес:
— Будь он проклят! О, будь он проклят!
— Что случилось, Джек, вы сегодня, повидимому, не в духе?
— Алло, Пирлес! И вы тоже беретесь за эту работу?
— Возможно, что так.
— Ну, так вы увидите, какое это наказание.
— Сsыше ваших сил, повидимому?
— Пожалуй! Лакей доложил мне следующее: «Профессор поручил мне сообщить вам, сэр, что он сейчас крайне занят, кушает яйцо, но если вы посетите его в более подходящее время, весьма возможно, что он вас примет». И подобное извещение было мне передано через прислугу! Могу к этому прибавить, что явился забрать сорок две тысячи фунтов, которые он нам должен.
Я свистнул.
— Не можете получить ваших денег?
— О, нет, он вполне добропорядочный человек, что касается денег. Должен отдать справедливость этой старой горилле: насчет денег он щедр. Но платит их, тогда и как ему вздумается, ни с кем не считаясь. А впрочем, сами попытайте свое счастье! Увидите, как это вам понравится.
С этими словами он вскочил в свой автомобиль и умчался.
Время от времени взглядывая на часы, я стал дожидаться назначенного срока. Замечу, что я порядком вспыльчивый человек и подающий надежды член клуба боксеров среднего веса, но никогда еще я не готовился к какому-нибудь свиданию с таким трепетом, как к этому, это была нe физическая боязнь, — я был вполне уверен, что смогу постоять за себя, если этот разъяренный сумасшедший стал бы меня атаковать, — а смешанное чувство страха какого-то публичного скандала и опасения потерять выгодный контракт. Однако, мне всегда становится легче, когда воображение уступает свое место действию. Я захлопнyл свои часы и направился к двери.
Открыл ее старый лакей с деревянным лицом, выражение которого или, вернее, отсутствие всякого выражения, создавало впечатление, словно этот человек настолько привык к потрясениям, что ничто на свете его не удивило бы.
— По приглашению, сэр? — спросил он.
— Разумеется.
Он взглянул на находившийся в его руках список.
— Ваше имя, сэр?.. Совершенно верно, м-р Пирлес Джонс... Десять тридцать. Все в порядке. Нам приходится быть осторожными, м-р Джонс, так как нас очень изводят журналисты. Профессор, как вам, вероятно известно, не одобряет прессы. Сюда, сэр! Профессор Чэлленджер теперь принимает.
В следующий момент я очутился перед лицом профессора. Полагаю, что мой приятель Тэд Мэлоун в своем повествовании «Затерянный мир» описал этого человека лучше, чем я могу надеяться зто сделать, а потому перехожу к делу. Все, что я заметил, это огромную человеческую колоду за столом красного дерева, с большой черной бородой лопатой и двумя большими серыми глазами, наполовину прикрытыми нагло прищуренными веками. Его крупная голова откинулась назад, борода оттопырилась вперед и вся его наружность выражала одну высокомерную нетерпимость. На нем так и было написано: «Ну, а вам какого чорта надо?» Я положил на стол мою визитную карточку.
— Ах, да! — сказал он, взяв ее и обращаясь с ней так, словно ему не нравился самый ее запах. — Конечно, вы так называемый эксперт. М-р Джонс. М-р Пирлес Джонс! Можете поблагодарить вашего крестного отца, м-р Джонс, потому что именно эта нелепая приставка к вашей фамилии первая обратила на вас мое внимание.
— Профессор Челленджер, я нахожусь здесь для деловой беседы, а не затем, чтобы рассуждать о моем собственном имени, — сказал я, собрав все свое достоинство.
— Эге, вы, кажется, очень обидчивая личность, м-р Джонс. Ваши нервы в крайне раздраженном состоянии. С вами нужно осторожно вести дело, м-р Джонс. Пожалуйста, садитесь и успокойтесь. Я читал вашу маленькую брошюрку насчет орошения Синайского полуострова. Вы сами ее написали?
— Разумеется, сэр. На ней стоит моя фамилия.
— Так! Так! Но последнее не всегда доказывает авторство, не так ли? Тем не менее, я готов принять ваше утверждение. Книжка эта не лишена некоторых достоинств. Несмотря на тяжеловесный стиль, в ней мелькают некоторые случайные идеи. Там и сям есть проблески мысли. Вы женаты?
— Нет, сэр.
— В таком случае, есть некоторый шанс на то, что вы сохраните тайну.
— Если я это обещаю, то сдержу, конечно, мое обещание.
— Так говорится. Мой молодой друг Мэлоун, — он произнес зто так, будто Тэду было десять лет от роду, — о вас хорошего мнения. Говорит, что могу вам довериться. Это доверие очень велико, ибо как раз сейчас я предпринимаю один из величайших опытов, могу даже сказать величайший опыт в истории земли. Я прошу вашего участия.
— Сочту это за честь.
— Несомненно, это большая честь. Признаюсь, что ни с кем не разделил бы своих трудов, ecли бы гигантский размах этого предприятия не потребовал бы величайшей технической ловкости. А теперь, м-р Джонс, получив от вас обещание нерушимого соблюдения тайны, я перехожу к существенному пункту нашей беседы. Заключается он в сдедующем: мир, на котором мы живем, сам является живым организмом, одаренным, по-моему убеждению, собственной циркуляцией, дыханием, нервной системой.
— Несомненно, человек этот был сумасшедшим.
— Я замечаю, — продолжал он, — что ваш мозг отказывается воспринять это, но постепенно он усвоит эту идею. Вы вспомните, как болото или поросль вереска похожи на волосистый бок гигантского животного. Известная аналогия проходит через всю природу. Затем вы поразмыслите над вековым поднятием и опусканием почвы, что указывает на медленное дыхание этого создания. Наконец, вы отметите движения и поскребывания, которые представляются нашим лилипутским восприятиям землетрясениями и конвульсиями.
— А как насчет вулканов? — спросил я.
— Ну, ну! Они соответствуют потным местам на нашем теле.
Мозг мой кружился, пока я пытался найти какой-нибудь ответ на эти чудовищные утверждения.
— Температура! — воскликнул я. — Разве это не факт, что она быстро поднимается, когда опускаешься в глубь земли, и что центр земли жидкая огненная масса?
Он отвел мое возражение.
— Так как теперь введено принудительное прохождение начальной школы, вам, очевидно, известно, сэр, что земля сплюснута на полюсах. Это означает, что полюс ближе к центру, чем какой-либо другой пункт земной поверхности и, следовательно, на нем больше всего сказалась бы эта жара, о которой вы говорили. Всеми отмечено, конечно, что на полюсах царят тропические условия климата, не так ли?
— Вся эта идея совершенно нова для меня.
— Ну, еще бы нет! Привилегия оригинального мыслителя — выдвигать новые и обычно нежеланные для сделанных из обыкновенного теста людей, идеи. А вот это что такое, сэр? — он поднял небольшой предмет, который он взял со стола.
— Я сказал бы, что это морской еж.
— Совершенно правильно! — воскликнул он с видом преувеличенного удивления, словно я ребенок, совершивший нечто умное. — Это морской еж, обычный эхинус. Природа повторяет себя во многих формах, независимо от их размера. — Этот эхинус — модель, прототип мира. Вы замечаете, что он, грубо говоря, — круглый, но приплюснут на полюсах. Давайте рассматривать мир, как огромного ежа. Каковы ваши возражения?
Моим главным возражением было то, что эта идея слишком абсурдна, чтобы ее оспаривать, но я не осмелился это высказать и стал подыскивать какой-нибудь менее уничтожающий аргумент.
— Живое существо требует пищи, — сказал я. — Где может мир найти корм для своего огромного чрева?
— Великолепное замечание, великолепное! — сказал профессор с видом величайшего покровительства. — У вас быстрый глаз на все очевидное, хотя вы и медленно уясняете себе бoлee тонкую связь понятий. Как мир получает пищу? Обратимся снова к нашему маленькому приятелю эхинусу. Окружающая его вода протекает сквозь канальцы его тела и доставляет ему питание.
— Итак, вы полагаете, что вода...
— Нет сэр, эфир! Земля пасется на круговой тропе в полях космического пространства. В то время, как она движется, сквозь нее беспрестанно просачивается эфир и доставляет ей жизненные соки. Целое стадо других маленьких миров — эхинусов — делает то же самое. Венера, Марс и остальные, каждый имеет свое собственное пастбище.
Несомненно, человек этот был помешан, но спорить с ним было невозможно. Он принял мое молчание за знак согласия и улыбнулся мне самым милостивым образом.
— Мы подвигаемся вперед, насколько я замечаю, — сказал он. — Уже забрезжил свет понимания! Несомненно, он несколько ослепляет вначале, но скоро мы к нему привыкнем. Прошу вашего внимания, пока я буду обосновывать еще несколько замечаний относительно этого маленького создания, которое я держу в руке. Предположим, что на этой внешней твердой коре находились бы некоторые бесконечно малые насекомые, которые ползали бы по этой поверхности. Заметил бы эхинус их существование?
— Полагаю, что нет.
— Следовательно, вы прекрасно можете вообразить себе, что земля не имеет ни малеишего представления о том, как ее утилизирует людская раса. Она совершенно не отдает себе отчета в этом паразитном наросте растительности и в эволюции крошечных микроскопических существ, которые накопились на ней в течение ее путешествия вокруг солнца, вроде того, как ракушки собираются на старом судне. Вот каково нынешнее положение вещей и вот что я предполагаю изменить.
Я взглянул на него в изумлении.
— Вы предполагаете изменить его?
— Я предполагаю уведомить землю, что есть по крайней мере одно лицо, Джордж Эдуард Чэлленджер, которое требует к себе внимания, которое настаивает на этом внимании. Несомненно, это явится для нее первым уведомлением подобного рода.
— А как вы это сделаете, сэр?
— Ага, вот мы и добрались до деловой стороны вопроса. Вы затронули самую суть дела. Снова обращаю ваше внимание на это интересное маленькое создание, которое я держу в своей руке. Оно все состоит из нервов и чувствительно под этой защитной корой. Разве не очевидно, что ecли какое-нибудь паразитное микроскопическое существо пожелало бы привлечь его внимание, оно пробуравило бы дыру в его оболочке и таким способом возбудило бы его чувствительный аппарат? Конечно, или возьмем в пример домашнюю блоху или москита, который пользуется поверхностью человеческого тела. Мы можем не замечать его присутствия, но когда он протыкает своим хоботом нашу кожу, которая является нашей корой, мы получаем неприятное напоминание, что мы не совсем одни. Теперь, очевидно, вам начинают вырисовываться мои планы? Свет брезжит в темноте.
— Праведное небо! Вы предполагаете проткнуть буравом кору земли?
Он закрыл свои глаза с несомненным удовлетворением.
— Вы видите перед собой, — сказал он, — первого, кто пронзит эту твердую оболочку.
— Вы сделали это?
— Пожалуй, могу сказать, что с очень деятельной помощью Морден и К° я почти это сделал. Несколько лет постоянной работы, производившейся денно и нощно и посредством всех известных буровых машин, прессов и взрывчатых веществ, привели нас, наконец, к желанной цели.
— Неужели вы хотите сказать, что вы проникли сквозь земную кору?
— Если ваши выражения означают изумление, они допустимы. Если же они означают недоверие...
— Нет, сэр, ничего подобного...
— Примите мое утверждение без всяких оговорок. Мы проникли сквозь кору... Она оказалась толщиной ровно в четырнадцать тысяч четыреста сорок два ярда или, грубо говоря, в восемь миль. Вам, может быть, любопытно узнать, что по мере нашего углубления мы обнаружили целое состояние в виде угольных залежей, которое, наверное с течением времени оправдало бы стоимость всего предприятия. Нашим главным затруднением были родники в нижнем меловом слое и песках Гастингса, но мы их преодолели. Теперь мы достигли последней стадии — и эта последняя стадия не кто иной, как м-р Пирлес Джонс. Вы, сэр, представляете собой москита. Ваш артезианский бурав заменит жалящий хобот. Мозг завершил свою работу. Мыслитель уступает место механику, несравненному с его металлическим прутом. Ясно ли я выражаюсь?
— Вы говорите о восьми милях! — воскликнул я. — Ведомо ли вам, сэр, что пять тысяч футов считается почти пределом для артезианских бурений? Я знаком с одним в Верхней Силезии, глубиной в шесть тысяч двести футов, но оно считается своего рода чудом.
— Вы неверно понимаете меня, — м-р Пирлес! Либо мое объяснение, либо ваше мышление ошибочны, — не буду настаивать, которое именно. Я хорошо осведомлен насчет пределов артезианских бурений и вряд ли истратил бы миллионы фунтов на мой колоссальный туннель, если бы обычное бурение удовлетворило моим нуждам. Единственно, о чем я вас спрашиваю, это иметь наготове буровую машину, насколько возможно более острую, не более ста футов в длину и приводимую в действие электрическим мотором.
— Почему электрическим мотором?
— Мое дело давать приказания, а не объяснять их причины, м-р. Джонс! Прежде чем мы кончим, может случиться, подчеркиваю, может случиться, что ваша жизнь будет зависеть от этой буровой машины, приводимой в движение электричеством на расстоянии. Полагаю, что это возможно устроить?
— Разумеется, возможно.
— Ну, так приrотовьтесь сделать это. Еще не все готово для вашего активного выступления, но пусть ваши приготовления будут сделаны сейчас. Больше мне нечего сказать.
— Однако, — возразил я, — не мешало бы сообщить мне, какую почву должна пробуравить буровая машина. Песок, глина или мел требуют каждый различного обращения.
— Скажем — желе, — проговорил Чэлленджер. — Да, предположим пока, что вам надо проткнуть вашей машиной желе. А теперь, м-р Джонс, я должен занять свой ум некоторыми важными вопросами, а потому пожелаю вам доброго утра. Можете составить для моего управляющего работами форменный контракт с указанием ваших денежных условий.
Я поклонился и повернулся к двери, но не успел я дойти до нее, как меня обуяло любопытство. Он уже яростно писал гусиным пером, скрипя по бумаге, и рассердился, когда я прервал его занятие.
— Ну, что еще сэр? Я надеялся, что вы ушли.
— Я только хотел вас спросить, какова может быть цель такого чрезвычайного эксперимента?
— Отстаньте, сэр, отстаньте! — сердито крикнул он. — Возвысьте ваш ум над низкими меркантильными и утилитарными потребностями коммерции. Откиньте ваши мелочные деловые критерии. Наука ищет познания. Пусть познание ведет вас, куда оно хочет, а мы все же должны искать его. Узнать раз навсегда, что мы такое, почему и где мы существуем, разве это само по себе не величайшее из всех людских устремлений? Отстаньте, сэр, отстаньте!
Его большая черная голова склонилась над бумагами. Гусиное перо заскрипело визгливее прежнего. Итак, я покинул этого необычайного человека, с вихрем мыслей в моей голове о том странном деле, в котором я теперь очутился его соучастником.
Вернувшись в свою контору, я застал там Тэда Мэлоуна. С широкой улыбкой на лице он поджидал меня, чтобы узнать результат моего свидания.
— Ну? — воскликнул он. — Ничего худого? Не произошло никакого внезапного нападения или баталии? Очевидно, ты очень тактично обошелся с ним. Что ты думаешь об этом чудаке?
— Самый невыносимый, нетерпимый, грубый, самонадеянный человек, какого я когда-либо встречал, но...
— Вот именно! — подтвердил Мэлоун. — Все мы приходим к этому «но». Конечно, он таков, как ты говоришь, и даже еще хуже, но чувствуется как-то, что такого крупного человека нельзя мерить на наш аршин, и можно сносить от него то, что мы не потерпели бы ни от кого из других смертных. Не так ли?
— Как сказать? Я еще недостаточно хорошо его знаю, но допускаю, что если он не просто буйный маниак и если то, что он говорит — правда, то он, конечно, крупная самодовлеющая величина. Но правда ли все это?
— Разумеется, правда. У Чэлленджера всегда реальные достижения. Но насколько ты во всем осведомлен? Говорил он тебе про Хэнджист Доун?
— Да, в общих чертах.
— Можешь поверить мне, что вся эта затея грандиозна, грандиозна по замыслу и выполнению. Он ненавидит представителей прессы, но я пользуюсь его доверием; он знает, что я оглашу в печати не больше того, что он разрешит. Поэтому я в курсе его планов, по крайней мере некоторых из них. Он такой глубокий ум, что никогда не можешь быть уверенным, действительно ли ты коснулся дна его замыслов. Как бы там ни было, могу заверить тебя, что Хэнджист Доун — практическое задание и почти уже выполненное. Мой тебе совет — ждать дальнейших событий, а тем временем приготовить свои орудия действия. Вскоре ты получишь новое извещение либо от него, либо от меня.
Случилось так, что я услыхал о дальнейшем от самого Мэлоуна.
Спустя несколько недель, он заглянул как-то ранним утром в мою контору, в качестве носителя поручения.
— Я явился от Чэлленджера, — сказал он.
— Ты вроде рыбы-лоцмана при акуле.
— Я горжусь, что чем-то являюсь для него. Он — настоящее чудо. Выполнил все благополучно. Теперь очередь за тобой и затем он даст звонок к поднятию занавеса над своей тайной.
— Не могу поверить, пока не увижу сам, но все же я все изготовил и нагрузил на ломовую телегу. Могу в любой момент приступить к делу.
— Так приступай тотчас же. Я приписал тебе на редкость энергичный характер и изумительную пунктуальность, а потому не осрами меня. Поедем сейчас туда и я дам тебе некоторое понятие о том, что следует сделать.
Стояло прекрасное весеннее утро. Точно говоря — утро 22 мая, когда мы совершили это роковое путешествие. Оно привело меня на жизненные подмостки, которым предназначено было стать историческими. По пути Мэлоун вручил мне записку от Чэлленджера, которой я должен был руководствоваться в качестве инструкции.
— Сэр! — гласила она.
— По прибытии в Хэнджист Доун предоставьте себя в распоряжение главного инженера м-ра Бэрфортса, который в курсе моих планов. Податель сего, мой молодой друг Мэлоун, поддерживает со мной постоянное общение и может защитить меня от какого бы то ни было личного контакта с вами. Мы уже произвели в скважине опыты над некоторыми явлениями на уровне четырнадцати тысяч футов и ниже. Опыты эти полностью подтверждают мои взгляды на природу планетарного тела. Но необходимо еще более сенсационное доказательство, прежде чем я могу надеяться произвести впечатление на тупое мышление современного научного мира. Вам суждено дать это доказательство, а им — быть его свидетелями. Спускаясь в лифте, вы заметите, если предположить, что вы обладаете редкой способностью к наблюдательности, что вы последовательно минуете вторичные меловые отложения, угольные слои, некоторые Девонианские и Кэмбрианские указания и, наконец, гранит, через который проведена большая часть нашего туннеля. Дно покрыто сейчас брезентом, с которым я приказываю вам бережно обращаться, так как всякое неуклюжее обхождение с чувствительной внутренней эпидермой земли может вызвать преждевременные результаты. Согласно моему распоряжению, на высоте двадцати футов от дна, поперек скважины положены два крепких бревна, с промежутками между ними. Это пространство послужит своего рода зажимом для поддержки вашей артезианской трубы. Достаточно будет пятидесяти футов бурава; опустим на двадцать футов ниже бревен, чтобы острие бурава почти коснулось брезента. Так как вы цените вашу жизнь, не позволяйте ему итти дальше. Тридцать футов останутся сверху в скважине, а когда вы освободите трубку, можно будет предположить, что не менее сорока футов бурава погрузятся в субстанцию земли. Субстанция эта очень мягкая, и я нахожу, что вам очевидно не понадобится движущая сила, а достаточно будет просто отпустить трубку, чтобы ее собственным весом загнать ее в тот слой, который мы обнажили. Этих инструкций, казалось бы, довольно для любого обычного ума, но я несколько подозреваю, что вам понадобятся дальнейшие указания, о которых можно будет запросить меня через нашего молодого друга Мэлоуна.
Джордж Эдуард Чэлленджер.
Можно себе представить, что когда мы прибыли на станцию Сторрингтон около северного подножия Южного Доунса, я находился в состоянии немалого нервного напряжения. Нас поджидал облупившийся от непогоды ландоле Воксхол в тридцать сил и тряс нас шесть или семь миль по шоссе и частным дорогам, которые, несмотря на свою естественную изолированность, были сильно изъезжены и носили всяческие следы перевозки по ним тяжелых грузов. Лежавший в одном месте на траве сломанный грузовик указывал, что не только для нас дорога эта оказалась трудной. Немного дальше из куста терновника торчал кверху огромный обломок машины, повидимому, клапан и поршень гидравлического насоса.
— Это выходка Чэлленджера! — улыбаясь сказал Мэлоун. — Заявил, что он на одну десятую дюйма не отвечает расчету, а потому просто сбросил его у дороги.
— После чего, без сомнения, последовало судебное дело?
— Судебное дело? Дружище, да нам бы понадобился в таком случае свой собственный суд. У нас довольно материала, чтобы занять судью на целый год. И правительство также. Старый чорт ни с кем не считается. «Король против Джорджа Чэлленджера и Джордж Чэлленджер против короля». Славную чортову пляску пришлось бы учинить обоим из одного суда в другой. Однако, вот мы и на месте. Все в порядке, Дженкинс, можете впустить нас!
Огромный человек с ухом вроде цветочной капусты заглянул в автомобиль с тенью подозрения на лице. Узнав моего спутника, он смягчился и поздоровался.
— Хорошо, м-р Мэлоун! Я думал, что это из американской соединенной прессы.
— О, они напали на след?
— Они сегодня, а «Таймс» вчера. Так и жужжат кругом. Посмотрите-ка на эту штуку, — он показал на отдаленную точку на горизонте. — Видите это сверканье? Это телескоп чикагских «Дейли Ньюс». Да, они так и рыщут вокруг нас. Я видел, их расселась целая стая, словно вороны, там, вдоль маяка.
— Бедная старая шайка газетчиков! — сказал Мэлоун, когда мы вошли в ворота устрашающей колючей проволочной изгороди. — Сам я один из них и представляю, как они должны себя чувствовать.
В этот момент мы услыхали позади себя жалобное блеяние: «Мэлоун! Тэд Мэлоун!» Оно принадлежало маленькому толстяку, который только-что подъехал на мотоцикле и теперь барахтался в геркулесовых объятиях сторожа.
— Послушайте, отпустите меня! — залепетал он. — Уберите ваши руки! Мэлоун, отзовите эту вашу гориллу!
— Отпустите его, Дженкинс! Он мой приятель! — крикнул Мэлоун. — Ну, старый плут, в чем дело? За чем вы охотитесь в этих местах? Ваше место на Флит-Стрите 2), а не в глуши Суссекса.
— Прекрасно вы знаете, что я разнюхиваю, — сказал наш посетитель. — Я получил предписание написать очерк о Хэнджист Доун и не могу вернуться без материала.
— Крайне сожалею, Рой, но вы здесь ничего не можете получить. Вам придется остаться по ту сторону проволоки. А если вы хотите большего, надо вам отправиться к профессору Чэлленджеру и попросить у него позволения.
— Я был у него, — печально проговорил журналист, — заходил утром.
— Что же он сказал?
— Что выбросит меня в окно.
Мэлоун засмеялся.
— А вы что ответили?
— Я сказал: «Разве ваша дверь неисправна?», и выскочил в нее в доказательство того, что она в полном порядке. Случилось это как только я пришел. Для рассуждения и споров не было времени. Этот бородатый ассирийский бык в Лондоне и разбойник, растерзавший мой чистый целулойдовый воротничок, наводят на мысль, что вы вращаетесь в странном обществе, Тэд Мэлоун!
— Не могу вам помочь, Рой! Не отказался бы, если бы мог. На Флит-Стрите говорят, что вы никогда не терпели поражений, но на этот раз обстоятельства против вас. Возвращайтесь в вашу редакцию. Если вы подождете несколько дней, я, как только старик мне позволит, пришлю вам все новости.
— Нет шансов войти внутрь?
— Ни малейших.
— Деньгами не стесняюсь.
— Об этом не может быть и речи.
— Говорят, это кратчайший путь в Новую Зеландию?
— Для вас это может оказаться кратчайшей дорогой в госпиталь, если вы будете сюда соваться, Рой! До свидания, нам надо заняться нашей собственной работой.
— Это Рой Перкинс, военный корреспондент, — сказал Мэлоун, когда мы пересекали огороженное пространство. — Мы испортили его имя, так как он считается не знавшим поражений. Благодаря своей жирной маленькой невинной физиономии, он пролезает повсюду. Мы работали когда-то для одной и той же газеты. — Он указал на группу привлекательного вида бенгало с красными крышами. — Вот жилище рабочих. Это великолепная партия отборных рабочих, которым платят многим больше обычного. Они должны быть холостяками и трезвенниками и хранить клятву молчания. Думаю, что до сих пор отсюда не просочилось никаких подробностей нашей тайны. Это их футбольное поле, а этот стоящий отдельно дом — их библиотека и место отдыха. Могу тебя уверить, что старик хороший организатор. А вот это — мистер Бэрфортс, главный инженер, заведующий работами.
Перед нами появился высокий, худой, меланхоличного вида, человек, с глубокими бороздами тревоги на лице.
— Надеюсь, вы инженер-специалист по артезианским бурениям, — сказал он мрачным голосом. — Меня предупредили о вашем приезде. Рад, что вы приехали, ответственность за это дело сказывается на моих нервах. Мы работаем все дальше и дальше, и я никогда не знаю, на что мы наткнемся: то ли на струю меловой воды, то ли на пласт угля или фонтан нефти или же на самое адское пламя. Последнее до сих пор нас щадило, но поскольку я во всем осведомлен, возможно, что вы соприкоснетесь с ним.
— Разве там, внизу, так жарко?
— Да, жарко. Нельзя отрицать этого, хотя возможно, что жара эта вызывается барометрическим давлением и ограниченным пространством. Конечно, вентиляция ужасающая. Мы накачиваем вниз воздух, но люди не могут выдержать больше двухчасовой смены, а эти парни охотно работают. Профессор был вчера внизу и остался очень доволен. Позавтракайте с нами, а потом вы все сами увидите.
После поспешного и скромного завтрака, управляющий с любовной добросовестностью познакомил нас с оборудованием его машинного здания и грудой различных использованных уже технических приспособлений, которыми была усеяна трава. С одной стороны виднелся огромный, разобранный по частям гидравлический бурав Арроля, которым были быстро произведены первоначальные работы. Рядом с ним была большая лебедка с барабаном, на который наматывался беспрерывный стальной канат. К нему прикреплялись ковши, вытягивавшие кверху со дна скважины вырытую землю и обломки пород. На силовой станции находилось несколько мощных турбин Этер Виса со ста сорока оборотами в минуту. Они передавали энергию гидравлическим аккомуляторам, при помощи которых, под давлением в 1400 фунтов на квадратный дюйм, нагнетал по трехдюймовым трубам в шахту сжатый воздух, приводивший в движение 4 врубовых машины с полными резцами Брандта. К машинному зданию примыкала электростанция, снабжавшая энергией очень обширную осветительную сеть, а за электростанцией помещалась дополнительная турбина в 200 лошадиных сил, которая вращала десятифутовые лопасти вентилятора, нагнетавшего воздух через двенадцатидюймовую трубку вниз, на дно места работ. Показ всех этиx чудес сопровождался многочисленными техническими пояснениями гордого ими заведующего, который был готов уморить меня, как я, может быть, в свою очередь уморил уже моего читателя. Наконец, к моему удивлению, наш осмотр прервал шум кoлec: я обрадовался, увидев, что по траве грузно катится к нам мой трехтонный Лейланд, нагруженный моими инструментами и частями труб. Bпepeди сидели мой мастер Петерс и его весь испачканный помощник. Оба тотчас принялись за работу, стали разгружать мое снаряжение и вносить его внутрь здания. Покинув их за этим занятием, управляющий, Мэлоун и я сам приблизились к входу в шахту.
Это было изумительное место, гораздо большего масштаба, чем я себе представлял. Выкопанная земля, тысячи тонн ее, извлеченные на поверхность, были наложены в форме большой подковы вокруг скважины и выросли уже во внушительный холм. В вогнутости этой подковы, состоящей из мела, глины, угля и гранита, поднималось сплетение железных устоев и колес, откуда происходило управление насосами и лифтами. Они соединялись кирпичным зданием силовой станции, которое заполняло собой промежуток в подкове. За ним лeжало открытое входное отверстие шахты, огромный зияющий колодец, около 30-40 футов в диаметре, облицованный и окруженный сверху кирпичом и цементом. Свесив через край голову и, заглянув внутрь ужасной пропасти, которая по слышанным мною уверениям была глубиной в восемь миль, мой мозг кружился вихрем при одной мысли о том, что она собой представляет. Солнечный свет косо падал в отверстие, и я мог разглядеть только несколько сотен ярдов грязного белого мела, обложенного кирпичом в тех местах, где ее поверхность казалась непрочной. Однако, вглядевшись, я различил далеко-далеко внизу в тeмнотe крошечное пятнышко света, ничтожно маленькую точку, но ясную и устойчивую на черном, как чернила фоне.
— Что это за свет? — спросил я. .
Мэлоун наклонился рядом со мной над парапетом.
— Это одна из подъемок идет вверх, — сказал он. — Неправда ли удиаительное зрелище? Она находится от нас на расстоянии мили, а этот крошечный луч — мощная дуговая лампа. Она движется очень быстро и будет здесь через несколько минут.
Действительно, огонек в булавочную головку становился все больше и больше, пока не залил всю трубу своим серебряным светом, и я должен был отвести глаза от eгo ослепляющего сверкания. В следующнй момент железная подъемка с лязгом остановилась у посадочной платформы. Из нее вылезли четыре человека и прошли к выходу.
— Почти все yжe возвратились! — сказал Мэлоун. — Не шуточное дело проработать двухчасовую смену на такой глубине. Однако, кое-что из твоего оборудования уже готово для отправки туда. Полагаю, лучшее, что мы можем сделать, это спуститься вниз, тогда ты сам сможешь судить о положении вещей.
1) Пирлес — несравненный. (стр. 10.)
2) Улица Лондона, на которой помещается большинство газетных издательств. (стр. 14.)